Читать книгу: «Рекло. Роман об именах», страница 3

– Ну чё, рассказал тебе? – начал разговор сокамерник.

– Да, – ответил Василе.

– И про сон рассказал? И про молнию в грушу тоже?

– Да, про это тоже.

– Паря, я тебе серьёзно сейчас скажу, без хихонек и хаханек. Ты обо мне судить можешь, я – суеверный пропойца, но даже мне эта лабуда показалось хернёй полной. Какие-то сны, тотемы, имена. Да всё это бредятина, а даже если нет, то свои убеждения я предавать не буду. Навыращивали тут яблонь и папоротников каких, думают своими уродскими головёшками, что природу в бараний рог скрутили? Ага, как бы ни так. Эта куча тупарей даже книжек в руки не брала. Сидят тут и думают, что вера – это просто какой-то обмен ресурсами. Я тебе вот веру, а ты мне вот дыню давай, да? Детский сад какой-то, вырядились, как кончуги какие-то. У нас был вот смурной типок в части в девяносто девятом году, чёт ходил пытался какую-то свою истину проповедовать. Говорил, что он так может наколдовать, что в ночную ставить вообще не будут. Ага, уже на следующий день дежурил в ночную. Короче, я тебе что говорю, если вот так подходить к этому всему важному, да? Обмен какой-то, как на базаре, а это не дело, я тебе говорю. Смотри, я тут уже побольше твоего буду, я успел рассмотреть, что тут и как. Сбежим мы с тобой, Васёк, сбежим из этого дерьмограда, я тебе зуб даю свой, понял, да? Только вечера дождёмся, как смеркнется, у меня уже схвачено всё. Этих уродов, наверное, узлы вязать учил кто-то типа меня, гы-гы, понял? Покумекаем уже потом, будем так вот шуршаться, они точно внимание обратят. Я тебе план пока просто обрисую. Как темнеть начнёт, я тебя пну. Ты заори протяжно так и громко, как будто у тебя аппендицит выскочил, понял, да? Ну вот ори, а там дело дальше за мной будет.

Василе кивнул. Появилась хоть какая-то смутная надежда, а предложение посидеть молча подчёркивало серьёзность операции. Время до сумерек тянулось невероятно долго. В такие моменты, наверное, хочется просто завыть. Ведь обдумать что-то серьёзное в такой ситуации совсем не выйдет. Не думаю, что в каком-то металлическом бараке можно действительно осознанно подумать про природу тотемизма, про окружающий наш мир, про природу возникновения всех этих безумных людей. Василе, ты же ведь сам сказал мне, что думалось только: «Как там мама? Надеюсь, что она не волнуется», про другое мыслить не хотелось совсем. Сумерки начали спускаться на землю. Небо заволокли тучи. В окне барака виднелось, как где-то зажигаются светлые жёлтые огоньки. Жизнь к вечеру в старом детском лагере начала кипеть. Будто все пришли с полей и начали организовать вечернюю культурную деятельность. Сокамерник Василе после их разговора принялся дремать, поэтому для него время до наступления сумерек прошло довольно скоротечно. В комнате стемнело очень сильно, когда Василе почувствовал увесистый пинок. Он готовился к этому моменты уже несколько часов и завопил, что есть мочи. Он кричал и причитал о том, что его живот вот-вот взорвётся. На его крики тут же прибежал кто-то. Это было ясно по огоньку за дверью. Дверь отворилась, фигура в саване подошла к Василю. Над фигурой возвысилась длинная тень. На голову человека в саване обрушилось сразу два кулака. Для верности, сразу после этого в ту же анатомическую точку прилетел удар ноги.

– Меня, кстати, Лёха зовут – сказал сокамерник Василе, развязывая его.

На полу жестяной камеры лежал старый фонарик и бездыханное тело неизвестного культиста.

– Так, смотри дальше, Васек, они все шныряют вот там. Похоже готовят что-то, а мы с тобой побежим вон туда, я видел там тропинку, а там уж недалеко может и до твоей деревни, понял? Готов? – проговорил тихо Леха

– Готов. Пойдём уже, – тихо прошипел Василе.

– Двинули. Фонарик-то не забудь, пригодится ещё.

Старый лагерь окутала лёгкая ночная мгла. Силуэты и огни отчётливо различались, но более мелкие детали растворялись в дымке и сумерках. Двое беглецов вышли из своей кибитки и оглядели всё вокруг. Фонарные огоньки стягивались в центр лагеря. Их шествие было медленным и напоминало похоронную процессию. В этот момент требовалось лишь определить направление побега. Культисты были повсюду, каждая секунда была важна. Рано или поздно за пленниками должны были прийти. Без них ритуал попросту не состоится. Побег через чащу выглядел как самый адекватный вариант. К тому же огней в тени лесных массивов не наблюдалось. Конечно, сразу же появлялась трудность с тем, чтобы найти спасительную тропу, ведущую в деревню, но сокамерник успокоил Василе словами: «Че я не найду что ли? Со мной деревья говорят, а я им верю. Не трясись, короче. Тсс». Не нашёл. Спустя десять минут ходьбы, Василе осознал, что они плутают в непроглядном тёмном лесу. Фонари в старом лагере виднелись до сих пор. Они и выступали ориентиром для продвижения, но тропы так и не было видно. В какой-то момент было решено включить фонарик. Ушли они достаточно далеко, но всё равно это было довольно опрометчивым решением. Их ведь могли увидеть. Хотя кто я такой, чтобы судить о поступках людей в критических ситуациях? Я, конечно, в ситуациях похуже бывал и даже удавалось оставлять свой ум хладным. Вспомнить только, как на меня недавно стая кабанья выскочила, вот это была история. Всем селом на следующий день хохотали. Но стоит понимать, что на Василе чуть не выскочила стая культурно и ментально бедных людей в балахонах. Здесь ситуация более щепетильная. Вот, к примеру, тогда я самого большого кабана кастрюлей-то огрел, все и разбежались. Мне совестно не было. А вот человека если так стукнуть, даже плохого, так стыд сразу возьмёт. Думаю, Василе и его товарищ про насилие даже не думали. Тем более, врагов было больше. Поэтому, когда Василе со своим братом по несчастью заметили, что огоньки начали приближаться к ним довольно быстро, то приняли они единственное верное тактическое решение – бежать. Очевидно, что включённый фонарик попросту раскрыл их. Василе, конечно, сразу выключил его, но это не мешало людям в балахонах преследовать их. Я думаю, что бежали они с такой скоростью, что листья деревьев, темнота и зелёная трава смешалась в их восприятии в один большой ком. Без оглядки они бежали прямо, не думая о направлении движения. Они бежали пока не наткнулись на отвесный обрыв. Снизу была широкая река. Большим везением оказалось то, что прибежали они прямо к верёвочному мосту, который вёл на другую сторону. После небольшой передышки, Василе первый ступил на мост. Ненадёжная конструкция ходила под ним ходуном. Может, дело было в том, что его трясло и колотило от гнетущего страха, а, может, дело было в возрасте этого «моста». Его новый товарищ на несколько шагов отставал, в этом ему повезло. На середине пути одна из досок с невероятным хрустом сломалась под ногами Василе. Он полетел вперёд и проломил своим корпусом ещё одну доску. Юный студент даже не смог схватиться за что-то. Шокированный и безмолвный, прямо как летящий с горы солдат из отряда Спартака, Василе летел вниз к реке. Плавать он не умел, поэтому махал руками, пока не наткнулся на одну из досок. Не представляю, сколько он на ней дрейфовал. На мой берег его прибило около полуночи. Я услышал протяжный, полный грусти, крик. В ту ночь мне совсем не спалось. И естественно, я выбежал из дома, как только услышал его голос. На береге возле своего дома моему взору представилась ужасающая картина. Промокший молодой человек в джинсах и модной футболке лежал на песке, обнявшись с доской, и горько плакал. Я подошёл к нему и сказал: «Всё хорошо». Василе сказал, что и не слышал этого. Помнит он всё только с того момента, как проснулся у меня в кровати. Оно и не мудрено. Мало, кто вот так попадает в нашу станицу. Дальше всё было прозаично. До дома я сам его донёс. Моя Машенька проснулась и принялась охать, разбудила всех остальных, пока я раздевал и укладывал Василе. Уже через минуты десять в гостиной стоял Никита Соломонович со своим саквояжем. Он мужчина обстоятельный и славный, я ему доверился полностью. В тот день до самого утра глаза сомкнуть не могли мы. Верно, до полудня Василе спал. Тогда уж весь посёлок почти собрался посмотреть на него, да я никого не пускал. Знаю, что в таких вещах покой прежде всего нужен. Затем молодой студент наконец проснулся. С того времени мы и стали знакомы с тобой, Василе. Надеюсь, ты сохранишь дневник. Не страшись пути, что стоит перед тобой и всегда следуй вперёд.

День 1

Пишу всё это из глубокой признательности к спасшему меня Богдану Алексеевичу. Он назвал весь этот процесс старой традицией. Сказал: «От часика-двух писанины в день от тебя не убудет. К тому же, позволит держать свой разум в тонусе». На самом деле, я с ним даже согласен. Особенно на фоне предписаний местного врача, Никиты Соломоновича. Прошёл день с моего прибытия сюда. Нервы слегка успокоились, голова чуть-чуть очистилась, но ни то, ни другое в норму, я уверен, никогда не придут. Я невероятно смутно помню всё, что произошло после того, как тогда ночью в деревне меня окружили люди в чёрных балахонах. Богдан Алексеевич говорит, что я заработал себе помимо физических травм психологические раны. Это очевидно. Нужно обязательно позвонить маме. Только, насколько я понимаю, нормальных телефонов здесь нет. В каждом доме есть стационарные телефоны с громоздкими трубками, но звонить по ним можно исключительно внутри деревни. Странно, конечно. Вроде, сотовыми вышками сейчас стараются покрыть вообще всё пространство на свете. Я немного слукавил, нормальный телефон здесь есть. Находится он совсем недалеко, в здании почты. Излишняя старомодность меня, если честно, пугает, но забота хозяев дома мою насторожённость усыпляет. Больше всё-таки волнуюсь за маму, продолжу писать после того, как позвоню ей.

Странно, но мама совсем не волновалась. Напротив, её голос был очень спокойным. С другой стороны, причин для волнения и нет. Я её предупредил заранее, звонил до этого исправно. Похоже, что после произошедшего моя подозрительность возросла. Путь был близкий. Я не успел рассмотреть и четверти станицы. Прошёл пару улочек и уткнулся в здание почты. Её архаичный дизайн даже ввёл меня в ступор на пару минут. Она была полностью деревянная, выкрашенная в каштановый цвет. И выглядела при этом ничуть не старой. Совсем наоборот, её будто вчера построили. Внутри всё тоже выглядело опрятно. Не похоже совсем на типовые здания почты. Внутри никого не было, но я сразу увидел телефон, он был совсем один и стоял в проходной. На обратном пути я встретил Никиту Соломоновича. С ним я поговорил совсем немного. Он поинтересовался моим самочувствием, а я выяснил, что здесь врачей кроме него не имеется. А нужно ли ещё? Потом Никита Соломонович заспешил вниз по брусчатой дороге. Точно! Дорога. Как у меня сразу не зацепилось внимание? Она здесь есть! И даже очень неплохая. Я был удивлён, когда увидел её. Конечно, может это только на этой улице дорога такая, но подсказывает мне нутро, что во всей станице все обстоит похожим образом. Как странно, вся деревня пока что пышет благополучием, но при всём этом не имеет вышки сотовой связи? Что-то здесь точно не так. Нужно было спросить об этом Богдана Алексеевича за чаем, но он со своей женой так увлёк меня беседой, что я совсем забылся.

Дом, в котором меня приютили, по стилю очень похож на американские дома из шестидесятых. Правда, когда я сказал об этом хозяину дома, тот с хохотом ответил: «Ничего подобного. Меня бы такое обидело, да обижаться настроения нет». В любом случае, чувствуется любовь хозяев дома к дереву. Солнце уже скрывается за холмами деревни, быстро же пробежало время. Перед домом меня встретила жена Богдана Алексеевича – Мария Семёновна. Она проводила меня в кухню. На дубовом столе уже стояли три фарфоровых стакана с чаем. За столом на резном кресле сидел сам Богдан Алексеевич, который выглядел под стать своему дому: чёрные усы, затасканный зелёный свитер с рубашкой и коричневые домашние брюки с пятнами. Со словами: «Все же нечасто у нас гости бывают!», он пригласил меня за стол. Было видно, что никто за столом не хотел касаться темы произошедшего прошлой ночью, поэтому мне задавали обтекаемые вопросы. Беседа началась с вопроса хозяина дома:

– А вот ты зачем поехал в даль такую и глушь?

– Меня отправили от университета на практику в Уфу. А потом я дедушке одному помог, поезд без меня ушёл и как-то всё закрутилось. Потом всё смутно. Помню лишь, что бежал сквозь лес от кого-то. А потом. Потом вот берег. И всё.

– У нас теперь на практику в Уфу отправляют? А вы на кого учитесь?

– На филолога.

– Интересно. Далековато вас от Москвы и от Уфы забросило. И чему сейчас филологов учат?

– Там много дисциплин разных. Много дисциплин непрофильных, поэтому я прогуливал много. Ходил в литературный кружок, там стихи писали, можно сказать, что по специальности всё.

– Стихи я люблю, – сказал Богдан Алексеевич и громко отхлебнул. – Расскажите хоть один, уважьте.

Я вспомнил не самый лучший стих девочки, которая вот-вот недавно вступила в литературный кружок. Рифмы были не самая лучшая. Что уж говорить, если стихотворение начинается со слов «Тополёчек мой любимый».

– Мдам-с. Лучше б стихи про краску на стене писали. Ну что уж, пусть тешатся своими обрезками слов, пока настоящие люди действиями превращают свою жизнь в настоящую речь. Как вам наша деревенька? – спросил Богдан Алексеевич.

– Выглядит благополучно! Мне говорили, что русская провинция умирает.

– Нам определённо свезло. Свезло во многом. Да и вам повезло, что вы к нам попали. А насчёт различных «умираний», если так подумать, то про абсолютно каждый материальный и нематериальный объект можно так сказать. Высказывание: «Культура потребления пива за 25 рублей умирает» абсолютно равноценно высказыванию: «Современная проза умирает». Всё куда-то движется, верно? Интересовать более должен путь, а не конечная точка. Вам ли это не знать?

– Я всё же следовал за конечной точкой, – возразил я.

– А где она была?

– Где-то в области Уфы. У меня там живёт мой руководитель практики.

– Но все дороги ведут сюда! Что же. Тут тоже найдётся материалов для практики. В чём она у вас там заключалась?

– По идее, мы должны были собирать предания, поговорки или ещё что-то. Я первый раз во всём этом участвую, если честно, – ответил я.

– Думаю, здесь вы найдёте искомое. Гляньте, уже и фонари зажигаются. Темнеет совсем. Я надеюсь, что наше общество вас не стесняет.

– Нет, совсем. Я вас обязательно отблагодарю. У вас тут транспорт ходит? Может автобусы какие?

– О, этим у нас Алексей Митрич занимается. Он каждую неделю ездит то в райцентр, то в город какой, как подвернётся. Вы, наверное, устали совсем? Не буду вас беспокоить на сегодня. Не забудьте все в дневничок записать. Унесёте с собой потом бесценные упорядоченные воспоминания. К тому же, пригодится для сдачи вашей практики! Если что, то у нас можем всё подписать и поставить любые печати, с этим проблем не будет.

Затем после небольшого молчания Богдан Алексеевич достал из внешнего кармана своей фланелевой рубашки маленький блокнот и принялся записывать в него что-то невероятно быстро.

– Иными словами, Василе, выдохните. Не смею вас больше беспокоить, мне ещё нужно заняться лампами, которые мне сегодня принесли на починку.

После этих слов хозяин дома поднялся и покинул место чаепития, оставив меня наедине с его женой. Волосы на её голове слегка тронула седина. Глаза у неё были выразительные и полные какого-то тайного, недоступного остальным знания. Крепкая худая женщина сидела напротив меня молча и наслаждалась прекрасной погодой. Затем она прервала молчание:

– Удалось дозвониться?

– Да. Мама даже не беспокоилась, – ответил я.

– А чего стоит беспокойство в нашем абсурдном мире? Абсолютный ноль. Думаете, Сизиф беспокоился из-за того, что толкал камень?

Повеяло французской философией двадцатого века. Я утверждающе хмыкнул, Мария Семёновна продолжила:

– Отложи своё беспокойство. Набеспокоишься ещё. Какой ужас. Сегодня ты сидишь в тёплой столичной квартирке, а завтра ты уже невесть где попадаешь водоворот. Только в вашей ситуации абсурда мало, много порядка и закономерностей. Вы, кстати, кино не увлекаетесь? У нас вот обширная коллекция, стараемся пополнять. Много кассет есть. Нужно же нам здесь как-то коротать томные вечера.

– Спасибо, но сегодня я устал. Лучше не буду вам мешать и просто тихонечко отдохну в комнате. Надеюсь, скоро уже не буду доставлять вам никаких забот и быстренько уеду. Не могу избавиться от чувства стыда, – признался я.

– Что вы! Не каждый год у нас здесь новые люди бывают. Я всегда рада гостям. Оставайтесь столько, сколько потребуется. Отдыхайте.

После разговора, я помог убрать всё со стола, а потом поднялся в свою комнату и начал писать. Я не соврал, тело действительно ломит, усталость делает своё. Заметил сейчас в окне движущиеся к реке возле дома огоньки. Дело не моё, но делать тут нечего. Может, высунуть нос на веранду, да глянуть? Выйдет неплохая прогулка перед сном. Вернусь к записям позже.

Руки трясутся. Всё трясёт. Я увидел то, что видеть не должен? Что это было? Куча людей возле реки с фонарями. Каждый порезал себе руку и пролил кровь в реку. Что это? Они до сих пор стоят там. Просто стоят, может, общаются. Это местная шутка какая? Чувствую, что сегодня я не усну. Сказать об этом никому не могу. Колотит от страха до сих пор, писать больше не могу

Мне всё же удалось уснуть. Собрание длилось довольно долго, я видел их даже из своего окна. Разошлись они где-то под полночь. Примерно в это же время ко мне в комнату пришёл молодой рыжий кот. Не знал, что в доме живёт ещё и кот. Он запрыгнул на мою кровать и улёгся под моим боком, мурлыкал, как трактор. Его мурчание немного успокоило меня. Вдруг я зря волнуюсь? Может, как-то завуалировано спросить обо всем Богдана Алексеевича? Не может быть, что в такой милой деревеньке происходит что-то непонятное и пугающее. Это слишком клишировано. Слышу, как Мария Семёновна зовёт меня на завтрак. Хочу уехать уже сегодня. Не могу так долго стеснять людей.

Нет, всё не может быть так. Только я успокоился и привёл нервы в порядок, как снова что-то происходит. Да что со мной такое? В какой момент я стал магнитом для всего самого странного, что может вообще произойти в нашей вселенной? Специально не хочу выражаться, вдруг все это будут читать потомки. О чём я вообще думаю? Началось всё хорошо, я бы даже сказал очень хорошо. Мария Семёновна приготовила сырники, было вкусно. А ещё был душистый чай. Мы вели непринуждённую беседу, я рассказал о своём желании уехать в ближайшее время. Богдан Алексеевич ухмыльнулся и посоветовал сходить к Алексею Митричу, он уж точно должен подвезти. Сразу после завтрака я решил последовать его совету. Открыл дверь на улицу. Приятная утренняя прохлада потихоньку сменялась теплом дня. На пороге меня ждал мужчина в клетчатом костюме, рубашке и старом кепи. Его лицо украшали чёрная густая аккуратно стриженая борода. Такая стрижка бороды, вроде, называется «французская вилка». Да, жизнь в столице даёт абсолютно бесполезные знания. Он стоял и всматривался в меня. По ощущениям, всматривался он в меня целую вечность так пристально, будто пытался разглядеть что-то за мной. Затем он пригласил меня присесть на лавочку возле веранды. Он заговорил первым, его голос показался мне холодным и пугающим. В манере его речи тоже было что-то эдакое. Что-то, что удерживало внимание. Наверное, это были постоянные паузы и резкое ускорение речи, которое совсем невозможно предугадать:

– Доброе утро, дорогой Василе. Как вам спалось? Всё хорошо? – спросил неизвестный мне человек в костюме.

– Доброе утро, всё хорошо, спасибо за беспокойство. Извините меня, я не успел с вами познакомиться, – ответил смущённо я.

– Этого не требовалось. Я про вас всё слышал, а вам необязательно знать про каждого человека в радиусе пары километров. Так и с ума сойти можно. А куда это вы так рано? – довольно грубо спросил неизвестный мне человек.

– Решил, что уже достаточно доставляю хлопот и пора ехать домой, – холодно ответил я.

– Хм. Вот с этим будет пара накладок. Василе, вы вчера видели что-нибудь?

У меня подскочил пульс, я онемел, язык перестал подчиняться мне. Я не должен больше так бояться. Сквозь страх мне удалось процедить:

– Г-г-где видел?

– Ну вечером, что же вы так. Верно, забыли? – совершенно непринуждённо спросил человек напротив меня.

Я промычал что-то невыразительное в ответ. Человек продолжал:

– Значит видели. Это же отлично, почему вы так загрустили? Это же для вас специально было устроено! Было бы обидно, если бы всё осталось незамеченным. Жалко, что не присутствовал я, но меня такое уже давно не интересует. Все эти альтернативные виды весёлого досуга заставляют меня скучать. Должно быть, вы думаете о том, каким же образом я тогда узнал обо всём происходящем? Таким же, каким я знаю о том, что через три минуты из-за скачка напряжения одна из ламп, которые чинит Богдан Алексеевич лопнет. У вас сейчас много вопросов. Не бойтесь, абсолютно на все вы получите ответы. Алексей Митрич сейчас в отъезде. Но он должен вернуться скоро. Не пугайтесь вы так, с вами ничего не будет, никто вас и пальцем не тронет, особенно после случившегося. Даю вам слово, у нас совершенно порядочная станица. К тому, что вы видели вчера мы вернёмся немного позже. О вашей ситуации осведомлены все жителя Старороговской, никто здесь не позволит вам уйти пешком. Одно ваше пешее путешествие уже закончилось не слишком удачно, но тут уж как посмотреть. Предлагаю вам следующий план действия, от которого вы попросту не сможете отказаться. Я дам вам листочек с адресами, если их можно так назвать. Эти люди обещали помочь устроить небольшой праздник в честь вашего выздоровления и высказали ярое желание с вами познакомиться. Я им уже всё пообещал. Вы придёте к ним, познакомитесь и передадите, что нужно будет прийти в дом к Богдану Алексеевичу к шести часам. Вы всё равно смурнее тучи, Василе! Сегодня отличная погода, а вас ждёт отличная компания! Всё будет хорошо! Не беспокойтесь. А теперь: три, два, один.

Послышался звук разбитого стекла. Я остался стоять в ступоре, но решил не подавать виду:

– Извините, я совсем забыл спросить, как вас зовут?

– Не извиняйтесь, Василе. Можете называть меня Ий. Вот такое интересное имя. Можете считать, что мордовское.

С этими словами человек, назвавший себя Ий, поднялся с лавки, поправил кепи и быстро зашагал по дороге. Прямо сейчас гляжу на «список адресов», который он мне дал. Теперь я понял его странную улыбку. На бумаге было обозначено пять пунктов:

1. Небольшой дом с жёлтой крышей недалеко от почты

2. Дом с зелёной крышей возле озера

3. Дом с небесно- голубой крышей рядом с полем

4. Дом с чёрной крышей возле леса

5. Дом с красной крышей возле Вас

Всё очень схематично. С другой стороны, наименования, вроде «Улица Хозяйственная», видимо, не слишком прижились в этой деревушке. Кстати, пока мы сидели на лавке, я принялся считать дома. Здесь их достаточно. Насчитал я домов двадцать, могу ошибаться. Как же всё странно, словами не передать. На часах десять утра, а я уже чувствую себя потерянным в океане безумия. Хаотичность в неразумных дозах – злейшее зло из всего, что может существовать, впрочем, с порядком ситуация похожая. Надеюсь, на адекватность людей из списка, большего сделать не могу. Почему я? Чувствую до сих пор, что ко мне будто что-то прицепилось, и я не отцеплюсь от этого ещё долгое время. Не буду задерживаться, чем быстрее закончу свой «обход», тем быстрее смогу обдумать всё. Пора идти.