Читать книгу: «Исповедь девственницы», страница 2

– Хочешь, я сниму трусы?

– Да… – выдохнул Федя и перевел ошалевший взгляд мне на юбку. Я чувствовала, как дрожит от возбуждения всё его тело. Но я была возбуждена не меньше. Сердце долбило, как отбойный молоток. Я текла так, что трусы были мокрые насквозь, и влага ощущалась на бёдрах.

Я задрала юбку.

– Смотри…

Взгляд Феди замер. Он увидел то запретное, что всегда скрывается женщинами.

Но мне этого было мало. Я безумно захотела шокировать этого обалдевшего мальчика своей голой промежностью. Мне вдруг так захотелось ее хоть кому-нибудь показать. Показать то, что показывать еще с детства считалось величайшим позором. А тут такая возможность сделать это безо всяких последствий. Не это ли меня сейчас дико возбуждает? Возможность безнаказанно продемонстрировать свои позорные "прелести".

– Хочешь посмотреть на мою пизду? – сказала я, теряя голову.

– Да, очень… – с придыханием произнес возбуждённый подросток.

– Уверен?..

– Да!..

Я стянула мокрые трусы. Федя уставился на мои чёрные кудри, а я – на его «ракету», взметнувшуюся между ног. Интересно, какая она…

В ту же секунду за дверью послышались шаги и голос Инги Львовны

– Федя, ты где?

Ужас отразился в глазах Феди и, скорее всего, в моих. Я кое как натянула трусы, метнулась к письменному столу и схватила первую попавшуюся книгу.

Открылась дверь и в ней показалось лицо Инги Львовны.

– Ой, а что вы здесь делаете?

– Геометрию объясняю, – полепетала я, кивая на учебник геометрии в моих руках и на Федю.

Мощная эрекция Феди никак не вязалась с учебником геометрии за 11 класс. Инга Львовна это поняла и нахмурилась.

– А ну пойдем, – строго сказала она и вывела растерянного подростка из комнаты. Я решила их не провожать.

Гости разошлись. Я пошла на кухню помогать матери мыть посуду. Подвыпившая мать постоянно отвлекалась на ласки подвыпившего отчима, мишенью которого были преимущественно ее огромные сиськи. Он, не стесняясь меня, беззастенчиво мял их в своих руках, они с матерью сосались, чавкая и переплетаясь языками.

Мне, наверное, было неприятно на это смотреть. Но когда я на секунду представила себя на месте матери, меня это возбудило. В моей пьяной голове даже мелькнула мысль: а не залезть ли ночью к отчиму в постель. Но я вспомнила, что он спит с матерью, и эта идея так и осталась в моём разгулявшемся воображении.

Уборка квартиры кончилась к 12 ночи. Мать с отчимом уже уединились, из их комнаты слышались глуповатое хихиканье и густой неразборчивый бас, которые вскоре переросли в монотонный скрип кровати.

Меня это удивило. Неужели от алкоголя у импотента может встать? А что если отчим не импотент? Да нет, в сорок два-то года… Не может быть, чтобы не импотент. Просто этот скрип я не слышала уже много лет…

Полусонная я легла в постель. Завтра трудный и важный день – контрольная по математике и зачет по физре в бассейне. Трудный из-за математики и важный из-за бассейна. Завтра я увижу Макса почти голым. Не об этом ли я мечтала весь учебный год? Я увижу его, а он к моему ужасу увидит меня. Увидит вместе с моей большой жопой и полным отсутствием титек. Как он отреагирует? Это будет совсем конец или почти конец? Останется ли у меня после этого хоть какой-то шанс на его благосклонность?

С этими тревожными мыслями я уснула.

Глава 2. Первый раз

Утро встретило меня сушняком и больной головой. И то, и другое прошло к первому уроку, хотя я надеялась, что в школе от меня будет разить перегаром и все решат, что я очень крутая. Но омлет на завтрак убил остатки вчерашнего угара, и в класс я вошла, как обыкновенная серая мышка. Контрольную по математике я завалила, но не это волновало меня сейчас больше всего. Я ждала последний урок – физру. Мне впервые предстояло явиться перед своими одноклассниками в купальнике. В бассейн наш класс ходил уже полгода, но я была освобождена от его посещения. До двенадцати лет я занималась плаванием, у меня был третий взрослый разряд, и наш физрук Эдуардыч освободил меня от бассейна в знак уважения к моим спортивным заслугам. Но на зачёт придти надо было обязательно.

Специально для этого события я купила новый купальник. Старый был мне немного мал и весь выцвел.

Физкультура у нашего класса проводилась в бассейне недалеко от школы. Именно в этом бассейне я и тренировалась в детстве. Пока мои одноклассники переодевались, я прошлась по знакомым коридорам, вспомнила былые времена и погрустила.

В раздевалке я с большим трудом и надеждой натянула на булки новый купальник, повертелась перед зеркалом, оценивая масштаб бедствия, и вышла на бортик, на котором уже собрался весь наш 11 "В", исключая Макса и некоторых ребят.

– О, Митрофаниха нарисовалась, – громко сказала Орловская, смерив меня оценивающим взглядом.

Весь класс посмотрел на меня и тоже смерил взглядом.

– Фу, волосатая какая, – глядя на мою промежность, поморщилась Агапова, верная собака Орловской.

Весь класс вслед за Агаповой тоже уставился на мою промежность.

Ну да, какая есть. Куда же мне их девать. Я как-то воспользовалась бритвой отчима и сбрила волосы в подмышках, но Ирка Степанова мне потом сказала, что они от этого будут гуще расти, и я больше не экспериментировала со своей растительностью.

– Митрофанова сиськи в раздевалке забыла, – сообщила Орловская толпе, окружающей её, и толпа захихикала, посмотрев туда, где у меня должны были находиться сиськи .

– Зато ты у коровы одолжила, – огрызнулась я.

– Завидуешь? Завидуй молча, – в свою очередь отреагировала Орловская и демонстративно засмеялась.

Во дура, – подумала я, – вышла на зачёт в раздельном купальнике. Он же слетит с твоих буферов, как только ты сиганешь с тумбочки в воду. Или расчёт именно на это?

Наконец на бортик вышел Макс в компании нескольких ребят. Как же хорошо, что он не присутствовал при этой перебранке, которая кончилась явно не в мою пользу.

Макс выглядел шикарно. Широкие мощные плечи, длинные руки с развитыми бицепсами, пресс с кубиками и огромный выпирающий бугор в чёрных плавках.

К нему тут же подскочила Орловская, выпятив сиськи. Макс краем глаза посмотрел на неё и прошёл, не задерживаясь, к группе одноклассников, стоящих в сторонке. На меня он, к моему огорчению, даже не взглянул. Ну ничего… Вот поплыву, как богиня, как торпеда, сразу все обратят внимание.

На бортик вышел Эдуардыч с журналом в руке и модным электронным секундомером на шее. В свои сорок с небольшим он имел довольно подтянутую фигуру и весьма потрёпанное алкоголем лицо.

– Та-ак, чемпионы, готовы к страшным подвигам? – бодро проговорил он.

– Константин Эдуардович, а на тройку за какое время надо проплыть? – ангельским голоском прочирикала подскочившая к физруку Орловская, выставив вперёд свое вымя.

– На тройку… – задумчиво ответил Эдуардыч, просмотрев на Орловский бюст, – проплывут не все. Особенно в раздельном купальнике.

– У меня другого нет! – фальшиво расстроилась Орловская.

– Так, первыми плывут женщины. По три штуки, – перешёл к делу физрук. – О, Лера, ты здесь! Хорошо…

Эдуардыч, заметив меня, потеплел. Я была единственная, кого он считал человеком. Видимо, за мою профессиональную, хотя и оборвавшуюся слишком быстро, спортивную карьеру.

– Плыви в первом заплыве и можешь быть свободной.

Я покорно кивнула.

– Первый заплыв!.. – прокричал на весь бассейн физрук, – Степанова, Митрофанова, Губерман.

Ирка Степанова была моей подругой, одной из немногих. Хотя, как подругой… Скорее, приятельницей. Она была абсолютно беззлобной и занималась в музыкальной школе. Она нравилась мне за детскую непосредственность во всех вопросах и спокойное, даже буддистское, отношение к жизни. Одним словом, ей было на всё насрать.

Мила Губерман была тощей глистой с выпирающими коленками, нервозной, плаксивой и тихой. Но даже у неё, чёрт побери, были сиськи!

Я медленно и профессионально протёрла языком стекла плавательных очков изнутри и встала на среднюю дорожку. Краем глаза я увидела, что далеко не все обратили внимание на наш выход. Кучка ребят, стоявших поодаль, говорила о чем-то своём. Среди них был и Макс. Но как же мне было нужно, чтобы он сейчас смотрел на меня!

Я, чтобы привлечь его внимание, стала, разминаясь, вращать руками.

– О, Митрофанова сейчас рекорд поставит! – крикнула Орловская и заржала, как лошадь.

– Внимание! – пробасил физрук, – все подошли сюда, два раза повторять не буду.

С этими словами все, в том числе и Макс, подошли ближе.

– По первому свистку залезаем на тумбочку, – начал объяснять Эдуардыч, – Лера, показывай.

Я была на седьмом небе от счастья. Теперь все смотрели на меня! Когда физрук свистнул, я вальяжно, как настоящий мастер спорта, встала на тумбочку.

– По команде "На старт!" принимаем стартовое положение, – сообщил Эдуардыч.

Я грациозно встала раком. Именно эта поза и являлась тем самым стартовым положением.

– О, боже мой! – послышался сзади возглас Орловской.

– Мать моя женщина! – простонала Агапова.

Мальчики же издали только тихое "О-о-о", увидев мою большую жопу во всей её красе…

– Так, Орловская, – призвал к порядку Эдуардыч, – что за реакция? Ты тоже будешь так стоять. Стартовый прыжок мы отрабатывали на уроке. Он входит в оценку.

– Нет, так шикарно я никогда не раскорячусь, – покачала башкой Орловская.

– Итак, – продолжил физрук, – по команде "На старт" принимаем стартовое положение и по свистку прыгаем в воду. Всем ясно? Плывем два бассейна любым стилем, как умеем. Но лучше кролем.

– А на пятёрку за сколько надо проплыть? – спросил Влад Лисовец, мой бывший парень, правда, не знавший об этом, как я уже говорила.

– Юноши на пятёрку 45 секунд, – сообщил физрук, – девушки 55.

– Ого! – по рядам моих одноклассников пронёсся испуганный ропот.

– Первый заплыв! – скомандовал физрук, довольный произведённым эффектом.

Я, Степанова и Губерман вскарабкались на тумбочки.

– На ста-арт! – торжественно протянул физрук.

Мы дружно нагнулись. Раздался громкий свисток.

Я, вытянувшись в струнку, прыгнула в ледяную воду. Я старалась плыть не столько быстро, сколько красиво, чтобы произвести максимально шокирующее впечатление. На повороте я даже сделала "сальто", чем вызвала вспышку эротического безумия у всех мальчиков класса. Во всяком случае, мне так хотелось.

Когда я финишировала, то увидела, что весь класс столпился у моей дорожки. Некоторые в восхищении аплодировали, остальные с удивлением смотрели на меня.

– Тридцать восемь и семьдесят три сотых секунды, – гордо произнёс Эдуардыч.

Класс присвистнул.

– Рыба! – восхитился придурок Самохин.

– Она чё, занималась! – сделал вывод Евтушенко – двоечник, курильщик и мотоциклист.

– Занималась. В отличие от вас, – ещё с большей гордостью ответил Эдуардыч, как будто сам меня тренировал.

– Да где уж нам, – брызнула ядом Орловская.

В это время финишировали мои соперницы. А я смотрела на Макса. Он впервые реагировал на меня не как на пустое место. Может именно сейчас он и узнал о моем существовании.

Да, сегодня был определенно счастливый день.

Я вылезла из воды. Девочки с восторгом и удивлением смотрели меня, мальчики дружно пялились на мою промежность. С одной стороны, мне было некомфортно ощущать на себе сразу столько внимания, а с другой – возникло незнакомое раньше чувство, что я – центр всеобщего интереса и интерес этот ко мне не только как к уникальному человеку, но и как к женщине.

– Орловская, Агапова, Мухамедьярова, – разнесся эхом по бассейну пропитый баритон физрука.

При слове «Орловская» все, особенно мальчики, столпились у края бортика. Однако самые умные встали за тумбочками, чтобы просмаковать стартовое положение «раком» в исполнении Орловской, Агаповой и особенно Мухамедьяровой, чьи ноги были более волосатые, чем у любого из наших парней, а из под купальника спереди торчал такой куст, по сравнению с которым моя растительность была скромной, как у пятиклассницы.

Те же, кто встал сбоку, включая старика Эдуардыча, ждали только одного: когда с гигантских сисек Орловской слетит, сорванный потоком воды, её раздельный купальник.

И вот прозвучала заветная команда "На старт". Стоявшие сзади тумбочек мальчики вперили взор в ягодицы нагнувшихся одноклассниц.

Раздался свисток. Три молодых полуголых туловища животами плюхнулись в воду. Орловская мгновенно вынырнула. С неё слетели очки, но это полбеды. Одной рукой она пыталась нацепить их обратно, ибо они больно впились в лицо, а другой под всеобщее улюлюканье ловила сползший лифчик. В один момент из воды на секунду показалась её огромная сиська с большим розовым соском. Сиська болталась и плавала, как буек. Парни были на вершине блаженства. Орловская тоже.

Наконец она кое-как поправила очки, натянула лифчик и коряво поплыла, как старый тяжёлый говновоз.

Она приплыла последней. Её время было даже не на единицу.

– Константин Эдуардович, можно мне переплыть, – не переставая кокетничать и светиться от счастья, стала канючить Орловская.

– Ну рискни, – ответил физрук, – думаешь, что-то поменяется?

– А можно я из воды поплыву, а не с тумбочки?

– Можно, но минус балл.

– Хорошо, – ответила Орловская и вылезла из воды. К восторгу мальчиков её белый купальник, намокнув, оказался полупрозрачным. Розовые соски и чёрный треугольник лобковых волос оказались на всеобщем обозрении.

Эдуардыч, привыкший за десятилетия работы в школе к эротическим выходкам озабоченных подростков, только покачал головой и улыбнулся улыбкой Джаконды. Парни же не сводили с прелестей Орловской глаз. Из-за этой сучки я опять осталась за бортом сексуального внимания.

Мне оставалось только посмотреть на заплыв Макса, чтобы потешить своё либидо. Для этого надо было дождаться, когда проплывут все девочки и начнутся мужские заплывы.

Плавание как вид спорта имеет одну неприятную особенность: если стоишь на бортике мокрой, то мгновенно мёрзнешь. А если мёрзнешь, то сразу хочется в туалет. А если в туалет хочется мне, то времени остаётся совсем немного…

После третьего заплыва я замёрзла.

– Константин Эдуардович, можно мне пойти в душ погреться, – стуча зубами, попросила я.

– Конечно, Лера, я же сказал, ты можешь уже совсем идти.

Я кивнула и быстрым шагом, сжимая из последних сил мышцы промежности, засеменила в душ. На подходе к душевой по моим бёдрам потекло. Но это было уже неважно, потому что рядом никого не было.

Я вошла в душевую и включила горячую воду. Стоя под согревающим потоком, я доделала свои дела в дырочку для слива воды.

Вдруг где-то вдалеке раздался конский топот, и в душевую вбежала Степанова.

– Меня сейчас разорвёт! – прокричала она и, пританцовывая, стала пытаться включить душ напротив моего. Она ещё не знала, что в советской душевой работают далеко не все краны.

– Что за дерьмо! – ругалась Степанова, сжимая ляжки, – где вода?!

– Иди в мой, я уже всё.

Степанова на полусогнутых влетела и мою кабину и сдвинула купальник в сторону. Тугая широкая струя с шипением хлынула на пол

– О-о-о, – застонала Степанова, – кааайф!..

К Ирке у меня были странные чувства. Мне было приятно, когда она стоит очень близко, совсем рядом. От неё приятно пахло, и человеком она была хорошим. Вот и сейчас я с интересом посмотрела на её свисающие темно-красные лепестки малых половых губ.

– У тебя такие длинные губы…

– А у тебя не так? – не отвлекаясь от процесса, спросила Степанова и вопросительно посмотрела мне на низ купальника. Я сдвинула его в сторону.

– О, какие джунгли! – с равнодушной иронией произнесла она.

Несколько секунд мы, как две дуры стояли и смотрели друг другу на письки.

Когда Степанова закончила ссать, мы поправили купальники и вышли на бортик.

– Лисовец, Самохин, Городецкий, – раздался мощный баритон физрука.

Так Макс проплыл или нет? Или я все проссала на пару со Степановой. Я подошла поближе. Макс был мокрый и тяжело дышал. Во я овца тупая! Всё пропустила!

Эти слова я, наверное, произнесла вслух, потому что Степанова сразу среагировала:

– Чего ругаешься?

– Заплыв Макса пропустила.

–А-а, – хитро прищурилась Степанова, – запала?

– А ты не запала? – огрызнулась я и засмущалась оттого, что выдала подруге свои чувства.

– Да ну, индюк. Сам в себя влюблённый. Ну ты не переживай, сейчас узнаем, как он проплыл.

Мы подошли к одиноко стоящей у стены Мухамедьяровой.

– Муха, как Евстафьев проплыл? – спросила у неё Степанова.

– Не знаю… – ответила Муха.

– Но ты же стоишь здесь! – возмутилась Степанова.

– Я не смотрела, как он плыл, – немного виновато сказала Муха.

– А куда ты смотрела? – уже с подколом спросила Степанова.

– На Константина Эдуардовича, – совсем растерялась безобидная Муха.

– Зачем? – тут уже интересно стало мне.

– Он тренер… – с уважением ответила Мухомедьярова.

– Нам их не понять, – махнула рукой Степанова, – пойдём у Губерманки спросим.

Губерман стояла в группе девушек, среди которых была и Орловская.

– Не надо, – испугалась я и кивнула на Орловскую, – там эта сучка.

– Корова бешеная, – согласилась Степанова, – надо же такой купальник напялить. Шалава. Голой бы вышла, все равно никакой разницы.

– Так, все поплыли? – громко спросил физрук, когда последняя тройка участников, пыхтя и фыркая, вылезла из воды.

– А можно мне переплыть? – подбежала к нему, потрясая сисьмой, Орловская.

– Валяй, – ответил Эдуардыч, изо всех сил стараясь не смотреть на ее розовые соски, чтобы не поколебать свои педагогические принципы.

Орловская, отклячив жопу, по лесенке спустилась в воду. Всё подошли поближе. Раздался свисток. Орловская тяжело оттолкнулась от бортика и уродливо погребла навстречу тройке. Доплывала она совсем убого.

– Ладно, трояк. За упорство, – произнёс Эдуардыч, презрительно глядя на секундомер.

Орловская грациозно вылезла из воды и гордо зашагала по бортику, сверкая половыми органами.

– Всё, поздравляю, – громко проговорил Эдуардыч, – сдали все. На этом ваши взаимоотношения с физкультурой окончены!

– В институте ещё будет, – выкрикнул Лисовец.

– А вот это меня уже, слава богу, не касается. Это пусть у институтских преподов голова болит, – радостно ответил Эдуардыч, отсалютовал и покинул бортик.

После бассейна ядро нашего класса – курильщики, двоешники и алкоголики – пошли отмечать сдачу зачёта по физре на детскую площадку недалеко от школы. Рядом, в магазине "Минеральные Воды", можно было купить водку и пиво. К сожалению, Макс был в этой компании. Я, как ни хотела пойти с Максом, совершенно не вписывались в ряды маргиналов, тем более, что после уроков у меня было занятие по химии. Наш химик, Сергей Анатольевич, готовил меня к выпускному экзамену.

Не знаю, что заставило меня полюбить этот необычный предмет: внешность химика, его тёплое отношение ко мне или красота химических формул. Но с химией я решила связать свою жизнь и нацелилась подавать документы в Менделеевский институт.

К 11 классу я так поднаторела в этой науке, что Сергей Анатольевич доверил мне лаборантскую, из которой я в последствии почти не вылезала. Я уже молчу о том, что половину всех пробирок и препаратов я перетащила к себе домой в мою личную химическую коллекцию, центром которой был бессмертный набор "Юный химик". Но Сергей Анатольевич этого даже не заметил. В лаборантской до моего прихода был жуткий бардак. Когда же там стало чисто и пусто, Сергей Анатольевич поразился, как можно так здорово прибраться.

– Вот что значит женские руки, – многозначительно сказал он и ласково погладил меня по спине.

В этот же день он предложил подготовить меня к экзамену по химии.

Наши занятия проходили в лаборантской. Мы сидели рядом, за одним столом, в пустой школе. Зимой рано темнело, и в окно романтично заглядывали фонари. Мне было необыкновенно уютно, и Сергей Анатольевич казался мне добрым волшебником из детской книжки. Весной всё было гораздо хуже. Весеннее солнце будоражило мои гормоны, и Сергей Анатольевич уже не казался мне волшебником. Я смотрела на его большие руки, выводящие химические формулы в клеточках тетради и, втягивая запах табака от его свитера, как бы случайно прижималась к нему.

Я прекрасно знала всё то, что он мне рассказывает, и даже больше, но делала вид, что впервые слышу о методе полуреакций и не совсем понимаю, что значит диполь-дипольное взаимодействие. Сергей Анатольевич тогда нежно клал мне руку на плечо или на спину и ласково произносил:

– Ну это же так просто…

И я снова смотрела на его большую руку, которой он водил передо мной, рисуя в тетради кристаллические решётки.

Сегодня был прекрасный весенний день. На мне была моя вчерашняя салатовая юбочка и розовая футболка, под которой ничего не было. В таком виде я и отправилась на дополнительные занятия к тридцатипятилетнему мужчине.

Дорога от бассейна до школы занимала полчаса, как, собственно, и дорога от моего дома до школы. И в том, и в другом случае путь проходил мимо стройки. А точнее, "вечной стройки" – многолетнего склада строительных плит. Это было излюбленное место для неформального общения школьников среднего и старшего возраста. И мой туалет. Когда утреннее кофе, выпитое за десять минут перед выходом, доходило мне до мочевого пузыря, я успевала пройти ровно половину пути до школы. Чтобы не рисковать и не мучиться от настойчивых позывов, я нет-нет да и заворачивала на стройку. Конечно, не я одна использовала межплиточное пространство в качестве туалета, это делала почти вся школа (именно поэтому средние и старшие школьники перенесли свои пьяные посиделки на детскую площадку близь "Минеральных вод"). Но я посещала это заветное место чаще других, и у меня там был свой фирменный закуток, где меня никто не мог внезапно оторвать от процесса.

Сегодняшний бассейн разбередил мой мочевой пузырь, и я поняла, что до школы мне спокойно не дойти, потому решила свернуть на стройку.

Осторожно пробравшись сквозь экскременты одноклассников, я сняла трусики и присела, закрытая с четырёх сторон от посторонних глаз.

Вдруг я услышала голоса. Совсем рядом. Голоса и стук камней под ногами. Кто-то явно шёл в моем направлении.

Прервать процесс мочеиспускания я не могла, не в моих это правилах и возможностях, потому я поднатужилась, чтобы максимально ускориться.

Шаги раздались прямо за поворотом в моё убежище. Не успев докончить дело, я натянула трусы и встала. Из-за плиты вышли два существа, страшнее которых я ещё не видела в своей жизни.

Один из парней был лысый, маленького роста с дебильным лицом, точнее, рожей, с расплющенным носом, а верхнюю губу его перерезал глубокий шрам.

Второй был высокий, коротко стриженный, здоровый, как Шварценеггер, и с глубоко посаженными мёртвыми глазами.

– Ты что тут делаешь? – мерзким голосом, глухим и высоким, спросил лысый.

– Писаю… – умирая от ужаса, ответила я.

Лысый выпучил бешеные глаза, сунул руку в карман и вытащил нож. И тут я поняла, что "Писаю" – это уже не актуально, ибо сейчас я буду какать.

Я увидела, что на пальцах, в которых лысый держал нож, были татуировки.

"Всё, – подумала я, – мне хана". От страха сердце застучало в горле, мгновенно пересохло во рту, тело покрылось липким потом и жутко скрутило живот. Я скрестила ноги и изо всех сил сжала булки, потому что почувствовала, что могу не удержать возникший позыв.

– Ну не пугай девочку, – вдруг сказал второй и вышел вперёд.

Лысый поиграл ножом и спрятал его в карман.

– Ты из этой школы? – спросил второй.

Я, как могла, кивнула.

– Макса Евстафьева знаешь? – опять своим неприятным голосом произнёс лысый.

Я опять кивнула. Лысый и его друг переглянулись.

"Вроде не будут убивать", – подумала я и мне немного полегчало.

– Привет ему передавай, – сказал Лысый.

Он снова вытащил нож и стал проигрывать им в руке. Гормоны страха новой волной брызнули мне в кровь и кишечник, и я ещё сильнее сжала ноги. Я держалась из последних сил.

– От лучших друзей, – уточнил высокий.

– А то завтра друзья его найдут и сами передадут, – нетерпеливо влез лысый.

– Да. Пусть отдаст то, что должен. Передашь?

Я кивнула.

– Иди, – сказал высокий.

Я, не отрывая испуганного взгляда от ножа, прошла мимо моих новых знакомых, спотыкаясь о камни. Лысый не сводил с меня липких глаз и мерзко улыбался. Думаю, если бы не его дружок, он бы меня изнасиловал и разрезал на кусочки. А может и наоборот, сначала разрезал на кусочки, а потом каждый кусочек изнасиловал.

Выбравшись из лабиринта плит, я быстрым шагом, почти бегом, засеменила к школе. Я спешила изо всех сил. Во-первых, чтобы как можно быстрее покинуть это страшное место, но была и другая причина – я дико хотела в туалет. Мой организм всегда так реагировал на испуг или волнение. Перед экзаменами или перед соревнованиями туалет всегда становился моим родным домом. Хотя, судя по очереди к его дверям из дрожащих девчонок, такая проблема была не только у меня одной.

Сейчас, подбегая к шоссе, отделяющему стройку от школы, я понимала, что если на переходе будет красный светофор, то до школьного туалета я не дотерплю…

Но горел зелёный. Я перемахнула через дорогу и через минуту влетела в раздевалку. Взбегая по лестнице на второй этаж, я сдерживала, как мне казалось, последний позыв. Женский туалет был в самом конце длинного коридора. Я понимала, что не добегу до него. С выпученными глазами я, красная от стыда, открыла дверь в мужской туалет, который находился прямо у лестницы. В этот самый момент из меня полезло. Я еле успела снять трусы и присела на пол среди раковин, не добежав до унитазов.

Из меня вышла половина всей меня…

И вдруг из той части туалета, где были кабинки, я услышала мужские голоса.

– Кто там? Лёха? – спросил один у другого.

– Лёх! – позвал другой.

Даже если бы я была Лёхой, я бы не хотела, чтобы меня увидели срущей на пол в школьном туалете. В данном же случае, учитывая моё незавидное положение в классе в качестве объекта для постоянных и унизительных шуточек, это был бы конец и моей учёбе, и моей краткой автобиографии.

Я кое как натянула трусы и на цыпочках вылетела в коридор. Я представляла в этот момент, как кто-то из тех двоих выглянул в поисках Лёхи и узрел на полу огромную кучу говна. Желая узнать, кто её хозяин, он с лицом, перекошенным от любопытства, уже выглядывает в дверь.

С этой мыслью я увеличила скорость, бросилась по пустой лестнице вверх, перемахнула через два этажа и оказалась на четвертом, последнем. Погони не было. Я немного успокоилась и уже направилась было в свой, женский туалет, чтобы вытереть зад, как навстречу мне из кабинета химии вышел Сергей Анатольевич.

– Лерочка, опаздываешь! – ласково сказал он и протянул ко мне руки, – пойдём, у нас не так много времени.

Я не решилась сказать учителю "подождите, я только схожу подотру жопу", хотя отпроситься в туалет было абсолютно нормальной практикой. Отпроситься у учителя, но не у любимого учителя…

Я в страшном смущении проследовала с Серёжей в лаборантскую, по дороге с ужасом втягивая свой собственный запах. От меня, как мне казалось, сильно пахло потом. Запаха говна, вроде, не было.

– Садись, – сказал Серёжа и указал мне на стул рядом с собой, – на чём мы в прошлый раз остановились.

Я села на стул, понимая, что через несколько минут на моей зелёной юбке сзади появится коричневое пятно, которое мне трудно будет объяснить Сергею Анатольевичу, матери, отчиму и тысячам случайных прохожих, что обязательно встретятся мне по пути к дому.

Ситуация была непростая…

– На тройных связях, – напомнила я тему предыдущего занятия.

Я раскрыла сумку и начала рыться в ней в поисках тетрадки. Серёжа увидел пакет с мокрым купальником.

– Ты в бассейне была? – с интересом спросил он.

– Да… Был зачёт по физре.

– И как, успешно?

– Да… – скромно ответила я, хотя меня распирало от желания рассказать, какая я крутая и как я сегодня поразила всех своих одноклассников.

– Я вот тоже в молодости в бассейн ходил, занимался. Даже разряд был. Не помню сейчас, какой.

"Если не помнишь, значит, не было" – мысленно заметила я, но вслух решилась произнести:

– И у меня. Первый взрослый.

– О, да ты серьёзная спортсменка!

Я вдруг покраснела от такой пустяковой похвалы. Наверное, из-за того, что набавила себе пару разрядов сверху.

– Ты ещё тренируешься? – продолжал интересоваться химик.

– Нет…

– Давно бросила?

– В шестом классе.

– Почему?! Были же такие успехи.

Я пожала своими хрупкими плечиками:

– Мама сказала, что фигуру испорчу…

Это был дежурный ответ. Истинную причину – застуженный мочевой пузырь – я не сообщала никому.

Химик вдруг придвинулся ко мне близко-близко.

– У тебя замечательная фигура, – сказал он, положив руку мне на спину, – спасибо маме. А рекорды это в жизни не главное. Главное семья, институт закончить ну и… мужа хорошего найти. А с такой фигурой ты его быстро найдёшь.

Я покраснела ещё больше.

– В классе, наверное, у тебя есть поклонники? – неожиданно задал химик совершенно не имеющий отношения к химии вопрос.

Я растерялась и снова пожала плечами.

– Есть, есть, – улыбнулся химик. – Самохин с тебя глаз не сводит. Нравится тебе?

Я отчаянно замотала головой.

– А кто тебе нравится?

Голос химика вдруг стал серьёзным и каким то… не учительским. Таким голосом пьяный друг отчима расспрашивал меня о моих парнях.

Я опять пожала плечами. Мне было неудобно при любимом учителе называть имя другого мужчины – Макса Евстафьева.

– Или тебе не нравятся одногодки? Девушкам часто нравятся мужчины старше…

"Это намёк или мне кажется…" – пронеслось у меня в голове.

– Может, тебе нравится кто-то из учителей? – весело спросил химик и придвинулся ещё ближе. Но мне показалось, что он изобразил, что спросил это в шутку, уж очень фальшиво это прозвучало, уж очень много напряжения было в его голосе.

Интерес учителя ко мне как к девушке был для меня полной неожиданностью. Но за окном была такая весна, что я была готова поверить в любовь даже со стороны нашего шестидесятипятилетнего географа.

Вдруг химик обнял меня. Но обнял больше по-отечески, чем как-то иначе. Может от этого я тоже, подчиняясь инстинкту дочери, прижалась к нему.

– От тебя сумасшедший запах, – произнёс он и поцеловал меня в голову.

Но это был уже не отеческий поцелуй.

Я поняла, что оказалась во власти большого и взрослого мужика. Меня удивило, что я не испытала ни испуга, ни желания сопротивляться. Я хотела только… продолжения.

Если бы он сейчас остановился и как ни в чем не бывало продолжил заниматься химией, списав этот порыв на обычный комплемент, сделанный без задней мысли, я бы тотчас ушла, навсегда разочаровавшись в мужчинах. Но он не остановился…

Он запустил свою огромную ладонь мне под волосы и сжал их на затылке так, что моя голова запрокинулась. Я прикрыла глаза в полном безволии. Химик наклонился и остановил губы около моего приоткрытого рта. И вдруг его вторая рука легла мне на грудь.

И я отчётливо поняла: сейчас меня буду трахать.