Читать книгу: «Биомем», страница 5

Шрифт:

– Как прорваться? – не понял Борис. – Там же охрана. Не могли же инфицированные драться с охранниками, им бы религия не позволила. Или паразит, но точно ведь не позволили бы.

– Так и было, – подтвердил Матвей, – спасли старые дедовские методы. Пятеро охранников смогли сдержать толпу стрелочников. А боксы Варвара дополнительно запирает на свой ключ – старый, железный, такие ещё рисуют на пиктограммах. Там механические замки, их дистанционно не взломаешь.

– Повезло, – сказал Борис.

– Кстати, о взломе, – продолжил Матвей, – ты ведь тоже участвовал в разработке нашей защитной системы? Что можешь сказать?

Борис покачал головой.

– Маловероятно. Мы ограничили число попыток входа, а за три раза пароль не подберёшь. Скорее всего, свои же и слили. Надо проверить всех сотрудников института и отстранить инфицированных от работы. Пусть сидят на больничном, их же формально можно считать больными.

– Понятно, – кивнул Матвей, – сделаем. И сегодня же надо внепланово сменить все пароли, займись этим. А я договорюсь с охраной, чтоб усилили посты. Ночью стрелочники, видимо, снова придут – надо быть готовыми. Нам ещё очень повезло, что они физически не способны на насилие.

– Инфицированные неспособны, – поправил Борис.

– Что ты имеешь в виду?

– Вчерашняя неудача должна была чему-то их научить. Так что сегодня среди стрелочников наверняка будут истинноверующие – те, кто уже заражён мемом, но ещё не заражён паразитом. Религиозные фанатики. Если Оля права, они тоже входят в расширенный фенотип пацифика, давая ему эволюционные выгоды. А религиозных фанатиков легко можно переключать, ты же знаешь.

Матвей побледнел.

– Ты хочешь сказать, что теперь у Горева есть не только тысячи сторонников, но и своя армия, не ограниченная запретом на насилие?

– Не у Горева, а у пацифика. Да, думаю, нельзя исключать такой возможности.

– Приплыли, – сказал Матвей, – вот тебе, бабушка, и религия добра. Если к вечеру нам не удастся решить вопрос с Олей, придётся привлекать военизированную охрану. А это мы уже никак не сможем скрыть.

Выйдя из Олиного бокса, Борис направился в кабинет Варвары Петровны. Голос Матвея он услышал ещё из коридора. Тот говорил тёплым доверительным тоном, который безотказно действовал на молодых сотрудниц; но здесь явно был не тот случай.

– Варвара Петровна, поверьте, я всё понимаю. Но у нас критическая ситуация. Надо форсировать лечение.

– Флаг тебе в руки! Как ты себе это представляешь? Соберёшь вместе девять беременных женщин… Чёрт, да что ты лезешь не в своё дело! Я и так делаю всё, что могу.

– Я понимаю, – попробовал успокоить её Матвей, – но если к ночи ничего не изменится, институт, скорее всего, снова будут штурмовать. И возможно, среди нападающих будут люди, способные на насилие.

– Может, привлечь сотрудников? – предложил Борис. – Вооружить их…

– Микроскопами! – перебил его Матвей. – Боря, ты просто не представляешь, на что способны фанатики! Если в толпе будут истинноверующие, они порвут наших ботанов в клочья.

– В крайнем случае, я могу перехватить Олин блог, – сказал Борис. – Всё, что она напишет, попадёт в наше облако. Там есть несколько интеллектуальных ботов как раз для таких случаев. Они проанализируют сообщения самых активных её комментаторов, возьмут их ники и будут имитировать живое общение. От настоящих не отличишь. А в инет мы вывесим что-то вроде: «Выписалась, вышла за ворота, иду домой». Так пойдёт?

– Пойдёт, – согласился Матвей, – только не вышла, а выехала. За воротами может кто-то наблюдать. Но все машины они не отследят, их слишком много.

Варвара Петровна укоризненно посмотрела на Бориса.

– Боренька, ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь о своей девушке? О своей любимой? Как ты после этого сможешь смотреть ей в глаза?

Борис упрямо тряхнул головой.

– Это не о ней. Это о той чужой части, от которой, я надеюсь, вы избавите мою Олю.

– Ты так твёрдо веришь в теорию биомемов? – спросила Варвара Петровна.

– А вы разве нет?

– Нет. Я верю в то, что вижу. Я вижу паразита и вижу новую религию. Но, товарищи – мухи отдельно, котлеты отдельно. Когда я была комсомолкой, нам впаривали очень похожие мемы. Счастья всем, всё во имя человека, всё для блага человека. Построим рай на Земле и так далее, практически по Гореву. Те же яйца, только без паразитов. Хотя паразитами они, конечно, были ещё теми…

– А действительно, – оживился Борис, – может, паразит и был, только тогда его никто не смог найти? Может, всё коммунистическое движение было расширенным фенотипом этого паразита?

Варвара Петровна усмехнулась.

– Ну ты загнул! Скажи ещё, что и фашизм был фенотипом какой-то его мутации.

– Почему нет? – спросил Борис.

– Кстати, интересная мысль, – подхватил Матвей. – Мы же знаем, что наш пацифик – продукт долгой эволюции, только совершенно не представляем какой. Так может, его предок и был коммунистическим паразитом? Всё по учебнику – сначала паразит агрессивен, выкашивает носителей миллионами. А потом приспосабливается, перестаёт убивать, пытается стать симбионтом.

– Логично, – сказал Борис.

– Но паразит всегда остаётся паразитом – продолжал Матвей, – помнишь, я рассказывал тебе про осу-наездника? Её личинки пожирают божью коровку изнутри, а жертва при этом продолжает охранять их от внешних опасностей. То есть мало того, что они её жрут, так они ещё и заставляют её работать их личным телохранителем. Чистейший паразитизм, симбиозом здесь и не пахнет, так?

– Так, – подтвердил Борис.

– Но вот что интересно. После того, как личинки осы покинут свою кормушку, четверть божьих коровок выживает и восстанавливается. А представь, что через сто тысяч лет личинки научатся жрать аккуратнее, пользоваться ножом и вилкой. И выживать будет не четверть, а, скажем, девяносто пять процентов божьих коровок. Тогда кто-то может сказать, что это симбиоз – оса работает санитаром популяции, отсеивая слабых и больных. Но суть-то остаётся ровно той же – жрут и заставляют себя охранять.

– Мне кажется, – возразил Борис, – это какой-то нетипичный пример. Если паразиту выгодно мирное сосуществование, он в итоге может стать симбионтом. То есть приносить своему носителю реальные выгоды. Костя рассказывал мне про рабочих муравьёв, они живут в среднем восемь-девять месяцев – если здоровы. А их сородичи, заражённые личинками ленточных червей, могут прожить больше трёх лет. Паразиту это выгодно – чем дольше будет жить промежуточный носитель, тем больше вероятность, что он попадёт в желудок дятла, конечного носителя. Прожить несколько отмеренных сроков – чем плохо?

– С животными такое иногда получается, – согласился Матвей, – потому что у них нет свободы воли. А вот получится ли такое с людьми – зависит только от нас.

– Фантазёры! – сказала Варвара Петровна. – На словах-то у вас всё просто. Но жизнь посложнее ваших схем. Ты, Боря, всё же подумай, стоит ли тебе поступать так с матерью твоего будущего ребёнка.

– Что-о?! – выдохнул Борис.

– Чё-чё, – передразнила Варвара Петровна, – через плечо! Ольга беременна.

С минуту Борис глотал воздух, не в силах сказать ни слова. Наконец он смог выдавить из себя:

– Она знала об этом, когда… Когда заразилась?

Варвара Петровна вздохнула.

– И этот человек числится у нас аналитиком! Подумай сам. Или ты не в курсе циклов любимой женщины?

– А… Ну да, конечно… – Борис с трудом подбирал слова. – Скажите, а паразит может навредить нашему ребёнку?

– Паразит – нет. Он не заинтересован в сокращении своей кормовой базы. А вот лечение… Я подобрала для Ольги довольно радикальную схему; уверена, что уже через неделю мы сможем её вытащить.

– Но это убьёт ребёнка? – спросил Борис.

– Не сразу. Но девять к одному, что он проживёт не больше года. Через полтора месяца на скрининге можно будет узнать точный прогноз. Но тогда принимать решение о прерывании беременности будет уже гораздо тяжелее.

Борис упёрся локтями в стол и обхватил голову руками.

– То есть ребёнок всё же может родиться здоровым?

– Если случится чудо. Но при шансах один к девяти я бы на это не надеялась.

– И я сейчас должен принять решение – жить ему или даже не начинать?

Варвара Петровна покачала головой.

– Не ты. Вы с Ольгой.

– Нет! – вскинулся Борис. – Не впутывайте её сюда! Последние слова моей… настоящей Оли были: «Свобода воли дороже». Она сказала, что подпишет согласие на любое лечение. Что это её собственное свободное решение – пока она ещё в своём уме. А всё, что она будет говорить потом, можно не слушать – это будет говорить уже не она.

– Ты прав, – кивнула Варвара Петровна, – всё так. Но только тогда Ольга ещё не знала, что ждёт ребёнка.

Борис сидел, закрыв лицо руками. Ему хотелось выть, орать, громить всё вокруг – дать волю древним инстинктам. Но это не решило бы ни одной проблемы. Ни с Олей, ни с ребёнком, ни с ним самим.

– Я должен быть с ней! – сказал он наконец.

– Не дури! – возразил Матвей, – Олю мы, скорее всего, сможем вытащить. А вот вас двоих – уже не факт.

Борис затравленно посмотрел на него.

– Ты не понимаешь. Дело уже не только в ней.

– Всё я понимаю. И у меня, кажется, есть решение.

– Говори!

– Мы вынем плод, пролечим Олю, а через две недели аккуратно вернём плод на место. Варвара Петровна, это же возможно?

– В принципе, да. Во всяком случае, это уже реальный шанс.

Борис вскочил с места.

– Правда?!

– Ты думаешь, мы можем шутить такими вещами? – спросил Матвей.

– Извини! Варвара Петровна, а это не опасно? С ребёнком ничего не случится?

Старушка покачала головой.

– Нет, как раз с плодом проблем быть не должно.

– А с чем должно? – напрягся Борис.

– С маткой. Понимаешь, Боря, мы не можем просто вынуть плод, это же не винчестер в твоём массиве. Потеряв его, матка сократится. Возвращать плод будет просто некуда.

– Но разве вы не можете обмануть организм? – спросил Борис. – Как-то имитировать беременность?

– К сожалению, нет.

– И что вы предлагаете?

– Изъять плод вместе с маткой. Их жизнедеятельность мы сможем обеспечить. А Ольгу я временно подержу на препаратах.

Борис судорожно сглотнул.

– Но это же полостная операция… Это же риски… И последствия.

Варвара Петровна кивнула, соглашаясь.

– Конечно, риски. И последствия. Если вы захотите второго ребёнка, вы вряд ли сможете зачать его в акте любви – только в пробирке на моём столе. Так что? Твоё слово?

– Когда? – спросил Борис.

– Завтра же соберу свою команду, и начнём. Время не ждёт.

Матвей кашлянул.

– Простите, что перебиваю. Варвара Петровна, я так понял, у вас уже есть готовое лекарство?

– Вот это мы и проверим. Но даже если всё получится – что толку? Ты же против принудительных уколов, а добровольно больные не захотят лечиться. Тебе не лекарство нужно, а профилактическое средство.

– Но разве это не одно и то же?

– Для кратковременного эффекта – да. Для длительного – нет.

– Да, конечно, туплю, – согласился Матвей. – Варвара Петровна, скажите, что вам нужно для создания вакцины? Составьте список, и у вас всё будет.

– Лично мне – ничего. К сожалению, это не мой уровень. За вакциной к Аруджанову, пожалуйста.

Борис повернулся к Матвею.

– А Давид над этим работает?

– Естественно. Это сейчас наша главная задача. Если не успеем – пацифик захватит всё человечество.

– А если успеем?

– Тогда, скорее всего, человечество разделится на две части. И обладающие свободой воли будут в меньшинстве. Потому что большинству эта свобода никогда и не была нужна, для них это было досадное обременение нового времени. Нищие духом унаследуют мир. А знавших нас не будет слишком много.

– В смысле? – не понял Борис.

– Бродский же, – пояснил Матвей и процитировал:

– Когда-нибудь, когда не станет нас,

точнее – после нас, на нашем месте

возникнет тоже что-нибудь такое,

чему любой, кто знал нас, ужаснётся.

Но знавших нас не будет слишком много.

– Умеешь ты нагнетать, – сказал Борис.

– Проколоть всех принудительно, и все дела! – Варвара Петровна стукнула по столу сухим кулачком. – Почему нет, с ковид-вакцинами же получилось.

– Да поймите вы, наконец – нельзя выступать за свободу воли, лишая людей свободы выбора, – возразил Матвей.

– А ты что думаешь? – спросил он Бориса.

– По-моему, мы уже проиграли. Это же будет система с односторонней проводимостью. Заражаться люди будут постоянно, а выздоравливать не будет никто. В итоге свободы воли просто не останется.

– Отставить сопли! – скомандовал Матвей. – Один раз вы уже спасли мир¹, спасёте и сейчас.

– Это была Олина заслуга, – возразил Борис. – Да и не спасли, по большому счёту. Искин же не планировал уничтожить человечество, это тоже был бы какой-то симбиоз.

– В котором людям отводилась бы пассивная роль, – сказал Матвей, – как и сейчас. Так что соберись и работай.

Операция прошла успешно; настала очередь терапии. Но терапия требовала времени, которого катастрофически не хватало. Поздним вечером Борис выключил компьютер и направился к стойке кофейного автомата. Там он увидел Матвея, листавшего что-то в своём планшете. Стаканчик с остывшим кофе стоял рядом с ним на стойке.

– Есть новости? – спросил Борис.

– После вчерашней проверки ещё пятерых сотрудников пришлось отправить на больничный, – ответил Матвей, – инфекция продолжает распространяться. А у тебя как? Стрелочники всё ещё ищут Олю?

– Смотри сам, – Борис протянул ему телефон.

На экране было открыто приложение «Пробки», выделенный участок полыхал красным.

– Полчаса назад я выложил пост в Олином блоге: «Еду на природу». И указал геолокацию на Приморском шоссе. Тогда этот участок был жёлто-зелёным. А сейчас – сам видишь. Похоже, стрелочники фильтруют движение по шоссе и проверяют каждую машину.

– Но это значит… – начал Матвей.

– Да. Это значит, что стрелочников уже гораздо больше, чем мы предполагали. И с каждым днём у них всё больше возможностей. Если и дальше так пойдёт, мы действительно скоро окажемся в меньшинстве. И тогда возможно всё что угодно. Я не удивлюсь, даже если теорию Горева сделают государственной религией.

– Сомневаюсь, – сказал Матвей, – это излишне. И без того каждый заражённый учитель будет ежедневно распространять мем, причём без всяких руководящих указаний, по зову сердца. Каждый журналист, артист, писатель – все инфицированные будут самоотверженно работать на паразита. А когда мем подготовит почву, объявят какой-нибудь радужный день толерантности – мальчики целуются с мальчиками, девочки с девочками. И готово, дети понесут паразита в свои семьи.

– Не обязательно радужный, – сказал Борис, – можно возродить пасхальные традиции, например. «Так поцелуемся, давай, прохожий, прости меня за чистый интерес, мы на людей становимся похожими» – чем не скрепа?

– Можно и так, – согласился Матвей, – что в лоб, что по лбу. Паразиту без разницы, какими рационализациями заражённые обставят его распространение. Хоть через причастие, хоть через языческие оргии. Главное – результат.

– С другой стороны, – сказал Борис, – идеи Горева о мультиверсе распространяются в каноническом виде, практически без модификаций. Как будто пацифик каким-то образом блокировал возможность зарождения ересей, которые, по идее, должны были буйно расцвести вокруг этой религии.

– Не совсем так, – возразил Матвей, – какие-то теоретические разногласия там всё же есть. Например, одни считают, что бесконечное множество параллельных вселенных существует изначально, другие – что вселенные расщепляются в моменты выборов, порождая всё новые и новые миры.

Борис энергично махнул рукой.

– Не суть! На этическую составляющую религии эти споры не влияют. Католику же неважно, сколько ангелов уместится на острие иглы, с исполнением заповедей это никак не связано. Горев дал мультиверсовцам простую картину – множественность миров и возможность личного выбора. Всё, большего им и не надо. А физическое обоснование множественности вселенных – это интеллектуальная игра для схоластов, погоду они не делают.

Матвей согласно кивнул, и Борис продолжил:

– Но если религия канонична, то можно предположить, что и ритуал распространения в итоге станет единообразным. Одно человечество, одна Земля, одна вера. Добро пожаловать в новое средневековье! Которое, кстати, может наступить уже завтра.

– Вряд ли завтра, – возразил Матвей. – Пока у правительства не будет вакцины, у новой религии не будет господдержки. Возможно, будет даже какое-то умеренное сдерживание. Правители должны надёжно защитить собственное здоровье, не в бункерах же им сидеть. Кроме того, им нужна армия, силовики и прочие агенты насилия – тоже надёжно защищённые от инфекции. Заразить армию потенциального противника пацификом – это был бы удар посильнее нейтронной бомбы.

Борис криво усмехнулся.

– Забавно! Мы ведь всегда считали, что в армию и в органы идут люди не самые продвинутые. А по итогу может оказаться, что только у них и останется свобода воли. Только они и останутся людьми в полном смысле слова.

– В старом смысле слова, – поправил Матвей.

Борис убрал телефон, выбрал капучино и приложил карту к кофейному автомату. Поднёс стаканчик к губам, обжёгся и отставил его в сторону. Потом повернулся к Матвею и продолжил прерванный разговор.

– Как ты думаешь, мы ведь не первыми обнаружили этого паразита?

– Скорее всего. Видимо, его изучают уже несколько месяцев, если не лет. И не только в нашей стране. Но вся информация закрыта. Уверен, если мы захотим опубликовать какие-то материалы по этой теме, у нас тоже ничего не получится.

– Но почему? Надо же бить в набат, мобилизовать всех на борьбу! Время же уходит, неужели никто этого не понимает?

Матвей пожал плечами.

– Видимо, мировая элита взвесила все варианты и решила, что лучше настроить паству не на борьбу с паразитом, а на мирное сосуществование. По принципу «не сопротивляйтесь, расслабьтесь и получайте удовольствие».

– Они что, вконец охренели?

– Отнюдь. Сам подумай. Люди свободной воли неудобны любой власти. То ли дело плюшевые тушки, управлять такими – одно удовольствие.

Борис снова схватил стаканчик с кофе и снова отставил его, не сделав ни глотка.

– Но люди же должны понимать, что они теряют!

– Да ничего особо ценного для себя, мы ведь уже говорили об этом. Вспомни: «Люди убивают царя не с целью освобождения, но для того, чтобы поработить себя ещё более тяжкому игу».

– Маркузе? – спросил Борис.

– Горячо, но мимо. Отто Ранк.

– Один хрен, – махнул рукой Борис. – А мы можем хоть что-то сделать?

– Сомневаюсь. У них же такие прогрессивные лозунги – «За всё хорошее», «Твори добро», «За мир во всём мире». Кто же рискнёт выступить против этого.

– «Пис во всём писе», – повторил Борис, вспомнив лозунг первомайской монстрации.

– Именно. Теряют они самую малость, какой-то неудобный интеллектуальный аппендикс. А взамен приобретают весь набор гуманистических ценностей.

– Всё равно не понимаю! – сказал Борис. – Как можно отказаться от своей сути?

– Может, и хорошо, что не понимаешь, – ответил Матвей. – Пока остаются такие непонимающие, надежда ещё есть.

– Надежда на что?

– Не на честную борьбу, к сожалению, – вздохнул Матвей. – В инете нам и слова не дадут сказать. Выступить сейчас против паразита – значит выступить против всей пацифистской повестки; за это везде банят влёт. Приклеят ярлык мракобеса – и всё, тебя больше нет, для блогосферы ты станешь невидим. Нелицо, как Оруэлл прописал. Да и не сможем мы предложить людям повестку более привлекательную, чем религия мультиверса. На коротких дистанциях она рвёт все прочие, как Тузик грелку.

– А на длинных? – спросил Борис.

– А на длинных может оказаться, что это тупик. Что добрыми выборами вымощена дорога к деградации. Но кого когда-нибудь интересовали длинные дистанции?

Несколько минут они стояли молча. Наконец Борис допил свой кофе и спросил:

– Матвей, я не понимаю, зачем я вообще в этом проекте? Варвара работает день и ночь, Аруджанов что-то делает, я даже не пытаюсь понять что. А я только смотрю на надвигающийся мрак и ужасаюсь. Пользы от меня – как с козла молока.

Матвей улыбнулся.

– Ты всё понял правильно. Именно в этом твоя миссия – смотреть и ужасаться. Давид и Варвара выполняют свои локальные задачи; но кто-то должен видеть проблему и со стороны.

– Для этого есть ты, – возразил Борис, – ты же видишь проблему?

– Мне кажется, вижу, – ответил Матвей, – но иногда я сомневаюсь, могу ли себе доверять.

Вечером Варвара Петровна позвонила Борису и сказала, что лечение закончено. Захватив по пути Матвея, Борис поспешил к ней в кабинет. Выслушав рассказ о состоянии пациентки и оптимистичный прогноз, он задал мучивший его вопрос:

– Варвара Петровна, скажите, когда можно будет вернуть ребёнка?

– Видишь ли, Боря, лечение было довольно радикальным. Организм должен оправиться, а на это потребуется время.

Она хотела ещё что-то сказать, но её прервал сигнал вызова. Матвей достал телефон и, поговорив с минуту, поставил его на громкую связь.

– Повтори, пожалуйста.

– У главного входа собирается толпа, – раздался голос из динамика, – пока активных действий не предпринимают. Но толпа растёт.

– Спасибо, – сказал Матвей и нажал «отбой».

Он убрал телефон и посмотрел на Бориса.

– Ты видишь, как быстро всё меняется. Если бы Оля смогла прямо сейчас выложить в блог короткий видеоролик с сообщением о своём выздоровлении, это, скорее всего, разрядило бы обстановку. А иначе, боюсь, ночью стрелочники опять пойдут на штурм.

– Она ведь сможет? – обратился Борис к Варваре Петровне.

– Сказать несколько слов? Сможет, конечно. Но учти, она сейчас не в лучшем настроении. Организм ищет ребёнка и не находит; мы даже представить не можем, какие там сейчас гормональные сквозняки. Возможно, то, что Ольга скажет, тебе не понравится.

– А можно дать ей что-нибудь… тонизирующее? – спросил Борис. – В интересах дела?

Варвара Петровна скривила лицо в презрительной гримасе.

– Мне насрать на интересы дела! Моя работа – соблюдать интересы пациентов. А интересы дела – ваша работа. Вот и займитесь этим.

– Понятно, – сказал Борис, вставая, – идём.

Оля сидела перед выключенным ноутбуком, глядя в пустой экран. Её плечи были опущены, воротник пижамы поднят. Говоря о депрессивном настроении, Варвара Петровна ничуть не преувеличила. Бориса Оля выслушала молча, лишь изредка кивая. Также молча включила ноутбук и вошла в аккаунт. Машинально поправила волосы и начала стрим.

– Здравствуйте, мои дорогие подписчики! Я вижу, вас стало гораздо больше. Понимаю, что дело вовсе не в интересе к моей скромной персоне. Просто я, возможно, оказалась единственной, кто прошёл полный курс интересующего вас лечения. Что могу сказать по итогу. Я полностью вылечилась. Ощущения? Наверное, так чувствует себя наркоман, соскочивший с иглы. Был кайф – и весь вышел. Потеряла. Зато нашла наконец себя – настоящую. Вот теперь сижу и думаю – нужна я себе такая?

– Спасибо, – сказал Борис, закрывая крышку ноутбука, – подожди немного, я скоро вернусь.

Он вышел из бокса, чувствуя себя предателем, бросающим любимую девушку именно тогда, когда был ей так нужен. Но стрим транслировался в институтское облако, и его надо было срочно выложить в инет. Обрезав, естественно, последнюю фразу. Хотя и без неё сообщение звучало совсем не оптимистично. Но свою оперативную задачу оно должно было выполнить – удержать толпу от активных действий. А что его нельзя использовать как рекламу лечения – не велика беда. Учитывая настроения инфицированных, не сработала бы никакая реклама. Даже если бы в стриме Оля пела и ходила на руках.

Выложив запись в блог, Борис ещё какое-то время следил за камерами внешнего наблюдения. Когда толпа у входа стала рассеиваться, он поспешил к Оле. Она сидела у стола в той же позе, только ноутбук кто-то отодвинул в сторону. Борис не рискнул присесть рядом и обнять девушку. Он сел напротив и взял в свои ладони её холодные пальцы.

– Оленёнок, что с тобой?

Оля ответила после долгой паузы.

– Я снова стала собой. Я этого хотела, это очень круто, но… Это такая горькая гордость. А ещё недавно я чувствовала совершенно невозможное, бескрайнее единение со всеми. Это было так сладко. И вот теперь сижу тут, как будто опустошённая. И я хорошо понимаю стрелочников, которые не хотят лечиться.

Борис до боли закусил губу. Он всегда был честен с Олей, но в последние дни всё пошло не так. Он был вынужден перехватить её аккаунт, а дальше пошло-поехало, одна ложь прикрывала другую. И теперь он не понимал, что Оля знает, а чего ещё не знает. Что можно сказать ей сейчас, а с чем лучше обождать.

Утром Матвей вызвал Бориса в свой кабинет.

– Зря ты так переживал, есть и для тебя работа.

– Слушаю.

– Три дня назад в Кремле прошло закрытое совещание на очень высоком уровне. Есть подозрение, что там обсуждали нашу проблему. Возможно, приняли какие-то решения. Нужно узнать как можно больше об этом совещании.

– Матвей! – Борис не мог скрыть удивления. – Ты же понимаешь, что это в принципе невозможно. Не стали бы они делать таких записей. А если где-то что-то и осталось – то в спецпроверенном компьютере, в изолированной сетке, в сертифицированном помещении, к которому и близко не подойти.

– Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, – сказал Матвей. – Всё понимаю. Но ты всё-таки попробуй. Подойди к этому с другой стороны. Есть список участников, сорок семь человек. Они, конечно, блогов не ведут – не тот уровень. Но у каждого есть семья, родственники, коллеги, подчинённые. Надо просканировать их блоги, проверить записи, увеличить все фотографии – может, что-то случайно попадёт. Проанализировать стримы, разложить все звуки – может быть, удастся услышать что-то за кадром. Если с близкими ничего не получится – расширить круг поиска. Не мне тебя учить.

– Человеку такое не под силу, – сказал Борис. – Тут нужна нейросеть, заточенная специально под эту задачу.

– Конечно, – согласился Матвей, – но ты ведь недавно работал над чем-то подобным. Подрихтуешь немного, отладишь. Я знаю, ты справишься. У тебя всегда есть идеи.

Борис покачал головой.

– Нет, там были совсем другие задачи. Легче написать заново, чем переделать. Но одна идея у меня действительно есть.

Через час он уже стоял на площадке у квартиры КуДзу и давил кнопку звонка.

– Какие люди! – закричал КуДзу, увидев его.

Он сгрёб Бориса в охапку и с размаху хлопнул его по спине широкой ладонью. Затем отстранился, чтобы получше рассмотреть гостя.

– Какими судьба́ми? Что, опять надо спасать мир?

– Вроде того, – ответил Борис.

– И что сейчас?

– Теория заговора. Всё как ты любишь.

– О! – оживился КуДзу. – Если надо потрясти жирных ублюдков, то я всегда в деле!

Он сунул Борису свою ладонь, и тот машинально пожал её. С их последней встречи КуДзу постарел ещё больше, щетина на его скулах поседела почти полностью. Борис кратко пересказал ему всё, что знал о пацифике.

– И что, – спросил КуДзу, – это сейчас везде так?

– По всему миру, – подтвердил Борис. – Мем ещё не до конца оформился, пробует себя в различных мультикультурных течениях. Но религия мультиверса постепенно подбирает их под себя.

– Прикольно! – сказал КуДзу. – Знаешь, я думаю, мутации на понижение агрессии случались нередко. Но они тут же отбраковывались естественным отбором – ибо без агрессии обычно нет и пенетрации. А тут наоборот, надо же! Воистину, если паразит – то паразит во всём.

Борис недовольно поморщился.

– Так бывает. Та же токсоплазма повышает уровень тестостерона у мышей-самцов. Они становятся сексуально привлекательнее для самок и заражают их прямо во время случки. Паразиты очень изобретательны. Но мы не о том говорим. Скажи, ты согласен помочь нам? Я помню, у тебя была нужная нейросеть. «Мария», кажется? Она ещё осталась?

КуДзу улыбнулся.

– От той «Марии» мало что осталось. Пойдём, познакомлю тебя с новой версией. «Мария 4.2».

Они вошли в предбанник перед серверной. КуДзу уселся за терминал и указал Борису на место рядом с собой. Тот сел и достал флешку.

– Тут список всех участников. Известные люди, их ни с кем не перепутаешь.

– Понятно.

КуДзу вставил флешку в разъём и застучал по клавишам. Подождал несколько минут, пока остановится бег строчек на консоли. Внимательно просмотрел результаты поиска.

– Нет, – сказал он наконец, – ничего. Никаких паразитов и биомемов.

– А что-нибудь ещё из этого набора?

КуДзу снова прокрутил таблицу результатов поиска.

– Три раза упомянули симбиоз, один раз мутуализм и один раз – расширенный фенотип.