Читать книгу: «Невеста палача»
Глава 1
Март 1600 г. Россия, село Опричное
Огненно-алый шар катился за горизонт, разливая по вечернему небосводу золотисто-багровые лучи. На улице тихо, тепло и безветренно. Погода совершенно не соответствовала мартовским дням, когда должны еще стоять на дворе холода, а руки, да ноги стынуть и зябнуть оттого, что зима отступила совсем недавно. Конечно, март подходил к концу, но это не слишком оправдывало разыгравшуюся оттепель.
Деревья, еще недавно покачивали на ледяном ветру голыми ветвями, теперь, напитавшись солнечным теплом, распускали молодые зеленые лепестки, прорывая «кожицу» набухших почек. В сумеречном алом свете заката они казались сказочными духами, сбежавшими из леса, гуляющими по селу.
Опричное, так местные называли село, маленькое, да захудалое, располагалось неподалеку от города Великого Новгорода, на стороне Софийской от реки Волхов. Даже весенняя оттепель не придавала ему особой жизнерадостности. Небольшое количество деревянных срубов, перекрытых соломой, выстроились вдоль единственной улицы поселения. Здесь жили крестьяне, пришедшие с чужих земель, и которым, якобы, не хватило места в городе, поэтому они поселились вблизи его. На самом деле, причина крылась в ином, чужаки-крестьяне не пожелали селиться в городских чертогах, не желая переходить в чью-либо собственность. В городе крепостных и так предостаточно, а за его чертой люди считались свободными, и пока на их свободу никто не посягал.
Но не для всех опричненских крестьян жизнь казалась свободной.
В одном из домишек, на жесткой деревянной скамье, сидела юная девушка, босая, в стареньком сарафане. В руках она держала старую выцветшую заштопанную рубаху. Взгляд лазуревых глаз прикован к оконцу, девушка сосредоточенно всматривалась в сумеречную даль, пытаясь запечатлеть в памяти необычную картину заката, подходившего к концу.
Внезапно, с улицы, внимание привлек звук приближающихся тяжелых шагов, сердце бешено заколотилось в груди, с трепетом, страхом и замиранием. Шаги смолкли на пороге, а через секунду, сильный удар ногой, заставил дверь распахнуться настежь, жалобно скрипнув петлями.
На пороге показался высокий плечистый мужик, сдвинутые в кучу, густые, кустистые брови красноречиво выражали недовольство, качнулся, привалился к дверному косяку.
– Ага, Даринка, опять бездельничаешь? – громыхнул в небольшой комнатушке грозный бас.
– Что ты, батюшка, вот рубаху штопать едва кончила, – последовала короткая попытка оправдаться.
– Брешешь, паршивая! – заорал мужик, пронесся по выметенному начисто полу, преодолев в мгновение ока расстояние между ним и дочерью, и так низко наклонился, что та отпрянула назад, едва не слетев со скамейки.
Растеряно заморгав, девушка глубоко вдохнула, поморщилась, ощутив пахнувший запах крепкого перегара. Отец снова напился, ну теперь ей несдобровать.
Угрим Феофанович заметил неприязнь на лице дочери, хмыкнул, слегка покачнулся и отстранился, сощурил глаза, принялся придирчиво осматривать помещение. Комнатушка не велика, угловую часть с правой стороны от двери занимает саманная печь, наверху аккуратно засланная тряпичным стареньким покрывалом, указывавшим, что данное место служит постелью. Рядом с печью установлен деревянный стол, приставлена скамья, длинная, без спинки, с двумя толстыми ножками. В левом углу комнаты взгромоздился большой сундук, набитый пожитками хозяев, а недалеко от сундука располагается нечто напоминающее перину, только наполнена лежанка сухой соломой. Эта «перина» служила постелью для Дарины. Стены помещения завешаны разносортными сушеными грибами, вязанками колосьев пшеницы, сухих трав, деревянными ложками. Вся остальная посудная утварь, коей совсем не много, хранилась на печном шестке.
В целом картина составляла обычное зрелище нищенского жилья, но оно начисто прибрано, все расставлено аккуратно, пол подметен, печь вычищена. И все же Угрима что-то ужасно раздражало, поэтому он снова склонился к дочери, схватил за плечи, и рывком поставил на ноги.
– Ты что, паршивая, думала не разберу что к чему? – зловонно выдохнул мужик.
– Но как же…
– Чяво как же? – резко гаркнул Угрим, жестко тряхнув дочь. – Ты, когда брехать перестанешь? А? Весь день, небось, продрыхла, а под вечер храбрости набралась сказать, что работала! В хату войти гадко, грязюка кругом несусветная! Животина на дворе голодная орет, жрать просит! А ты тут сидишь, в оконце пялишься?!
У Дарины на глаза навернулись слезы. Да она за весь день только и присела к вечеру, и то, чтобы отцовскую рубаху заштопать. От зари, заведенной бегала, работу подгоняла, да и вообще, когда это она дни просиживала, не было отродясь такого. Угодить отцу в первую очередь старалась, работу по дому, по хозяйству знала, выполняла добросовестно, а в ответ только упрёки, да ругань. И что так злило-то его, не понятно вовсе. Сколько бы ни трудилась, как бы ни силилась, все не так, все плохо. И перестать бы давно уж стараться, да только если хоть немного попустит дело домашнее, так он и выпороть может. И на то, что ей двадцать годков минуло, на то, что она давно не ребенок, не посмотрит.
– Глаза б мои тебя не видели! – захрипел Угрим, и потащил дочь к выходу.
– Не надо! – заупиралась Дарина, предчувствуя недоброе.
– Чаво тебе не надо! Иди на двор, там ночуй, тебе ж без разницы, что тут, что там грязища одинаковая!
Не успела Дарина еще хоть словечко в оправдание сказать, как оказалась босая, полуодетая на улице. Угрим захлопнул дверь прямо перед ее носом, со словами:
– И не вздумай в дверь тарабанить, или выть, выпорю!
Дарина сделала шаг назад и поежилась, спорить с отцом все равно бесполезно. На улице становилось зябко, солнце уже закатилось за горизонт, а сумерки успели накрыть землю покрывалом полумрака. Надо бежать. Бежать к полю, к стогам сена, оставшимся после зимовки, лишь там можно укрыться, спрятаться. И она, сорвавшись с места, опрометью помчалась к заветной цели. До поля бежать не близко, и сделав всякий новый шаг, девушка ощущала, как каждую клетку юного тела заполняет панический страх. Этот страх порождал не холод, и не подступающий ночной сумрак, не расстояние от дома до стогов сена на поле, а то, что на пути она могла встретить иноземцев, в страхе державших простых крестьян, как в чертогах Великого Новгорода, так и за его пределами.
Иноземцы прибыли на Русь в больших количествах не так уж давно, 1598 году, когда Борис Годунов окончательно законно пришел к власти, и призвал их к себе в помощь, да во служение. Но при этом они чувствовали и вели себя так, словно хозяева здешних мест были сами. В сущности, больших бед крестьянам не приносили, но и не упускали возможности сделать что-либо себе в угоду, даже если это противоречило здравому смыслу. Особенно иноземцам полюбилось силой брать девушек простолюдинок, если те встречались на дороге в поздний час, и без должной защиты. Нет сопровождения, значит ничья! Говорили они, и последствия не заставляли долго ждать. Поэтому девушки, дорожившие своей честью, да и жизнью, перестали ходить в вечернее время по улицам, а уж если и была особая нужда, то просили мужа, брата или отца о сопровождении.
Дарину же сопроводить было некому, поэтому она так торопилась, сильнее подгоняемая страхом.
Когда до поля оставалось совсем немного, запыхавшись от интенсивного бега, Дарина слегка притормозила, набрала полные лёгкие чистого воздуха, шумно выдохнула, подняла лицо к потемневшему небу, взглянула на проявившиеся звёзды и желтый полумесяц, выкатившийся на середину тёмно-синего полотна. Месяц тонок, но от него исходил плотный тяжелый желтовато-белый свет, падающий на землю, позволяющий различать внезапно появившийся вдоль дороги плотный клубок туманного облака странной формы.
Сбитая с толку Дарина резко остановилась, и стала пристально всматриваться вдаль. Образовавшееся на пути облако росло, быстро надвигаясь на неё. Девушка охнула, инстинктивно почувствовав возможную опасность, сердце бешено заколотилось, она попыталась сдвинуться с места, но ноги словно одеревенели, стали неподвижными, неуправляемыми.
Продолжая расти, облако утрачивало сгустившуюся плотность, и через мгновение, прямо в его середине, беглянка отчетливо различила темный силуэт. Пристально вглядевшись в очертания, девушка смутно осознала, что силуэт вырисовывается мужской, а это не сулит ей ничего хорошего.
От безысходности она затрепетала, страх мгновенно приумножился, в глазах блеснула паника, мысли лихорадочно завертелись в голове. Кричать бесполезно, убежать не успеет, туманное облако приближается слишком быстро, остается только ждать неминуемой участи. Но легко она не сдастся, лицом к лицу встретится с тем, что ожидает, и будет бороться до последнего вздоха.
Выпрямившись, Дарина сделала глубокий вдох и прищурилась. Тёмный силуэт принял отчетливые формы, стал узнаваем развивающийся плащ за спиной и широкополая шляпа. Мужчина, казалось, имеет высокий рост, широкоплеч и двигается так, словно не идет, а летел по воздуху. Это пугало еще сильнее. Но как только он оказался в нескольких шагах от беглянки, и та непроизвольно открыла рот, чтобы заорать во всю мочь, силуэт тут же растворился, туман рассеялся, и на улице стало аже немного светлее.
Часто моргая, пытаясь выйти из ступора, порождённого страхом, Дарина шумно выдохнула, и только сейчас поняла, что не дышала несколько последних мгновений. Что это было? Видение? Впрочем не важно, что бы то ни было, нужно продолжать бежать, иначе в следующий раз, если она нарвется на реальных мужиков, на иноземцев, легко не отделается.
Глава 2
Чёрные тучи висели над каменным, готического вида, замком тёмного Князя Константина Ратмирова. Это было необычное строение, и уникальность архитектуры Амбра Каструм, заключалась не в форме постройки, и даже не в размерах, а в том, что замок недосягаем для созерцания простым смертным. Князь, обладавший способностями творить магию, позаботился о том, чтобы место его обитания стало доступным только для него, и для тех, кто входил в круг союзников и подчинённых.
Внутри просторный Замок Теней имел множество прекрасно обставленных комнат, внушительных размеров бальный зал, согреваемый вечерами огромным камином, вполне способным послужит в качестве кладовой, кухню, хранившую запасы еды, достаточной для прокормки целой орды воинов. Библиотеку, излюбленное место Константина, заполняли сотни полок, уставленные тысячами книг разных эпох, столетий и миров. Он часто любил уединяться там, изучая тот или иной манускрипт с рецептами зелий, или тома с заклинаниями, способными помочь ему в многолетних поисках. Но в последнее время, всё это стало терять прежнюю привлекательность. Более того, начинало угнетать, и он всё чаще стал кидаться из крайности, в крайность, блуждать по параллельным мирам, полагаясь на удачу.
На дворе уже стояла глубокая ночь, когда Константин вернулся с очередной прогулки, скользнув из межмирья к порогу тайного обитания. Он прошелся по коридору, передал прислужнику плащ и шляпу, и прямиком направился в библиотеку. Там уже горел камин, помогая освещать помещение нескольким зажжённым восковым свечам. Приятный золотистый свет, наполнявший комнату, уютное тепло очага немного расслабили взбудораженного мужчину. Он подошёл к тумбе, взял хрустальный графин, и, налив в стакан немного коньяка, одним глотком выпил. Янтарная жидкость обожгла горло, но при этом подействовала еще более успокаивающее.
Плеснув ещё напитка, рецепт которого раздобыл в одном из параллельных миров, в стакан, князь направился к креслу у камина, и, усевшись поудобнее, принялся всматриваться в мерцающий огонь, изредка делая теперь небольшие глотки коньяка. Мысли, роившиеся в усталой голове, постепенно приходили в последовательный порядок, но сердце по-прежнему продолжало гулко биться о грудную клетку, лишь при малейшем воспоминании о событии сегодняшнего вечера.
Неужели он нашёл её? Нашёл после стольких лет безуспешных поисков? Князь не мог в это поверить. Ему нужно проверить безумную догадку. Нужно вернуться в Великий Новгород, чтобы снова встретиться с той босоногой девушкой, которая бежала ему на встречу.
Но он не может сделать это сейчас, нужно время, переходы слишком тяжелы… Необходимо крохотная доля времени, и тогда он отыщет ее уже наверняка.
Дарина, лишь на мгновение задремавшая, неожиданно пробудилась, широко распахнула глаза, уставилась в темноту. Внезапно возникшее ощущение, словно некто проник ей в голову, и копошится там, неприятно шуршит, перебирает по таенные мысли, пытаясь отыскать в них что-то подходящее, заставило поёжиться. Она лежала на самом верху соломенного стога, зарывшись большей частью тела в сухую траву, в попытке сохранить значительное тепло, но ей казалось, что вокруг камни, сковывающие движения, не дающие пошевелиться. В одно мгновение девушку охватила паника. Как выбраться из ловушки? Собрав волю в кулак, она дёрнулась, затем еще раз, и ещё, пока не ощутила спасительную легкость, наваждение отступило, разомкнув невидимые путы.
Стараясь не думать о неприятных ощущения, Дарина сделала глубокий вдох, немного поёрзала успокаиваясь, закрыла глаза и попыталась заснуть. Но сон не приходил, мысли, словно стайка надоедливой мошкары, роилась в голове, будоражили старые воспоминания, пережитые времена не столь уж далекого детства. Вспоминалось пережитое, хорошее, плохое, воскресла в памяти и покойная мать Верея, которую Дарина любила больше всего на свете, которая жалела единственную дочь и часто защищала от брани и нападок пьяного отца.
Мать Дарины скончалась от лихорадки, едва дочери исполнилось девять лет. С тех пор жизнь малышки превратилась в сущий кошмар. Угрим Феофанович, и прежде не любивший ребёнка, отныне и вовсе стал относиться к девочке хуже, чем к бродячей дворняге. Отчего та всё больше силилась понять, почему раздражает отца, в чём причина рождающихся вспышек гнева и ярости, обрушивающихся на её несчастную голову. Но с течением времени, отказалась искать причины, стала принимать тиранию родителя как должное.
При жизни Верея часто бранилась с мужем, и Дарина оказывалась тому частым свидетелем. Неоднократно слыша в споре родителей своё имя, девочка догадывалась, что причиной ссор являлась именно она, но мать отрицала очевидный факт, если дочка спрашивала её об этом напрямую.
Однажды женщина, при очередной ссоре так кричала, доказывая мужу истинную правоту, что охрипла до немоты. В тот день Угрим пришёл домой поздним вечером, пьяным, едва держась на ногах. Он ввалился в дверь, схватил Верею левой рукой под локоть, правой отвесил пощёчину с такой силой, что у несчастной запрокинулась голова, при этом ни произнес, ни слова.
Перепуганная Верея разрыдалась, потом стала кричать, мол, ты что творишь, окаянный, какой леший тебе дорогу перешел. Угрим же, повернувшись к забившейся в угол Дарине, рявкнул:
– Пшла на двор, ни то убью!
Девочка шмыгнула из угла в дверь, но убегая, слышала отчетливо слова Угрима, так втиснувшиеся в память, что она не забудет их до самой последней минуты жизни.
– Нарожала тут всяких, – рычал муж Верее, – а я хочу нормально, по-людски, и получу, сейчас получу…
Позже подобное повторялось неоднократно, но женщина не беременела. Когда, в очередной раз, пьяным вернувшись домой, Угрим напал на жену, та не выдержала, и, кинувшись на улицу, побежала по дороге в неведомом направлении. Вечер стоял холодный, дождь лил как из ведра, но Верея домой не вернулась даже под утро. Проспавшись, мужик отправился на поиски затираненной жены, и нашел её всю вымокшую, замёрзшую на берегу реки Волхов. Женщина сидела на земле, прижав к груди, согнутые в коленях ноги, голову склонив, не шевелясь и практически не дыша. Угрим остановился в нескольких шагах от жены, не решаясь подойти ближе, сердце его сжалось от страха перед тем, что Верея уже мертва. Вот так села ночью на землю и застыла, тело задеревенело, не упало, и сидит ныне склонившись. Но женщина тяжело вздохнула, слегка дрогнула, что послужило причиной Угриму тут же броситься к ней, подхватить на руки, не чувствуя сопротивления. Ослабевшая, измотанная жена, просто не имела сил, чтобы дать отпор, и когда муж принёс её домой, положил на печную постель, она лишь взглянула на него, закрыла глаза и крепко заснула уже не чувствуя того, как её раздели, обтёрли, и завернули в тёплое одеяло. Ночью у Вереи поднялся сильный жар, она стонала, ворочалась, иногда кричала. Маленькая Дарина подбегала к матери, хватала её за руки и, не переставая, плакала. Угрим, наблюдая за мрачной картиной, поднимался из-за стола, за которым сидел с кружкой браги, шагал к плачущему ребёнку, хватал за шиворот как котёнка, и оттаскивал на жесткую неприятно шуршащую «перину» со словами: «Хватит нюнить, спи!». Но девочка, полежав немного, снова бежала к матери, пока, в конце концов, окончательно забралась к ней на «постель», сложив голову на живот женщины, и заснув в изнеможении.
Когда малышка Дарина проснулась, на дворе зарождалась заря. Мать её лежала теперь неподвижно, тихо, белая кожа на лице напоминала первый выпавший снег. В один момент к девочке пришло страшное понимание чего-то непоправимого, жуткого, сердце гулко ухнуло, тело задрожало, на лбу выступил холодный пот, по спине пробежали неприятные мурашки. Она обвила глазами комнату, увидела дремлющего за столом отца, снова повернулась к матери и тихо позвала: «Мама!», но ответом послужила лишь тишина. Закричав в отчаянии, схватила ледяные руки матери, запричитала над ней, разбудив отца. Тот сорвался с места, подбежал ближе, замер на месте, осознав, что непоправимое все же случилось. Верея умерла от лихорадки в ту роковую ночь после непреднамеренного побега от издевательств мужа.
Когда женщину хоронили, Дарина стояла молча, слезы иссякли, но чувство безнадежности и тоски по материнскому теплу продолжало преследовать ее и поныне.
Теперь, лежа под открытым звездным небом, перебирая мучительные воспоминания, она чувствовала себя по-прежнему одинокой, обделенной любовью, теплом, лаской, но слезы так и не появлялись на глазах.
Глава 3
Ночь пролетела мимолётно, несмотря на то, что Дарина заснула лишь под утро. Разбудил девушку лёгкий ветерок, нежно играющий с локонами, цвета созревших пшеничных колосьев. Она взглянула небесно-лазурными глазами в сторону села и сморщила носик, сознавая, что пришёл новый трудный день. Сначала необходимо как-то сладить с отцом, вернувшись домой, а уж остальное само собой сложится.
Потянувшись, шурша сухой травой, девушка выбралась из мягкого стога сена, и побрела в сторону села, задевая босыми ногами распустившиеся одуванчики. Утренняя прохлада приятно прикасалась к нежной девичьей коже, и постепенно, ставшая привычной тревога немного утихла. Но, вернувшись домой, отца она не застала, и то что Угрим в такую рань покинул дом не предвещало ничего хорошего. Невольный страх вновь охватил девушку, предчувствие надвигающейся беды неприятно защекотало нервы. В попытке заглушить тревожные мысли, она принялась за домашнюю работу, не замечая, как стремительно понеслось вперёд время.
Несколько часов спустя, выметя пол, натаскав с улицы дров, растопив печь, девушка, отодвинув заслонку, вынимала из печного устья приготовленную пшеничную кашу, приятный аромат истомившегося в жару блюда, соблазняя, пощекотал ноздри. Глубоко вдохнув аппетитный запах, девушка сглотнула набежавшую в рот слюну, но твердо решила не есть сама, дождаться отца. Угрим обычно всегда приходил к обеду, где бы ни пропадал и как рано не уходил из дому. Но сегодня, когда солнце уже стояло в зените, его всё ещё не было. Дарина заволновалась, понимая, что с отцом могло случиться несчастье. Пусть он плохо к ней относится, бранит без повода, выгоняет на улицу на ночь глядя, это не причина, чтобы забыть то немногое хорошее, что случалось ему делать для неё. Она по-своему всё же любила отца, в глубине души надеясь, что придёт время, и он осознает неправоту, станет добрее, ласковее, прекратит напиваться, и они заживут счастливо, как полагается родителю и ребёнку.
Когда солнце уже силилось скрыться за горизонтом, голод и тревога Дарины сравнялись с собой по силе. Она всё-таки решила съесть немного каши, и отправиться на поиски отца. Взяв деревянную ложку, зачерпнула горстку уже остывшей пшеничной массы, положила в рот и чуть не замурлыкала от небывалого удовольствия, взорвавшегося яркими эмоциями в оголодавшем теле. Голодный предел оказался настолько велик, что обычно просто вкусная каша, теперь казалась нектаром богов. Быстро прожевав, девушка отправила в рот ещё пару ложек каши, глянула в окно. На улице стремительно вечерело, стоило поторопиться. Оставив кашу на печном шестке, Дарина направилась к двери, и только протянула к ней руку, как та распахнулась, на пороге показался Угрим. Увидев вернувшегося отца, девушка почувствовала необычайное облегчение, но тут же забеспокоилась, заметив за его спиной тёмный силуэт огромного незнакомца.
Отец вошел в комнату, мрачный мужчина последовал за ним. Сделав шаг в сторону, чтобы не скрываться за спиной Угрима, он остановился и пристально оглядел Дарину. Его холодный неприветливый взгляд смутил девушку, заставил поёжиться от неприязни, но глаз она всё же не отвела, стараясь лучше рассмотреть непрошенного гостя. Тот оказался высок, широкоплеч, но сильно сутулился, и часто переступал с ноги на ногу. Угловатые черты лица красивыми не назовёшь: изогнутый орлиный нос, тонкие жесткие губы, густые брови, между которыми отчетливо пролегала борозда, показывающая присущность сурового характера. Единственной красивой частью на лице чужака оказались глаза, крупные миндалевидной формы, с радужкой насыщенного каштанового цвета.
– Ну что, согласен? – спросил Угрим обращаясь к незнакомцу.
Мужчина медленно кивнул, при этом мрачный вид так и не сполз с его неприветливой физиономии.
– Тогда, – обратился Угрим к дочери, – тогда, Дарина, прошу любить и жаловать, это человек, чьей женой в скором времени ты станешь!
Девушка в ужасе распахнула глаза, не в полной мере соображая, что сейчас происходит.
– Звать его Гордей, – спокойно продолжал мужик, – он на минувшей неделе прибыл на службу в Великий Новгород, ему некогда искать себе жену, а без таковой, ясное дело, обходиться не может, поэтому мы сговорились, и он согласился взять в жены тебя!
– Прибыл на службу?! – словно в полудрёме пролепетала Дарина, всё ещё не веря в действительность происходящего.
– Да, Гордей прибыл на службу. Нынче в граде он станется палачом, – с противной гордостью сказал Угрим.
Но Дарину, последние слова, хлестнули подобно кнут с железным наконечником. Неужели она всё правильно поняла, и собственный отец собирается отдать её в жёны такому страшному человеку? Они вообще никогда не разговаривали о её замужестве, а теперь так внезапно стала невестой палача! Это пострашнее самого кошмарного сна. Это реально! Но не сложившаяся ситуация пугала девушку так сильно, страх внушал мужчина, стоявший сейчас перед ней, мужчина, нарекаемый ей в мужья, в столь красивых глазах которого таилось какое-то зло, заставлявшее холодеть сердце юной девушки.
– Батюшка, не понимаю… не могу… – запричитала Дарина, очнувшись от неприятного гипнотического состояния.
– Чаво ты там не можешь? – раздражённо взревел Угрим.
– Не могу пойти за этого человека, – ели слышно закончила та.
– Это ещё почему? – закричал отец, брови угрожающе сошлись на переносице. – Ты мне перечить не вздумай, а то погляжу, на шее то у меня сидеть нравится! Замуж выйдешь, авось тебя муж уму да разуму научит! Иди, собирай пожитки, проваливай!
– Куда? – непонимающе вскрикнула девушка, в недоумении широко распахнув глаза.
– Как куда, к Гордею, забирает он тебя сейчас!
– Это как же… на ночь глядя…– застонала Дарина. – Молва недобрая пойдёт коли увидят одну ночью с мужиком чужим.
– А тебе-то какое дело? Это ж муж твой! – хмыкнул Угрим.
– Не муж ещё! – последовала очередная слабая попытка возразить.
– Ну ничего, жених значит! А не сегодня, так завтра уже и муж! Иди, говорю, пожитки собирай, это моё последнее слово!
– Батюшка, я же… – Дарина задохнулась, в горле забился ком, на глаза набежали горькие слезы, и двумя влажными горячими дорожками побежали по щекам.
– Нечего мне тут мокрое дело разводить, – заворчал Угрим, но голос всё же немного смягчился, – иди, собирайся, Даринка, перед человеком неудобно, вам уж ехать пора.
Но дочь не шевелилась, вперив в отца умоляющие глаза, и чтобы сердце не дрогнуло в сомнении, тот поспешно рявкнул:
– Ступай же!
Плечи девушки поникли, она медленно развернулась и пошла собирать то, что можно назвать ее скудным приданым, а через несколько мгновений вернулась обратно с небольшим узелком в руках.
– Вы будете жить с Гордеем в Великом Новгороде, прямо за стенами, поэтому ты радоваться должна, а не нюни пускать, – пробубнил родитель, нахмурив брови.
Дарина ничего на это не ответила, только подняла полные хрустальной влаги очи, уставилась невидящим взором, мольба в котором ныне погасла. Угрим сделал вид, словно не замечает страданий дочери.
– Ну, ступайте, – проговорил он, – да в церковь идти не тяните, обвенчайтесь поскорее.
– Батюшка, а ты придёшь? – тихо спросила несчастная дочь.
– Не знаю, скажете, когда венчаться будете, может и пожалую.
Обхватив невеликий узелок обеими руками, и опустив голову ниже плеч, чтобы хоть как-то скрыть нескончаемый поток слёз, Дарина побрела к выходу, Гордей через мгновение последовал за ней, Угрим же не сдвинулся с места.
На дворе, недалеко от дома стояла двухколёсная телега, запряжённая старой кобылой. Остановившись перед повозкой, девушка печально на неё взглянула, не желая уезжать из отчего дома, но и не имея возможности остаться, нарушив волю родителя. Гордей увидел колебания случайной невесты, поравнялся с ней, молча указал рукой, чтобы та взобралась на телегу, устроилась поудобнее. Ничего не оставалась, как повиноваться, и это беспрекословное повиновение пришлось будущему палачу по вкусу. Сухо улыбнувшись, он зашагал обратно к дому, переговорил с Угримом и в скором времени старая кобыла уже переставляла усталые ноги, глухо стуча неподкованными копытами по накатанной дороге, таща за собой, по направлению к граду, двухколёсную повозку с пассажирами.
Погрузившись в печальные размышления, Дарина могла поклясться, что, забравшись в телегу, прислушавшись, она уловила сквозь неразборчивый разговор двух мужчин звон монет, но поверить в то, что палач мог заплатить Угриму за неё, словно за вещь на базаре, заплатить отцу за согласие отдать дочь чужаку в жёны, отказывалась. Девушка мысленно сослалась на больное, растревоженное воображение, сыгравшее с ней злую шутку.
– Почему не простилась с отцом? – грубый, сухой голос прервал её раздумья.
– Чего? – переспросила Дарина, пытаясь понять, послышалось ли ей, либо Гордей действительно задал вопрос.
– Я говорю, почему ты с отцом не простилась? Не захотела? Вышла молча, села, да поехала со мной, – теперь голос палача звучал громче.
– Как-то само собой так вышло, – промямлила девушка, каждое слово сейчас давалось с большим трудом, но жених не унимался.
– Ничего, понятное дело, растерялась, – проговорил он, немного помолчал и продолжил, резко сменив тему разговора, – Венчаться мы с тобой не сразу будем.
– Не сразу? – встрепенулась спутница, ей вовсе не хотелось венчаться с незнакомцем, но перспектива оказаться опозоренной пугала сильнее.
– Нельзя пока, я совсем недавно в град прибыл, дел много, работы до меня накопилось, надобно порядок соблюдать.
Какой это работы? Он же палач! Хаотичные мысли завертелись в голове у Дарины. И как только полный смысл дошёл до неё, ужас холодной волной прокатил по позвоночнику. Да именно, он же палач, его работа казнить людей, отнимать жизни, убивать. Что же батюшка натворил, кому отдал дочь родную? За какие грехи то?
– Но, если венчаться будем не скоро, зачем же меня из дому сейчас забирать надобно было? – не удержавшись, спросила Дарина.
– На то воля отца твоего, он предложил, я согласие дал, – последовал мрачный ответ.
Сердце девушки ухнуло куда-то вниз, в голове зашумело с удвоенной силой, глаза заволокло туманом, навернулись новые жгучие слёзы. Выходит, что родной отец просто отдал её, как надоевшую собачонку, отдал в первые попавшиеся руки, незнакомому человеку. Палачу! В подобное не хотелось верить, но факты говорили сами за себя.
Видя, что девушка вся скукожилась, побледнела и вот-вот рухнет без чувств, Гордей нахмурился.
– Да не бойся, не обижу. Ишь как побелела! Да на отца не серчай, коли дело сделано, знать по судьбе так назначено.
Дарина не нашлась что ответить, продолжая молча сидеть, глотать солёные слёзы, не переставая котившиеся по щекам.
Когда они подкатили к граду, ворота ещё оставались открытыми. Проехав через величественную арку, прокатив по частично опустевшим улицам, им без труда удалось добраться до жилища палача. Остановившись перед странного вида хатёнкой, Гордей жестом показал Дарине, чтобы та выбиралась из телеги. Девушка повиновалась, подошла ко входу, но остановилась, уставившись в закрытую дверь невидящим взором. Даже когда Гордей открыл пред ней дверь, она не шелохнулась.
– Ну, чего же ты, заходи.
В голосе мужчины послышалась едва уловимая жесткость, заставившая Дарину сделать шаг вперёд, но при этом дальше девушка не пошла, и снова остановилась.
Недолго думая, Гордей схватил невесту под локоть и буквально втащил внутрь своего скромного жилища.
– Хватит уже ломаться, – голос мужчины был спокоен, но твёрд, дружелюбия поубавилось.
Дарина сжалась от холода, повеявшего неоткуда.
– Вон, видишь койку? – продолжил Гордей, кивком указав на деревянный лежак, стоявший возле стены, – ложись сегодня туда, да не бойся, не трону тебя. А пока будешь тут обустраиваться, пойду займусь телегой да лошадью.
С этими словами Гордей действительно развернулся, пошел к выходу, и уже через мгновение Дарина осталась в комнате одна, наедине со своими мыслями.
Вернувшись, Гордей обнаружил Дарину на койке, которою указал ей. Она лежала одетая, свернувшись калачиком, лицом к стене.
– Спишь? – тихо, но разборчиво спросил мужик, и когда ответа не последовало, хмыкнув, проследовал в прилежащую соседнюю комнату, где стояла большая дубовая кровать. Через несколько минут он уже крепко спал.
Дарина же напротив, как ни старалась, уснуть не могла. Сердце девичье щемило, душа стонала. Она размышляла над поступком родного отца, над поспешностью и непреклонностью решения, круто меняющего уклад её привычной жизни. Разумеется, медовыми дни прошлого не назовёшь, но стать женой палача, человека, якшающегося со смертью, казалось более чудовищной участью. Впрочем, ничего иного не остаётся, она совершенно беспомощна в сложившейся ситуации. Естественно, можно предпринять попытки к бегству, но идти не куда, да и не к кому, негде искать помощи, из родичей только отец, отославший её подальше от себя. Оставалось только смириться, отдавшись воле судьбы, в конце концов она совершенно не знает Гордея, возможно, не смотря на профессию, мрачный вид и угрюмость, он не плохой человек.
