Читать книгу: «Куница», страница 3

Селиверстов серьезно кивнул.

–Я понимаю. Наверное, это вы меня неправильно поняли – я и сам не любитель девиц известного поведения. Что ж… тогда я могу надеяться, что наше знакомство продолжится?

Настолько искренним, прямым, ясным был в этот момент взгляд его светло-карих (что там кривить душой? Красивых) глаз, что сердечко Иры весьма ощутимо екнуло.

–Возможно, – туманно ответила она, – А сейчас… всего доброго.

И опять подала ему руку, и Александр (на сей раз куда нежнее) ее пожал.

…Как ни приказывала себя Ира не оборачиваться, все-таки обернулась. Чтобы увидеть, как Селиверстов (уже без улыбки, разумеется. Лицо его стало сосредоточенным – умным и волевым) распахивает дверцу “Мерседеса” со стороны пассажирского сиденья.

Ирина поспешно отвернулась и ускорила шаг. Хотя желание немедленно оказаться под навесом автобусной будки, конечно, без следа испарилось – ведь у нее в руке теперь находился отличный зонт, правда, мужской.

И Ирина приняла, наконец, решение – конечно, на ужин к сибирскому лесоторговцу она ни за что не станет напрашиваться… но позвонить – позвонит. Просто, чтобы вернуть зонт. Ей, в конце концов, чужого не надо. Не такой она человек.

* * *

Небольшая интерлюдия к первой главе

…За рулем “Фольксвагена” находился его ровесник, и Ручьёв невольно отметил, насколько типична его внешность – короткая, в меру, прическа, гладко выбритое (и абсолютно незапоминающееся) лицо… Фигура его наверняка была спортивной (но отнюдь не “накаченной”), движения отточены и скупы (и никогда неловки), а голос…

…конечно же, голос его являлся негромким и мягким.

–В пункте назначения вас встретят. Напоминаю, вы – Ян Свенсен, американец датского происхождения, этакий плейбой, прожигатель папашиного состояния, желающий когда-нибудь прослыть известным журналистом… даже втайне мечтающий получить Пулитцеровскую премию… посему и сунулись туда, куда доморощенным фотокорам с амбициями соваться не следует… впрочем, вы это уже слышали. Более подробные указания содержатся в инструкциях, которые вам доставят на месте…

“Отмороженным фотокором”, мысленно уныло сострил Ручьёв, а вслух лаконично ответил:

–Я понял, – невольно подумав, как бы отреагировала его любимая, услышав эту тираду, точнее, подобный инструктаж.

“А, впрочем, она не удивилась бы, – вклинился не ехидный (как обычно), а серьезный, даже немного печальный голос “Вульфа”, – Она же изначально знала… а если и не знала, то уж точно догадывалась”.

Собеседник, находящийся за рулем, будто прочел мысли Ручьёва.

–С вашей семьей все будет в порядке, – произнес он особенно мягко, – Безопасность и Анны Валентиновны, и вашего сына гарантировал лично полковник Журавлев.

На мгновение Ручьёва охватил даже не гнев – охватила ярость. Вот сейчас автомобиль остановится на красный сигнал светофора, и “Вульф”, мгновенно развернувшись, попросту “загасит” циника, потом…

А потом Сергей Ручьёв перевел дыхание – какой смысл срывать злость на простой “пешке”, обычном исполнителе? Он выполняет данные ему инструкции, только и всего. И “оговорка” об Анне Валентиновне отнюдь не случайна. Ему, Ручьёву, просто лишний раз дают понять – не вздумай рыпаться, парень, ты в наших тисках и сам, можно сказать, лично отдал нам в руки “заложников” – любимую женщину и четырехлетнего сына.

И если винить кого-то в происходящем – то себя, в первую очередь.

“Давай довольствоваться тем, что нам дает судьба, – когда-то говорила ему Ольга, – Ведь таких дней, как эти, больше не повторится… не повторится никогда”.

Но он, Ручьёв, малым довольствоваться не захотел. Он захотел большего – и получил его.

Как оказалось, он всего лишь получил аванс. Что ему недавно ясно (предельно ясно) дали понять.

И о чем сейчас лишний раз напомнили.

“Долги нужно отрабатывать, парень, – заметил “Вульф” с невеселой усмешкой, – Никуда не денешься. Нужно.”

* * *

Глава 2.

Ты животное особенное, к дикой жизни приспособленное, в развороченном раю…

Эдмунд Шклярский, “Развороченный рай”

1.

Александр

Александр Селиверстов с рождения был парнишкой смышленым, даже очень смышленым, и уже в детстве просек, насколько легко сходят с рук все шалости, если ты не только вовремя покаешься, но и снабдишь свое покаяние показным смущением.

Позже – в пубертатном возрасте, – он открыл для себя, что его застенчивая (она обязательно должна быть застенчивой!) улыбка вдобавок безотказно действует на девчонок. Конечно, Саша и сам по себе был недурен (куда как недурен!), но застенчивая улыбка (и показная искренность) придавали ему то обаяние, благодаря которому он легко опережал своих сверстников (по дурости старавшихся казаться значительнее и умнее, и серьезнее, чем они есть) в своеобразном виде спорта, порой именуемым “беготня за юбками”.

Конечно, будь Селиверстов глупее, сделался бы поначалу завзятым плейбоем, потом, с возрастом, заслужил бы звание “прожженного бабника” и, наконец, его стали бы называть “старый потаскун” (когда улыбка поблекла бы, на лице появились морщины, волосы поседели и поредели, а смолоду красивые, но -увы! – непрочные зубы сточились и потемнели…)

Но в том-то и дело – Александр Селиверстов, выросший в семье, не блещущей ни достатком, ни особой интеллигентностью, дураком отнюдь не был. И еще не успев закончить школу, твердо усвоил одно – то, чем тебя наградила Природа, нельзя расточать бездумно. Природа награждает не столь и щедро (вдобавок далеко не каждого), и крайней степенью глупости было бы не извлекать максимальной выгоды из того, чем ты изначально обладаешь.

От армии “откосить” Сашке, увы, не удалось (влиятельного папы, к сожалению, не было; если на то пошло, отца у него не было вообще – не считать же отцом проходимца, сбежавшего от матери в неизвестном направлении после рождения второго ребенка – младшей сестры Александра, Марины?) Но все-таки кое в чем повезло – на “горячий” Кавказ Александр не угодил. Благополучно отслужил два года под Рязанью (по глупости едва не “залетев”, закрутив (исключительно от скуки) роман с дочкой замполита – пьяницы и неудачника).

Такой тесть Сашке категорически не был нужен, да и дочь замполита – толстушка с простоватым (хоть и следовало признать – довольно милым) личиком быстро надоела…

А девица восприняла роман всерьез, юношескую похоть посчитала искренней влюбленностью… Хорошо, что у Александра хватило мозгов тщательно следовать “железным” правилам бабников (умных бабников) – предохраняться. Любыми способами и даже в те дни, когда Любаша уверяла, что они “совершенно не опасны”.

Так что скандал случился всего за месяц до “дембеля”, и хоть осерчавший замполит сумел-таки подпортить (исключительно временно) симпатичную Сашкину физиономию своим мозолистым кулаком, это все же было не настолько страшно, как гражданский иск в суд о признании отцовства (благо уголовное преследование Селиверстову не грозило – замполитова дочка, утверждая, что ей восемнадцать, уменьшала свой возраст аккурат на три года (о чем Александр, конечно, догадывался).

О том, что отслуживших в армии парней принимают в вузы (особенно технические) едва ли не с восторгом, Сашка, конечно, знал. И хоть времена стояли “темные”, бандитские, и человек с образованием уже не только не вызывал уважения – презрительные усмешки вызывал, – неглупый Селиверстов понимал – такое время продлится недолго. Перестреляют друг друга особенно “отмороженные” бандюки, а те, кто поумнее, когда-нибудь, да просекут, что для ведения нормального (то бишь, относительно хотя бы цивилизованного) бизнеса нужны специалисты.

Посему и поступил в политех, на мехмат, и хоть бедному студенту выжить (если жить на одну стипендию, которую еще нужно заработать) трудно, Александр как-то выживал.

Может, потому что умел “вертеться”, не преступая рамок, ограниченных УК, и жил отнюдь не на одну стипендию.

А потом он встретил Ларису – и эта встреча стала для него буквально судьбоносной – двадцатипятилетняя стильная дурнушка (пикантно, конечно, но не это главное) была единственной дочерью крупного чиновника из областной администрации.

Претенденты на руку и сердце некрасивой, но выгодной невесты, конечно, имелись… вот тут-то Александру и пригодилось годами оттачиваемое обаяние и умение казаться максимально искренним (плюс очаровательно застенчивым) для того, чтобы обойти орду соперников (с тупыми “кирпичными” рожами, золотыми цепями на “бычьих” шеях и неумением произнести более или менее толковую фразу, не прибегая к помощи различных “эт-та”, “блин” и “типа” – наиболее цензурные слова-паразиты), не просто на целый корпус – на два круга, пожалуй, обойти!

…Тесть, конечно, отнесся к новоявленному зятю (всего лишь бедному студенту, правда, не без предпринимательской жилки) не просто настороженно, а откровенно неприязненно, однако…

…что тут поделаешь, если единственное “чадо” грозится убежать из дому со смазливым проходимцем, а жена сутками зудит, что “Ларку пора пристраивать, иначе так “в девках” и останется”?

Уступил. Свадьбу отгрохал по-сибирски щедрую и шумную. Жених, вопреки ожиданиям, не собирался упиваться “в свинью”, напротив, уже на собственной свадьбе Селиверстов умудрился завести несколько полезных знакомств (и даже очаровать престарелую нимфоманку – супругу одного из многочисленных заместителей губернатора).

С тех пор минуло десять лет. Тесть благополучно почил в бозе, что Селиверстова отнюдь не огорчило – к тому времени он уже успел сколотить не один миллион и останавливаться на достигнутом не собирался.

Теперь перед ним стояла, в сущности, лишь одна серьезная проблема – перспектива развода с нелюбимой, некрасивой, немолодой женой. Нет, Александр вовсе не являлся законченным неблагодарным подонком и уже приблизительно определил, сколько (немало, нет, совсем не мало!) выплатит Лариске “отступного”, но…

…проблема заключалась в одном – та и слышать не желала ни о каком разводе. Всякий раз, когда Селиверстов приступал к этой деликатной теме, Ларка тут же начинала тихо плакать, постепенно закатывала более громкую истерику… и заканчивала “спектакль” угрозами “вывести на чистую воду” и муженька-ворюгу, и всю его “разбойничью шайку” (при том, что Селиверстов разбоем (упаси Боже!) никогда не промышлял, бизнес его являлся весьма… да, весьма цивилизованным; детскими органами (равно как и живыми детишками) он не торговал; наркоту не экспортировал (равно как и оружие террористам); он всего лишь поставлял древесину как на Запад, так и в Азию (где, как известно, самая “ходовая” “древесина” – тростник и бамбук.)

Конечно, если “копнуть” поглубже, можно накопать на какую-нибудь поганую статейку о неуплате налогов или даже мошенничестве, но…

…где ж вы видели (по крайней мере, в России) человека, сколотившего капитал кристально честным, ни в чем не расходящимся с законом, путем?

Конечно, Лариску можно было и потерпеть (тем более, что в девочках у такого состоятельного купца, каким стал Александр, недостатка по определению быть не могло), однако… более всего Селиверстова удручало то, что жена не могла родить ему наследника. Да, долгожданного, законного наследника (а еще лучше – пару-тройку, для верности. Хоть один, да окажется толковым).

Поначалу Лариса свое бесплодие вообще отрицала, но после того, как Алесандр тоже прошел медицинское обследование, доказавшее, что он уже раз десять (при желании) мог стать папашей, супруга (со слезами, разумеется, только Селиверстов подозревал, что слезки-то крокодиловы, увы…) призналась, что в шестнадцать лет случился с ней некий “конфуз”, после которого врачи однозначно приговорили ее к бесплодию.

Сам изрядный плут и прощелыга, Александр почему-то в высшей степени был возмущен, даже оскорблен тем, как подло его обманули – причем, еще до свадьбы. Ибо, знай он, что невеста бесплодна, стал бы он ее мужем?

По словам Лариски, однозначно стал бы – ради ее влиятельного папеньки, но мало ли в Сибири влиятельных папенек, мечтающих пристроить своих дочерей – дурнушек? Да еще чтоб зять не только оправдал надежды (то есть, не был ни пьяницей, ни бездельником, ни просто лохом), но в конечном итоге тестюшку превзошел… по части предприимчивости, во всяком случае.

Словом, Ларка разводиться категорически не желала, прямо-таки напрашиваясь на какую-нибудь очень дурную “шутку”, из тех, на которые порой толкают неуступчивые, нелюбимые, а то и просто гулящие жены своих, в сущности, добрых по натуре (а в случае с Александром еще и милых, и обаятельных, и щедрых) мужей…

Впрочем, об этом Селиверстов своей новой знакомой – переводчице (хорошенькой натуральной блондинке, лет двадцати пяти от силы, которая ему с первого взгляда понравилась (стал бы он чапать по лужам в своей итальянской обуви за какой-нибудь старой каргой!), разумеется, рассказывать не стал.

И вообще его невеселая повесть о собственном бытии была здорово приукрашена несуществующими фактами (конечно же, свидетельствующими исключительно в его, Александра, пользу), ну, а неприглядные моменты его биографии (вроде романа с дочкой замполита, махинаций со счетами или сплавления азиатам гнилой древесины вместо первосортной (хотя там им, косорылым, в сущности, и надо. А то расплодились не хуже тараканов, того и гляди исконно русскую Сибирь своей объявят), конечно, эти моменты Селиверстовым тактично опускались.

Ну, а уж когда сама Ирочка, захмелев, стала жаловаться на бывшего мужа-подонка и тоскливую жизнь одинокой “разведенки” с маленькой дочкой, Александр понял, что не промахнулся – эта хорошенькая переводчица (как, впрочем, позже выяснилось, не переводчица, а репетитор… ну, да невелика разница) – легкая добыча.

“Может, я даже на ней женюсь, – расслабленно подумал слегка захмелевший Селиверстов, умиленно глядя, как разрумянившаяся Ирочка гоняет вилкой по тарелке все ускользающий от нее грибочек. В этот момент она ему напомнила аналогичную сцену из “Красотки”, правда, большеротая и большеносая Джулия Робертс лишь по части фигуры (своих обалденных длинных ног, в частности) превосходила сибирячку Ирину, а в остальном определенно уступала хрупкой голубоглазой блондиночке, – Да, женюсь, и малявку ее удочерю… как только от Ларки избавлюсь”.

Тут ему на ум невольно пришли такие выражения, который автор не желает приводить просто из этических соображений.

…Какой бы захмелевшей Ирочка ни была, все-таки поехать вместе с Александром в гостиницу (и снять там номер на ночку) категорически отказалась.

“Ух ты, моя белочка, – умилился Сашка, – Еще и строгих правил? Ничего, никуда не денешься, не сегодня, так через неделю, не через неделю, так через месяц станешь стонать и охать в моих крепких сибирских объятиях…”

…Да, в этом Александр Селиверстов не ошибся.

* * *

2.

Ирина

Ирочка Лесневская никогда не была особенно суеверна, однако (определенно, из боязни “спугнуть удачу”) не рассказывала о своем знакомстве с лесоторговцем никому – ни матери, ни приятельницам, ни даже лучшей подруге Олюшке Витальевне.

Правда, в последнее время Ольга сама сильно изменилась – стала немногословной, неулыбчивой, кажется, даже похудела (а уж осунулась определенно). Сергей почему-то больше на своей иномарке (немецкой машине цвета мокрого асфальта) за ней не заезжал, более того, Ольга самостоятельно начала водить машину (чему сотрудники фирмы, признаться, изрядно удивились – особенно мужчины). Как-то Ира поинтересовалась, неужели у Сергея так много работы, что он больше не заезжает за женой и даже сынишкой?

–Много, – лаконично ответила Ольга, метнув на Иру какой-то невеселый, почти мрачный взгляд, от которого той расхотелось расспрашивать подругу о чем-то еще.

Впрочем, это Ирочку не слишком огорчило – ведь ее ожидала очередная встреча с Александром…

Мать, разумеется, о чем-то подозревала, но на все ее расспросы, кого Ира в очередной раз “подцепила” (будто дочь в самом деле являлась прожженной шалавой, что отнюдь не соответствовало истине), та отделывалась либо общими фразами, либо вообще отмалчивалась. В противном случае Ирочка была абсолютно уверена. Мать найдет для ее Алекса уйму уничижительных эпитетов – учитывая то, что он предприниматель, а значит, в представлении матери, вор; а узнай мамочка, что Селиверстов еще и преуспевающий предприниматель, тут же станет в ее глазах первостатейным ворюгой.

Плюс его семейное положение. Не докажешь матери, что нет уже у Алекса никакой, в сущности, семьи, что он живет временно на съемной квартире (пока оформляется развод, супруга категорически отказалась выезжать из трехэтажного загородного особняка, а ее постоянные истерики, по словам Саши, он слушать уже не в силах.)

Нет, Ирина матушка немедленно разразится тирадой, что Иру снова “держат за лохушку”, “доступную подстилку” и т. д., и т. д., и т. Д.

Словом, сделает все, чтобы испортить единственной дочери настроение (а если получится – то и до слез довести).

Хотя Александр если и удивлял Ирочку, то с каждым разом все приятнее и приятнее. И Светке он сумел понравиться (да, буквально очаровал четырехлетнего ребенка – не без помощи подарков, конечно).

Во всяком случае, о “дяде Сереже” (Ручьёве) ее Светочка уже забыла, а ведь не далее, как три месяца назад буквально ошарашила Ирину вопросом:

–Когда тетя Оля улетит на небо, дядя Сережа на тебе женится? И тогда Дениска станет моим братиком, а дядя Сережа папой?

После того, как Ирина оправилась от шокового состояния, в которое ее, конечно же, ввергли своеобразные умозаключения Светочки, то, безусловно, поинтересовалась, с чего бы тете Оле, молодой и цветущей, “улетать на небо”?

–Так она же фея, – убежденно заявила Светка, – Мне Дениска по секрету сказал. И, если ее спугнуть, она улетит на небо… Давай спугнем, а?

Ира мысленно застонала. Мало того, что Ольга с Сергеем “грузят” своего четырехлетнего малыше французским, так еще забивают его хорошенькую головку глупыми сказками о феях…

–Ты так хочешь, чтобы Денис стал твоим братом? – обреченно спросила Ирина.

Светка призадумалась.

–Не-а, – наконец, уверенно изрекла она, – Я хочу, чтобы он стал моим мужем. А дядя Сережа папой. Он же такой прико-ольный…

Разговор состоялся аккурат после похода семейств Ручьёвых и Лесневских на реку. Конечно же, с детьми играл, возился, словом, всячески их развлекал Сергей, пока Ирина с Олюшкой болтали о своем, о женском, лопали фрукты, пили коктейли… словом, “прожигали жизнь” как светские львицы (хотя на “светскую львицу”, по мнению Иры, тянула только Ольга).

–Выброси дурь из головы, – строго сказала Ирина дочери, – Никуда тетя Оля не улетит, потому что никакая она не фея, а обычная женщина… и дядя Сережа любит ее, а не меня, – Ирина надеялась, что произнесла эту фразу без горечи (которой несомненно наполнилась душа, стоило ей вспомнить, насколько мил и обаятелен был Сергей в тот солнечный летний день.

И, к слову, насколько хороша собой Ольга Витальевна).

–И он тебя никогда не полю-юбит? – прохныкала Светка.

“Как и тебя – Денис, -подумала Ира с тоской, – Когда вы оба достигнете семнадцати, за таким парнем девки будут бегать табунами…”

Увы, курносая, рыжая, веснушчатая и слегка ротастенькая Светочка пока была “гадким утенком”, который, далеко не факт, превратится в лебедя… тогда как с Дениской и сейчас все было ясно – даже если со временем он будет похож на папу, проблем с девчонками у него не возникнет…

Да, если… Похоже, все будет еще хуже, ибо Денис, по всем признакам, унаследовал ангельскую внешность своей матери, и, значит, не только проблем с девушками у него не будет, этот стервец станет регулярно разбивать девичьи сердца – по одному в неделю, как минимум…

“Ладно, – оборвала Ира свои не слишком приятные мысли, – Зависть – грех, и потом…”

У нее же есть Алекс. Обаятельный, щедрый, милый, и даже достаточно образованный, чтобы Ирине ни разу не было скучно с ним разговаривать. Ну пусть он, в отличие от Сергея, знает только английский (и то на “троечку”, не более), но Сергей (вот что главное) кроме своей Олюшки, похоже, ни одной женщины замечать не желает, а вот Селиверстов…

Да, минус у Селиверстова все же имелся – Ира подозревала, что и до нее у него имелись “дамы сердца”, несмотря на наличие жены. К счастью, и немолодой, и некрасивой, вдобавок, по его словам, истерички.

Жены, с которой он (Бог даст) скоро разведется.

* * *

…И все-таки наступил для Ирины день, когда молчать стало совсем уж невозможно. Накануне Алекс позвонил ей и сказал: “Надевай свое лучшее платье, у нас праздник, и мы его отметим в “Метеоре” (так назывался ресторан, где цены “зашкаливали” до такой степени, что позволить себе посещать его могли лишь самые видные (и крупные) предприниматели, крупные чиновники… словом, элита).

Ира, конечно, заволновалась больше обычного (хотя теперь перед каждой встречей с Александром она волновалась как девчонка), боясь даже предположить, какой именно у них с Алексом (обоих!) праздник… “Да заключил очередной крупный контракт”, смятенно подумала Ирина, стремясь вернуть себе хотя бы подобие спокойствия, толику уравновешенности…

Хотя, кажется, сердце уже знало, что Алекс ей скажет, что он ей сообщит…

…-Ну, за начало новой жизни? – именно с такими словами он поднял свой бокал с шампанским (каким-то сумасшедше дорогим, якобы натуральным французским. Едва ли не “Дом Периньон”), сближая его с Ириным бокалом.

А когда они оба выпили по несколько глотков (конечно, кощунством было бы пить залпом столь благородный напиток), Александр не просто сообщил… нет, он продемонстрировал Ирине подписанное обоими супругами Селиверстовыми соглашение о разводе (Ира, чтобы не расстраиваться, не портить чудесный вечер (который, конечно же, перейдет в не менее чудесную ночь) не стала смотреть на сумму с несколькими нулями, которую Алекс обязался выплатить супруге в качестве так называемой “компенсации” – хотя Ира считала, для чувырлы Ларочки достаточной наградой уже были десять лет беззаботной и безбедной жизни с таким незаурядным мужчиной, каким, по ее мнению, являлся Александр).

А дальше… дальше начались еще большие чудеса.

Прежде чем пригубить третий бокал шампанского, Алекс достал из кармана брюк коробочку, которая не оставляла сомнений в том, что же в ней находится. Конечно, там находилось кольцо. Изящное золотое колечко с изумрудом… идеально подошедшее к Ириному безымянному пальчику на правой руке.

–Я тебя не тороплю, сейчас ничего не говори, – чуть осипшим (не иначе, от волнения) голосом сказал Александр, – Я не хочу, чтобы ты потом… разочаровалась. Я, знаешь ли, далеко не подарок, и муж из меня, если Ларку послушать, получился отнюдь не идеальный… и все же… – поднес Ирину руку к губам, поцеловал, и взгляд его светло-карих глаз сейчас был особенно выразителен, – Если ты согласишься стать госпожой Селиверстовой, я сделаю все, чтобы ты об этом не пожалела.

–Да, – выдавила Ира из себя (голова кружилась так, словно не два бокала шампанского она выпила, а две бутылки), – Я… я подумаю.

–Подумай, – серьезно сказал Алекс, – Это слишком ответственный шаг, чтобы совершать его необдуманно. А напоследок, белочка моя, – опять поцеловал тонкие Ирины пальчики (на одном из которых уже красовался золотой перстенек), – Скажу одно – ты уже сейчас – конечно, вместе с дочкой, – можешь ко мне переехать. Или… дождаться свадьбы и переехать потом. Словом, я ведь могу надеяться?

–Да, – прошептала Ирочка, попросту не веря в реальность происходящего, – Да, конечно, можешь.

И тогда он снова одарил ее своей очаровательной, слегка застенчивой улыбкой.

* * *

…Первой ее мыслью была – кому же первому рассказать? Матери? Нет. Та даже при известии о предстоящем замужестве дочери найдет возможность сказать какую-нибудь гадость. Вроде того, что ее, Иру, “легко купить”. Или что Александру нужна бесплатная домработница, вот и все. Или… еще что-нибудь исключительно гадкое, то, что обязательно испортит Ире настроение.

Приятельницам сказать? Коллегам по работе?

Она представила, как сообщает новость о своем замужестве шефу – а шеф, надо сказать, был очень даже неплохим человеком. По совместительству преподавал в вузе и, по слухам, писал докторскую. Никогда по мелочам к сотрудникам не придирался, а сотрудницам не делал непристойных предложений, даже красавице Ольге Витальевне. Впрочем, это-то как раз был объяснимо – шеф знал о муже Ольги что-то особенное, недаром как-то на совещании (в отсутствие Олюшки) обмолвился, что “супруг госпожи Ручьёвой – человек очень серьезный”. Арзумовский, как истинный аристократ, промолчал, а дурак Томашевич не преминул ляпнуть, что он, мол, “догадывался изначально”.

Шеф метнул на него не слишком приязненный взгляд, но тоже промолчал. Только Панченко вякнула:

–О чем это вы, Юрий Семенович, догадывались?

–О том самом, – буркнул Томашевич, багровея, – Умному, Юленька, достаточно.

Никто, разумеется, не захотел выставлять себя дураком (или дурочкой), посему в кабинете повисло молчание секунд на пять… пока шеф не сменил тему.

А сейчас? Сообщит Ирина ему о своем предстоящем замужестве, шеф ее тепло поздравит, хотя взгляд его определенно похолодеет. Ведь что будет означать это известие? В лучшем случае через полгода Ирина возьмет декретный отпуск (Александр ей неоднократно говорил о том, что основной причиной его развода с Ларисой является ее бесплодие. Следовательно, он захочет, чтобы Ирина как можно скорее родила ему наследника (против чего Ирочка, конечно, вовсе не возражала).

Ну, а в худшем случае? В худшем случае она сразу же уволится из фирмы – Александр способен содержать и куда большую семью, нежели семья из трех человек (включая Ирину дочь Светланку).

…Так что одно остается – поделиться счастливой новостью с Олюшкой Витальевной несмотря на то, что та в последнее время явно находится не в духе… И все-таки Ира сомневалась, что услышит от подруги какие-то злые, язвительные или завистливые слова – не тот человек Олюшка. Нет, совсем не тот, чтобы завидовать чужому счастью.

* * *

Ольга, открывшая Ире дверь, выглядела, как обычно в последнее время, немного усталой и осунувшейся… и все равно у Ирины слегка кольнуло в груди – даже такая, явно чем-то расстроенная, в платье едва ли не монашеском (с неглубоким вырезом, длинном, до середины икр), с небрежно скрепленными на затылке скромной заколкой волосами и почти без косметики (во всяком случае, если и был на ее лице макияж, он совершенно не бросался в глаза), Олюшка была необыкновенно хороша.

Приподнятое настроение Иры слегка испортилось – похоже, Ольга сейчас меньше, чем когда-либо, была расположена выслушивать рассказы о чужих успехах или удаче.

–Слушай, если ты сейчас занята, я лучше пойду, – начала Ирина, однако, Олюшка ее перебила.

–Глупостей не говори, – и посторонилась, – Проходи. Лучше на кухню – я только уложила Дениса.

–А Сергей где? – неосторожно поинтересовалась Ирина, снимая туфли и проходя на просторную кухню.

Ольга бросила на нее такой горькой (именно горький) взгляд, что Ира моментально пожалела о своем вопросе (хотя почему? Вполне невинный вопрос…)

–Он в отъезде, – тускло ответила Ольга. Тускло и сухо, – На стажировке.

–Стажировке? – глупо переспросила Ира.

Олюшка усмехнулась. Странно усмехнулась. Как-то… холодно.

–Повышает квалификацию. Надо идти в ногу со временем, знаешь ли… – отвернувшись, поставила на плиту чайник, – Да ладно, что мы все обо мне, да обо мне.. У тебя, похоже, новости получше?

Когда Ольга снова повернулась к подруге, на ее лице была обычная – ясная и безмятежная, – улыбка.

–Ну… – Ира ощутила, что ее щеки начинают пылать, как у шестнадцатилетней девчонки. – Новости кое-какие имеются… – и продемонстрировала подруге подаренный Александром не далее как вчера перстень (предварительно стянув его с пальца).

Ольга, чуть сощурившись, посмотрела на кольцо, поднеся его к свету электрической лампы.

–Изумруд. И золото высокой пробы, – уверенно (и, что слегка уязвило Иру, абсолютно спокойно, без тени зависти) изрекла Олюшка, отдавая перстень Ирине, – Поздравляю. Подобные подарки делают мужчины, как правило, с серьезными намерениями.

–Да уж, – пробормотала Ирочка, садясь на кухонный диванчик, – Вообще-то, мне сделали предложение. Вчера.

Ольга вскинула брови.

–Серьезно или… так? Впрочем, о чем это я… – удалившись в гостиную, она вернулась, держа в руках бутылку “шабли”.

–Такое событие отметить просто необходимо…

Стол был сервирован быстро, что называется “на скорую руку”. После первого бокала (“За удачу”, – сказала Ольга, не уточнив, правда, чью. Но Ирина посчитала – конечно, ее, Ирочки, удачу), безусловно, последовал рассказ о женихе, о том, кто он, как они с Ириной познакомились, как долго встречаются… и даже о том, что Селиверстов успел очаровать четырехлетнюю Светку – не хуже Ручьёва.

– Не нужно о Ручьёве, – неожиданно резко сказала Олюшке, – Вообще…не нужно.

Ирина обомлела. Конечно, отъезд мужа (даже – любимого мужа) на какую-то смутную “стажировку” – вещь досадная, но не настолько, чтобы так переживать… или так злиться.

–Слушай, вы поругались, что ли? -Ира понизила голос, – В самом деле, Оль, так себя ведут…

–Жены, которых бросают? – Ольга с горечью улыбнулась, – Да, бросают… ради своей чертовой, ради проклятой, ради этой дьявольской, грязной… – она рывком встала из-за стола и со словами “Извини”, спешно удалилась в ванную.

Ира, подавив тяжелый вздох, снова разлила вино по бокалам. Конечно, Ольга – человек своеобразный, но так себя вести… Ясно уже, что более дикого предположения придумать невозможно – что Сергей мог ее бросить ради другой женщины. Ее, да вдобавок обожаемого четырехлетнего сынишку. В чем же тогда причина?

–Прости, – снова извинилась Ольга, возвратившись на кухню. И, взяв в руку свой бокал с вином, выпила его залпом.

–В последнее время нервы совсем ни к черту. У Ручьёва, конечно, много достоинств… – по ее лицу опять скользнула странная, кривоватая улыбка, – Множество… и всего один крупный недостаток – больше, чем всему остальному, он предан своей… профессии. Понимаешь? – вскинула на Ирину свои огромные темно-синие глаза, сейчас более обычного блестящие, – Замечательно, когда мужчина так предан работе, но зачем тогда… зачем вынуждать женщину, которую, якобы, любишь, уехать с тобой? -Ольга встряхнула головой, поморщилась. – Конечно, я дура, я эгоистка, законченная эгоистка… но знаешь, – ее голос зазвучал так устало, так печально, что у Ирины сжалось сердце, – Я чувствую себя такой беспомощной, отвратительно, невероятно беспомощной… да тут еще Денис каждое утро начинает с вопроса: когда приедет папа?

–Оль, – осторожно начала Ирина, желая утешить излишне, как оказалось, впечатлительную подругу, – Может, все не настолько ужасно? Ведь если дело всего лишь в работе…