Божественная комедия. Чистилище

Кто с верою в груди

Заветам пастыря последовал покорно,

Тот брал в ладью к себе хороший груз бесспорно.

Когда же, соблазнясь, порой во все концы

За пищею новой бежит послушно стадо -

У возвратившейся с чужих лугов овцы

Нет больше молока и пусты все сосцы.

Не многим из овец милее их ограда,

И жмутся к пастырю в опасности они.

Но так немного их осталось в наши дни,

Что на одежду им сукна немного надо.

Царица мать, ослеплена тоскою,

И ярости не в силах превозмочь,

Зачем себя, боясь утратить дочь,

Ты погубила собственной рукою?

Читатель мой, когда среди высот

Альпийских был туманом ты захвачен

И сквозь него глядел ты, словно крот,

Сквозь пленку глаз, но вскоре густ и мрачен

Рассеялся туман и бледный луч

Вдруг проглянул украдкой из-за туч;

Когда тебе случалось видеть это -

Пойми, каким я чувством был объят,

Увидев вновь сияющий закат.

Как допустить возможность исхуданья

У призраков, не знающих питанья?

Все к счастию душой стремятся жадно,

И их число чем более громадно,

Тем меньше доля каждого из них,

И зависть их терзает беспощадно.

Плененные того растенья лепестками,

Там пастыри овец становятся волками.

Взамен писанию церковный лишь декрет

Там изучается в усердии немалом -

И папою самим, и каждым кардиналом

Так и сердца, когда огнем в крови

Зажжется в нем желание любви,

Утолены бывают обладаньем.

Ошибочным поддавшись толкованьям,

Сколь многие распространяют ложь,

Что всякая любовь всегда похвальна!

Ошибку их отныне ты поймешь.

По существу чиста первоначально

В сердцах любовь, но если воск хорош,

То слепок все ж порою неудачен

Когда водой забвения не смыты

Воспоминанья - кайся же в вине!

Всегда для большинства

Не истина, а шум всего дороже

Не более дивится житель гор,

Явившийся на площадь городскую,

Где чуждо все и поражает взор,

Чем призраки, услышав речь такую