В какое удивление пришли тогда люди, которые сии слова услышали! не понятно им было, откуда те речи происходили. Священник корабля читал заклинательные молитвы, матросы кляли, а Философы составляли мнение, но какое мнение ни составляли, однако никак не могли дознаться, что это такое. Сатурнский карла голос имея слабее Микромегасова, немногими словами рассказал им о себе, кто они таковы. И потом, пожалев о них, что они так малы, спрашивал их, всегда ли они были в том бедном и том близком от небытия состоянии, в чем они упражняются на сем круге, которой им сперва казался быть жилищем китов, благополучна ли жизнь их, умножаются ли они, имеют ли души, и о прочем тому подобном.

Некто из толкователей был посмелее других, и раздражен, что о душе его сомневаются, схватил математические свои приборы, и начал ими Сатурниянца рассматривать и измерять. Посмотрел и зачал говорить: ты думаешь, государь мой, когда у тебя от головы до ног тысяча сажен. Что ты… тысяча сажен!вскричал карла: праведное небо, почему он мою вышину знает! тысяча сажен! на палец не ошибся! такая пылинка меня вымерила! знает мою величину, а я только ее чрез микроскоп вижу, и еще величины ее не знаю. Да, я тебя вымерил, говорил Естественник, а еще и твоего высокорослого товарища вымеряю. Предложение его принято. Его Высокопревосходительство изволил лечь и протянуться. Ежели бы он стоял, то голова его была б гораздо выше облаков. Наши философы поставили ему великое дерево в место, которое Доктор Свифт именует, но я его именем не назову, по причине великого моего к дамам почтения. Измерили, и наконец, заключили, что то, что они видели, есть действительно молодой человек, ста двадцати тысяч ступеней называемых королевских.

Тогда Микромегас сии слова выговорил: теперь я еще более вижу, что ни о чем не надобно рассуждать по кажущейся величине. О Боже, который одарил разумом существа, показавшиеся толь гнусны глазам моим! И бесконечная малость столько стоит тебе, сколько бесконечная великость. И ежели бы возможно было, чтоб были в естестве существа еще меньше сих, то и те могли иметь разум превосходный разуму сих. Гордых зверей, которых я видел на небесах, и которые одною ногою весь шар, на котором я теперь, покроют.

Один из Философов ответствовал ему, что он надежно поверить может, что есть действительно разумные существа, которые гораздо меньше человека. Не рассказывал он ему того, что Виргилий баснословно о пчелах говорит, но то, что Сваммердам открыл, и что Реомюр свидетельствовал разделением членов; научил его на конец, что есть звери, которые таковы перед пчелами, каковы пчелы перед человеком, каков Сириянец сам пред теми превеликими зверьми, о которых он сказывал; и каковы сии большие звери пред другими существами, которым они пылинками кажутся. Мало-помалу обхождение их, стало быть, прибыльно, а Микромегас говорил:

– О разумные пылинки, которыми вечное бытие благоволило показать свою премудрость и Всемогущество! Конечно, чувствуете вы беспримесные веселия на вашем круге, ибо толь мало имея телесного существа, и показываясь почти духами, конечно, провождаете вы жизнь свою в любви и мыслях, по свойству духов. Нигде не видал я прямого счастья, а здесь оно конечно. – При сей речи все Философы затрясли головами, а один из них, будучи прочих повольнее, искренно признался, что ежели выключить малое число обитателей очень мало почитаемых; так весь остаток есть собрание дураков, злодеев и несчастных. В нас больше телесного существа, нежели нам надобно, говорил он, делать худое, ежели худое от телесного существа происходит, и много духа, ежели худое от духа происходит. Знаешь ли ты, что в сей час, когда я с тобою говорю, сто тысяч дураков нашего роду покровенных шляпами убивают других сто тысяч таковых же зверьков покровенных челнами, или от них умерщвляются, и что по всей почти земли из ушедших от памяти времен, все в этом упражняются. Сириянец ужаснулся, и спрашивал о причине таких страшных браней между такими безделишными червячками. Они дерутся, говорил Философ, за несколько кучек грязи, которые все мерою не больше пяты твоей. Не думай ты, чтобы кто из сих миллионов людей, которые режутся, кусочек грязи сей получить устремлялся. О том только дело, кому та грязь принадлежать будет, из двух никаких человечков, одного называют Султаном, а другого Цесарем. Ни тот ни другой никогда не видал и никогда не увидит сего маленького земли кусочка, о котором дело идет, и почти ни кто из сих зверьков, которые взаимно друг друга режут не видал того зверька, за которого они режутся.