Побег в пустоту

© Кожевникова Д.С., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

1

Ира шла домой медленно. Не потому, что устала, а потому, что задумалась. До получки оставалось больше недели, а в кошельке денег было едва на пару дней. Вот и требовалось придумать, как же совместить две несовместимые вещи: отсутствие денег и почти десять дней жизни. Получалось не слишком удачно, потому что долг в ее планы не входил. Ведь это означало влезть в кабалу уже на следующий месяц. Мысленно Ира начала ревизию своих продуктовых запасов: если сидеть только на крупах, забыв про кофе, молоко и прочие «изыски», удастся обойтись или нет? Но тут же вздохнула: она забыла о транспортных расходах. А без них уж точно никак! Ну, и каким же образом выживать в такой ситуации?! Тут по склоненной Ириной голове, словно желая ее утешить, мягко скользнул падающий осенний листок. Прошелся по волосам, тенью мелькнул перед лицом и спланировал под ноги. Только откуда он мог взяться в отнюдь не осеннее время года?! Ира едва успела удивиться, как обнаружила, что это и не листок вовсе! Она резко остановилась, глядя на купюру, упавшую прямо возле ее ног. Господь ей, что ли, решил помочь в трудный час? Она торопливо нагнулась и подняла банкноту. Настоящая ли? Не из «банка приколов»? Нет, на ощупь совсем не фальшивка. Но откуда она появилась? Никто из прохожих за Ирой не спешил. Сверху упала? Вскинув голову, Ира оглядела окна многоэтажки, мимо которой сейчас проходила. Но ни из одного окна никто не выглядывал в попытке разглядеть внизу свою упавшую собственность. Все больше начиная верить в чудо, Ира уже как-то по-хозяйски сложила денежку пополам. Стоп! А на ней, кажется, что-то написано! Девушка перевернула купюру другой стороной. Да, шариковой ручкой там было выведено всего одно слово: «Помогите!» И все! Ни кому помочь, ни где искать этого нуждающегося в помощи человека! Сойдя с тротуара, Ира снова оглядела светящийся окнами фасад: не выглянет ли все-таки кто-нибудь? Но ни в темных окнах, ни в светлых не было видно замершего в ожидании силуэта. Так кто же этот шутник, который вначале зовет на помощь столь оригинальным образом, а потом никак не дает знать о себе? Ира постояла еще пару минут, ожидая, что он появится. Но так ничего и не дождавшись, двинулась дальше, по своим делам. С купюрой, нашедшей приют в кармане ее куртки: она слишком сейчас нуждалась в деньгах!

* * *

Агафья… Агафья… Она старалась забыть это имя. Стереть его из памяти, вычеркнуть из своей жизни. Да, пока что ее звали именно так. Имя всегда ей казалось каким-то тяжелым, как груз судьбы на плечах. Не то что у сестры, легкое и летящее – Анжелика. Но скоро все изменится. Осталось недолго.

Она стояла у окна, не включая свет, – в убогой съемной квартире на первом этаже почти аварийного дома не на что было смотреть. Поэтому, прижавшись лбом к стеклу, она смотрела на то, что было за пределами этих стен: на освещенные окна других домов и на тени за висящими на них шторами. На пешеходов, идущих по тротуару, каждый в своем темпе и со своим выражением лица. На не слишком ухоженные газоны под кронами старых деревьев. На машины, пытающиеся там парковаться и окончательно эти газоны добить. Люди жили, двигались, разговаривали. У каждого были свои проблемы и радости, свои планы на вечер. И никому из них не было никакого дела до Агафьи в ее темной комнате. Поведя плечами, она вспомнила, как вот так же, прижавшись к стеклу лицом, стояла в роддоме. В пустынной нише коридора, куда практически не проникало ночное больничное освещение. И где больше не было ни души – пост медсестры отсюда не виден, и роженицы после отхода ко сну мимо не снуют, не то что днем. После отбоя Агафья могла выйти из палаты и спокойно здесь постоять, отдыхая от соседок. Наконец-то совсем одна! И она отдыхала, глядя в окно. В то, роддомовское, окно был виден целый парк, за которым расправленной лентой протянулась объездная дорога. Парк раскинулся в низине, а дорога шла по возвышенности, так что он ее не скрывал. И Агафья подолгу смотрела на нее, не отрывая глаз. Машины, в основном тяжелые фуры, проходящие мимо города, скользили по ней теплыми, практически бесшумными с такого расстояния огоньками. И лишь когда они уже проносились, скрываясь за поворотом и вслед за своими габаритными огнями снова оставляя на дороге тоскливую темноту, до слуха Агафьи, словно прощальный привет, с угасающими красными искрами габариток долетал недолгий и низкий звук их двигателя. Даже странно как-то было! Едут мимо почти не слышно, и вот уже перед тем, как скрыться, вдруг дают о себе знать этим низким прощальным рокотом-аккордом. Или, может, зовут ее за собой? В теплый и светлый мир из того сумрака и одиночества, в котором она находилась сейчас? В какой-то момент Агафье безумно захотелось сбежать из отделения прямо сейчас, добраться до трассы и, тормознув с обочины первый же грузовик, уехать в его кабине прочь. Куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда. Но двери роддома в это позднее время уже должны быть закрыты, а она еще слишком слаба. А главное, где гарантия, что, тормознув машину, она не встретит в ней такого же урода, из-за которого попала сюда? Жизнь не учила Агафью верить людям. Наоборот, с каждым ее новым уроком молодая женщина постигала истину, что верить нельзя вообще никому. И доверяться тоже. А уж тем более – кого-то любить. Она вот по глупости попалась на эту удочку. Влюбилась без памяти, молиться на Ваньку была готова. А он, для начала поиграв в романтику, быстро осознал, что она в его власти. И вместо того чтобы ответить на ее чувства взаимностью, скинул с себя маску любящего мужчины да начал эксплуатировать ее без зазрения совести. А она охотно ему это позволила, потому что продолжала верить в ту сказку, которую он показал ей вначале, и упорно цеплялась за свои ускользающие миражи. Она работала, она вела домашнее хозяйство, стараясь во всем угодить своему «хозяину». А он не работал и не помогал, он только жил в ее квартире и требовал. Потом еще и избивать начал, когда напивался, даже если она ухитрялась ни в чем не провиниться. А уж если блюдо не удалось, или пыль обнаружилась, или если она кому-то на улице вдруг улыбнулась, или ему показалось, что она это сделала… расплата была одна: ногами или кулаком, а иногда и тем, и другим. В конце концов их отношения дошли до того, что если он желал ее поощрить, то просто воздерживался от удара. В тот день, когда он впервые поднял на нее руку, Агафья ему это простила в своей слепой и безграничной любви. Потом – еще раз. И еще. Все надеялась, что он одумается, поняв, как она его любит, и раскается. Но он только распоясывался от своей безнаказанности. Так что в конце концов ей пришлось отказаться от своих надежд, а вместо этого научиться ожидать, получать и терпеть. И она смирялась со своей судьбой до тех пор, пока однажды в ней что-то не перемкнуло и она, в очередной раз превозмогая боль из-за синяков и отбитых ребер, пробираясь из кухни в ванную почти ползком, в то время как Ванька уже храпел на диване, не взглянула на себя со стороны. Оказалось, это очень полезное дело, которым стоило заниматься почаще. Потому что при этом она вдруг осознала, во что превращает свою жизнь. Забитая рабыня в беспросветном сером тоннеле, в котором есть только одно направление, все глубже уводящее в топкую безнадежность. И при этом рядом с ней находится человек, к которому из всех чувств у нее осталась только привычка. И страх, который он ей внушал. Любви не осталось. Агафья даже не заметила, как и когда это произошло! Но все же, когда к ней впервые пришла мысль о том, что его надо бросить, она отогнала ее прочь. Идти было некуда – раз. Квартирка была единственным ее жильем, вообще единственным, что у нее было своего после выпуска из детдома. Но даже если Агафья решится навсегда ее бросить – пытаться выгнать оттуда Ваньку она даже не помышляла – это могло не спасти положения. Потому что он мог ее отыскать, и чем бы это закончилось, даже подумать страшно – это два. А три… Сейчас в ее жизни есть хотя бы он, а если она от него все-таки сумеет сбежать, то останется один на один с пустотой, в которой не будет даже такой малости, как этот тиран, который хоть иногда, исключительно по своей прихоти, но все же одаривал ее минутами ласки.

Пока она решалась, набираясь смелости, пока взвешивала все «за» и «против» такого поступка, в ее планы решила вмешаться судьба. Или, в данном случае, скорее рок, потому что меньше всего Агафья ожидала забеременеть.

Стоя у окна убогой съемной квартирки, на первом этаже старого жилого фонда, с его толстыми стенами, но чуть живыми деревянными полами, по которым периодически бегала как минимум одна крыса, Агафья потерла рукой переносицу. Ванька всегда ее бил очень профессионально. Сколько боли, сколько налившихся свинцовыми тучами синяков – и ни единого шрамика! Ну, почти. Теперь это ей на руку не только с эстетической точки зрения. В том, что она задумала, лишние опознавательные знаки вообще ни к чему. Потому что, насколько Агафья знала, у Анжелки никаких шрамов не было. Она тихонько повторила вслух: «Агафья… Анжелика…» В самом деле, имена ли повлияли на то, что у них оказались такие разные судьбы? Или Анжелке просто повезло? По-крупному, и не раз. Вначале – когда ее удочерили, забрав из детского дома совсем еще маленькой. Раздобыть такую информацию практически невозможно, но Агафья узнала об этом случайно, благодаря цепочке каких-то почти мистических совпадений. Потом, начав тянуть за ниточку, она стала узнавать и подробности. Анжелкины приемные родители оказались, наверное, не слишком молодыми, потому что обоих уже не было на этом свете. Но они успели дать названой дочери образование, оставили ей квартиру, и не казенную коробку, с барского плеча отказанную сироте государством в захолустье, а хорошую, двухкомнатную, в центре мегаполиса. Еще – воспитали ее уважающим себя человеком, не бегающим по улице с прикованным к тротуару взглядом, не ждущим от окружающих только неприятностей и ничего больше. Последние полгода Агафья внимательно изучала социальные сети сестры, сумев в них проникнуть под вымышленным именем – под ником довольно модного дизайнера, изменив там всего одну букву, так что это не бросалось в глаза. По крайней мере, Анжелка приняла ее в друзья, что позволило беспрепятственно получать информацию с ее страницы. Жизнь, окружение, знакомства, привычки – Агафье все теперь было доступно для изучения. Не зря, сбегая от Ваньки, из всех относительно ценных вещей она осмелилась прихватить с собой планшет. Потому что он был ей крайне необходим. Нет, тогда никакого плана у нее в голове еще не было. Наоборот, она, сумев попасть к Анжелке в друзья, читала записи на ее страничке с какой-то любовью. Или даже с чем-то большим, что вообще можно было испытывать, зная, что пишет единственный во всем мире родной тебе человек? Сестра была очень на нее похожа внешне. Или она на сестру? Порой, глядя на фотографии, Агафья испытывала странное ощущение, как будто глядится в волшебное зеркало. Почему в волшебное? Да потому, что при поразительном внешнем сходстве Анжела, конечно же, выглядела намного лучше, поскольку жизнь у нее была совершенно другой. Но Агафья ей не завидовала, нет – любовалась. Она мечтала однажды признаться Анжелке, кто она есть, встретиться с ней. Обнять, излить душу, остаться рядом. Но хорошо, что, уже почти на это решившись, вначале закинула вопрос: а как бы Анжелка отнеслась к тому, что у нее есть родная сестра, выросшая в детдоме? Ответ ее, можно сказать, убил. Наверняка не знавшая о том, что и сама усыновлена и что, если бы не судьба, она тоже могла бы пополнить собой ряды детдомовской детворы, Анжелка ответила на заданный вопрос с такой презрительной брезгливостью, что Агафья, словно получив незаслуженную пощечину, весь вечер проплакала в подушку. А наутро встала с твердой мыслью о том, что никакой сестры у нее больше нет. И не было никогда. В самом деле, они ведь никогда ни разу даже не пересекались в этой жизни! Годовалую Анжелку отняли у матери, лишив ту родительских прав, когда Агафьи еще и в помине не было. А на Агафью мать уже и сама отказ написала, прямо в роддоме. Но к тому времени, когда она тоже попала в детдом, Анжелку как раз уже успели удочерить. Она ухватила счастливый лотерейный билетик, к раздаче которых не успела ее младшая, менее удачливая сестра. А на долю Агафьи выпало лишь случайно узнать имя их настоящей с Анжелкой матери, после чего, крупинка за крупинкой, подросшая девочка начала собирать информацию, можно сказать, о себе самой. В результате этих поисков она побывала в том дворе, где когда-то жила ее мать, невзначай побеседовала с соседками-старожилами. Потом получила крупную взбучку за побег из детдома, но оно того стоило, потому что именно от этих соседок она узнала не только о матери, но и о сестре. Дальше предстояла кропотливая работа в сложной обстановке – надо было ухитриться проникнуть в детдомовские архивы, еще старые, бумажные. Перерыть там кучу пыльных папок в поисках всего лишь одной. Той, из которой она могла бы узнать об Анжелке, о ее дальнейшей судьбе и новых родителях. Искать приходилось в темноте, подсвечивая себе лишь фонариком, вздрагивая от каждого шороха под дверью. За провинности у них в детдоме по головке не гладили – быть может, именно поэтому Агафья ухитрилась смириться с Ванькиным рукоприкладством, хотя меньше всего ожидала этого, когда мечтала о своей будущей взрослой жизни и – обязательно! – о любви, которая ее ждет. О любви… Как мало человеку надо! Чтобы всего лишь кто-то любил! Любил, а не позарился бы, как Ванька, на сиротскую квартиру, сыграв на чувствах одинокой девчонки, чтобы потом устроиться со всеми удобствами и на всем готовом. Агафья криво усмехнулась, подумав о том, какое разочарование должно было его ждать, когда он обнаружил, что у него исчезли сразу служанка, повариха и кошелек в ее лице. Осталась пока что разве квартира, но, если подумать, то на нее у него тоже весьма призрачные права. До поры до времени он еще сможет приводить туда кого-нибудь, кто и дальше будет его обеспечивать водкой и всеми прочими радостями. Но после ее исчезновения настанет день, когда у него наверняка спросят, а на каком основании он занимает эту жилплощадь? И тогда он не найдет что сказать. И все его матюги, все его потрясания кулаками окажутся бесполезны в борьбе за квартиру, на которую у государства или у тех, кто его представляет на месте, наверняка окажутся свои виды. Так что останется ему, высказавшись, все-таки покинуть обжитое место, которое он наверняка уже считал своим, и проситься обратно, на порог к родственникам, однажды уже выгнавшим его за все его «подвиги». Правда, была у него альтернатива вскоре отыскать себе другую дурочку, чтобы по уже отработанной схеме прочно обосноваться у нее на шее. При мысли об этом Агафья едва сдержала мучительный стон. Нет, она все-таки еще любила его! Не зря так долго собиралась сбежать, хотя все складывалось так, что решиться на это следовало как можно быстрее. И даже теперь Агафья многое отдала бы за то, чтобы еще хоть ненадолго вернуться в те, прежние времена. Когда он, такой сильный и красивый, ухитрялся казаться еще и великодушным, и добрым. Когда виделся одинокой девчонке воплощением ее заветной мечты, ее ласковым солнышком в центре вселенной, еще не показывая своего истинного лица. И сумел влюбить ее в себя настолько, что она не один год терпела потом его издевательства.

Агафья тряхнула головой, едва не стукнувшись лбом о стекло. Лилька, ее детдомовская подружка, учила ее: «Гашка, себя надо любить! Только себя! Потому что каждый больше всего именно себя любит! Так что не рассчитывай, что на твою долю много достанется от других. Что сама себе дашь – с тем и будешь!»

Агафья не хотела верить в эти слова. Если она полюбит кого-то всей душой, самозабвенно, жертвенно, то разве он не захочет отплатить ей таким же чувством? И только самой жизни при помощи жестоких уроков удалось убедить мечтательную девчонку в том, что нет, такого ждать не стоит. Ни от воспитателей, ни от любимого, ни даже от сестры. Может, ребенок ее бы любил? А может, и нет. Может, просто находился бы рядом до тех пор, пока она была ему нужна. Но этого узнать было уже не дано, потому что Ванькин пинок ей в живот не оставил несчастному малышу шансов появиться на свет живым. Особенно после того, как Ванька не сразу вызвал «Скорую», вначале посчитав ее конвульсии на полу притворством и попытавшись «вылечить» их еще несколькими пинками. Потом, правда, было раскаяние, но лишь до тех пор, пока обнадеженная его лаской Агафья не заявила следователю, что упала сама. После чего все Ванькино раскаяние как рукой сняло, и он перестал ходить в больницу, в которой она провела почти месяц после неудачных родов и кровопотери. А она продолжала его ждать, хотя умом уже прекрасно все понимала. Как понимала и то, что без ребенка ей сейчас будет легче, проще и даже где-то спокойнее, потому что не надо будет бояться еще и за него каждый раз, когда Ванька будет выходить из себя. А он стал бы это делать все чаще, если бы Агафья, сидя с ребенком, перестала приносить домой деньги. Деньги Ванька любил! Когда она сообщила ему о том, что у них будет ребенок, даже засветился весь. Она-то по глупости своей думала – обрадовался! А оказалось, что причиной его радости было совсем другое: просто у него появился повод уговорить Агафью на кредит. Он убеждал ее, что им сейчас не надо скупиться, что сейчас решается все их будущее, которое зависит от ее с ребенком здоровья. А отдать кредит будет несложно, потому что теперь-то уж он непременно устроится на работу. И Агафья, отлично зная его, опять повелась! Поверила, понадеялась! В итоге все деньги он спустил на себя. Оделся с ног до головы, купил себе новый смартфон, компьютер, планшет. Погулять не забыл с размахом. И опять обосновался на диване, такой злой от вновь наступившего безденежья, что Агафья даже заикнуться не смела о том, что он собирался работу искать. Впрочем, он и не собирался, он просто в очередной раз ей врал, а она опять ему верила. В результате чего кредит со всеми его процентами висел теперь на ней без всякой надежды на то, что ей удастся когда-нибудь его погасить. Пока Агафья сбежала и от Ваньки, и от банка, но не сомневалась, что последние-то уж точно ее найдут, если только она не поторопится исчезнуть навеки. Перед самым побегом к ней уже заявлялись коллекторы с отнюдь не ласковыми посулами – законы о них, наверное, только для того и писаны, чтобы им было что обходить. И после беседы с ними Агафью до сих пор мороз пробирал по коже. В такой ситуации ей оставалось лишь поблагодарить Ваньку за то, что он ее тогда пнул. С ребенком на руках она вообще бы не знала, что сейчас делать. Хотя и жалела о нем, особенно в те первые дни, в роддоме, глядя на других женщин с младенцами. Успела мысленно к нему привязаться после того, как справилась с шоком, вызванным внезапно наступившей беременностью. Да и гормоны наверняка еще бурлили в крови, не позволяя сразу угаснуть древним природным инстинктам – любить, заботиться, опекать. Наверное, еще и поэтому она продолжала довольно долго нянчиться с Ванькой после своей выписки, все никак не решаясь на побег. Ей нужен, просто необходим был кто-то рядом! Но теперь по большому счету это все было позади. А впереди была Анжелка. Счастливая, удачливая, богатая. На вопрос о возможной сестре из детдома ответившая в социальных сетях: «Ой, я тебя умоляю!.. Даже если бы и была, я бы постаралась держаться от этого отребья подальше! Разве от подобных отбросов жизни можно ожидать чего-то хорошего? Да я бы даже без присмотра в квартире побоялась ее оставлять, не говоря уж о чем-то большем. А то и вовсе не пустила бы на порог – мало ли каких блох с собой принесет?» Вот так, не задумываясь! Эти слова жгли Агафье душу, и слезами этот огонь было не залить. Но зато они же все и решили. Теперь оставалось только подготовиться. Отшлифовать свой план, отработать мелкие детали. Деньги тоже будут нужны. Но Агафья уже знала, как их заработает. Иногда она уже прибегала к этому способу, даже несмотря на то, что обожала своего Ваньку до щенячьего визга. Но ему нужны были деньги, а ее жертвенность по отношению к нему не знала границ. Нет, она ему не изменяла, она просто готова была пройти ради него через все круги ада, через любые испытания. Это не измена. Хотя Ванька, узнай он обо всем, так бы не посчитал. И убил бы ее, наверное. Но он и так не раз бывал близок к этому, в том числе и из-за отсутствия денег. Он сам не оставлял Агафье большого выбора. А она таким образом гасила долги, пока это еще было возможно и они еще не разрослись до нереальных размеров. Она вздохнула, глядя за окно. Через часик-два, когда схлынет поток спешащих домой работяг, она туда выйдет. Невинность она потеряла еще в детдоме и, мягко сказать, не совсем добровольно. Но пережила, смогла отгородиться сознанием от всей этой грязи. И сейчас умела в нужные моменты черстветь душой так, что почти ничего уже не чувствовала. В таком состоянии было гораздо легче решаться на поступки, про которые потом было лучше не вспоминать. А деньги ей сейчас просто необходимы, потому что именно новую жизнь они и должны будут ей обеспечить. После чего о прежней жизни можно будет вообще забыть.

* * *

Через пару недель необходимая сумма была собрана, все было подготовлено. Надо было приступать к реализации своего плана, тянуть больше было нельзя. По многим причинам, в том числе и потому, что срок аренды убогой квартирки подходил к концу и местные «ночные бабочки» начали коситься на Агафью, заподозрив в ней конкурентку. Они! В ней! Ну уж нет, она им не чета! Агафья брезгливо поджала губы. Наверное, прямо как Анжелка в те минуты, когда писала в Интернете о предполагаемой детдомовской сестре. Не разжимая губ, Агафья подошла к зеркалу, представляя себя ею. Если фотографии не обманывали, они с Анжелкой были очень похожи. Очень. Особенно после того, как Агафья сделала все возможное для усиления этого сходства. Копировала манеру речи и привычки сестры, тщательно изучая ее переписку. Дотошно разглядывая фотографии, сделала такую же прическу, принялась похоже одеваться и краситься. А то, что Анжелка была старше ее на три с лишним года, и вовсе невозможно было заметить, потому что Агафья, в силу выпавших на ее долю испытаний, выглядела взрослее своих лет. И горечь в душе не способствовала омоложению. А с этим чувством Агафья практически не расставалась. Ведь что еще можно было испытывать, слушая, как одноклассники болтают о своих родителях? О том, что «предки отмочили», «родаки выдали» и так далее? И все со смехом, в деталях. С нарочитой грубоватостью, в которой все равно угадывалась любовь. Или что можно было чувствовать, глядя на Анжелкино детское фото, выложенное в сетях? Где она, такая вся ухоженная, с завитушками и хвостиком, стоит в белом платьице. В белом-белом, ослепительно красивом. И на лице такая же ослепительная улыбка, совершенно беззаботная, не омраченная ни единой тяжкой мыслью. Она была окружена вниманием и заботой, знала, что ее всегда защитят от любых обидчиков, будут ее жалеть и капризам потакать. В общем, она любимой была! Только горечь можно было испытывать, зная, что у тебя этого в жизни точно не будет. Но Агафья нашла для себя возможность все изменить хотя бы в будущем. И она собиралась воспользоваться этой возможностью, отбросив все сомнения и угрызения совести! Ибо испытывал ли что-нибудь подобное хоть кто-нибудь из тех, кто заставлял ее страдать в этой жизни? Нет! Ни мать, ни воспитатели в детдоме, ни родная сестра, ни Ванька, ни прочие граждане, от которых она успела натерпеться. И Агафья внушала себе, что тоже этого испытывать не должна. Никому ничем не обязана и свое будущее будет выгрызать у судьбы зубами.

– Гашка, ты чудовище! – сказала она, пристально глядя на себя в зеркало. Она ли это вообще? Зеркало показывало: да! Оставалось утешиться лишь тем, что в человеческой массе встречались индивидуумы и похуже, всякие там маньяки и террористы, вершившие свои дела не ради того, чтобы спастись от садиста-любовника и угрожающих расправой коллекторов, а просто так, ради собственно уничтожения. Она же просто боролась за жизнь. Ведь если собаку бьют, она огрызается; если загнать в угол крысу, она кинется на обидчика; если кошку мучают, то она пускает в ход все свои когти. Вот так и она, тоже припертая к стенке, будет бороться, пытаясь все изменить.

Агафья отошла от зеркала. Спать бы пора, но сердце билось, и на него словно камень давил. Так что, не имея рядом ни единой живой души, с которой можно было бы попытаться разделить эту тяжесть или перед которой стоило хотя бы сделать попытку оправдаться за все задуманное, пришлось справляться с этим самой. Как всегда!

Как всегда, как птица Феникс из пепла. То, кажется, умереть готова и стала безучастна к своей судьбе – да пусть уже убьют, наконец, чтобы дальше не мучиться! – а то снова прорастает в душе какой-то жизнестойкий колючий росток и заставляет подняться, встряхнуться, действовать. Так и Агафья с утра воспрянула, начала собираться. Выйдя из детдома, из-под какой-никакой, а все же опеки воспитателей, она первое время привыкала к тому, что больше никто не будет ею руководить. Никто не скажет, что нужно сделать, во сколько, не подтолкнет, если ленишься или опаздываешь. Теперь все сама. Хочешь – приберись без посторонней подсказки, хочешь – нет, но тогда живи в грязи. Хочешь – ищи себе работу, хочешь – откладывай ее поиски день за днем и сиди дома, но тогда без средств к существованию. Хочешь – преодолей сон и встань пораньше, хочешь – проспи и упусти в жизни что-то важное. И так во всем. В какой-то мере Агафье не хватало побуждений со стороны, потому что самой себя, имея свободу выбора, заставлять оказалось гораздо труднее, чем действовать по чьей-то указке. С Ванькиным появлением эта проблема решилась, хотя и совсем не так, как хотелось бы. Но теперь Агафья снова была свободна, одинока. И теперь снова надо было на все решаться или не решаться самой. Хочешь – приступай к выполнению своего плана, а хочешь – тяни резину и жди, пока Ванька с дружками тебя не отыщет, или пока за тебя снова, уже всерьез, не возьмутся коллекторы. Пару дней назад в поле зрения Агафьи уже попадались смутно знакомые типы, ошивающиеся в соседнем районе, после чего она долго не могла унять свое сердце, при виде их пустившееся в сумасшедший галоп. Если это было не случайно, то как же близко они к ней подобрались! Еще немного – и… Нет! Агафье хватило и первой встречи с ними! Вторая же была обещана гораздо хуже! Помня свою любимую присказку: «Главное – начать!», она тщательно прибралась в убогой квартирке, чтобы там оставалось поменьше ее следов. Потом вздохнула, взявшись за дверную ручку, и отворила старую скрипучую дверь, чтобы навсегда покинуть и эту лачугу, и всю свою прошлую жизнь.

На вокзале, прежде чем брать билет в облюбованный ею южный приморский городок, Агафья со своего планшета написала Анжелке письмо. Уже второе. Первое было написано накануне. С самого начала представившись в сетях модным дизайнером, Агафья пожаловалась в нем Анжелке, что не успевает выполнить крупный заказ одной взбаламошной, но богатой фифы. И если бы «дорогая Анжелочка» взялась за него… Анжелка обещала подумать, что было вполне разумно – ведь для выполнения работы ей пришлось бы ехать в другой город, как того требовали обстоятельства и заказчица. А она теперь была уже специалистом такого уровня, что могла позволить себе капризничать и выбирать. Потому что снова повезло, с ожесточением подумала Агафья. И тут тоже! Выучившись на дизайнера, Анжелка вполне могла бы пополнить собой массу молодых специалистов, которые после выпуска пускаются плыть по течению на рынке труда, не зная, где бы им и за что зацепиться со своим долгожданным дипломом о высшем образовании. Но совершенно случайно ей в руки попал заказ от семейной пары, едва ли не в сотый раз пытающейся переделать столовую, гордо именуемую «обеденный зал», в своем немаленьком особняке. И тут выяснилось, что Анжелка была еще «зеленым» дизайнером, но зато очень хорошим психологом. Она не стала слушать щебет жены заказчика про хрусталь, статуи и цветы. Нет, сразу сообразив, кто ей денежку платит, она повнимательнее взглянула на молчаливого хозяина, хмуро выслушивающего фантазии своей половины. И… пользуясь отсутствием куда-то уехавших хозяев, не стала работать по первоначальному эскизу, а соорудила из обеденного зала рыцарский! Лазерная система зрительно поднимала потолок на недосягаемую высоту, делая его визуально сводчатым. С потолка свешивалась люстра на железных цепях. На стенах, декорированных под крупную каменную кладку, висели лампы, стилизованные под факелы в железных держателях, и оружие. На грубо сработанном камине был выложен герб, придуманный Анжелкой специально для этого человека, каким она смогла его распознать. Еще интерьер дополнил каменный пол со шкурами. Шкуры же, только подбитые подушками для комфорта, лежали и на резных дубовых скамьях, таких же тяжелых, как обеденный стол. Дополняли интерьер стрельчатые окна, а еще – медные и оловянные блюда, и стойки с цепями, и искусственно закопченные картины в мрачных золотых рамах, на тему феодальной охоты. Анжелка очень рисковала, решившись на такой эксперимент. Очень! Ведь если бы ее работа не пришлась по нраву заказчикам, она не то что не заработала бы, а еще и в глубокий минус бы вышла со всеми материалами и их последующим демонтажем. И действительно хозяйка, едва увидев, во что превратилась столовая, тут же сорвалась на визг. Но Анжелка не для нее старалась, а для хозяина, вдруг оживившегося настолько, что на губах заиграла улыбка. И пока его жена истерично требовала немедленно убрать «всю эту дрянь» без следа, он протянул Анжелке пачку купюр, даже навскидку больше того, о чем они договаривались. А в ответ на ее удивленный взгляд коротко кивнул:

– Здесь с премией!

По крайней мере так предстала перед Агафьей эта история в социальных сетях, в пересказах как самой Анжелки, так и ее приятелей – друзей у нее, насколько Агафья успела понять, не водилось. Позже Анжелка узнала, что на почве ее первой работы распалась семья. Жена так и не захотела мириться с рыцарским залом, а муж наотрез отказался его ломать, почти каждую неделю устраивая в нем прямо-таки настоящие феодальные кутежи. С его-то легкой руки к Анжелке и начали поступать заказы от солидных преуспевающих людей, меньше чем за год сделавшие ее одним из самых модных интерьерных дизайнеров в своем регионе. Так что она, продав родительскую квартиру, и сама теперь жила в весьма недурном особнячке за городом, оформив его по собственному вкусу.