Читать книгу: «Витражи»
© ООО «КИТОНИ», 2008
© Черников В., текст, 2008
Витраж западный
1
– Нет, Руста, врешь ты все. Как это старикан будет маленьких девочек есть? Он же старенький, у него, наверное, и зубов-то нет.
– Гляди, отрастут на языке бородавки, – не оборачиваясь бросил отец, – а то я вожжой протяну. По самому – по мягкому. Ишь мелкота. Стариканы летом в валенках да на завалинках. А он… Одно слово – кудесник. – Отец легонько хлестнул кобылку Феньку по упитанному крупу, чтоб не прислушивалась к людским речам. – Ты, Руста, сестре голову не морочь. Даром что велик, а попотчую. И спать и есть стоя будешь. Внял?
– Внял. Чего не внять-то.
Руста развалился на дне телеги, щекотал соломинкой ухо спящего Пуська. Кот ухом дергал, прижимал, но просыпаться отказывался. Пуська пришлось взять из-за Саньки. Ревела в голос, боялась к кудеснику ехать. Потому и спорила с Рустой: то ли его, то ли себя уговаривала. Вроде и добрый кудесник, а поди знай, что по-кудесничьи добро, то человеку, может, и не добро вовсе.
– А вот скажи, отец, – это снова Руста голос подал. Скучно ему.
Пусёк, обиженно мяукнув, шмыгнул за Санькину спину, сама Санька, набычившись, смотрела в поля. Малой – а Ланьку все называли Малым – сидел спиной ко всем, свесив ноги с телеги, и рассматривал след от колес в пыли.
– А вот скажи, отец, когда с тебя Злого сгоняли, этот же ста… кудесник в Колонцах жил?
– Тебе что за печаль? – буркнул отец, но, смягчившись, добавил: – Говорят, еще самих Колонцов не было, а он уж по этим местам хаживал. Только со мной не он, церковь постаралась.
Строг отец, да отходчив. Руста старший у него. Год, как сам в поле за сохой ходит. Вот и начинает характер выказывать. Ланька слушал неспешный разговор, думал о своем. Эх, кабы не приметила тетка Нюра крольчат, не пришлось бы отцу к кудеснику по жаре трястись. И то сказать: ну крольчата. Ну народила бы крольчиха новых. Может, и прав Руста… А все-таки здорово. Ланька возбужденно поерзал костлявым задом по доскам телеги. Раз – и ожили. И чувство такое, как от городского питья шипучки, – веселые такие пузырьки царапаются в носу. Смешно и радостно. А тетка Нюра как увидала, так и побелела вся. Смотрит на Ланьку, как будто это сам Злыдень у ее крыльца, в пыльных портах и с побитыми коленками. Смех один. Тетка-то с трех ступенек ухнула – чуть землю до драконьих костей не пробила – да прямо сквозь калитку к Ланькиному отцу. Едва плетень не снесла. Что она там говорила, Ланька не знал, а только почти сразу пришел за ним Руста, злой как черт, пинком калитку распахнул – и то ли буркнул, то ли прошипел: «Доигрался? Сам дурной, так хоть другим не пакости! Тоже чародей – от горшка два вершка. Эх ты… Это ж втихую надо, а то враз все отымут. Да что уж теперь… Кудесник из нас с тобой искру-то повышибет». Руста, когда сердится, точь-в-точь как отец. И слова те же, и даже стоит так же сутуло, словно медведь над бедолагой-охотником. «Это что же, Руста… и ты?» – обалдел Ланька. «А то ты один такой на всю семью» – уже по-доброму усмехнулся Руста. – «Смотри, мелкота». Руста нахмурил брови, медленно поднял вверх руки. Брошенные теткой Нюрой вилы послушно поднялись над травой, с ленцой перевернулись и хищно вонзились в землю. Ланька вздрогнул. «Так-то, Малой. Это, почитай, у всех есть. Подарком зовут. У кого больше, у кого – меньше. Как бы побаловаться дает Злыдень. А кудесник с батюшкой эти его силы с человека сгоняют. А не сгонят – человек этот как вырастет, так сам к Злыдню и приходит. Не может уже без колдовства. Понял?»
– Не-а, – обалдел Ланька. – А что ж тогда… а почему отец с мамой мне ничего не сказали?
– Мал ты еще. Одно слово – Малой. Через год все бы и рассказали. А ты вон какой шустрый. Я в твои года… («Давно ли у тебя были мои года», – благоразумно про себя усмехнулся Ланька.) – …я в твои года и думать не думал Подарком баловаться. Ладно, пошли, что ли, родители ждут.
Дома мать не сводила с Ланьки настороженного взгляда. Он даже поежился. Нехорошо смотрела мама. Как на чужого смотрела. Что же это за Подарок такой, если из-за него родные от тебя шарахаются? Скрипнула дверь. Вошел, пригнувшись, отец Ипатий, мял в ручищах шапку. Крест у Ипатия поверх рубахи выпущен.
«Ого, – подумал Ланька, – не от меня ли оберегается святой отец?»
– Вот, значит, как, Михей. И до твоих Злой дотянулся, – не то сказал, не то спросил Ипатий.
Сел на заскрипевшую скамью, принял с благодарностью кружку от мамы, отхлебнул шумно.
– А, Михей?
– Значит, так, Ипат.
– Что-то рано Злой младшего твоего привечать стал? – Ипатий вроде просто так спрашивал, но глаза его ох как не понравились Ланьке.
– Так ты, Ипатий, его самого и спроси, Злыдня-то, – усмехнулся отец.
– Его не я спрошу, не мое дело. А вот скажи мне, Михей, правда ли, что ты сам Подарок чуть не до осьмнадцати годов прятал, отдавать не хотел?
– Не крути, Ипат, – нахмурился отец, – сказал, сегодня свезу мальцов к кудеснику. Стало быть, свезу.
– Надеешься, Михей? А припомни, бывало ли на твоем веку, чтобы Подарок Светлым Даром оказался? Свел бы ты их в Божью церковь – вот что я тебе скажу. Оно и ближе, и вернее будет.
– Я сегодня везу их к кудеснику, – процедил отец сквозь зубы.
– Не простил, значит, своего Подарка. – Ипат покачал головой, не торопясь допил квас. – Хорошо ли зло на Святую церковь держать? А, Михей?
– Не то говоришь, Ипат. А ну как и впрямь в ком из них Дар, а ты их всех, подчистую? Вы же не различаете – чей, отымаете любой…
– Стар кудесник, может и перепутать… – словно невзначай заметил Ипатий.
– Ты это брось! – отец уже не скрывал гнева. – Он и тебя, и твоих внуков переживет! Может, это тебя и томит?
– Ладно. – Ипатий встал, выпрямился. Половицы скрипнули. – Твои дети, тебе и решать. А Подарка-то не забыл, не забыл… Так чтоб сегодня.
Он кивнул матери, зыркнул на Ланьку и, согнувшись, вышел. Повисла тишина. Санька заранее начала шмыгать носом. Мать забрала со стола кружку, да так и осталась стоять, прижимая ее к груди, не сводя с отца тревожного взгляда.
– Михеюшка, а может, и верно в церкви детей очистить, а? Чем батюшку гневить?
Отец молча собирал вещи. Поперек лба пошла складка. Ланька сжался – такому отцу лучше не перечить.
– Михей…
Отец, видимо, хотел ответить резко, дернулся, но сдержался.
– Да пойми ж ты! Вон на детей посмотри, что ты им потом скажешь? Не хотела батюшку гневить? Потому и крылья обрубила?
– Какие крылья, Михей! Светлый Дар один раз за сотню лет бывает, а то и реже!
«Ну, сейчас будет…» – подумал Ланька и навострился было во двор, да не успел. Отец усмехнулся.
– Конечно, реже. А теперь припомни-ка, когда последний раз Светлый Дар объявлялся? Не знаешь? А я тебе скажу: аккурат перед Зеленой сечей. Двести с лишком лет прошло. Вот я и думаю, самое время ему появиться.
На том и порешили. И теперь тряслись на телеге по Колонецкому тракту. Пора стояла – лучше не бывает. Середина июля. Ланька особенно любил этот месяц. Знал на зубок все гороховые поля в округе. Вода в речке как молоко, рыба нагуляла жирок и рост, в лесу первый гриб пошел, ягода. Веселый, беззаботный месяц. Проехали казавшиеся бескрайними нивы. Истошный стрекот кузнечиков остался позади. В лесу было таинственно и сумрачно, ощутимо веяло прохладой.
– И тут как выскочили из-за деревьев эльфы да лешаки, а отец их раз – вожжой, – это Руста вполголоса рассказывал Саньке страшилки.
– Вожжой по самому – по мягкому? – уточняла дотошная Санька.
Голоса доносились все тише, Ланька успел еще втянуть ноги в телегу, да так и уснул, свернувшись калачиком на свежем сене.
Разбудил Ланьку шум. Колеса громыхали по брусчатке – въехали в Колонцы. Санька крутила во все стороны головой – как не отвалится, – все враз хотела увидеть. Впервые Санька в городе, даже про своего Пуська забыла. Руста спокойно, свысока поглядывал вокруг, сидел рядом с отцом – знаем, мол, вас, городских… А на Ланьку вдруг нахлынула тревога. Вот кончатся Колонцы, и будет дом кудесника… или замок? А там и Ланькин Дар кончится. Обидно и горько Ланьке. Просто невмоготу. Ну пусть не сейчас, ну хоть немного по-позже.
– Папань, папаня… может, заедем на базар? Саньке шипучки возьмем… Мама давно чугунок с ручками просила… а?
– И то верно! – оживился Руста. – Точно, Малой, просила мать чугунок. Заедем, отец? – Видать, Руста к кудеснику тоже не торопится.
Отец согласился. Чугунок выбирали долго, смотрели придирчиво, торговались. Перекусили в шумной прокопченной харчевне. Купили Саньке шипучки и куклу – принцессу Латскую. Так ее назвал торговец, хотя чем она отличалась от других кукол, Ланька так и не понял. Санька уселась в телеге по-шэихски2, посадила напротив себя куклу верхом на Пуська, любовалась. Уже не до Колонцов Саньке. Отец расщедрился. Руста получил гладкую яркую рубаху. Синюю, в цвет глаз. Ланька хотел было попросить настоящие крючки, не из гвоздя сделанные, но посмотрел случайно отцу в глаза и осекся. Не хотел отец к кудеснику ехать. Время тянул. Не мог.
– Поехали, что ли, папаня? – сказал Ланька. – А то засветло не обернемся.
Дом кудесника, оказывается, не в самих Колонцах стоял, а на отшибе. Прятался за ельничком. Дом как дом, со светелкой, правда. Ворота распахнуты – кудеснику бояться некого. Двор. Сарай, навес для лошадей. Колодезь с воротом. Заслышав шум въезжающей телеги, из-под крыльца выбрался лохматый задумчивый пес. Подошел вразвалочку. Уважительно издали понюхал Фенькины копыта, презрительно глянул на шипящего Пуська. Склонил лобастую голову набок и солидно, весомо взбрехнул. Ланька огляделся. Двор как двор… Ничего такого волшебного в нем не было. Крыша, правда, покрыта не дранкой, как у людей в деревне, а по-городскому, потемневшей от времени черепицей. Вообще, все вокруг было старым, не то, чтобы ветхим, нет… каким-то многолетним. Скрипнула дверь сараюшки. Ланька резво обернулся. В дверях стоял высокий, выше отца, смуглый старик, худой, но крепкий. На старике был длинный фартук, а в руке он держал ведро с пенящимся парным молоком. «Вот так кудесник…» – обескураженно подумал Ланька. Он был разочарован. Правда, борода у старика была правильная, кудесничья борода. Санька внимательно рассматривала ведро с молоком, склонив голову, – точь-в-точь как тутошний пес. Отец соскочил с телеги, сорвал шапку, пригладил темные вихры.
– Здоров будь, хозяин.
– И вам того же. – Старик поставил ведро, отер крупные коричневые руки о тряпицу. – С чем пожаловали? Совет, хворь, или… – Он цепко оглядел притихших детей.
– Или, – коротко сказал отец.
Кудесник помрачнел, еще раз зыркнул на детвору, остановил взгляд темных глаз на Ланьке. «Вот уставился…» – Ланьке стало не по себе. Странно смотрел кудесник. Будто Ланька стеклышко цветное, через какое на солнце глядят. Ланька насупился, незаметно подался за широкую отцову спину.
– Чего ж тащил детишек в такую даль? – буркнул кудесник. – Мог бы и в церковь свести. Попы свое дело знают, только приведи. – Он шикнул на пса, обнюхивавшего Рустины сапоги, пошел к дому.
Не хотелось отцу просить, не привычен он к этому. Да деваться некуда.
– Так как же это… в церкви-то. Что ж в церкви?… Они же…
– Знаю. И как – знаю, и что – знаю. Надеешься, значит? Думаешь, твоего попы не разглядели. Убили Дар, калекой оставили?
– А тебе откуда… – опешил отец.
– Не я тебя от Подарка освобождал. Следа моего не вижу. Сапожник свою работу всегда признает. Понимаешь?
– Чего ж не понять, понимаю.
– Тогда пошли в дом, понятливый. – Кудесник еще раз взглянул на Ланьку, вздохнул. – Потолкуем. А вы покуда здесь обождите. Вон ведро у колодца, лошаденку напоите.
Ланька поил Феньку, а сам думал: «Странный кудесник. Ни тебе дыма синего, ни огня зеленого – как у фокусников на осенней ярмарке. Может, он и не кудесник вовсе. Слыханое ли дело…» Ланька хмыкнул, представив, как старик, согнувшись в три погибели, дергает корову за дойки. Санька теребила задумавшегося Русту за рукав.
– Я же говорила, говорила!
– Что говорила? – не понял Руста.
– Не ест он маленьких девочек.
2
Кудесник провел отца в горницу, сам отошел в угол – процедить молоко.
– Как звать тебя, человече?
– Михей. А тебя? Кудесником звать не с руки. – Отец был смущен и насторожен. Что-то не так было, что-то темнил кудесник, не смотрел в глаза.
– Джибута.
– Что? – не понял Михей.
– Джибута. Ты спросил, как мое имя.
– Вот оно как. Джибута, – Михей произнес незнакомое имя, прислушался к звуку. – Не из наших, значит, будешь?
– Верно. Не из ваших. Только не обо мне речь. – Он быстро, исподлобья глянул на Михея, как черными молниями стрельнул.
– А если нет у твоих детей Дара? Что тогда? – Кудесник достал с полки глиняную кружку, нацедил молока. Михей не нашелся, что ответить, насупился, глядя на руки кудесника. Хорошие руки, работящие.
– Хочешь о своем Даре узнать? – Кудесник Джибута смотрел ему в глаза. Михей не выдержал, засопел, отвел взгляд.
– Нет. Чего теперь уже… что было, прошло.
– Верно говоришь. – Кудесник покачал головой, будто сомневаясь в чем-то. Помолчал. Молчал и отец.
– Хорошо, Михей. Испытаю твоих. Но зря не надейся. Давай, зови в дом. Младшей, вот, молока дай, пока парное.
Михей кивнул, взял кружку. В дверях обернулся.
– Сколько ж возьмешь, Джибута?
– За эту работу – ничего не возьму. За нее не беру. – Кудесник недобро усмехнулся.
– Как скажешь.
Дети по одному зашли в дом. Первым – Руста. Плечи расправил, руки напряжены. Ничего, дескать, не боюсь. Чего мне бояться. Попытался смотреть в глаза кудеснику – куда там. Ночь в глазах кудесника. Беспросветная, безлунная. За ним шмыгнул Ланька, быстро ощупал горницу голубыми глазами, вздохнул. И тут ничего волшебного… Последней, мелкими шажками, Санька. В одной руке – кружка, на другой – Пусёк висит, под передние лапы схваченный, к животу прижатый. Под носом у Саньки – молочные усы.
– Дедуска кудесник, можно я котику молочка в блюдечко отолью? – с порога спросила Санька, кокетничая.
Кудесник улыбнулся, как лучик по речному льду блеснул. Достал с полки блюдце, поставил в уголок.
– Как зовут твоего кота, барышня?
– Я не «барысня». Я – Санька. А он – Пусёк. – Санька присела на корточки, подтолкнула взъерошенного кота к блюдцу. Пусёк потерял интерес к окружающему, засопел, зачмокал.
Отец сидел на лавке, положив руки на колени, глядел, не отрываясь, на детей, словно прощался.
– Что ж, Санька. С тебя и начнем. Иди сюда. – Кудесник поманил ее пальцем. Санька засмущалась, оглянулась на отца. Отец коротко кивнул. Санька спрятала ручонки за спину, подошла. Кудесник простер над девочкой руки. Ланьке стало не по себе. Что-то происходило в горнице. Или это на дворе стало смеркаться? Ланька чувствовал, как комната заполняется чем-то тягучим. Все вокруг утратило четкость очертаний. Все, кроме кудесника и Саньки. Руста тоже почувствовал, дернулся, но остался сидеть, только кулаки сжал – костяшки побелели. Все звуки пропали. Из рук кудесника полился на Саньку снежно-искристый туман, завихрился вокруг. Девчушка звонко засмеялась, и Ланька сразу успокоился, почувствовал – все хорошо, все так и должно быть. Искорки сверкали, сталкивались, как будто танцевали, и Ланьке даже почудился тихий переливчатый звон. Санька завороженно стояла посреди сверкающей метели, отблески искр сияли в голубых глазах. Ланька не заметил, сколько прошло времени, пока кудесник мягко убрал руки. Искорки растерянно поблекли и растаяли. Отец шумно вздохнул. Санька, улыбаясь во весь рот, смотрела поочередно то на него, то на кудесника.
– Иди, иди к отцу. – Джибута мягко подтолкнул Саньку. Та послушно просеменила через комнату, забралась к отцу на колени, обняла за загорелую шею. Санька была сбита с толку: что же такое с ней было?
– Чиста девочка, Михей, – промолвил кудесник. – Не было в ней ничего.
Отец молча кивнул, посмотрел на сыновей. Ланька заметил отчаянный взгляд Русты. Отец отвел глаза.
– Твоя очередь, старший, – сурово сказал кудесник. Руста порывисто встал, на глаза навернулись слезы.
– Подождите, я… – просипел, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся некстати горло. – У меня… я лучше всех наших могу. Я покажу, можно?
Кудесник помрачнел, пожал плечами.
– Не в том дело, что ты можешь. Это – не главное.
Руста вздернул подбородок.
– Вот увидите. – Он нахмурился, закусил губу. Ланька кожей чувствовал его страх – вдруг не выйдет. И непроизвольно напрягся – помочь.
Руста уже известным Ланьке движением поднял правую руку – резная ложка, лежавшая на столе, приподнялась, встала торчком, замерла. Руста повернулся к дверям, сделал резкое движение – дверь захлопнулась. (Санька вскрикнула, прижалась к отцу.) Кудесник скрестил костлявые руки на груди, стоял молча. Руста резко обернулся, оглядывая горницу. Ланька понял: он боялся остановиться, боялся, что скажет этот высокий недобрый старик с пронзительными черными глазами. Пусёк, недоуменно взмякнув, медленно поднялся в воздух и неторопливо перелетел прямо в руки опешившей Саньке. Руста перевел дух, обессиленно вытер пот со лба.
– Я еще взглядом полтора пуда поднимаю. И минуту держу. – Он с надеждой смотрел на кудесника. В комнате сгущались тени. Кудесник прошел в угол, зажег масляный светильник.
– А я еще огонь могу взглядом зажечь, – поспешно добавил Руста.
– Разве то важно, что ты можешь, – тихо сказал Джибута. Санька шмыгнула носом, но встрять побоялась. Ланька затаил дыхание.
– А что же? – Руста знал ответ, но не отступал. Некуда было ему отступать.
– Ты сам знаешь. Чего боишься? Если это Дар, я его не трону. А если от Злыдня Подарок, то не лучше ли его отдать.
Странно говорил кудесник. Вроде спрашивал, а ответа не требовал. «Он же все ответы наперед знает», – внезапно догадался Ланька. Ему стало не по себе – сколько же лет кудесник по земле ходит?
– Какая разница! – в голосе Русты звенели слезы. Ланька сжался. – Какая разница откуда. Главное, что с ним делать. Я… могу столько сделать! И в поле, и на охоте и… везде. Кого касается, что у меня за Дар? – Кудесник покачал головой. – Это нечестно, неправильно!
– Сынок… – не выдержал отец.
– Что? Ты свой отдал – нате, режьте, ради бога! Хочешь, чтоб и меня так же? Да? Что это тогда за Бог? Злыдень и то лучше! Он не отбирает!
Кудесник нахмурился, протянул к Русте сухую руку, раздвинул пальцы. Будто хрустальная вьюга вырвалась из-под руки кудесника, охватила Русту, закружилась вокруг. Отец вскочил.
– Сиди, Михей. Ему и так тяжело. Не мешай. – На лбу у кудесника, под темной сухой кожей, набрякли вены. – Ничего с ним не случится. Ничего плохого.
Звездная метель вокруг Русты постепенно блекла, наливалась серым. Рука кудесника подрагивала, все новые сверкающие струи ударяли в Русту, и наконец искристый вихрь вновь засиял. Ланька смотрел. Страх и восхищение одолевали его. Кудесник убрал руки. Сверкающий вихрь померк, исчез. Повисла тишина. Внезапно раздался сухой стук. Резная ложка упала на стол. Руста заплакал.
Отец вскочил, обхватил его за плечи, повел к скамье. Руста послушно шел, глядя перед собой пустыми глазами.
– Это жертва, мальчик. Великая жертва. – Голос кудесника был тих, он смотрел в окно, в рдеющий закат. Отблески пламенели в черных глазах. Казалось, что там, в глубине, гудит, мечется огонь.
– Для чего… кому? – выдавил сквозь слезы Руста.
– Для людей. Вон, для сестры твоей. Нельзя человеку на приманку кидаться. Горе она принесет, горе и погибель.
– Я бы столько мог сделать… – едва слышно повторил Руста.
Санька подбежала, всхлипывая, привстала на цыпочки, обняла тонкими ручонками, прижалась. Из-за ее спины Ланька не видел лица Русты, видел только его руку. Рука нежно гладила светлые кудряшки.
Кудесник стоял, сгорбившись, смотрел в окно. Молчал. Ланька заерзал, забеспокоился. Оглянулся на брата.
– А я?… А как же со мной?
Кудесник медленно обернулся. Ланька посмотрел ему в глаза и обмер – не исчез огонь из глаз кудесника. Полыхал, завораживал, звал в глубину.
– Дойдет и до тебя. Тоже хочешь уменье показать?
– А что, нужно? – растерялся Ланька.
– Как звать тебя, младший сын? – спросил вместо ответа кудесник.
– Ланом. Только все Малым кличут. Мне не в обиду… А показать-то я ничего и не могу…
– Значит, из-за старшего ехать пришлось? – Джибута усмехнулся, глядя прямо в напуганные глазенки. Ланька совсем запутался, оглянулся беспомощно на отца. Отец прокашлялся.
– Из-за Малого ехали, Джибута. Он по малолетству не хоронился – аккурат у соседки на глазах и сотворил.
Кудесник кивнул, прищурился.
– Что ж ты сотворил, Лан по прозвищу Малой?
Вид кудесника, его речь – все выбивало Ланьку из колеи. «Вот ведь спрашивает… ведь сам все наперед знает, а спрашивает. Зачем ему?» Ланька стрельнул взглядом в лицо кудеснику, отвел глаза. Ничего было не разобрать – то ли всерьез говорит, то ли потешается. Ну и ладно.
– У Снежки… это крольчиха тетки Нюры, такая белая-белая, ее потому Снежкой и зовут, а еще потому, что пушистая, – сбивчиво затараторил Ланька. – Вот… у нее родились крольчата… а двое – серый и белый с черными пятнами, они последыши были, потому и родились мертвыми… Вот… – Ланька даже запыхался. Такую длинную речь он произносил впервые.
– Ясно. А ты тут при чем? – спокойно спросил кудесник.
– Я? Ни при чем, конечно… Крольчиха-то теткина, не моя…
– И что ты сделал? – по-прежнему невозмутимо осведомился Джибута.
– Я? – Ланька даже рассердился на себя из-за этого «яканья». – Я…уф… не знаю, может это и не я, оно как-то само получилось. В общем, они раз – и ожили.
Ланька даже заулыбался, вспомнив то удивительное чувство.
– А может быть, они и не умирали? – вкрадчиво заметил кудесник, рассматривая узор на занавесях.
– Как это? Что ж я, живого от мертвого не отличу? Они же у меня на ладони лежали. Не, мертвее не бывает, это уж как пить дать, – совершенно неожиданно для себя выпалил Ланька любимую отцову присказку. Кураж вдруг прошел, и Ланька весь съежился, глянув в непроницаемое лицо кудесника. Кудесник внимательно, очень серьезно смотрел на Ланьку.
– Я вот думаю, – неожиданно подал голос отец, – как же Злыднев дар может Божьей твари жизнь вернуть? Странно это, Джибута.
– В мире много странного. А насчет Дара – посмотрим. Посмотрим, Михей, – повторил кудесник, протянул к Ланьке костлявую темную руку. Ланька зажмурился. Все вокруг поплыло. Ланька словно нырнул в стремнину. Даже дыхание задержал. И тут он и впрямь услышал звон. Тонкий и певучий. Будто ручей вызванивает на острых блестящих льдинках. Ланька вздохнул – воздух был таким же, свежим и звенящим. Тогда он открыл глаза. Вокруг пел, сверкал, искрился неистовый хоровод. Снежные радужные искры весело отбрасывали зайчиков на темные стены, на напряженные лица людей. Ланька улыбнулся отцу, развел руки – все в порядке, не волнуйся… И тут из его рук навстречу звонкой метели вырвались вихри блистающих искр. Потоки переплелись, закружились, как будто ждали друг друга. И было не отличить, где искры Джибуты, а где его, Ланьки. Джибута медленно, осторожно убрал руку. Вихрь не прекратился, не померк. Он по-прежнему обволакивал Ланьку сверкающим облаком.
– Хватит. Опусти руки, Лан, – мягко сказал Джибута.
Ланька вздрогнул, спрятал руки за спину. Искорки медленно, с неохотой растаяли. Звон стих. В горнице повисла тишина. Джибута подошел к отцу. Отец неловко – видно, ноги затекли – встал навстречу кудеснику.
– Не томи, Джибута… – хрипло сказал отец. – Что с мальцом?
– Сам знаешь, Михей. Что же теперь отступать? – холодно спросил кудесник.
– Он… это – Дар? – Отец глядел на Ланьку. Ланька только раз видел у отца такой взгляд. Когда на вторые сутки мать разродилась и тетка Нюра вынесла отцу вопящий комочек – Саньку. Глаза отца блестели. Неужто отец… плачет? Ланьке только сейчас стало страшно. И страшнее всего было обернуться и посмотреть в глаза Русте.
