Миллиграммы счастья

* * *

Каждый день в жизни обычной семьи происходят разнообразные события. Возможно, они кажутся совсем незначимыми, но для семьи имеют огромное значение. Я записывала то, что происходит вокруг, с нами, с нашими друзьями и знакомыми. Милые, незамысловатые сюжеты и происшествия, которые случаются в любой семье, где есть дети, бабушки, дедушки, тети, дяди, друзья и знакомые. Я называла свои наброски «почеркушки». Что в них правда, а что нет? Все правда. Если вы спросите об этом моего мужа, то он будет утверждать, что я все выдумала. Если вы спросите моего сына, то он подтвердит, что ничего описанного и в помине не было. Моя мама в ответ на тот же самый вопрос расскажет еще десять историй, а дочка пороется в дневнике – она скрупулезно его ведет – и назовет дату и даже время произошедшего. Эти заметки – мой, материнский, взгляд на нашу жизнь. То, что запомнилось мне, и то, что я хочу бережно хранить в своей памяти. Впрочем, как и любая мама.

Имена, естественно, подлинные. Меня зовут Маша, моего мужа – Андрей, мою маму, нашу единственную и обожаемую бабушку, – Ольга Ивановна. Дочке Серафиме, Симе, девять лет. Сыну Василию – семнадцать.

Ну вот хотя бы то, что произошло сегодня. Мы готовимся к празднику – Симе исполняется девять. Подготовку начали, как водится, сильно заранее. Планируем развлекательную программу, выбираем торт и цвет шариков. Я бы все успела дней за пять до праздника, но дочь пошла в отца – она составила подробный список дел, которые предстоит сделать в рамках подготовки. Я уехала в командировку буквально на сутки. Вернувшись, включила телефон, где уже было несколько пропущенных звонков от родителей Симиных одноклассников. Оказалось, что в мое отсутствие дочь нарисовала пригласительные и раздала тем подружкам, которых хотела видеть на своем дне рождения. Я уставилась на календарь – до даты оставался месяц. Но каково было мое удивление, когда мама Насти сказала, что не сможет принять приглашение, поскольку они уже приняли другое – на этот же день. Мама другой подружки, Кати, тоже из класса, сообщила, что просто разрывается – у них тоже два приглашения на эту дату. Первое они получили на неделю раньше второго, то есть нашего. Но Катя хочет пойти к Симе, поэтому они постараются попасть на два праздника и, возможно, опоздают. Только пока непонятно, к нам опоздают или к другому имениннику. Я еще раз сверилась с календарем – проверила дату и даже год, в котором мы живем, и опять ничего не поняла. Ну да, действительно, до дня рождения еще целый месяц.

– Не понимаю, я сошла с ума? Это же обычный детский день рождения. Не Международный экономический форум и не чемпионат мира по футболу!

– Не вижу разницы, – ответил муж.

А я вижу. Я устроила столько детских дней рождений, что могу работать ивент-менеджером, и прекрасно знаю, что все запланированное рушится в один момент. Дети вдруг заболевают или уезжают к бабушке на дачу, делают прививку или просто просыпаются в плохом настроении и никуда не хотят идти. А те, кто сказывался больным и занятым, вдруг сообщают, что будут непременно. Хотя и это не гарантия. Вдруг в этот же день оказывается день рождения у тети или двоюродного дяди, которые праздновать не собирались, но вдруг решили. А тетя важнее. Кто бы спорил.

Но потом, когда я ехала в такси из аэропорта, позвонила мама мальчика, который тоже имел счастье родиться в один день с моей дочерью, и спросила: «Как мы будем делить детей?» У меня после самолета одно ухо было заложено, я мечтала о горячем душе и чае и меньше всего была готова делить детей. Оказывается, ей уже две мамы сказали, что было бы неплохо, если бы мы с ней объединили наши праздники, и тогда ни к кому не надо было бы успевать. Но мама не хотела объединяться, поскольку они с братом родились в разные годы, но в один день и это осталось детской травмой на всю жизнь. Она ненавидела свой день рождения, который отмечала вместе с братом. Как в детстве, так и сейчас. Она всегда хотела иметь свой собственный день рождения. Так что своего сына она ни с кем объединять не хочет.

– Конечно, – сказала я, поскольку последний час из-за глухоты на всякий случай со всем соглашалась. Согласиться проще, чем переспрашивать.

– Давайте вы возьмете девочек, которых не пригласил Степа, а мы заберем мальчиков, – предложила мама.

Меня не было в Москве сутки. Казалось, что я отсутствовала как минимум год. Лихорадочно пыталась понять, кто такой Степа и как зовут его маму. А еще – как она выглядит, чтобы вспомнить, как я к ней отношусь. В том смысле, видела я ее или нет в принципе и какое она оставила впечатление.

К тому моменту, когда я добралась до дома, дележ детей не закончился. Две девочки точно хотели прийти на день рождения к моей дочери, а не к Степе, поскольку успели выяснить детали развлекательной программы. У Симы будет сладкая вата, у Степы – прыжки на батутах. У Симы пройдет мастер-класс по изготовлению липких червяков из полимерной слизи, у Степы – эстафета с лазаньем по канатам и прохождением лабиринтов. У дочки – торт с бабочками, у мальчика – с футболистами. У Симы в качестве «отдарков» – бусы и браслеты, у Степы – конфеты и печенье.

Я уже гадала, что такого придумает мама Степы, чтобы переманить детей на праздник. Сима спрашивала, можно ли заказать на дом, помимо физико-химического шоу, где все шипит, взрывается, сверкает и клубится, еще зайчиков, ежиков или обезьянок. Живых. Ну или хотя бы крокодильчика. Я ответила, что могу заказать ей все, включая Карлсона, но в этом случае она не получит ни одного подарка и лишится шаров, сладкой ваты, гироскутера, о котором она мечтала, и полимерных червяков. Причем на ближайшие два дня рождения. Потому что живые крокодилы с вызовом на дом стоят очень дорого.

Разговоры про дележ детей вдруг утихли. Видимо, Степа попросил у мамы слона, чтобы перебить Симиного крокодила.

Эти «почеркушки» – о крокодилах, которых просят дети. О школьных буднях и о нежданных визитах бабушки. Они о том, что каждая мать живет сегодняшним днем, потому что завтра непременно случится событие, по сравнению с которым вчерашнее покажется ерундой. Эти истории для мам, которые так устают, что не могут вспомнить и половины из случившегося. Я их записала. Вспомните домашние задания, нерешаемые задачки, испеченные булочки, поделки на школьный конкурс, над которыми вы сидели ночами, вместе со мной. Наверняка у нас общие воспоминания.

Про бабушку – трижды вдову, которая мечтает выйти замуж по любви

Школьный спектакль. Моя дочь Серафима танцует в кордебалете. Пригласили бабушку, мою маму. Она, естественно, заявилась за две минуты до начала, хотя я умоляла ее приехать пораньше. Но бабушка любит эффектные появления. Я, как ее увидела, решила сделать вид, что с ней не знакома. Утром она зачем-то решила покрасить волосы, чтобы сиять свежей аристократической сединой. У мамы от природы темные волосы. Она очень рано поседела и всю жизнь красилась. Потом ей это надоело, и она решила быть… натуральной. И лысой. Для сюрприза она тоже выбрала школьный спектакль внучки, только прошлогодний, и заявилась с коротким белым ежиком на голове. Даже я ее не сразу узнала. Но мы быстро привыкли. И уже не шарахались от лысой бабушки. И тут мама заявляется с прической цвета «синька». Да, с синими волосами сейчас модно ходить. И с розовыми тоже. Если речь не идет о вашей маме. Ей приспичило сменить имидж в шесть утра, и она удивилась, что ни один салон в это время не работает. Так что решила обойтись собственными силами. Новый цвет волос она подчеркнула кофточкой фиолетового цвета, хотя обычно предпочитает черный. Ну не могла же я сказать собственной матери: «Женщина, вы кто?»

Я запретила ей кричать, свистеть и отпускать замечания. Но разве маму это остановит? Она кричала «браво» и свистела, засунув в рот два пальца.

Потом она познакомилась с физруком и, кажется, даже с ним выпила. Повод нашелся: наша бабушка увидела фотографию внука Василия, который позировал после победы на соревнованиях по футболу. Фотография, причем старая, висела на стене в школьном коридоре. Мама всем сообщала, что это ее внук, и требовала, чтобы проходящие мимо восхищались. Физрук Сан Саныч проходил мимо, узнал любимого ученика и подвел бабушку к фотографии Васи после победы в шахматном турнире. Это он, конечно, зря сделал, поскольку мама предложила сыграть «партейку», и все закончилось плохо для Сан Саныча. Мало того что он проиграл, так еще и нарушил спортивный режим, поскольку бегал за коньяком. Он-то думал, что играет с бабулей с синими волосами в фиолетовой кофточке, а играл с мастером.

А еще через некоторое время мама пропала. Ни в школе, ни на школьном дворе ее не обнаружилось. Телефон отключен, естественно. Сан Саныч сидел над шахматной доской и силился понять, что это вообще было. На вопросы не реагировал. Нашлась синеволосая бабушка рядом со школьной помойкой, куда деликатно удалилась покурить. Увидела меня, перепугалась, бросила незатушенный бычок в мусорный контейнер. Туда же она механически бросила петарду, которую прихватила с собой, чтобы отметить успешное выступление внучки. Из контейнера пошел дым. «Уходим!» – сказала мама и припустила бодрой трусцой.

* * *

Спустя пару недель мама приехала в гости. Мы собирались в ресторан. Она зашла, разделась, но отказалась снимать «шляпку». Вместо «шляпки», кстати, у нее была шапка с бабочками-стразами по всей голове.

– Мама, обещаю, я все равно отвезу тебя в ресторан. Показывай!

Под шапкой мамин аристократический седой ежик, впоследствии «синька», оказался задорного оранжевого цвета с вкраплениями зеленого и пятнами черного. Как будто в стиральную машинку засунули панду с жирафом и крокодилом. И туда же – мамину голову. Она же утверждала, что смешивала оттенки «пепельный блонд» и «платиновый шик».

Одна моя знакомая работала парикмахером и рассказывала, как к ним в салон пришла милейшая бабуля в розовом берете и, смущенно стягивая головной убор, попросила «как-нибудь это исправить». Цвет ее волос оказался в тон берету.

– Меня попугай не узнает, – чуть не плакала бабуля.

И вот я решила, что подарю маме попугая. Может, хоть это ее остановит от дальнейших экспериментов. «Пожалей птицу, – сказала знакомая, – заведи что-нибудь конкурентоспособное. Например, хамелеона».

– Мне надо в аптеку, – объявила мама по дороге в ресторан.

Я затормозила.

– Сходите с бабушкой, – попросила я мужа и сына.

Оба отказались наотрез. Пришлось выползать мне. В аптеке была очередь.

– Пропустите! – воскликнула мама.

– На каком основании? – поинтересовался пожилой мужчина.

– Я – трижды вдова, – объявила мама и сняла шапку.

Мужчину сдуло.

– Мам, ты дважды вдова, – напомнила я.

– Это только официально, – ответила она.

В ресторане мама вышла покурить. Долго не возвращалась. Я пошла проверить, куда она запропастилась. Запропастилась она недалеко, но в чужой шубе, которую перепутала со своей. Номерок она, естественно, забыла. Шубу вернули хозяйке, маму вернули на место. Через пять минут прибежал гардеробщик с пачкой сигарет и зажигалкой.

– Олечка, я все купил, – доложил мужчина, которого, я готова поклясться, мама увидела впервые в жизни на входе в ресторан.

– Спасибо, Славик, – ласково сказала мама.

– Мам, ты же трижды вдова, – буркнула я.

– Дважды, пока только дважды.

Расплатились. Наконец выходим.

Я сто раз говорила себе, что маму надо водить в рестораны кавказской кухни, где она чувствует себя как рыба в воде. Впрочем, в последний раз мы уехали домой, а мама попросила оставить ее в ресторане. Уже на выходе она не выдержала. Держалась из последних сил, но не справилась с эмоциями и отправилась на кухню, чтобы рассказать шеф-повару, как правильно лепить хинкали. Ей качество защипов, видите ли, не понравилось. Естественно, я пыталась ее остановить, но сделать это – все равно что пытаться удержать несущийся на полной скорости бронепоезд. Проще лечь на рельсы. Через пятнадцать минут мама сидела с Мананой – женой шеф-повара – и пила домашнее вино. Еще через полчаса она пела с Арменом на два голоса. А еще через час она получила приглашение работать в ресторане. Кем угодно. Просто приходить и следить за качеством защипов хинкали. И подпевать Армену. А то он сказал, что вообще петь отказывается. Без моей мамы.

– Ты же говорил, что без меня петь не можешь! – возмутилась Манана.

– Теперь понял, что без тебя могу, – серьезно ответил Армен, – у Ольги такой голос, слушай, она так пела «Снегопад, снегопад», что я чуть не поверил, что она Нани Брегвадзе!

– Армен, дорогой, только ты не Кикабидзе! – возразила Манана.

– Слушай, вот сейчас ты меня обидела! – закричал Армен. – Так обидела, что я вообще голос потерял! И завтра потерял!

– Не сердись, дорогой. Ты же знаешь, что ее больше здесь не будет.

Мудрая женщина Манана оказалась права. Ресторан вскоре закрыли, и я не знала, куда они переехали, если вообще переехали…

В этот раз мы поехали в наш любимый китайский ресторан, где отмечаем все семейные праздники. Заведение славится отличной кухней, публикой из числа дипломатических работников, вышколенными официантами, которые нас знают уже лет пятнадцать. Из этого ресторана меня чуть ли не в роддом увозили, когда я была беременна дочкой. Я уже не помещалась за столом, но потребовала целую утку по-пекински, которую спокойно съела не моргнув глазом. На меня даже повар пришел посмотреть. На десерте у меня начались схватки, впрочем, оказавшиеся ложными, но сотрудники готовы были оборудовать мне родильную палату прямо там. Официантка, простая русская женщина, оказалась в прошлом акушеркой, а бармен-китаец знал секреты иглоукалывания. Пока они зажигали ароматические палочки, окуривали меня благовониями, делали массаж, втыкая в поясницу иголки, и учили правильно дышать, я расхотела рожать, поскольку мне было очень интересно, что будет дальше. Машина «Скорой помощи» застряла в пробке, и к тому моменту, когда приехала официальная медицина, я пыталась доесть свой десерт, а повар заворачивал утку мне в роддом.

Потом мы пришли в этот ресторан с дочкой, на тот момент трехлетней. Во дворе стояла елка с традиционными китайскими украшениями. Моя дочь остановилась и потребовала себе игрушки, поскольку такую красоту видела впервые. Естественно, нам никто не смог отказать. Еще бы. Дочь плакала, будто случился не китайский Новый год, а вселенская трагедия. Я стояла рядом с безумным взглядом, прекрасно понимая, что дочь не сдвинется с места, пока не получит желаемое. К тому же я была голодна и потому зла. Сын молча прошел в ресторан, сел за столик и попросил утку и все, что мы обычно заказываем. Муж метался между нами. Шеф-повар переживал, что утка будет готова раньше, чем мы с дочкой усядемся за стол. Положение спасла официантка, на глазах которой я три года назад чуть не родила. Она рассказала, что знает эту девочку «еще с живота», а случай, как беременная женщина съела целую утку, а до этого суп, креветки, а после – десерт, вошел в историю ресторана. И именно поэтому надо немедленно отдать девочке все, что она хочет, чтобы накормить уже ее мать.

На входе в ресторан стоит гонг – настоящий, но исключительно для красоты. Я ни разу не видела, чтобы в него кто-то бил. Я ушла в дамскую комнату и оттуда услышала громкий бом. Или бэмц. Или дзынь. Не знаю, как описать этот звук. Согласно «Википедии», он обладает «мрачным, грозным, зловещим тембром». Но этот гонг звучал вполне задорно и весело. Я подавила порыв срочно бежать на звук и заставила себя спокойно вымыть руки и накрасить губы. Все эти действия я производила под звуки гонга, и в какой-то момент мне показалось, что кто-то отбивает ритм системы «Спартак – чемпион». «Нет, это не мы, это точно не мы», – уговаривала я саму себя.

Конечно, это были мы. Точнее, моя мама. Она стояла и лупила по гонгу. Вокруг нее собрались дети из числа посетителей ресторана и по очереди делали «бом». Мама отвечала за выдачу колотушки, которой дети лупили по гонгу. Сама она задавала ритм, перепутав гонг с бубном или, скорее, с грузинским барабаном доли. Рядом стояли родительницы и улыбались.

– Мама, пожалуйста, нет, – прошептала я, – хватит.

– Да мы только начали! – ответила наша бабушка и выдала колотушку очередному ребенку. – И за эти деньги мы имеем право один разочек ударить в эту штуку.

– Мам, пойдем, пожалуйста. Иначе нас больше сюда не пустят.

Мамы счастливо улыбались, слушая наш диалог. Дети уже без подсказки передавали друг другу колотушку. Хостес застыла с приклеенной улыбкой и кивала, как китайский болванчик, хотя была не китаянкой, а обычной русской девушкой.

Мама наконец наигралась и подошла к статуэтке бога Хотея, отвечающего за благополучие, удачу, процветание и веселье. Она разглядела подношения в виде монеток и купюр и забрала сто рублей.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Забираю свое. В прошлый раз я положила сюда сто рублей, и ничего не случилось!

– Может, он просто не успел сделать тебя богатой и счастливой.

– Не вопрос. Как только отработает, я ему верну.

* * *

Всю неделю я провалялась с гриппом. Просыпалась и снова проваливалась в температурное забытьё. В девять утра в дверь позвонили. Звонок я слышала, а что было дальше, узнала со слов мужа.

Он спросил: «Кто там?» Ответа не последовало. Муж посмотрел в глазок, никого не увидел и решил, что это к соседям. Но кто-то упорно стучался. Муж опять посмотрел в глазок и опять никого не увидел. «Кто там?» – громче спросил он. Никто не ответил.

Только он отошел от двери, как опять раздался звонок – короткий, но требовательный. «Кто там балуется?» – спросил муж. В ответ тот, кто был с другой стороны, долбанул со злостью ногой по двери. Муж от неожиданности и неслыханной наглости испугался и отскочил. В глазок он по-прежнему видел только соседскую дверь. «Да кто там такой?» – спросил он уже возмущенно. И вдруг среди шорохов, толчков и ударов услышал свое имя и требование немедленно открыть дверь. Он послушался и чуть не упал в обморок. На пороге стояла теща, только укороченная в два раза. В каком-то жутком балахоне, из-под которого торчали две маленькие ножки.

«Ольга Ивановна, – выдохнул с ужасом зять, – вы к нам?» Теща съязвила: «Нет, не к вам, конечно же, дверью ошиблась», – и засеменила через порог. Муж прислонился к двери и схватился за сердце: теща, вдруг ставшая лилипутом, – это ведь никакое сердце не выдержит.

Мама рассказала мне свою версию произошедшего, пока искала нашатырь для зятя. Она купила всяких вкусностей для внуков и приехала, потому что соскучилась. Сумки оказались тяжелые, поэтому она позвонила в звонок и наклонилась к пакетам, чтобы два раза не наклоняться и занести все в квартиру. Но зять не открыл. Мама опять позвонила и снова наклонилась к пакетам, а он опять не открыл. Она слышала, как зять спрашивает: «Кто там?», но не отвечала, потому что считала вопрос глупым. Кто там еще может быть? Только она.

Потом мама разозлилась, поскольку ей надоело делать наклоны вперед, и ударила в дверь ногой. Звонить и стоять ровно, чтобы зять ее опознал, мама не могла из-за этих пакетов – у нее там сметана и ряженка с рынка могли разлиться, разве не понятно?

Поскольку зять не открывал, теща разозлилась и решила его напугать. Или у нее просто было хорошее настроение и она себя хотела повеселить. В общем, мама исполнила классический пионерлагерный фокус «карлик». Сняла куртку и надела задом наперед. Присела и натянула ее на колени. А что такого? Весело же. Зять и так все время чересчур серьезный, вот мама и решила его немного взбодрить.

– Ольга Ивановна, вы меня так до инфаркта доведете. Что я вам плохого сделал? – спросил тещу надышавшийся нашатыря зять.

– А чего ты мне не открывал? Надоело мне там с пакетами стоять, – возмутилась мама. – Закрываются и закрываются. Кому вы нужны? Вот я никогда не запираюсь.

– Потому что у вас дверь уже лет пять как сломана! И все знают, что в квартире с вечно открытой дверью живет Ольга Ивановна, которая так шутит, что до инфаркта может довести!

* * *

Наша бабушка, когда видит картину, нарисованную внучкой, или ее дневник с пятерками, объявляет: «Я сейчас упаду в обморок!» – после чего громко вскрикивает. Как правило, на этот крик прибегаю я, решив, что маме плохо. Оказывается, что маме очень даже хорошо. Она просто так восторг изображает.

– А что такое оморук? – спросила как-то Сима.

– Может быть, морок? – уточнила я.

– Нет, оморук, – дочка делала ударение на последний слог.

– Не знаю. Может быть, амок? Но ты вроде бы не должна знать это слово. Многие взрослые его не знают.

– Нет! Ну бабушка все время говорит «оморук», громко вскрикивает и делает вот так. – Дочь показала, как бабушка прижимает ладонь ко лбу и закатывает глаза.

– Обморок! Это когда человек вдруг теряет сознание от волнения или боли и падает, – догадалась я.

– Куда падает? – уточнила дочь с интересом.

– Ну, куда придется, туда и падает.

– А что нужно делать в таких случаях?

– Водой побрызгать на лицо. Еще по щекам похлопать. Или помахать, как веером. Раньше дамы часто падали в обмороки из-за жестких корсетов и всегда ходили с веерами. Но сейчас никто в корсетах не ходит, поэтому сознание люди теряют, когда им действительно очень плохо. И нужно срочно звать врача.

Про этот разговор я забыла, и зря. Оказалось, что Сима и у бабушки спросила, что такое обморок. Она у нас обычно разные мнения собирает, не доверяя одному. Бабушка сообщила, что в обморок падают исключительно от счастья и исключительно понарошку.

– Девушки в корсетах? – продолжала выяснять дочь.

– Да. Но они специально так делали, чтобы кавалеры им в любви быстро признавались, носили на руках и звали замуж, – радостно подтвердила бабушка.

В следующий раз наша бабушка, налюбовавшись пятерками в дневнике и медалью внучки за второе место на соревнованиях, традиционно объявила, что она «сейчас упадет в обморок», громко вскрикнула, взмахнула руками и упала на пол. Я уже привыкла к ее вскрикам и продолжала спокойно варить суп. Когда на кухню пришла Сима и вежливо попросила налить ей воды в стакан, я налила и выдала.

– Еще один, – попросила Сима.

Я налила, думая, что бабушка тоже хочет пить. Еще через некоторое время на пороге кухни появилась мама, мокрая как мышь.

– Ты что, душ в одежде решила принять? – спросила я, гадая, что еще пришло в голову нашей бабушке.

Дальше рассказывала мама. Она, чтобы быть последовательной, упала в театральный обморок, надеясь, что внучка рассмеется. То есть, по ее задумке, Сима должна была наклониться над бабушкой, а та бы ее напугала, схватив и крикнув «бу!», и они бы вместе посмеялись. Но не тут-то было. Сима не подошла рассматривать тело бабушки, а отправилась на кухню. Мама приоткрыла один глаз и поняла, что лежит в коридоре одна. Решила полежать еще чуть-чуть, полагая, что это лучший способ довести шутку до конца.

Бабушка услышала шаги внучки и притворилась бездыханной.

– Ну ты представляешь! Я лежу, думаю, что сейчас ухвачу Симу и начну ее щекотать, а вместо этого она начинает лить на меня воду. А потом еще как ударит по щеке! У нее, кстати, рука тяжелая. Как у тебя. – Мама терла скулу.

– Я сделала все, как ты говорила в подобных случаях, – спокойно ответила Сима, – все подействовало. Но я вызвала «Скорую» на всякий случай. Только не знаю, где брать кавалера, который будет носить бабушку на руках, и кто это вообще такой.

С тех пор бабушка в обморок ни разу не падала и даже вскрикивать стала реже и тише.

* * *

– Мамочка, ты как? Все хорошо? Ты здорова? – звоню я маме из Москвы за город. Конечно, мы обмениваемся эсэмэсками, но я им не доверяю. Она ни за что не напишет правду. Поэтому всегда звоню, чтобы услышать ее голос. Ей за семьдесят, она почти круглый год живет на подмосковной даче, где до ближайших признаков цивилизации ехать полчаса на машине. Конечно, я волнуюсь.

– Да, все хорошо, я же тебе писала. Купила поливалку для сада, шланги, посадила бегонии. Давление в норме, – отчитывается мама, поскольку хочет считать себя самостоятельной и независимой женщиной.

– Ну хорошо, тогда пока, целую.

– А больше тебя ничего не интересует? – спрашивает мама заговорщическим тоном. С намеком, мол, у меня тут такие новости!

– Нет! – кричу я и бросаю трубку.

Потом весь вечер, конечно, думаю, что мама имела в виду под «больше». И хочу ли я это знать. Нет, не хочу.

Что она мне рассказывала, если я отвечала: «Да, что там у тебя случилось?» Два раза сообщила о собственном скоропалительном замужестве. То есть о двух скоропалительных замужествах и двух не менее скоропалительных разводах.

Один раз о том, что, кажется, собирается все продать и уехать жить за границу. Правда, еще не решила, за какую именно. Но ведь это, в сущности, неважно. И возможно, я ее не застану, когда вернусь из командировки (я тогда уехала на три, всего на три дня!).

Еще один раз она призналась, что сидит в местном отделении милиции за скандал в магазине. Нет, уже все хорошо. Пьет коньяк в кабинете начальника.

А еще один раз я застала ее на крыше собственного дачного дома. Еще удивилась, что связь такая хорошая. Мама залезла на крышу, используя стремянку: после дождей и ветра крыша начала протекать, и она решила оценить ущерб. Стремянка, естественно, упала. Телефон чудом оказался в кармане. В этот момент я и позвонила. И мама светским тоном спросила: «А больше тебя ничего не интересует?» – после чего в подробностях сообщила, что ждет пожарных. Но что-то они долго едут, так что она попробует спуститься сама…

– Позвони своей теще, – прошу я мужа, – я боюсь.

– Уже полгода она ведет себя… прилично, – отвечает муж.

– Вот это меня и беспокоит. Уже целых полгода!

* * *

За руль мама села в шестьдесят пять лет и стала самой «староводящей» женщиной на местных курсах вождения. Машину она попросила красную. Ей была неважна марка автомобиля, лишь бы была красная. Она записалась в школу вождения, про нее даже сняли репортаж для местного телеканала как про самую возрастную студентку курсов. После этого она честно отходила на все занятия, выпила приблизительно ящик коньяка с директором курсов, счастливо женила молодого инструктора по вождению и обыграла в шахматы и в преферанс начальника местной ГИБДД. Права ей вручали на дому. Начальник преподнес букет цветов, инструктор приехал с молоденькой женой, а директор курсов сокрушался, что больше они не увидятся. Мама получила в подарок красную машину и на глазах восторженной публики выехала из ворот, снеся сразу два боковых зеркала и покорежив забор. Потом развернулась, едва не улетев в кювет, и въехала в ворота, затормозив в елку.

После чего заявила, что хочет продолжить обучение – пойти на курсы экстремального вождения, которые открылись в ближайшем подмосковном городке. Потому что ей очень нужно уметь тормозить на льду, разворачиваться на месте и входить в повороты, не снижая скорости.

– Нет! – закричали дружно начальник ГИБДД, инструктор и директор курсов.

– Нет! – кричала я.

Но мама, как всегда, поступила по-своему. Начальника она опять обыграла в шахматы, директора по случаю Масленицы накормила блинами и напоила водкой, а молодого инструктора помирила с тещей.

– Так весна же уже! Давай на следующий год! – уговаривал директор курсов, раздвигая шторы в кабинете и демонстрируя яркое весеннее солнышко.

– Нет, сейчас. И снег будет, и лед, – ответила мама.

На следующий день и мамину деревню, и ближайший город завалило снегом, залило дождем, покрыло слоем льда – в общем, погода создала идеальные условия для уроков по экстремальному вождению.

– Я же говорила, – радовалась мама, приехав на первое занятие, – со мной, как с погодой, спорить бесполезно!

Местные службы ГИБДД ее, естественно, прекрасно знают и не связываются. Один раз молоденький полицейский, только заступивший на пост, посмел маму остановить.

– Ты на кого палку поднял? На пожилую больную женщину! – кричала мама. – Да мне два понедельника осталось жить, а ты меня останавливаешь! Да у меня прямо сейчас инфаркт будет!

Юноша краснел и бледнел. Мама не производила впечатление больной и пожилой женщины. В свои почтенные лета она носит обтягивающие джинсы, блузки с глубоким декольте и каблуки. Но мама уже вошла в образ: она схватилась одной рукой за сердце, другой – за юношу и просила его передать ее внукам последние наставления. Полицейский перепугался и маму отпустил. Даже с мигалкой проводил до дома.

* * *

С Юрием Петровичем, сотрудником ДПС, мама дружит. Он ее останавливает, чтобы рассказать свежий анекдот, перекинуться новостями, обсудить погоду и политику. Юрий Петрович мамой искренне восхищается. Но даже у него однажды сдали нервы. Его подруга проехала на красный, выскочила на встречную полосу, по которой двигалась достаточно долго, и попутно нарушила еще что-то.

– Ольванна, вы чего? – остановил ее Юрий Петрович. – Я ж за вас беспокоюсь. Тут молодняк гоняет, а вы у нас дама.

– Юрка, больше не буду. Клянусь, – откозыряла мама.

Но, на беду, к Юрию Петровичу подошел сменщик, из новеньких, который маму не знал и видел впервые.

– Что тут у вас? – спросил он.

– Все нормально, – сказал Юрий Петрович.

– Нет, – заявил сменщик, – надо проверить. Выйдите из машины, пожалуйста.

– Ох… – искренне испугался Юрий Петрович, и не зря.

Мама послушно прошла тест на алкоголь, который ничего не показал. Документы оказались в порядке. Но сменщик не успокоился и попросил открыть багажник – проверить наличие огнетушителя и аптечки. Мама открыла.

Аптечка и огнетушитель имелись, но давно просроченные.

– А это что? – Сменщик показал на охотничье ружье.

– Ружье, – ответила мама, – но не мое. Соседа. Разрешение есть, пожалуйста.

– А почему оно у вас?

– Ну как почему? Жена соседа живет в городе. Я тоже поехала в город, в аптеку, заодно заехала к ней, банки отвезла с помидорами. Закатала и повезла. А сосед позвонил и попросил забрать ружье, раз уж я там. Они завтра с моим внуком на охоту пойдут. Да какая там охота? Так, по бутылкам постреляют. Ну что мне – сложно? Наоборот. Он-то выпил вчера и сегодня за руль не сел. Да вот, Юрка его знает. Его все знают. Скажи, Юрка.

– Да, – кивнул Юрий Петрович.

– А это что? – не унимался сменщик.

– А это бейсбольная бита. Ну разве непонятно? У внука был день рождения. Ему сосед этот, который охотник, биту подарил. Да забыл из дома забрать. Вот я сегодня у его жены была, помидоры отвозила, сама закатывала, вот она и передала подарок. А что еще парню дарить? Нормальный подарок.

– А это что? – с ужасом показывал на внутренности багажника сменщик.

– А это шашки дымовые. От кротов. Говорят, от кротов лучше всего помогают шашки. Да тут всего две. Я еще месяц назад купила, но так руки и не дошли. Думаю, внуки уедут, тогда я кротами займусь. Что я, не понимаю? Зачем мне кротов травить, когда у меня внуки? – объясняла мама.