Читать книгу: «Маринка», страница 4
– Все хорошо, все прекрасно! Почудилось и забылось, ─ ей было не наглядеться на трепетное чудо.
Чудо выпустило острые когти, голубизна глаз остекленела, из умильно-влажной кнопки носа извергнулся ядовитый пар, как из придавленного гриба-вонючки. Осатаневшее существо с шипением набросилось на шею очарованной жертвы. Заодно исполосовав грудь и спрыгнув на пол, пробороздило левую ногу Марины. Она дико заверещала и обезумевшим зверем кинулась в погоню за оборотнем. Он юркнул под кровать. Женщина бросилась на кухню, притащила швабру и распласталась на полу, на ощупь елозя орудием мести в темном пространстве низкой лежанки.
─ Ах ты сученыш! Я тебя выковыряю отсюда! ─ задыхаясь вскакивала, прыгая раздраконенной мегерой, опять падала, прицельно вглядываясь под кровать и все настырнее орудуя длинной палкой. Шея блестела от застывших кровяных борозд. Пыль из-под кровати вихрем вылетала, оседая лохмотьями везде по квартире и на свежих ссадинах измученного тела Марины. Она чихала и отплевывалась, но не переставала упорно доставать маленького монстра.
─ Да ладно тебе. Успокойся, сядь рядом, страдалица моя.
Коротконогий вальяжно возлежал на подушках и с ехидной ухмылкой следил за бессмысленной возней у подножия кровати.
─ Нет, так неудобно. Крылья помнутся!
Гость приподнялся, встряхнул плечами, горбатой пирамидой угнездился посреди подушек и выжидающе уставился на Марину.
Та поднималась с угрожающей медлительностью и со свистящим сопением нависла над коротышкой.
─Все-о-о-о, обрубыш-ш-ш! Смерть твоя пришла. И твои чертовы замусоленные хвосты за спиной не похожи на крылья ангела. Не обманешь-ш-ш…
─ Не шипи так близко, ─ нагло щурился гость, опасливо подаваясь назад от разбитого лица Марины. ─ Мы теперь с тобой часто будем встречаться. Знаешь, как в гитлеровской Германии было? Родственникам повешенного выставляли счет за веревку, виселицу и палача. Я помню все это, как сейчас. Кое-чему научился. Штрафные санкции к тебе, Маринка, применю. Пока не поймешь, за что страдаешь.
Марина оторопело застыла и по-простецки выпалила:
─ Ангелы не такие, не такие.
─ А какие? Ты кого хотела увидеть? Что ожидала? В сияющем свечении под божественную музыку арф, я огненной дланью благословлю тебя и оставлю символы на двери: «Здесь живет святая». За свои действия и поступки надо отвечать!
─ Какие поступки? Ты, палач-насильник, суд решил учинить надо мной? Ты должен охранять людей, ограждать от бед и грехов, а не издеваться.
─ Каким я должен быть, не тебе решать. Я высшее существо, а ты смертная баба.
─ Как тебя зовут? ─ изменила тактику подсудимая, заискивающе-ласково взбила ангелу подушки и уселась рядом.
─ Я безымянное существо, ─ мирно подвинулся к ней гость. ─ Соединяю пространственные бреги в одно временное мгновение. Лишь бы не было лазеек в наши миры. Достаточно того, что здесь все изгадили.
─ А через какую щель сам-то просквозился?
─ Да не важно откуда. Хоть с проводов, хоть с колец Сатурна. Мириады миров бесконечны! Я тут с тобой и так правила нарушаю. За что, думаю, поплачусь по полной. Не можем мы влезать в человеческие отношения, предсказывать, понукать, поощрять. Помню одну подопечную в средневековье. Все орала: «Я буду жаловаться на тебя Богу, я дойду до всех архангелов».
Могу сказать только одно, что мутируем мы вместе с вами и страдаем от грехов ваших, но изменить ничего не можем. И подсказать вам что и как делать, не имеем таких полномочий. Доходите до всего сами, не уважаемые грешники.
Красномордый противно захихикал и продолжал разглагольствовать.
Чувства ваши противоречивые, не понятные нам по своей неоднозначности, проникают угаром смертельным и расползаются сладким дымом в нас, бестелесных. Как так? Непонятно. И чаще всего, как ни стараемся, не можем быть объективны к подопечным нашим. Такая вредная побочка от вас, землян, потихоньку разрушает наш бессмертный дух.
Ангел вдруг заелозил на кровати и обнял Марину. Наклонился к ее уху и, часто дыша, доверительно прошептал:
─ Разжалуют меня, ох, чувствую, разжалуют. По нисходящей в иерархии. Замечаю, что перерождаюсь от частого использования в миру тел земных. Выгонят из Собора воинства небесного. Не дотянуться мне до чинов Херувимов и Серафимов. И придется до конца службы своей разгребать мне чертоги зла.
Вот тебя я люблю и ненавижу. С коварной хитростью людской, зараженный чувствами и думами о тебе, исходящих от близких и родных твоих. Но не могу тебя не презирать за слепоту и черствость душевную.
