Гваделорка

3

С того дня они всегда были вместе. Это «вместе» помогало справляться с печалью и тревогой. Но полностью тревога не исчезала. Занозой сидела в обоих Трубачах. Чтобы унять ее и чтобы восстановить в жизни хоть какую-то справедливость, они в последний день учебного года подкараулили на улице Артура Сенокосова. Встали на пути.

– Ну что, Сенокосилка, доволен? – спросил Федя.

– Конечно, он доволен, сволочь… – сказал Андрюшка. – Налетел тогда… У Ника из-за этого могло быть обострение…

– Да вы чо, парни… – пробормотал Сенокосов (он был в курсе дела). – Я же не знал тогда. Если бы я знал, я бы… наоборот… Я же… это…

«Парни» ему не доставали и до плеча. Наверно, Сенокосов сумел бы раскидать их. Но, возможно, что и не сумел бы. Все-таки Трубачи были крепкие ребята, и к тому же ими двигал тугой, как пружина, праведный гнев. Артур был глуп, но этот гнев ощутил. И сказал спасительную фразу:

– Люди, ну чего теперь-то? Что мне, с моста головой?

Федя обмяк.

– Ладно, Дрюша, пошли. Ну его в болото!

– Пошли…

Потому что можно было разодраться с дюжиной таких «сенокосилок» и даже измолоть их в крупу, но это никак не помогло бы Никелю. Даже наоборот… Всякая лишняя вражда и боль добавляют злую энергию в общее энергетическое поле Земли. Федя и Андрюшка не могли бы объяснить это словами, но теперь догадывались. Чувствовали одинаково…

И что можно было сделать? Да ничего! Живи и жди… Какая злая сила придумала эту самую подлую пытку – томительную неизвестность? «Как он там теперь?»

Казалось бы, что им Никита Кельников? Самая незаметная личность в четвертом «Б». Они про него особо и не думали до той стычки с Артуром. Вернее, до разговора, когда шарики и свисток… Кто знал, что так повернется? И сидел теперь в душе постоянный страх («Зараза такая!»). И печаль…

А увесистые шарики оттягивали карманы легоньких летних штанов, словно все время подталкивали: «Помни…» И выложить их было боязно, словно тогда нарушится какое-то заклинание…

Однажды Федин шарик ускользнул из протертого кармана. И не где-нибудь, а на краю лога, когда тащили оттуда кленовую корягу – она была нужна для постройки хижины в Андрюшкином дворе (потому что страхи страхами, а жизнь-то все-таки продолжалась). Федя даже не пытался скрыть отчаяние. Прижал к мокрым щекам ладони, сел на эту самую корягу и ослабел всем телом. Но отчаяние беде не лекарство. Пришли в себя и кинулись искать – в самую глубину и чащу! Ободрались как черти. Собрали на себя по два пуда мусора и колючек. Татарская крапива выполнила за счет двух сумасшедших мальчишек весь летний план по издевательствам над ребячьим населением… Но они нашли! Шарик уютно лежал в консервной жестянке, сброшенной в лог со всяким сором.

После счастливой находки два дня подряд казалось, что у Никеля все кончится благополучно. Потом вернулась прежняя тревога.

И вот ведь дурацкое положение! Они даже не знали здешнего адреса Никеля. Некуда было пойти и спросить: как там? Хотя, конечно, могли и узнать, но все равно не решились бы пойти. Придешь, а тебе скажут… такое…

В середине июня они встретили на улице Юлию Васильевну. Она вела в парк, на карусели, ребят из школьного лагеря.

– Здрасте, мои ненаглядные. Вот уж не думала, что вы гуляете вместе! Чудо чу́дное… А почему не ходите в лагерь? Там интересно…

– Юлия Васильевна… – сказал Федя.

– Да, Юлия Васильевна, – сказал Андрюша. – Вы, случайно, не знаете?..

– Что?

– Ну… как там с Никелем… с Кельниковым? – выговорил Федя и сжал в кармане шарик. И стал смотреть на одуванчики.

Юлия Васильевна посерьезнела.

– Я… не знаю, ребята. Наверно, еще никак. Там ведь до операции долгий подготовительный период. Так мне его мама говорит. Я ей звонила на днях…

– Повеситься можно… – пробормотал Андрюшка.

Она пригляделась:

– А вы что? Разве такие друзья с Никитой? Вот не думала…

– Ну… друзья не друзья… – вздохнул Федя.

– А на душе маята, – честно договорил за него Андрюшка. – Ходишь и не знаешь, что делать…

Юлия Васильевна покивала:

– Да… Остается только ждать и надеяться. – И вдруг добавила: – Некоторые люди молятся в таких случаях. Если верующие… – Потом будто встряхнулась: – До свидания. В лагерь-то заглядывайте, если заскучаете… – И повела за собой вереницу послушных малышей в разноцветных кепчонках и панамках.

А Федя и Андрюшка – до лагеря ли им было?

– Ты верующий? – угрюмо спросил Федя.

– Ну… в общем-то да. Мне бабушка про веру рассказывала. И в церковь водила в прошлом году, на Троицу… А ты?

– Я… наверно, тоже да. Раз крещеный… Я в первом классе крестик носил, только потом шнурок порвался… А ты молитвы какие-нибудь знаешь?

– Одну помню.

– Тогда… идем?

Церковь (которая называлась Михаило-Архангельская) была недалеко. Возносила белую колокольню и золотые кресты над деревянными кварталами, над крышами и башенками университетских зданий. Стояла она за узорчатой решеткой среди небольшого сквера. Ко входу вела вымощенная плиткой дорожка. У приоткрытой двери сидели несколько старух. Над дверью висела застекленная икона со славным таким молодым лицом – наверно, это и был архангел Михаил. Трубачи робко подняли глаза к иконе, а одна из старух сурово сказала:

– Куда это вы, такие обтрепанные?

Они были в прошлогодних бриджах с клочками и оборванными хлястиками у колен, в замызганных футболках и в кроссовках, похожих на раздавленные птичьи гнезда. Непричесанные, конечно. Федя, однако, набрался храбрости и заспорил:

– А чего! Это же храм Божий, а не филармония. Сюда можно без нарядов.

– То-то и есть, что храм. А вы как… на сбор металлолома. Хоть бы рубахи надели чистые…

Наверно, их бы все-таки не задержали, поворчали только. Но Андрюшка и Федя – оба одинаково – почувствовали себя так, словно явились незваными на чужой праздник. Андрюшка потянул Федю за рукав. Назад.

– Давай уйдем…

За церковной калиткой он виновато объяснил:

– Наверно, эта тетка правильно сказала. Мы в самом деле такие обормоты… Бабушка моя, когда меня в церковь собирала, оглаживала целый час…

– Небось полотенцем… – усмехнулся Федя. Вспомнил про весеннее «воспитание» в прошлом году.

Андрюшка тоже хмыкнул, но без веселья.

– Дело не в рубашках, – рассудил Федя. – Бабки решили, наверно, что мы просто так, для забавы. Они ведь не знают… Может, им объяснить?

– Не хочется почему-то… – повел плечами Андрюшка. – Федь, знаешь что? Есть одно место…

– Какое?

– Ну… где можно помолиться. И даже внутрь заходить не надо.

– Это где?

– Недалеко.

Они пошли мимо учебного корпуса, мимо длинного профессорского дома и старинного особняка с аптекой. Остановились на перекрестке. Напротив ярко краснел под солнцем небольшой кирпичный костёл. С острой башенкой, с колоколом на ней.

– Вот, – сказал Андрюшка. – Смотри, там статуя…

За воротами изгороди, перед входом в костёл, подымалась на постаменте небольшая скульптура. Белая, будто из фаянса. Мужчина с маленьким мальчиком на руках.

– Этот Иосиф с маленьким Иисусом. Муж Богородицы. Он всегда заботился об Иисусе, был его земным отцом и поэтому стал святым… Мне бабушка говорила.

– Ну и что? – недоверчиво сказал Федя.

– Перед ними и можно прочитать молитву.

Федя осторожно проговорил:

– Дрюша, костёл – это ведь церковь для католиков. А мы же вроде бы православные. Будет, наверно, недействительно…

– Да какая же разница! Иисус Христос один на всем свете! А различия для церквей придумали взрослые из-за всякой политики! Детям-то не все ли равно?.. Смотри, Иисус тут совсем обыкновенный мальчик. Он, наверно, должен услышать других мальчишек…

Федя вдруг вспомнил большеглазого пацаненка среди тех, кого вела в парк Юлия Васильевна. Один из всех он был без панамки, без кепки, со светлыми кудрями и задумчивый такой…

– Дрюша, идем… – И они, переждав цепочку легковушек, перешли дорогу.

Во дворе костёла, за изгородью из редких железных копий никого не было. Дверь храма казалось запертой. Трещали кузнечики. На улице в эту минуту тоже никого. И они почти без робости встали перед статуей. Иосиф смотрел озабоченно, а маленький Иисус чуть улыбался.

– А как тут надо креститься? – прошептал Федя. – Если по-нашему, то справа налево. А по-католически, кажется, наоборот…

– Можно так и так. На всякий случай…

И они перекрестились «так и так».

– А молитва? – опять шепнул Федя. – Ты говорил, что помнишь…

– Есть такая. Бабушка часто читает. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя…» «Мя» значит «меня». Но можно ведь и так: «Помилуй Никеля, то есть Никиту Кельникова».

– Наверно, можно… Ты говори, а я за тобой…

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий… – негромко сказал Андрюшка, и Федя чуть сбивчиво повторил.

Андрюшка проговорил дальше:

– Помилуй Никиту Кельникова… нашего друга… и помоги ему…

– И помоги ему, – согласился Федя с таким продолжением молитвы. И даже защипало в глазах.

– Теперь давай еще раз, вместе.

– Давай.

И они повторили молитву дружно, без запинки. Потом перекрестились еще (снова «так и так»), посмотрели с полминуты на скульптуру, словно вбирая в себя мальчишечью улыбку Иисуса. Взяли друг друга за руки и вышли на улицу. Там стояла на краю тротуара высокая старая женщина в кружевной шляпке и просторной, как мешок, кофте. Смотрела на двух мальчиков внимательно и с пониманием. И они даже не смутились. Так, рука в руке, пошли по Перекопской улице на речной обрыв – поглядеть, как там строится внизу, у воды, набережная…

Потом они еще несколько раз приходили на костёльный двор – иногда вместе, иногда поодиночке (но все равно будто вместе) и шепотом читали короткую молитву. И на какое-то время становилось спокойнее.

Один раз, в начале июля, снова встретили Юлию Васильевну, и та сказала, что операцию наконец сделали, и, кажется, удачно. Однако надо еще ждать и смотреть: не будет ли негативных последствий. Можно было вздохнуть поспокойнее, но ведь не все же еще ясно…

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, пусть не будет последствий…»

…А в конце июля Феде и Андрюшке пришло письмо. На Федин адрес. (Как Никель узнал его?) Большими нетвердыми буквами Никитка писал, что все хорошо. Мол, сначала думали, что не все будет хорошо, но сейчас уже ясно, что операция удалась полностью. Надо только еще лежать – для «укрепления организма». «А вы не забыли, что вы Трубачи?»

И лето наконец расцвело ясно и беззаботно!

Последние недели этого лета Трубачи провели на Андрюшкиной даче, где дважды получали от бабушки Евдокии Леонидовны мешком – за вылазку в соседний сад и за самовольное купание. Смеху было! Письма теперь приходили на дачу – и было их четыре. В последнем Никель писал, что вернется в сентябре. Вернулся он, правда, лишь в середине октября, но зато совсем не слабый, не болезненный, как ожидалось. Даже наоборот…

Пятый «Б» встретил его с гвалтливой радостью, но долгое время еще все боялись случайно толкнуть его или втянуть в суетливую игру.

А с Трубачами и Ником было так… Да в общем-то никак не было. Просто они посмотрели друг на друга, и сразу стало их трое.

Вот к этим ребятам в день летнего солнцестояния Лорка и повела своего нового друга, московского мальчика Ваню Повилику.

Орудие по наследству

1

После обеда Ваня сообщил бабушке Ларисе Олеговне, что пойдет погулять. С девочкой Лоркой. («То есть с Ларисой, вашей тезкой».)

– Почему ты зовешь ее Лоркой? Это нехорошо!

– Очень даже хорошо! Ей самой нравится!

– Похоже, что у нее хулиганские замашки…

– Лариса Олеговна! Она внучка заслуженной библиотекарши Любови Петровны Грибовой, которая училась с Константином Матвеевичем!.. Я хотел рассказать ему про нее, а его опять нет дома.

– Он на работе. Он снова запутался в своих сетях, и я понимаю, что добром это не кончится. Он…

– В каких сетях?

– Да в компьютерных же! Какая-то новая ступень электронных технологий. Он же объяснял тебе, по-моему! И я говорила. Из-за этих технологий его и перетащили сюда из Новосибирска. Он, может быть, и не поехал бы, но там у него начались всякие сложности с начальством, что немудрено при его характере, а здесь – и новая должность, и кафедра, и зарплата выше в два раза, и возможность работать над своей темой, а там – доктор Мешаев, с которым у них стычки уже двадцать лет подряд. Он написал письмо в академию, а на самом деле причина в том, что племянник Мешаева… это который уехал в Канаду, потому что его племянница…

– Чья племянница? Графа?

– Да Мешаева же! Она защищала кандидатскую, а Графа сделали оппонентом, и что-то у них там вышло… Не из-за племянника, а из-за распределения тем. А отсюда – приглашение… Костя и сказал: «Помирать – так в родном городе…» Тем более что квартиру пообещали размером со стадион, сам видишь. И возможность самостоятельной разработки ведущей темы… А она заявила вдруг, что уезжает в Канаду, потому что…

– Тема заявила?

– Ты дразнишься, да? Племянница Мешаева заявила…

– Вы же сказали: племянник.

– Племянник – сначала. А она – потом, после защиты, а он…

– Лариса Олеговна, я пойду, ладно?

– Ты меня никогда не слушаешь…

– Я потом дослушаю. А сейчас Лорка ждет!

– Я всегда сама не своя, когда ты уходишь из дому один.

– Я же не один! И что со мной тут может случиться? «Хорошо, что она не знает про Квакера!»

– В «Новостях» то и дело сообщают о всяких маньяках.

– Но они же не здесь!

– Здесь тоже! В прошлом году писали про похищенного мальчика… Правда, потом оказалось, что его не похитили, а он уплыл на лодке вниз по течению и путешествовал по окрестностям, но все равно…

«Небось от такой вот словоохотливой бабушки сбежал…»

– Я не уплыву! Откуда у меня лодка?

– Долго не гуляй. Имей в виду: я буду звонить…

– У меня мобильник испустил дух. В нем ни гроша.

– Хорошо, что сказал! Я сейчас пойду в магазин, в «Виолетту», там поставили автомат для оплаты. Правда, он не всегда выдает чеки, потому что быстро кончается бумага, но продавщица Валя (это та, у которой я всегда покупаю свежую вырезку) сказала, что чеки не обязательны, потому что оплата поступает и без них, и я убедилась, что…

– Лариса Олеговна, это хорошо, что без них! Бумага сэкономится! Я побежал!

– Имей в виду, что…

– Буду иметь! Пока!..

Лорка ждала у калитки. Дергала на платьице матросский галстучек. Заулыбалась.

– Пойдем. Это недалеко, через мост на Камышинской…

Камышинская, Кольцовская, Чеховская, Тургеневская… Осевшие в траву деревянные дома с резными кокошниками. Блестящие стекла факультетских корпусов над старыми крышами с узорчатыми дымниками печных труб. Над корпусами – башенки и шпили с корабликами – университетская эмблема. Здешний вуз десять лет назад вторгся в деревянные кварталы, но не осмелился спорить со стариной, а постарался соединиться с ней – притворился, что он тоже из прежних времен. Переплел с причудливостью давнего сибирского городка свои арки, галереи, мансарды, чугунное кружево… А в центре переплетения сияли белизной церковные башни с горящими на солнце крестами…

Солнце жарило, словно старалось извиниться за недавние промозглые дни. Первая половина июня стояла до жути холодная: северный ветер, налетающие дожди и температура не больше плюс десяти. Ваня почти все дни проводил в «бабо-дедовой» квартире. После московского двухкомнатного жилья она казалась похожей на пещеру жюльверновского капитана Немо, где прятался «Наутилус» (вот тебе и «провинция»!). Ваня помер бы от скуки, если бы не книги профессора Евграфова, которые тот «наконец-то, на старости лет, смог расставить без всякой тесноты». Конечно, книги были главным образом научные, но нашелся там и Марк Твен, и Джек Лондон, и даже старые выпуски Жюля Верна. А главным спасением оказался ноутбук, который Лариса Олеговна выпросила для внука у мужа. Впрочем, что значит «выпросила»? Тот и не возражал. Сказал скучновато:

– Пользуйся этим утилем, не жалко. Только имей в виду: там иногда контакты шалят… А к большой машине без меня не суйся: у нее настройки тонкие…

Ваня благодарно кивал. Константин Матвеевич показал, как подсоединять «утиль» к интернетному кабелю.

– Можешь скачивать, если что надо…

– Спасибо… Я много не буду. Я же понимаю, что это дорого…

Профессор Евграфов поднял клочковатые брови. Хмыкнул:

– Что дорого? Это? Не грузись заботами. У меня бесплатная сеть за счет университета… Ты только не трать много времени на «игрушки», как наши лаборанты. Бездарное занятие…

– Да, я не буду!

«Игрушкам» он отдал дань еще в начале четвертого класса, когда мама и приходивший в гости отец наконец установили в комнатке у Вани компьютер и подключили модем. Почти месяц крутил всякие «Охоты за субмаринами», «Звездные навигаторы», «Заповедники драконов». Мама пыталась оттащить его от монитора чуть не за уши. «У меня в конце концов лопнет терпение и я выброшу этот ящик в мусорный бак!» Ванино терпение кончилось раньше. Вдруг пришло понимание, что эти игровые миры – обман. Словно кто-то водит тебя за нос. Как ни ломай голову, сколько ни пробивайся на высшие уровни – все равно это уже предугадано. Только попусту тратишь время.

И он стал тратить время на другое – на путешествия по Интернету просто так, наугад. Набираешь какое-нибудь слово – и пошел… Парусные корабли, Древний Рим, история электричества, загадки подводного мира…

Мама опять страдала и негодовала. Страдала потому, что на это «уходят сумасшедшие деньги». Негодовала потому, что однажды на меню сайта про Жюля Верна увидела снимок полуголой (да чего там «полу…»!) девицы. Та, изогнувшись, заманчиво глядела из-за плеча.

– Какой ужас! Значит, ты это выискиваешь в Интернете?! Я немедленно позвоню отцу!

– Ма-а!!! Да ты что! Я на них и не смотрю вовсе! Даже не обращаю внимания!.. Ну что делать, если они лезут на экран каждую минуту!

– Что делать! Не включать эту гадость, а учить уроки! У тебя две тройки по математике!

– У меня по ней всегда тройки!

– Ты мне порассуждай еще! Мало того что бросил музыку, так еще и превратился в компьютерного маньяка…

Ваня примолк. Спорить со взрослыми бесполезно. Спорить с женщинами (если даже они – мамы) бесполезно вдвойне.

К счастью (для мамы), компьютер забарахлил, и его отдали в ремонт какому-то маминому знакомому. А тот укатил в отпуск на Азорские острова. На месяц! А когда вернулся и починил, Ваня понял, что прежний интерес к Интернету угас. Потому что он, Ваня, записался в хоккейную секцию (вернее, папа записал; недорого устроил – за полтысячи в месяц). Правда, через два месяца Ваню «освободили», деликатно посоветовав поискать другой вид спорта (и не вернув уплаченные вперед деньги), но компьютер уже не тянул к себе, как прежде. Тем более что и правда ведь дорого…

А в Турени Ваня дорвался до бесплатного! Именно здесь он выудил из сети малоизвестный жюль-верновский роман и прочитал с экрана. Роман про остров Гваделупа. На который в августе отправится мама. (Хорошо ей!.. А впрочем, и здесь не так уж плохо. Потому что вот Лорка… Идет сбоку, мурлычет полузнакомый мотив.)

– Ты что за песенку напеваешь? Это у вас какая-то… семейная, да? Любовь Петровна сегодня ее тоже: мур-мур, мур-мур…

– Ага, – согласилась Лорка. – Это ее любимая, с детства… У них в школе был драмкружок, там ставили сказку, «Стальной волосок» называлась. Ну, там чудеса всякие, сундук с волшебной книгой, мальчик и девочка, которые ищут книгу, чтобы спасти кого-то… кажется, еще одну девочку. Она заболела из-за вредной колдуньи. Ну и песенка эта…

– А какие слова? Помнишь?

– Ну… маленько…

– Спой, – попросил Ваня. Сам не знал для чего. Или хотел испытать: насколько доверчиво она относится к нему?

– Ох… зачем?

– Так просто.

– Я же не певица.

– А не надо как певица. Ты как… Лорка.

– Ну… ну вот…

И она пропела тоненько, тихонько, но не сбиваясь:

 
Ключик-колючик, стальной волосок!
Спрятан сундук в серебристый песок.
Ключ поверни,
Радость верни.
 

А дальше я не помню… Нет, вот еще:

 
Тронет пружинку стальной волосок,
Вздрогнет разбуженный звоном лесок.
 

Там в лесочке стояла избушка, где жила больная девочка… А в замке́ сундука была пружинка. А на конце у ключика была стальная проволочка, будто упругий нерв. Он должен был задеть пружинку, чтобы та проснулась, открыла замок… А замок заржавел колдовской ржавчиной, не открывался. Мальчик старался, старался и уколол стальным волоском руку. Все думали, что он умрет, а он сбросил с пальца капельку крови, та упала на сундук, и он открылся…

– А кто сочинил эту сказку? Андерсен?

Лорка тоненько (так же, как пела) засмеялась.

– Какой Андерсен! Кто-то из ребят в их кружке…

Ваня искоса посмотрел на ее висок с белобрысыми прядками – в них прятались желтые крохотные искорки.

– Лорка…

– Что? – Она глянула чуть испуганно.

– Забавно, да? – Он говорил несмело, но сказать это хотелось.

– Чего забавного-то? Грустная сказка, хоть и хорошо кончается.

– Да не про сказку я… Про нас. Мы только этим утром познакомились. Даже почти днем. А сейчас вот идем рядышком и будто давным-давно знакомы. Ну, по крайней мере, мне так кажется… Тебе-то, наверно, не так…

– Нет, мне тоже так… – без удивления сказала она. – Знаешь, почему? Наверно, потому, что твой дедушка и моя бабушка были знакомы в детские годы.

«При чем тут это?» – чуть не сказал Ваня. Но решил, что лучше согласиться.

– Наверно… А еще мне кажется сегодня, что я бывал в этом городе раньше. Только не помню названий у здешних улиц.

– Вот эта, где мы идем, – Герцена. А до революции называлась Ляминская. Вон там, где начинается Камышинская, раньше было маленькое озеро. Бабушка говорит, что она с мальчишками каталась по нему на плоту. Спихнули на воду кусок тротуара из досок и поехали…

– Жалко, что сейчас его нет. Озера…

– Да… А вон там, на Камышинской, мост через лог, а дальше, совсем уже близко, двор Чикишевых. Трубачи и Никель всегда собираются там, вечно придумывают что-то…

Пока неспешно шагали через мост с чугунными перилами и по переулку над логом, Лорка успела кое-что рассказать про трех друзей. И когда оказались в заросшем кленами дворе с длинным деревянным домом, навесом и сараем, Ваня с одного взгляда понял, кто есть кто.