Отщепенец

«Как мало надо подсказать таланту! Достаточно пальцем указать: вот здесь порог. И талант сам шагнет, перешагнет, войдет и пойдет дальше. Но как же много надо подсказывать бездарности, и как это бессмысленно! Хороший, в сущности, человек, бездарность завалит тебя вопросами. Окружит похвалами. Уточнит и переуточнит тысячу раз. Сошлётся на твои слова в сотне публичных бесед. Предложит рассмотреть все мелочи, перебрать весь бисер. Бездарность не умеет ходить сама. Её надо водить за руку, занимать приятным разговором, да ещё и поддерживать под поясницу.» – Внимание всем кораблям! Пригото

не сомневаюсь, что у тебя хватит решимости. Глупцы и гордецы – неисчерпаемый колодец решимости.

под воздействием флуктуаций исключался. Данные «Разящего» подтверждались сканерами других кораблей эскадры. Антис, подумал Бреслау. Обладатель двух тел: малого – корпускулярного, и большого –

Остроумно, Вьяса-джи. В высшей степени остроумно. Теперь я по идее обязан напомнить, что река в кружку не поместится.

тоже взятого из музея. Здесь было просторнее, и стояли две свободные лавки. – Садись!

слепой, ну, скажем, для нахала Пунги: китель расстёгнут, галстук сполз, фуражка сбита на затылок. Хорош офицер, в какие очки ни глянь! – Чего орёшь? – Ору, – невпопад согласился Тумидус. – Ты в курсе, который час? Полшестого утра,

и вновь стал серьёзным, – не исключение. Мы всего лишь горим ярче. Наше единственное преимущество – прежде чем сгореть, мы проносимся по небу и валимся за горизонт.» Тогда военный трибун, черствый помпилианский сухарь, счёл это фигурой речи. Звёзды, костры, горизонт. Дешевая лирика. И лишь сейчас, в толпе гуляк-вудунов, от которых разило пальмовым вином, слушая рокот тамтамов, Гай Октавиан Тумидус кожей, мышцами, нервами, всем своим существом почувствовал, как глубоко внутри него, вероятно, в сердце, выгорает время: стремительно и беспощадно, минута за минутой.