Азиатская европеизация. История Российского Государства. Царь Петр Алексеевич

Нельзя без удовольствия читать и петровский «Закон о дураках и дурах» (1722). Царь обеспокоился, что дворяне завещают свое имущество необразованным детям, то есть «дуракам» и «дурам», а те, если состоятельны, потом без труда находят себе пару, «несмотря на их дурачество, но для богатства», отчего плодятся новые дураки. Посему Сенату предписывалось вести учет «дуракам», и буде те окажутся вовсе не способны к обучению, наследства им не давать и брака не позволять. Более действенного стимула для образования дворянства придумать было трудно.

Петр Полетика: «В России от дурных мер, принимаемых правительством, есть спасение – дурное их исполнение».

Если русская литература вся «вышла из гоголевской шинели», то про российское государство можно сказать, что оно до сих пор донашивает петровские ботфорты.

Следует сказать, что гиперактивность, какими бы физиологическими или психологическими причинами она ни объяснялась, – очень ценное качество для правителя. Особенно если такой же динамичностью обладает его ум, а у Петра тело вечно не поспевало за стремительностью мысли. У этого человека беспрестанно возникали новые идеи, он ими загорался и немедленно приступал к их осуществлению. Но при этом (спасибо пресловутой обсессионности), увлекаясь новой целью, он не охладевал к прежней, так что с годами поставленные задачи всё множились. Царь был упорен и упрям – иногда до абсурдности, но без этой петровской «упертости» ни одно начинание не было бы завершено. Одна из самых сильных, позитивных черт Петра состоит в том, что он никогда не опускал руки и не смирялся с неудачей. Наоборот, поражение словно удваивало его энергию. Не менее ценным порождением

пьянствовать до самого конца, пока не свалился. Уже не вставая с постели, то и дело теряя сознание, он велел оркестру играть музыку. Когда пришел пастор с последним напутствием, умирающий попросил: «Много не говорите».

Было в книге и гендерное разделение. Одни указания адресовались юношам: «В церкви имеет оной очи свои и сердце весьма к богу обратить и устремить, а не на женский пол, ибо дом божий, дом молитвы, а не вертеп блудничий». Другие – девушкам: «Непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по причинным местам и улицам, разиня пазухи, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселится и напивается пьяна. Скачет по столам и скамьям, даст себя по всем углам таскать и волочить, яко стерва. Ибо где нет стыда, там и смирение не является». Если старомосковские женщины неумеренно пользовались косметикой, то девушкам новой формации краситься не рекомендовалось: «Един токмо цвет в девицах приятен, то есть краснение, которое от стыдливости происходит».

да от мастера не приневолены бывают», – писал царь. В 1722 году он издал указ, строго-настрого постановивший, чтобы «никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентов». Государю казалось, что достаточно издать правильный приказ – и люди переменятся. Всю жизнь Петр сталкивался с одной и той же проблемой, приводившей его в гнев и тягостное недоумение: он всячески призывал своих генералов и администраторов, офицеров, чиновников проявлять инициативу, служить делу не за страх, а за совесть – и неизменно сталкивался с пассивностью, непониманием царской воли, нерешительностью, да и просто отлыниванием от дела.

Другие – девушкам: «Непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по причинным местам и улицам, разиня пазухи, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселится и напивается пьяна. Скачет по столам и скамьям, даст себя по всем углам таскать и волочить, яко стерва. Ибо где нет стыда, там и смирение не является».

Но была в петровской порывистости и оборотная, черная сторона, проявлявшаяся в приступах необузданной ярости. Царь легко впадал в исступление и в гневе бывал страшен – казалось, он на время лишался рассудка, иногда из-за сущих пустяков. В таком состоянии он мог наброситься даже на тех, к кому относился с любовью и уважением. Однажды, пируя дома у Франца Лефорта, Петр кинулся со шпагой на своих ближайших товарищей – Шеина, Никиту Зотова, Ромодановского, причем последнего даже ранил. В другой раз он повалил на пол и бил ногами самого Лефорта, которого чтил больше всех людей на свете. Известны случаи, когда Петр, не помня себя, наносил своей тяжелой рукой и смертельные удары. Иногда вспыльчивость выливалась в сцены совершенно отвратительные. В голландском городе Лейден царь с огромным интересом наблюдал, как знаменитый медик Герман Бургаве анатомирует труп, – и вдруг заметил, что кто-то из свиты взирает на эту жуткую процедуру с отвращением на лице. Мгновенно рассвирепев, Петр велел чистоплюю рвать мертвеца зубами – и тот ничего, рвал, на глазах у обмерших аборигенов. Когда требовалось выбить из какого-нибудь подозреваемого признание, Петр не брезговал лично участвовать в пытках, и, если допрашиваемый не сознавался, государь требовал все более жестоких истязаний. Ничем кроме болезненно-истерического возбуждения нельзя объяснить то, что самодержец собственноручно, на глазах у всех, рубил головы стрельцам во время массовых казней 1698 года. До такого, кажется, не опускался и Иван Грозный.

В стране, живущей по подобным принципам, населению необязательно и даже вредно быть зажиточным, поскольку народ, все помыслы которого не сосредоточены на добывании куска хлеба, начинает слишком много о себе понимать, а это создает проблемы для власти.