Цикл «Ядовитый Джо»

Паразит

Сердитая собака не боится палки.

В треклятом вое туземной псарни слышались вселенский плач и смертная тоска. Вибрато тысяч глоток забивало любые звуки, напоминая о чуждости всего, что бы не встречалось в дважды подлунном мире. Я сделал музыку громче, чтобы хоть как-то заглушить истеричный хор инопланетного зверья, но едва гитарный рев и барабанный бой смолкали, в сознание врывались чужие визгливые ноты. Чертовы собаки, пусть даже псевдо! В любом обличье воют на луну, будто из одной глины слеплены.

Над единственным городом Трампа висели две полные луны. Пара небесных глаз навыкате, немигающих и желтовато-мутных от пыли, заливали бледным светом безликие кривые улочки, заставляя дома со слепыми стенами отбрасывать причудливые тени. Другого освещения здесь не было. Планета жила ночной жизнью в унисон с ее владетелем – расой причудливых существ, которых хомо, и не спрашивайте почему, считают ценными союзниками.

Лично на меня друзья цивилизации наводили дурноту. Было в обитателях Трампа что-то жуткое, чудовищное, пробуждавшее позорную для прогрессивного хомо ксенофобию. Бр-р-р! Прямоходящие инсектоиды, пафосно именующими себя владетелями (за глаза их называли кузнечиками, а то и саранчой), белесые, покрытые тонкой полупрозрачной кожей с фиолетовыми прожилками, с огромными фасеточными полусферами на четверть лица. Им ведь даже оглядываться не приходилось, только головку слегка поворачивать.

Низкая гравитация Трампа одарила туземцев рудиментарными крыльями, тонкими и голубоватыми на просвет, не способными долго удерживать тела в воздухе. Обманчиво хилые владетели проворно передвигались по горизонтали на нижних конечностях. Верхними, кстати, они управлялись не менее ловко, время от времени напоминая об этом в абордажных боях с каперами – частыми гостями в этих краях.

Каких животных одомашнит такой вид? Можете представить бройлерную помесь многоножки и мастифа? Собаками их окрестили первые контактеры – за треклятый вой лунными ночами и постоянное присутствие рядом с аборигенами. Туземцы ласково именовали братьев меньших иным словом, по смыслу больше подходящим к земной люльке. Почему? О, этим вопросом безуспешно задавался не один ксенолингвист! Мне же было ультрофиолетово. Придерживая одной рукой лязгающие металлом наушники, я трясся в открытом ветру багги, поминая всуе местные власти, запрещающие использовать антигравы и телепорты.

Трамп закрыт для чужих технологий, провести что-то можно только в себе. Хомо, правда, это ничуть не пугало: вид, искушенный киборгонизацией, страшит только безвременье. Поэтому кузнечики, столкнувшись в первые годы контакта с массовым наплывом туристов, алчущих адреналина, теперь придерживались жесткой иммиграционной политики даже в отношении союзников. Одновременно на планете разрешалось находиться не больше трем хомо, и все они – вот так совпадение! – были штатными сотрудниками скудного персонала торгпредства. До ЧП.

Три недели назад владетели вежливо, но непреклонно попросили покинуть Трамп среднего агента торгпредства. Туземцы оказались неплохо осведомлены о реальном и не вполне гражданском статусе второго хомо в представительском корпусе. Не откликнуться на просьбу крылатых друзей при таких обстоятельствах было бы крайне неприлично, и через каких-то полчаса агент, неприятно ошарашенный стремительностью событий, поднимался на борт челнока, готового к запуску на орбиту. «Черт возьми!» – буркнул он через плечо вместо «До свидания!». А ведь счастливчика отзывали домой.

Причина его вполне оправданной экспрессии находилась в это время на противоположном краю планеты в запрещенной для посещений чужаков зоне. Именно там высадился нелегал, назвавшийся ксенологом и не скрывавший принадлежность к виду хомо. Нарушитель, как выяснилось очень скоро, слыл непревзойденным экспертом в истории бессистемной экспансии. В его энциклопедической памяти хранились данные из бездонных архивов тех еще времен, когда хомо распыляли семя везде, куда могли дотянуться. Но, как и экспансия, в мозге эксперта информация архивировалась бессистемно, посему объект питал страсть к сумасбродным гипотезам, за что не раз был предан осмеянию в научных кругах.

В рапортах древних звездоплавателей изыскатель отрыл туманные данные о некой цивилизации, обитавшей на планете, похожей на Трамп. Поисковики упоминали ее в связи с развитыми биотехнологиями, интересными человеческому сообществу. Однако экспедиция, посланная для изучения перспективного мира, даже не рискнула спуститься с орбиты. На планете свирепствовала неизвестная болезнь, приведшая к массовому вымиранию практически всей фауны.

Охотник за секретами мироздания убедил себя, что чумной мир и есть Трамп, только аборигены по какой-то причине начали историю с чистого листа. Биотехнологии им сохранить удалось, но о пандемии ни-ни, что явно неспроста. Не прихоти ведь ради планета закрыта для посещений. Что за рыбку прячут туземцы в мутной водице темного прошлого?

Азарт стоило бы отнести к опаснейшим эволюционным дефектам. Вы можете со мной не согласиться, но… Вне зависимости от того, где он проявляется – с игральными костями или с удочкой в руках, азарт легко овладевает слабым сознанием, а у особо впечатлительных натур способен вызвать идефикс. Горе-ксенолог, судя по всему, страдал им в тяжелой форме и потому, наверное, выбрал для поисков истины ландшафт суровый: горный, холодный и дикий. Так что к месту высадки отчаянного нелегала поисковый отряд владетелей добрался только через несколько часов.

Сам хомо исчез и, скорее всего, был мертв. На запросы не откликался ни один нейроимплантат, а ксенолог перед экспедицией набил ими голову, как мешок. На иной планете списали бы все на несчастный случай, что, увы, во внеземелье не было редкостью. Но туземная саранча славилась формализмом, возведенным в абсолют. Пока тело хомо не найдено, гипотетически допускалась возможность, что чужак где-то топчет поверхность планеты вопреки запретам и букве закона. Непорядок!

– Будет конфуз, – пророчески пропыхтел сигарой глава торгпредства, справив ее антистрессовым бокалом раритетного коньячка.

Ксенолог перед полетом застраховал жизнь и ему вместе с полисом всучили очередную ультрамодную штучку: браслет экстренного т-прыжка с автонастройкой на ближайший стационарный телепорт. Подобные вещи легко продаются под истории о счастливом спасении из-под трамвая – в любых его формах и проявлениях. Я лично слышал байку, как однажды во время официального приема в посольстве на Ригеле-IX материализовался хомо, которого в подвале соседнего здания вот-вот должен был прикончить местный мафиозо. Бедолагу с перепугу пристрелила охрана.

Правда в том, что большинство нажать на кнопку не успевало. Не отличался скоростью реакции и нелегал. Его браслет фонил запрещенной на Трампе технологией где-то в зоне высадки, ожидая, когда его подберет какой-нибудь глазастый следопыт. Владетели, похоже, подозревали, что ксенолог был с сюрпризом и, возможно, именно это послужило поводом для неожиданного звонка от чиновника из местной поисковой службы. После недолгих протокольных расшаркиваний с «глубокоуважаемыми и прогрессивными представителями опытной цивилизации», абонент назначил встречу.

– Крылатики взбесятся, если обнаружат браслет, – флегматично пыхнул сигарой глава торгпредства.

Крылатики! Хомо-матерь! Я давно подозревал, что за годы пребывания на Трампе (а старикан тут едва ли не с основания торгпредства) он давно сбрендил. Или сконьячился. Но свое мнение оставил при себе, как и следовало младшему агенту, попавшему на Трамп скорее вопреки, чем благодаря, всего-то месяц назад. Дернул черт польститься на соцпакет внешторга, втюхивать туристам брелоки из импактита на Луне было куда лучше.

Городское движение было броуновским. Никакое другое описание к нему просто не подходило. С геометрией на Трампе не дружили, поэтому улиц в понимании хомо здесь не было. Их заменяли кривые, небрежно мощеные проезды между хаотично налепленными цилиндрами зданий. По разбитой мостовой растекались широко пестрые ручейки прохожих в тогах разных профессий и сословий, торговые тележки, груженые снедью, биомеханоиды всевозможных форм и расцветок, заменявших владетелям транспорт. Сверхчувствительные контактные линзы позволяли видеть окружающее как днем, но, полагаю, фасеточные глаза обитателей Трампа передавали переливание красок более полно.

Я отсалютовал натужно летящему мимо гигантскому гибриду черепахи с жуком. В полом прозрачном брюшке, едва не задевающем дорожный камень, покачивались кузнечики в серых тогах стойкости. Недалеко от аккуратного купола торгпредства размещалась какая-то военизированная структура. Постные морды аборигенов были обращены в сторону от меня. Всякий пришелец на механической тарантайке был в этом муравейнике лишним.

Ехать приходилось крайне осторожно, чтобы не сбить не к месту задумавшегося пешехода и разминуться с летящим на автопилоте биомеханоидом, но к назначенному времени я успевал. До места встречи оставалось несколько кварталов, когда на дорогу перед багги выскочил туземный пес рыжего окраса. За псиной под колеса бесстрашно несся тощий абориген в темно-зеленой тоге ловкости, отчаянно размахивая цепью, пытаясь то ли сбить зверя с ног, то ли заарканить. На дорогу камикадзе не смотрел. Я ударил по тормозам и вывернул руль. Багги бросило в сторону и перевернуло. Транспорт со скрежетом и искрами протащило несколько метров по мостовой.

Стальные трубы, венчающие кабину, выдержали удар, обеспечив безопасный просвет между моей макушкой и булыжниками. Я цел и невредим висел вниз головой на ремне безопасности, намертво вцепившись в баранку. Наушники слетели, но в ушах громко выстукивало морзянку сердце.

Передо мной возникла отвратительно склизкая и пахнущая сыростью туша с ошейником вокруг подобия шеи.

– Мэолчи, – выдохнула она мне в лицо. Две фасеточные сферы глаз, казалось, источают жалость и, одновременно, нетерпение.

– Что? – вскрикнул я – больше от неожиданности, чем от изумления. Псина будто пыталась что-то сказать, минуя автопереводчик, имплантированный в мочку уха. Молчи? Ведь так?! Немыслимо!

– Мэолчи, – требовательно повторил пес и прижался ко мне. Мое лицо уткнулось в пучок щелкающих члениками лапок. Подавив рвотный позыв, я отвернулся и увидел тощие ноги владетеля, торчащие из-под подола тоги. Потом они сложились и в поле зрения появилась бледная невыразительная физиономия с огромными полусферами глаз. Кузнечик выстрелил очередью раздраженных щелчков, которые переводчик расшифровал, как крайне грубое ругательство, и накинул цепь на собаку.

– Мэолчи, – чуть слышно просипела многоножка и высунула язык. Зверь коснулся уха, кольнув мочку чем-то холодным и твердым.

– Запрос обновления, – неожиданно пискнул имплантат. – Разрешить?

Цепь, тянущаяся к ошейнику, тревожно натянулась. Потом туземец рванул за «поводок» и туша отвалилась от меня, перевернулась на спину и беспомощно засучила лапками. На камень подо мной упал с тихим звоном крохотный кристалл памяти.

– Запрос отменен, – меланхолично доложил имплантат.

– Давай, родимый! – Владетель рывком выволок пса из-под багги и, не давая ему залиться лаем, наградил пинком. Пес взвизгнул. Абориген потащил его в сторону. К моей персоне он был стоически равнодушен.

Я освободился от ремня, плюхнулся на мостовую, положил кристалл в карман и выполз на четвереньках на свободное пространство. К перевернутой машине спускалась спасательная платформа в виде сплющенной стрекозы. Вой, стоявший над городом, подозрительно стих.

Поверив на слово, что со мной все в порядке, спасатели обидно быстро потеряли ко мне интерес. Эвакуация машины с улицы им казалась важнее судьбы пришельца. Предоставленный самому себе, я отряхнулся и, заинтригованный происходящим, приложил кристалл к мочке уха. Имплантат вновь пискнул, сообщая об обнаружении базы обновлений. Пару секунд я колебался, а потом разрешил перенос данных с кристалла. Через несколько мгновений имплантат заверил, что в его арсенале появился новый язык, происхождение которого чип определить затруднялся.

Аккуратно спрятав кристалл во внутренний карман, я отложил решение загадки на потом.

Визави назначил рандеву в VIP-ложе городского колизея – самого, пожалуй, популярного места отдыха владетелей. Он, несомненно, хотел подчеркнуть свой статус, вряд ли предполагая, какое впечатление окажет на самом деле. Развлекались туземцы варварски, стравливая своих же соплеменников, признанных умственно отсталыми или помешанными. Кузнечики с удовольствием наблюдали, как бедолаги на арене рвут друг друга в клочья.

Над площадью перед колизеем стоял стрекот, словно город превратился в ночной луг, облюбованный мириадами цикад. Пространство перед центральным входом кишело публикой, страстно желающей заполнить трибуны. Где-то слышалась перебранка, над толпой то тут, то там взмывал нетерпеливый кузнечик, которого сразу же хватали за ноги, заставляя опуститься. Я искренне возрадовался, что в кармане комбинезона отливало люминесцентной краской особое приглашение. Оно давало право попасть внутрь через боковой вход, минуя давку.

VIP-ложа отделялась от кругового прохода тяжелой плотной занавесью в пол. Море ее спокойствия охраняли два владетеля в красных тогах решимости. В отдалении я заметил еще пару в желтых тогах внимания.

Моего явления ждал тучный абориген, буквально колыхающийся под радужной тогой власти. Он выдавил подобие улыбки, чему, наверняка, обучился специально, чтобы произвести эффект на пришельца. С мимикой у владетелей было туговато.

– Вы пунктуальны, и это прекрасно! – переводчик припудрил его стрекотание понятными человеку эмоциями.

– Благодарю, – радушно ответил я. – Вы сообщили, что располагаете информацией о пропавшем хомо.

– Он найден, – чиновник раздраженно раскрыл крылья. – Хотя, наверное, точнее сказать, найдено то, что от него осталось. Тут все, что удалось… собрать.

Визави указал на пластиковый мешок, лежащий на столике рядом с входом в ложу. Изнутри он был заляпан бурыми пятнами.

– Где его нашли? – спросил я. Собеседник изучающе смотрел на меня пару секунд, видимо пытаясь понять, почему хомо одушевляет ошметки, после чего отвернулся к арене.

– Я бы предпочел вернуться к разговору о вашем… гм-м… сородиче позже, поскольку время уже не играет роли в его судьбе. Располагайтесь и наслаждайтесь зрелищем на арене. Я слышал, что у хомо было что-то подобное. У любой материи есть изнанка. Сделаете ставку?

– Пожалуй, нет, – сказал я.

– Ха-ха, – сказал владетель, натягивая улыбку. – На кого ставить, если в этой игре никогда не бывает фаворитов? Участь любого участника печальна. Не так ли? Вы не любите риск!

– А вы?

– О, я не прочь подергать удачу за хвост! По нашим поверьям, она предстает перед счастливчиком в образе собаки. Правда, мой хороший? – собеседник потрепал пса, возлежащего у ног. Тот заурчал, продолжая внимательно пялится на меня.

– Не здесь, тупица, – неожиданно прошелестел переводчик другим голосом.

– Что, простите? – опешил я, еще не понимая, что имплантат перевел не владетеля.

– Мы ассоциируем удачу с образом собаки, – повторил инсектоид.

– Чуть ниже, чуть ниже, – зажурчал фоном второй голос. – Да, да, так!

– Ваша любовь к домашним животным трогательна, – туманно ответил я.

– Мы ценим надежность, ведь ее так мало в мире, – туземец, не замечая моего замешательства, гладил пса, тот довольно урчал. Переводчик заходился в истоме от невидимого обладателя второго голоса. На арену выталкивали первых гладиаторов. Я молчал, размышляя, почему абориген тянет резину, но не успел сформировать хотя бы одну правдоподобную гипотезу, как в ложу вошел еще один в блеклой тоге служения и, почтительно склонившись перед моим визави, что-то зашептал.

– Вот как! – воскликнул тот, поднялся и обратился ко мне. – Прошу прощения. Мне необходимо покинуть вас на несколько минут. Дело чрезвычайной важности.

Чиновник удивительно легко для своей комплекции скользнул за тяжелую занавесь. Я коснулся ее края, чтобы глянуть, куда он направился. Пес, до того момента мирно возлежавший, пришел в движение и утробно зарычал, заставив замереть.

– Сидеть, не то прикушу!

Интригующий поворот.

Зря ты сюда сунулся, чужак, – рявкнул пес. Так, по крайней мере, истолковал его переводчик.

– Чья бы собака рычала, – съязвил я. Имплантат-переводчик, уже пустивший тонкие отростки в гортани, помогал изрыгать звуки, схожие с лаем. В горле с непривычки саднило.

– Убирайся отсюда, чужак! – Пес подскочил и зло щелкнул челюстями. – Не медли, пока я не передумал.

– С какой стати тут командует пес? – ощерился я. Волосы на загривке поднимались дыбом.

– Убирайся! – сорвался на лай инопланетный цербер. – Проклятый чужак! Разорву! Загрызу!

Он, несомненно, готовился обложить меня как как следует, но в ложу невовремя вернулся хозяин, шикнул, и пес, заткнувшись, покорно улегся у кресла.

– Мне послышалось или вы перелаивались с моим питомцем? – Владетель криво улыбался.

– С детства не доводилось дразнить собаку, – я вежливо улыбнулся в ответ. – Забытое ощущение.

– Забавно-забавно, – сказал владетель и нанес мне быстрый и точный удар в голову.

Включился я уже в горизонтальном положении, даже не удивляясь смене интерьера и месторасположения. Просторная ложа сжалась до размеров металлической клети – тесной и низкой, под прямоходящих не приспособленной. Покрытые бурыми пятнами доски, служившие полом, источали миазмы сырости и гниения, усиливая тошноту, с которой я пытался справиться. Меня мутило.

Рядом, насколько позволял обзор, я разглядел еще несколько клетей. Из соседней смотрел с укоризной пес, бросившийся под колеса багги. Я узнал его по ошейнику и окрасу. В клетке напротив скрючилась собака с короткой серой шерсткой. Ножки животного медленно двигались, словно увязнув в тягучей и липкой субстанции. В животе, почти лишенном курчавого покрова, чернела дыра, в которой копошился крупный толстый червь. Паразит жадно выедал живое еще существо изнутри.

Когда, наконец, мозг вернул себе способность соображать, я заметил, что рыжий пес продолжает внимательно смотреть на меня.

– Очухался? – участливо спросил он.

– Что тут, черт возьми, происходит?

– Геноцид, – заверил пес. – Определенно геноцид.

– Потрясающе, – выдал я.

– Ты поймешь, – пообещал пес и уставился мне в глаза. – Внимай!

В детстве отец взял меня на выступление известного экстрасенса. Тот читал мысли, погружал зрителей в гипноз целыми группами и выполнял перед залом еще не менее дюжины удивительных трюков, которые называл проявлением телепатии. Шоу производило впечатление, но сейчас я точно знал, что экстрасенс мошенничал. Он ни капли не владел телепатией.

Я был одновременно собой и представителем чуждого вида, но это нисколько не выводило из равновесия и даже не взволновало вздремнувшую ксенофобию. Мной овладело удивительное спокойствие. Я принял как данность способность выгибать дугой длинную спинку и не путаться в одновременном движении множества двигательных и специальных конечностей, различать миллионы удивительных запахов и видеть в инфракрасном диапазоне. Несовершенные руки хомо покоились на коленях, но тысячи удивительно гибких, ловких и сильных конечностей несли по разным горным тропам – незримым человеческому глазу, но фасеточным блюдцам приметным.

Раса, некогда владевшая Трампом, дробилась на миллионы разрозненных стай, в каждой из которых насчитывалось от тысячи примитивных особей, обладающими способностями к телепатической связи с представителями своего вида. Будучи лишенными связи с родным сообществом, отдельные особи вели животный образ жизни, однако возвращаясь в ментальные сети сородичей, формировали коллективный разум, обладающий самосознанием. Стаи жестко конкурировали друг с другом за идеи, жизненное пространство, ресурсы и виды на будущее. С одной из них я контактировал сейчас посредством пса.

Во время последнего внутривидового конфликта одна из противоборствующих сторон применила против противника новейшую и еще не прошедшую полевого испытания разработку – некое биологическое оружие, против которого ни у кого на планете еще не было защиты. Хмара – так называли себя прайды туземных собак, обладавших коллективным мышлением и самосознанием – забрасывали друг друга личинками искусственно выведенного паразита, причем так яростно, что планета пала под его натиском в течение считанных недель. В отдаленных и малонаселенных провинциях непораженные зоны сохранялись чуть дольше, но существенной роли это уже не играло. Прежняя цивилизация умерла, и на ее разлагающемся трупе зарождалась новая. Хмара хорошо помнил этот процесс.

В воздухе трепетно дрожала лиловая взвесь спор, сброшенных с далекого склона влюбленными деревьями весеннего леска. Тысячи усиков ощупывали следы и знаки предшественников, оставляя на грунте свои вешки. Я-человек с удивлением взирал на яркое марево с разных углов и точек, но я-хмара-один-во-множестве не обращал на него внимания и очень спешил. Мои частицы торопились забиться в бункер, чтобы не подвергнуться заражению, которое несла в себе буря.

Неестественно черный атмосферный фронт бесновался молниями у линии горизонта. Мне-хмара не требовалось оглядываться, чтобы видеть, как позади неумолимо поднимается темная стена, я-хомо понимал, что в другой множественной ипостаси способен разглядеть составляющие колоссального грозового вала. Землю покрывала растущая тень чудовищного полчища крылатых тварей, проклятие врага и его адово возмездие. Мириады существ, которых я-хомо знал, как владетелей, зачищали планету, не давая ни шанса живым существам крупнее белки.

Чужак забаррикадировался в бункере, отсекая от себя тысячи здоровых частей только потому, что они оказались слишком далеко от убежища. Они обрекались на верную и страшную смерть, каждую из которых я-множество переживал как я-индивидуум. Хмара уцелел, но паразит принес ему чудовищные страдания, заставляя чувствовать, как медленно и мучительно умирает каждая пораженная часть, разрушаются уникальные связи и рассыпаются ментальные сети, из общей памяти грубо вырываются пласты накопленных воспоминаний и опыта, переживаний и черт личности.

Заражение задело чужака вскользь, но обрекло на долгие годы сначала летаргического сна, а затем частичной амнезии и полуживотного состояния в штольнях и шахтах забытого богом убежища на краю некогда огромного цветущего мира. Мира, который хомо именовали Трампом, но называемый вовсе не так. Мира, который принадлежал не его теперешним владетелям, а хмара.

Прямоходящие инсектоиды паразитировали на виде, к которому принадлежал несчастный пес (который, собственно, и псом-то не являлся), около четырехсот лет. Саранча не подозревала, что была, фактически, продуктом военных технологий, орудием судного дня существ, которых даже не воспринимала как равных или разумных. Причиной странной слепоты служило не отсутствие, как такового, желания познать окружающий мир. Какой паразит глубоко задается вопросами мироздания? Дело было, скорее, в разнице координат.

Саранча воспринимала предтечей как подарок эволюции, выносливых симбионтов, животных-носителей, предназначенных для вынашивания ее потомства. Тайна появления на Трампе новой господствующей расы, возможно, и осталась бы таковой, если бы не тот самый нелегал. В докладах звездоплавателей, раздобытых им, упоминались не только координаты Трампа. Горе-ксенолог обнаружил толковый словарь основных наречий планеты. Со стрекотанием кузнечиков, разумеется, он не имел ничего общего.

Ксенолог сложил известные ему данные в общую, но, в целом, верную картину и каким-то образом догадался об искусственной природе владетелей (большинству ученых было известно лишь то, что инсектоиды – гермафродиты, но никто и никогда не видел их детенышей). Он выбрал для посадки закрытую зону, в которой надеялся отыскать следы предтечей. Хомо, наверняка, был крайне удивлен, наткнувшись на чудом уцелевшего хмара. Впрочем, открытие уже не принесло исследователю ни прижизненной славы, ни почета. Паразиты в конечном счете нашли и человека, и обнаруженный им «дикий» прайд. Часть многоножек удалось отловить и добычу поделили между влиятельными владетелями. Однако остальным удалось просочиться между загонщиками, прихватив размноженные хомо кристаллы переводчика. Сам ксенолог погиб, прикрывая бегство брата по разуму.

Коллективный разум способен жертвовать отдельными особями без заметного ущерба, но если число «нейронов» сокращается резко, умственные способности значительно снижаются. В свое время это привело к легкой победе паразита над предтечами. Ему просто практически не оказывали сопротивления. Но найденный в горах прайд уже переживал лоботомию несколько сотен лет назад, и повторная операция хоть и принесла чудовищную боль, не повредила рассудок. Искусно спланировать действия хмара, конечно, не смог, но с основной задачей справился. Один из кристаллов попал в город и был передан соплеменнику хомо.

Закончив телепатический сеанс, «пес»-хмара обессилено опустился на дно клети. Передача такого количества данных напрямую из мозга в мозг, да еще и представителю другого вида, наверняка, требовала колоссальной энергии, но источник последней был не бесконечен.

– От лица моего и других хмара, чье существование во вселенной поставлено под угрозу исчезновения, прошу помощи у хомо, – прошептал рыжий хмара. – Считай это официальным заявлением.

Со стороны монолог несчастного казался жалостливым скулежом.

– Прекрати истерику, животное, – услышал я неожиданно со стороны. У входа в помещение, служащее темницей, возник черный спутник моего давешнего визави. Он неспешно засеменил к клети с переговорщиком. – Ты вводишь чужака в заблуждение.

– Ненавижу, – просипел тот, пытаясь подняться. Эмоции словно накачивали его силой.

– Ты видишь, чужак? – обратился ко мне черный хмара. – Бедненькая жертва? Ха-ха! Но имя ей ложь! Не этот ли хмара когда-то вывел паразита? Он так и не понял, что представляет собой этот удивительный организм.

– Не перекладывай на меня ответственность, – вдруг устало, будто возвращаясь к давнему и порядком надоевшему спору, сказал рыжий.

– Вздор! – Рявкнул черный. – Если бы не ты, мир наслаждался единением. Мы стали б одним целым, бросив вызов сути времени и пространства.

– Нет-нет-нет! – залаял переговорщик. – Мы бы стали тобой, частью твоей личности.

– Не моей, планетарной, – поправил черный, но оппонент его не слышал.

– Ты поглотил всех, кто был мне знаком или был рядом с пробуждения. Паразит должен был остановить тебя! Ты заслуживал смерти!

– Смерти? – Черный выгнул спину и поднял большую часть тушки вертикально, опираясь на конечности нижних сегментов. Переводчик выдал серию смешков. – Паразит поклоняется мне, любит, лелеет, защищает от любых угроз. Мне не нужно заботиться о пище и крове, я всегда сыт и в тепле.

– Ты выкармливаешь личинки в брюхе.

– Это не цена, – отмахнулся пес. – Боже мой! Я стимулировал половые инстинкты частиц и легко покрываю потребность в носителях. Легко и с удовольствием!

Он широко развел в стороны конечности, их кончики легко дрожали.

– Я научился дублировать сети и теперь ничто не угрожает моей личности. Ты исчезнешь, как только паразит отложит личинку на последнюю из твоих частиц, а я – будущее расы! Симбиоз дал мне могущество. Мои частицы рассыпаны по планете и ближнему космосу, позволяя находиться везде, получать колоссальный опыт, которого нет у тебя, мой близорукий друг. Я, а не ты, стал богом, вечен и купаюсь в удовольствии! Паразит выполняет все, что я внушаю.

– Подлец! – взвизгнул рыжий. Черный хмара, не удостоив того ответом, извернулся ко мне.

– Тебе, наверное, небезынтересно узнать, что именно наш параноидный товарищ вывел идеального, абсолютного паразита. Абсолютный паразит должен обладать интеллектом, иначе какой к блохам абсолют? Настоящее произведение в области военных биотехнологий! Произведение, которое едва не укокошило творца, и выкосила всех, включая несогласных. А я нашел способ взаимовыгодного сосуществования. Паразитом легко манипулировать.

– Боюсь, я не совсем понимаю, – сказал я и потряс прутья клети. Они чуть пружинили, но расшатать их, да еще пребывая на четвереньках, казалось нереально. Без помощи извне, пожалуй, не выбраться. Лукавый впутал совершенно случайного хомо в борьбу разных видов и способов жизни. Но я, впрочем, вполне уяснил, что на особях, которых все принимают за туземных собак, паразитируют одновременно две расы – хмара и владетели, а в ряде случаев – их симбионт. Ни одна из сторон не вызывала сопереживания или сочувствия.

Воцарилась неловкая пауза. Оба спорщика с недоумением буравили меня глазками.

– Твой браслет, – наконец нарушил молчание рыжий.

– Властители запрещают нам использовать подобное оборудование, – я оголил запястье. – Ксенолог не сказал?

– Ха-ха, – сначала неуверенно, а потом во весь голос залился веселым лаем черный. – Ха-ха-ха! А я-то думаю, к чему мы изливаем патетику! Что за наивность? Браслет бы сняли в первую очередь. Хомо не уйти. Ни в коем случае. Я никому не позволю раскрыть наш секрет. Он получит червя в брюхо.

– Ах ты, шавка! – просунув руки сквозь прутья, я схватил черного хмара, неосторожно склонившемуся в мою сторону. – Выпусти меня!

Хмара вывернулся и, вцепившись в протянутые руки, дернул на себя, приложив меня лбом о решетку. Хрустнул и сместился нос, из глаз брызнули искры и слезы. Получив второй за считанные часы нокаут, я потерял ориентацию во времени и пространстве, и какое-то время болтался в вязкой и физически ощущаемой темноте, стягивающей свои щупальца вокруг добычи все тесней. Потом кокон лопнул и начал испаряться, оставляя на коже ощущение холода. Вернулись звуки.

– …Естественный отбор, представляете? – донесся сквозь вату стрекот владетеля, кажущийся знакомым. Пелена таяла, складываясь в тучную фигуру давешнего визави. – Странные существа. Это второй случай контакта. Признаться, не удивлен. Я предупреждал, что хомо нельзя доверять. Полагаю, стоит предпринять меры.

Он с кем-то перещелкивался по коммуникатору. Не прерывая разговора, инсектоид подошел к клети с умирающей собакой, ласково провел по ее шкуре ладонью.

– Убийца! – завыл рыжий хмара. – Проклятый убийца!

Владетель, не обращая внимания, повернулся ко мне.

– Обязательно доложу по результатам, – уверил он незримого собеседника и спрятал коммуникатор в складках сиреневой тоги нетерпения.

– Немедленно выпустите меня, – жестко потребовал я. – Нападение на хомо неминуемо и жестко карается.

Паразит приблизил к клети лицо, позволив разглядеть, как дробится мое отражение в фасеточных глазах. Я инстинктивно положил руку на манжет комбинезона.