Читать книгу: «Дорогами Карны. Повесть-сказка», страница 5

Глава 12

Отец давно мечтал о машине, и у него была возможность её приобрести. В те времена авто были в дефиците и распределялись исключительно по предприятиям. Его очередь уже сто раз подошла бы, но… Автомобили вредят здоровью и окружающей среде, требуют внимательного ухода и вложения средств, и, вообще, наличие автомобиля будет поводом для соседей постоянно обращаться с просьбами куда-то их отвезти. В общем, гараж у нас был, а машины в нём не было. Отец в гараже мастерил что-то, чинил сломанные вещи и просто прятался там от надоевших чистоты, порядка и вегетарианства.

Если бы мама захотела, мы могли бы жить очень хорошо материально, но она со временем отучила отца быть добытчиком. Это по её инициативе он ушёл из рабочих в «начальнички». У рабочих зарплата была больше, чем у мастеров, но там, видите ли, не тот круг общения (А, где, собственно говоря, тот?).

Когда появлялась возможность приобрести по очереди или по тому же неистребимому «блату» какую-то дефицитную вещь, выяснялось, что иметь польский мебельный гарнитур или немецкий столовый сервиз – мещанство. Со временем на работе привыкли, что отцу «ничего не надо» и даже не подходили и не предлагали никакого дефицита.

Иногда наш скромный, размеренный быт грубо и бесцеремонно нарушался. Дом наполнялся громким смехом взрослых и озорными криками детей, вещи летели на пол, двери хлопали, в комнате орал телевизор, в кухне не замолкал радиоприёмник.

Это приезжала моя любимая тётушка, сестра матери, со своим многочисленным семейством. Вообще-то она была ей не родная, а двоюродная сестра, просто воспитала тётю моя бабушка, мамина мама. Во время войны кроха осталась совсем одна, отец погиб в первые дни боевых действий, а мать, старшая сестра моей бабушки, умерла от истощения.

Бабушка сумела выходить девочку, которая росла озорной, непослушной, но очень любознательной. Так, дедушке по возвращению с фронта досталась невеста «с приданым», но он не возражал, очень уж любил детей, и всю жизнь сожалел о том, что у них с бабушкой только две дочки, но так уж распорядилась судьба.

Тётушка работает воспитателем в детском саду, знает массу песенок, потешек, смешилок. Когда она читала нам в детстве книжки вслух, не нужно было ни кино, ни театра. Тётя Зина умела разговаривать на разные голоса, мастерски изображала смех и рыдания, умела подражать крикам животных. За какие-нибудь полчаса она могла вырезать из цветной бумаги и картона замок или даже целый средневековый город с фигурками жителей и их домашних животных, и нам, детям, было чем заняться в ближайшие два-три дня, пока не надоест. Тогда тётя Зина придумывала что-то ещё.

Все обожают тётушку за лёгкий нрав, детскую весёлость и хлебосольность. Она часто приглашала нас всей семьёй к себе в гости, но мы принимали приглашение только по большим праздникам или если случался чей-то юбилей. Каждый такой поход был настоящим праздником, а не просто посиделками с выпивоном. Тётя умеет всё организовать, как надо!

Её муж, дядя Лёша – настоящий глава семьи – крепкий, обстоятельный хозяин и добытчик. Он работал на стройке и мог достать всё: от стройматериалов до самых редких лекарств. Как говорила главная героиня небезызвестного фильма, та самая блондинка за углом, умные люди не воруют, они просто немного помогают друг другу. Благодаря дядюшке в их огромной трёхкомнатной квартире был сделан шикарный по тем временам ремонт, холодильник под завязку заполнен деликатесами, а родители и дети одевались лучше всех в районе.

От их щедрот и нам что-то перепадало, но мама всегда поджимала губы, когда наступал момент вручения подарков. Всякие там импортные копчёности и прочие разносолы вредны для пищеварения, а девочке ни к чему иметь красивую одежду. Если её наряжать, как куклу, она может вырасти избалованной.

Тётя и дядя мастерски умели не замечать маминого молчаливого недовольства, за что я была им ужасно благодарна. Оглядываясь назад, думаю, что они просто жалели нас с отцом, потому и поддерживали отношения вопреки всему.

У тёти Зины и дяди Лёши четверо детей, все, как один, крепкие, горластые непоседы. У них небольшая разница в возрасте со мной и друг с другом. С моими двоюродными сёстрами Верой, Надей и Любой (оригинально, не правда ли?) и братом Серёжей отношения у меня всегда были неровными. Мы то самозабвенно играли все вместе, то не менее самозабвенно дрались и строили друг другу козни, но весть об их приезде неизменно вызывала во мне чувство бурной радости.

Несколько раз я гостила у них на каникулах, и тётин дом, где всегда толкутся гости, приглашённые и случайно зашедшие, всё крутится, вертится и несётся, словно ком под гору, и был раем в моих детских представлениях. Разве это не рай – полон дом детей и взрослых, никто не обращает на тебя внимания, делай, что хочешь! Никаких тебе нотаций и лекций! Есть не заставляют! С уроками не докапываются! Хочешь – бегай себе и играй, сколько душе угодно, а не хочешь, так смотри телевизор или читай в уголочке книгу, пока в голову тебе не прилетит мяч или что-нибудь ещё.

Словом, дома мамы и тёти были очень разными, да, и сами они были полными противоположностями. С одной противоположностью я вынужденно жила, с другой отдыхала душой.

При всём безумном ритме жизни моей тётушки она всегда находила время для разговоров о сокровенном с нами, детьми. Она никогда не игнорировала наши детские вопросы, а позже «неразрешимые» подростковые проблемы, и всегда могла дать толковый ответ и дельный совет. Поразительно, как ей удавалось успевать всё, ведь никто не снимал с неё и домашних обязанностей.

Правда как раз на них тётя не была зациклена: уборка раз в неделю или две, самая простая еда, стирка без кипячения, замачивания и прочих «затей», глажка примерно раз в три недели – вот, и весь нехитрый «набор услуг». Дядя иногда мог вяло возмутиться, например, тем, что ужин не готов к его приходу или куча не глаженого белья разрослась до размеров угольного отвала. В ответ на это он получал солидную порцию острот в свой адрес. Тётя большая мастерица высмеять. После подобной «смехотерапии» дядя Лёша долго ещё оставался доволен жизнью и бытом.

Для мамы каждый приезд ближайших родственников носил характер катастрофы вселенского масштаба. Охи и ахи начинались за неделю до их приезда и заканчивались недели через три после убытия. Мама не ныла и не жаловалась, а просто спокойным ровным голосом перечисляла, что она не успеет (не успела) сделать и что нужно спрятать от детей (либо уже разбилось – сломалось – потерялось). Не забывала она упомянуть и о том, на что действительно нужное и полезное можно было бы потратить то время, которое гостили у нас родственники и те деньги, что были истрачены на их угощение.

В таких условиях папа своих родственников даже никогда и не приглашал. Я знаю о его сестре и двух братьях (родителей папы уже нет в живых) только понаслышке.

Такие семейные отношения.

Нечему удивляться – ушёл и правильно сделал, вот, только почему он ушёл один? Почему бросил меня в этой условно обитаемой гробнице? Как он мог так поступить со мной? Какое неслыханное предательство!

Самой естественной реакцией сейчас были бы слёзы, но их не было. Я словно окаменела и снаружи, и изнутри.

Мать, между тем, стоя всё на том же месте, говорила и говорила. Смысл её слов уже давно перестал доходить до меня. В какой-то момент мне показалось, что я должна, во что бы то ни стало, остановить этот поток красноречивого самобичевания, иначе мы вообще непонятно до чего договоримся и додумаемся.

– … и, будь добра, поспеши устроить свою личную жизнь, а то видишь, что происходит, когда остаёшься незамужней до тридцати лет? – Эва, куда её занесло!

Мать вышла за отца замуж в двадцать девять лет, причём он на пять лет её моложе. Кажется, это был единственный и непоправимый неправильный эпизод в жизни моей великоправедной мамочки. Я так о нём и не узнала бы, если бы при поступлении в универ не потребовались паспортные данные родителей.

Эта тема всегда замалчивалась в нашей маленькой, но такой непогрешимой семье, поэтому факт наличия существенной разницы в возрасте моих родителей в пользу маман стал для меня настоящим шоком. Я тогда от неожиданности побежала делиться своим открытием с тётей, а та рассказала мне захватывающую историю маминого замужества.

Папа, оказывается, на момент знакомства с мамой был довольно-таки ветреным молодым человеком. Он не имел профессии и хорошей работы, жил в общежитии, курил, как паровоз, читал одну только глупую научную фантастику, ел мясо и – страшное дело – нередко выпивал по вечерам с приятелями. Однако маман, к тому времени уже отчаявшаяся выйти замуж, была рада и такому, с позволения сказать, жениху.

Теперь, значит, мне тут открывается страшная семейная тайна, а я стою, уши развесила, и почти ничего не слышу.

– … и ведь бросил меня, старую кашёлку, и нашёл себе молоденькую… – продолжала, между тем, мать.

– Да кому он сдался?! – Резко прервала её я. – У него зарплата маленькая! И жилья своего нету, – поведала я маме, вызвав недоумение на её невозмутимом, словно маска, лице. – А ещё наш папан – редкостное хамло! – Выдала я и покраснела.

Папа обожал солёные шуточки и солдатские анекдоты. В своё время его отчислили со второго курса военного училища, кажется, за самоволку, а отношения с «гражданкой» так и не сложились. Он буквально катился по наклонной, когда встретил мою мать и прекрасно понимал, что она значит в его жизни. Потому и терпел почти 20 лет всё это безукоризненно чистое вегетарианство, и возраст матери здесь совсем ни при чём. Просто чувство вины и комплекс неполноценности с годами сгладились и поутихли, вот, папан и пустился во все тяжкие.

– Наташенька, не надо так об отце, – прошелестела мать, – не надо! Папа этого не заслуживает! Ты знаешь, какое у него было детство?

– Знаю я всё про его детство! – Парировала я. – Стоптанные башмаки с чужого плеча и одна выходная рубашка на троих тридцать-сорок лет назад – не повод бегать по бабам сейчас! – Отрезала я. – И, вообще, он скоро вернётся. Набегается и приползёт на коленях!

Мои последние слова произвели эффект выстрела в сердце. Мать резко побледнела, спрятала лицо в ладонях и – в первый раз на моей памяти – искренне, по-бабьи разрыдалась.

Глава 13

Я не утешала мать и не говорила больше ничего. Просто стояла и смотрела на неё во все глаза, как смотрят, например, на затмение Солнца, парад планет или что-то ещё в этом духе. Не могу сказать, сколько это продолжалось, но, в конце концов, мы очутились на диване, и мать уже почти спокойно, иногда только всхлипывая, рассказала мне всё.

Новая избранница отца – двадцативосьмилетняя разведёнка с его завода. Что она там делает? Да, так, таскает какие-то бумажки из кабинета в кабинет. Как выглядит? Да, никак. Средненького росточка, худенькая такая, тёмненькая. Красавицей не назовёшь, но и не крокодил. Почему не приглядела себе что-то более подходящее и свободное? Неизвестно. Должно быть, причиной тому её непроходимая глупость, не иначе. Конечно, можно было бы предположить, что отец поиграется и бросит молоденькую дурочку, но это вряд ли. Сорока на хвосте принесла, что она ждёт ребёночка…

Обалдеть! У меня всё-таки будет брат или сестра! Моё детское желание сбылось, но как?! Воистину, кто молит, тому и привалит.

Я сидела подле матери, а она всё говорила и говорила. Я же снова потеряла нить её рассуждений. У меня будет брат или сестра, и я, если захочу, смогу участвовать в его (её) воспитании. Вот, это новость! А ещё, кажется, нам предстоит переезд. Как неудачно я выбила окно!..

– Мам, а где мы теперь жить-то будем? – Прервала я поток маминых слов. – Жилплощадь придётся разменивать!

Мне вспомнился какой-то старый чёрно-белый фильм, где супруги при разводе шумно делили жильё и другое имущество.

– Не придётся, – заверила мать. – Твой отец ушёл, как мужчина, с одним чемоданом.

– А они где жить будут? В общежитии что ли? – Меня начал разбирать дурацкий смех.

Я представила своего немолодого уже папочку на общежитской кухне, завешанной плохо простиранными пелёнками, насквозь прокуренной и провонявшей дешёвой жареной рыбой. Однажды в детстве я видела такое, когда нас с подругой, тоже Наташкой, однажды занесло в общежитие завода сельхозмашин проведать больную ветрянкой одноклассницу, ещё одну Наташу. Потом мы обе целый месяц делились впечатлениями, а я ещё и ветрянку тогда подхватила.

– Да, нет, Солнышко, у неё есть своя квартира, – прервала мать поток моих детских воспоминаний.

– Ого! – Невольно восхитилась я. – На кой же ляд ей сдался престарелый женатик? – Я спохватилась.

Снова я сказала правду об отце. Так нельзя! Колющую глаза правду говорят только бестактные, невоспитанные люди, как я могла забыть? Однако мать словно бы и не заметила ничего криминального в моих словах.

– Любовь зла, – ответила она задумчиво. – А теперь идём убираться, – заключила неожиданно мать, и я не смогла сдержать смеха.

Закатилась так, как не смеялась, наверное, дня три, с тех пор, как на вокзале мы расстались с Олей и Леной. Мать вскоре принялась мне вторить, и мы долго ещё истерически хохотали, обводя слезящимися глазами нашу гостиную, должно быть уже истосковавшуюся по настоящей уборке. Теперь хоть есть, что убирать, не так обидно возиться в помойном ведре.

Остаток дня ушёл на выметание осколков запасным веником (Мать всегда имела два веника на всякий пожарный, но, видимо, не зря это считается плохой приметой!), поход к стекольщику и устранение прочего ущерба. Вечером мы смотрели концерт по телевизору и спать легли в обычное для нас время. Об отце и его новой семье больше не разговаривали, и всё было спокойно.

Посреди ночи я ощутила во сне уже знакомую тряску.

– Наташа, проснись, Наташенька! Наталья! – Верещала мать, тряся меня за плечи.

Мне подумалось сквозь остатки сна, что у Оли это получалось гораздо мощнее. Мать вообще хрупкая, миниатюрная до прозрачности женщина.

Она натуральная блондинка, но ещё и обесцвечивает волосы в последние лет пять, чтобы скрыть седину. Кожа у мамы белая в мелких веснушках, а глаза настолько светлые, что порой кажутся лишёнными какого бы то ни было оттенка вообще. К тому же, она носит очки в тонкой позолоченной оправе и причёска её такова, словно она делает химическую завивку, как многие женщины, но я-то знаю, что кудрявость её вполне себе натуральная, правда, особого значения для окружающих это не имеет. Для них она обычная «женщина с «химией». Словом, встретив маму на улице, вряд ли обратишь на неё внимание. Идеальная внешность для шпионки.

– Наташа, что тебе приснилось? – Глаза матери, не прикрытые по случаю ночного сна очками, казались совсем круглыми и невероятно испуганными.

– А, что случилось? – Ответила я вопросом на вопрос. – Я кричала?

Сама я уже как-то начала привыкать к своим новым странностям.

– Нет, Наташа, ты не кричала, ты разговаривала…

– Ну, и что? Подумаешь, разговаривала?

Действительно, нашла, чем удивить!

– Ты говорила ужасные вещи, Наташа!

– Неужели называла папочку подлым изменником? – Ядовито поинтересовалась я. – Или отказывалась убираться отныне, присно и вовеки веков?

Мать молча смотрела на меня, мигая своими круглыми глазами. Она явно была не в состоянии оценить мой тонкий юмор. Наконец, она отрицательно покачала головой и медленно проговорила:

– Нет, ты отдавала приказания.

– Какие ещё, к кикиморе болотной, приказания? – Вспылила я. – Кому я могла приказывать, своей левой ноге что ли?!

– Ты повелела (именно так – повелела, с царственными интонациями в голосе) развести погребальные костры и какого-то человека… Имя я не как-то не уловила… Обезглавить! – Последнее слово мать выпалила, зажмурившись.

– Только-то? – Спросила я с напускным равнодушием.

На самом деле последние слова матери повергли меня не просто в страх, а в какой-то панический, мистический ужас. Ужас холодными волнами поднимался откуда-то из глубин души, и волны эти, накатывая одна на другую, душили меня словно в ледяных тисках. Они были настолько материальны, что я даже могла сказать, какого они цвета. Цвет их был ртутно-чёрным с мертвенно-зелёными переливами, как те пятна, которые постепенно заволакивали моё поле зрения.

Я с трудом потрясла своей чугунной головой, забывшей что-то на затвердевшей, словно деревяшка, шее и, собрав волю в кулак, принялась успокаивать мать:

– В этом нет ничего удивительного! Ты знаешь, чего я насмотрелась на раскопках? А какие истории по вечерам рассказывал мне, то есть нам, Степаныч? Самые старые парни по полночи не могли уснуть!

– Старые парни? – Переспросила мать.

– Ну, да! Там были парни, которые уже универ окончили и в армии отслужили, лет по 25 с лишним! – Продолжала я просвещать маму.

Похоже, она уже запоздало сожалела о том, что разрешила мне поехать в ту экспедицию. И, точно:

– Всё! Больше никакой археологии! Лучше в архивах копайся целыми днями, – вообще-то мать этого не любила, потому как в архивах пыль, болезнетворные микроорганизмы, для здоровья вредно, – но только никаких поездок на раскопки!

– Не, мам, так дело не пойдёт, – начала я. – Ну, какой я буду после этого историк? Так, мышь кабинетная (любимое выражение Степаныча).

– Да пусть ты будешь хоть кабинетная вошь! – Во, маман жжёт! Степанычу понравилось бы! – Но больше ты никуда не поедешь! – Мать завелась не по-детски. – Не хватало мне ещё, чтобы ты лишилась рассудка на почве всей этой глупой археологии!

– Мам, ты преувеличиваешь. Ничего ещё не случилось…

– Да! Ничего! – Кипятилась мать. – Ничего, кроме того, что ты сегодня днём буянила, как пьяный мужик, а ночью говорила всякие жуткие вещи! Я не собираюсь это терпеть!

Мать гордо выплыла из комнаты, выключив свет, зато сразу же включила его в своей комнате. «Боится,» – подумала я. Ну, что ж, это нормально. Я и сама теперь боюсь.

Панический страх поселился во мне ещё там, в степи. Степаныч тогда выбрал всё-таки время и дорассказал ту историю с приятелем, нашедшим меч-крест. Вряд ли, конечно, это был тот самый меч, скорее всего, копия. Вот, только после её обнаружения кошмары того мужчину стали мучить вполне настоящие.

В этих снах несчастный видел ужасные картины не то прошлого, не то будущего. Он говорил что-то о разорванных на части младенцах, оживших старых Богах и свирепом огне, выжигающем всё живое. Он почти перестал спать, опасаясь повторения ужасных видений. Обращался к врачу, но тот только выписал снотворное и отнёс его состояние на счёт усталости и стресса.

Всё бы ничего, но у коллеги Степаныча через несколько месяцев открылся дар предвидения. Причём, он мог предсказывать не какие-то там свадьбы и похороны, а глобальные события. Так, он предсказал Карибский кризис 1962 г., затем чехословацкий мятеж против СССР в 1968 г. Не обошёл он своим вниманием и убийство Дж. Кеннеди, и войну, развязанную Штатами во Вьетнаме.

В те времена такого не приветствовали. Его несколько раз вызывали на допросы в КГБ, сотрудники в штатском дежурили у несчастного под окнами, но слежка не дала результатов – историк был чист, как стёклышко. Последней каплей для «органов» стало предсказание о покушении на «дорогого Леонида Ильича».

Дяденьку упекли в психушку, где он вскоре скончался от необъяснимой болезни. Тело выдать родственникам отказались и дали понять, что если те поднимут шум, будет ещё хуже. Для покойника хуже уже не сделаешь, но у него полно живых родственников, так что, сами понимаете.

Всё это не внушало мне оптимизма. Моё материалистическое сознание требовало рациональных объяснений. Возможно, тот человек был слегка «не в себе» от рождения, либо увлекался какими-то древними культами, вот, «кукушка» и слетела.

Ответ Степаныча на мои предположения был резко отрицательным. Мужчина был адекватным, здравомыслящим, не верил в потусторонние силы и даже легенду о том мече услышал уже после того, как нашёл тот самый роковой клинок. Кстати, меч изъяли люди в штатском якобы для изучения его военными специалистами их исторического отдела. Больше его никто не видел, и нигде этот клинок не «всплывал».

В ту ночь я так уже больше толком и не заснула. Глядя в потолок, анализировала события последних недель и приходила к всё более неутешительным выводам.

На мой робкий вопрос о том, что думает Степаныч о природе видений своего покойного приятеля, тот вначале замялся, а потом долго рассуждал о том, что, несмотря на все достижения современной науки, мы ещё далеко не всё знаем о нашем мире, что этот мир гораздо сложнее, чем нам кажется. Принялся пересказывать мне теорию Вернадского о ноосфере, которую я слышала от мамы ещё классе в 8-м.

По его разумению мозг приятеля заработал в какой-то новой плоскости, и он смог получать информацию из других слоёв реальности. Я чуть опять не уснула под его рассуждения, и задавать вопросов больше не стала, мне всё с ним было ясно. Неясно лишь одно: что послужило «спусковым крючком» для открытия «сверх способностей»? Неужели контакт с реликвией?