Заморский вояж

 
В безнадёжном бою победителей нет.
В безнадёжном бою кто погиб, тот и прав.
Орудийным салютом восславили смерть —
Открывая кингстоны, восславили флаг.
 
 
И свинцовых валов полустёртая рябь
Зачеркнула фальшборт и сомкнула края…
Под последний торпедный бессмысленный залп
Мы уходим в легенду из небытия.
 
 
И эпоха пройдёт, как проходит беда…
Но скользнёт под водою недобрая весть —
И единственно верный торпедный удар
Победителю скажет, что мы ещё здесь.
 
 
И другие придут, это будет и впредь —
Снова спорить с судьбой на недолгом пути.
Их черёд воевать, их черёд умереть —
Их черёд воскресать и в легенду идти.
 

Алькор. В безнадёжном бою

Ба-бах!

Взрыв, хоть и приглушенный водой, прозвучал смачно. Пара офицеров помоложе, Колесников не стал присматриваться, кто именно, даже присели от неожиданности. Ну да, с непривычки страшновато, а чего вы хотели, господа? Это война, а она – не прогулка.

А вообще, положа руку на сердце, новым пополнением он был не слишком доволен. По сравнению с его прошедшими огонь и воду, умеющими до последнего стоять под огнем, знающими свое дело в мельчайших подробностях ветеранами молодежь выглядела откровенно бледно. А самое неприятное, деваться-то было некуда, работать приходилось с тем материалом, который имелся под рукой. Другого просто не будет. Единственно, утешала мысль, что все когда-то были такими, но легче от осознания этого простого факта не становилось. Пока еще эти мальчишки станут настоящими профессионалами…

Когда германский флот после разгрома и захвата Великобритании резко увеличился в численности, обнаружилось вдруг, что использовать новые корабли толком не получается. Нет, освоить технику, созданную по сходным канонам, да вдобавок не самую продвинутую, частью созданную более двадцати лет назад, а частью разработанную в максимально дешевом варианте, труда не составляло, но…

Вот об это самое «но» и разбились кое-какие планы. Дело в том, что у немцев просто некому было разбираться с трофеями. Изначально принятая система комплектования экипажей исключительно на добровольной основе сыграла с флотом злую шутку. Она, конечно, была хороша, привлекая крайне мотивированных людей и обеспечивая быструю и качественную подготовку пришедших. Вот только она же не давала возможности обеспечить плановую, организованную подготовку кадрового резерва. Даже после громких побед, когда авторитет флота взлетел на невероятную высоту, поток добровольцев оказался не очень велик, а главное, непредсказуем. Сегодня густо – завтра пусто. И как в таких условиях работать?

Выкрутился, конечно. Если уж до того выкручивался, то сейчас вообще грешно было бы упустить ситуацию, но пришлось проявить изобретательность. Для начала всем морякам резко подняли жалованье. Тем, кто служил на кораблях и в морской пехоте, больше, береговым службам меньше, но всем. Учитывая, что роль флота в победе никто не пытался оспаривать, это оказалось не так и сложно продавить. Тем более что при незначительной, по сравнению с армией, численности личного состава деньги требовались не такие уж и большие. Роммель, привыкший, что советы адмирала могут казаться неожиданными, но всегда полезными, его поддержал. А Геринг, предпочитая царствовать, но обязанности сваливать на коллег по триумвирату, не стал препятствовать. Данное обстоятельство вновь подняло престиж морской службы, но помогло незначительно.

Тем не менее, лиха беда начало, и следующим пунктом оказалась ломка одной важной традиции немецкого флота. Раньше стать офицером было очень сложно, исключением являлись разве что подводники, а теперь Колесников сделал финт ушами. Наиболее проявивших себя в боях моряков начали в спешном порядке доучивать, кого-то поднимая из матросов в унтер-офицеры, а кого-то по ускоренной программе гоняя уже в офицерских училищах. Азы знают – стало быть, и учить проще. Другое дело, качество подготовки оказалось ниже, чем у тех, кого обучали с нуля и подолгу, но тут уж ничего не попишешь. Дальше или доберут знаний уже в ходе службы, или же останутся вечными лейтенантами, которые тоже нужны. К тому же учили их в бешеном темпе, гоняя по четырнадцать-шестнадцать часов в день, особенно большое время уделяя практике на тех кораблях, на которых людям предстояло служить, и это частично компенсировало недостатки подготовки. Ну и, конечно, в ускоренном порядке доучивали тех, кто уже учился в военно-морских училищах. Только вот, несмотря на лучшую вроде бы подготовку, эти мальчишки были еще необстрелянными, а потому толк из них выйдет далеко не сразу.

Разумеется, освободилось значительное количество мест, куда требовались простые матросы, но их все же готовить быстрее. Нужен только материал. И тогда Колесников пропихнул организацию призывного набора взамен добровольного. В общем, дело сдвинулось с мертвой точки и не спеша, как тяжелый локомотив, начало разгоняться. Но боже, сколько нервов это стоило адмиралу! И время он все же изрядно упустил. Подготовка экипажей растянулась на добрых полтора года, и все это время противник тоже не сидел сложа руки. Американцы кто угодно, но не дураки, и промышленность у них могучая.

У союзников и вассалов дела тоже обстояли не слишком радужно. Французы, неплохо показавшие себя во время сражений с Британией, не слишком рвались воевать за океан. Пассионариев у них еще в Первую мировую выбили капитально, и адмиралу Жансулю приходилось крутиться как ужу на сковороде, с бору по сосенке собирая экипажи и обеспечивая ремонт и обслуживание своих потрепанных кораблей. Один «Жан Бар», который, как печально шутили сами французы, вот-вот проржавеет насквозь прямо у причала, чего стоил. Ну да французскому адмиралу хотя бы не требовалось резко увеличивать количественный состав, да и финансирование шло из Берлина. Точнее, шло оно от его собственного правительства, но продавливали его немцы. Старик Петен пищал, как лягушка под бегемотом, но требуемые суммы отстегивал, и Жансуль, которому Геринг в личной беседе официально пообещал, что следующим президентом Франции будет он, старался, как мог. На него можно было положиться, личная заинтересованность – великое дело, но все равно ресурсов банально не хватало, и это обстоятельство серьезно тормозило процесс.

Не лучше обстояли дела и у итальянцев. Нет, повоевать Италия в лице Муссолини хотела, еще как хотела. Желательно лежа на диване и давая ценные советы, с тем, чтобы получить после этого свою долю трофеев. Подождав с полгода (работы и у самих было столько, что Колесников приползал домой обычно уже за полночь, а то и вовсе оставался ночевать в штабе, за что регулярно получал нагоняи от Хелен) и убедившись, что дела у макаронников так и не сдвинулись с мертвой точки, адмирал полетел в Рим лично. Там долбаный дуче за два дня ухитрился довести его до белого каления да еще и попытался в постель к адмиралу подложить знойную красотку. Не сам, конечно, но итальянская разведка явно работала с его ведома. Не учли вот только, что Лютьенс – не мальчишка, который с воплем кидается на все, что имеет грудь и задницу, а дома его ждет женщина, которая и чертовски красива, и далеко не ханжа. В общем, попытка сбора компромата на немецкого адмирала провалилась, а затем для итальянцев начались сложности.

Примерно через неделю после того, как немецкий адмирал улетел не солоно хлебавши, торговые связи между Германией и Италией начали прерываться. Да и не только между ними. Примерно в течение месяца Италия оказалась в ненавязчивом, но плотном кольце экономической блокады. И организовано все было так, что придраться-то не к чему. Все уже заключенные контракты выполнялись с немецкой педантичностью, вот только сверх этого прекратилось все – закупки, поставки… Деликатно закрылся для итальянских судов Суэцкий канал. Как? Да очень просто. Цены на проход вдруг стали такими, что сделали его невыгодным. Американские корабли, кстати, тоже не пускали, причем тем же самым способом. Гибралтар, правда, остался для итальянских кораблей (в отличие от американских) открытым, но вот проблемы с пополнением запасов топлива у итальянцев возникли моментально. Ну, не обслуживали их в подконтрольных Германии портах, а это – вся Европа. К блокаде тут же присоединились Турция, Франция, Испания, а с ними вместе и прочая мелюзга. Большинство из них и радо было бы нагреть руки, заместив на итальянском рынке Германию, но им было четко и недвусмысленно указано: если что – то сразу. Связываться с немцами никто не захотел. Оставался еще СССР, но его товарооборот был невелик и никак не мог помочь разом скатившейся в минус итальянской экономике.

Дуче рвал и метал, плевался слюной и писал в потолок, но сделать ничего не мог. Будучи неглупым человеком, он хорошо понимал: упадет уровень жизни – пойдет вразнос страна. Это не немцы и не русские, способные стиснуть зубы и терпеть, по приказу или ради будущего. Это – итальянцы, народ одновременно инфантильный и импульсивный, не слишком управляемый, причем как простые люди, так и куда более опасные представители крупных промышленных и финансовых кругов. За счет сильной руки всех их можно держать в повиновении… недолго. Потом, даже если не устроят революцию, то просто разбегутся. А договориться не получалось. Пришедшие на смену Гитлеру люди были прагматиками, и идеологию ценили только как средство достижения собственных целей, во главу угла не ставя. К тому же ход с экономическим давлением оказался с их стороны полной неожиданностью. Военные туповаты, Муссолини до недавнего времени был в этом искренне убежден. От них можно ожидать чего-то резкого, возможно, силового, но как раз для этого повода он не давал. Вот так же, с чувством да по кошельку.

В общем, сопротивлялся он недолго, после чего согласился с выставленными ему условиями, куда более жесткими, чем озвучивались изначально. И Италия начала подготовку к войне, теперь уже под присмотром немецких контролеров, аккуратно, но жестко прибирающих власть в стране. «Папаша» Мюллер оказался на высоте, поставив сюда опытных и знающих людей, так что процесс теперь шел вполне удовлетворительно, хотя, конечно, как всегда хотелось бы большего.

Ба-бах! Ба-бах! Сразу два снаряда подняли столбы воды метрах в сорока от борта «Шарнхорста». Американцы стреляли на удивление неплохо, вот только с такой дистанции попасть в цель крайне сложно. Тут уже не мастерство, тут статистика. Выпустив весь боекомплект, можно рассчитывать на два-три попадания, вряд ли больше, а по маневрирующей цели и вовсе. Немцы пока не отвечали – в отличие от янки, они не боялись сходиться борт в борт. Зато когда дело все же дойдет до реальной схватки, в их погребах останется больше снарядов.

– Идите в рубку, – не оборачиваясь, приказал Колесников. – Эти сдуру могут и попасть. Не хватало еще, чтобы нас случайным снарядом посекло.

Чем хороши немцы, так это дисциплинированностью. Отдав приказ, можно не сомневаться, что его будут выполнять. В этом плане с любящими побравировать храбростью русскими намного сложнее. До недавнего времени Колесников и не предполагал, насколько отвык от этого свойства чересчур иногда широкой русской души. Общаясь в основном с немцами, он даже сам не заметил, как стал чрезмерно упорядоченным. Если бы не Хелен, то вообще стал бы истинным арийцем.

Воспоминание о Хелен вызвало у него улыбку. Наверняка глупую, ну да плевать – и смотреть на него некому, и сам он обращен лицом к морю. В нарушение собственного приказа постоял еще несколько минут, бездумно всматриваясь в неяркие вспышки орудий на горизонте и вспоминая…

Как ни странно, проблемы оказались и с Советским Союзом, чему Колесников оказался донельзя удивлен. Уж он-то, заставший СССР во всех стадиях, кроме разве что довоенной, привык, что, во-первых, если его страна союзник – значит, нет никаких оговорок, а во-вторых, что при Сталине была масса перегибов, зато был порядок, все ходили строем и вкалывали, как папы Карло. Такие вот догмы, наложенные эпохой домыслов… На самом деле все складывалось несколько иначе.

Самым большим шоком для Колесникова оказался тот факт, что власть Сталина была отнюдь не абсолютна. Нет, разумеется, она и впрямь подавляла воображение; реальных противников, способных бороться с ним на одном уровне, Виссарионыч сожрал давно. Прежде чем они слопали его самого, что характерно. Однако помимо них имелась еще толпа народу, которые и работали вроде бы, и колебались в точном соответствии с изгибами генеральной линии партии и правительства, но при этом лелеяли и свои, местечковые интересы. Групп, группочек и подгруппочек оказалось столько, что Колесников так и не понял, каким образом Сталин ухитряется с ними управляться, балансируя среди их интересов, умея заставить работать и при этом не расстреляв всех и разом. Все же он был не политик… Тем не менее, как-то, в личной беседе не выдержал и поинтересовался. Ответ, классический донельзя, многое объяснил. «У нас нет других людей, работаем с теми, которые есть», – пыхнул трубкой Сталин, и немецкому адмиралу осталось лишь развести руками, признавая его правоту.

Но если людей Сталин умел строить и заставлять делать то, что нужно, то промышленность. У-у-у, это было что-то с чем-то. Нет, она существовала, и даже оказалась чрезвычайно мощной, но и примитивной одновременно. Станочный парк, устаревший и эксплуатируемый на износ, довольно низкий уровень подготовки кадров… А ведь это еще то, что лежало на поверхности. И Колесников в очередной раз почувствовал гордость за свой народ, который в столь тяжелых стартовых условиях сумел победить и создать сверхдержаву. Неудивительно, что русская техника зачастую поражала других примитивными и, порой, устаревшими решениями, однако притом была до предела технологична и, по сравнению с импортными аналогами, дешева. Конструкторы просто выжимали все, что могли, из имеющихся у них невеликих ресурсов.

Однако же требовалось срочно поднимать уровень производства, и в течение нескольких месяцев германская промышленность оказалась загружена до предела заказами на высокотехнологичную продукцию, а огромная масса рабочих из СССР проходила переподготовку на немецких предприятиях. Кстати, здесь польза оказалась обоюдной – русские тоже были не из деревень набраны, принесли с собой определенный опыт, который кое-кто из немцев не стеснялся перенимать. Ну и пусть их, заодно, может, избавятся от неприязни, которую ушедшее правительство насаждало с самоубийственным упорством.

Кстати, СССР не остался в долгу, и поставки как продовольствия, так и стратегических материалов шли в куда большем объеме, чем в прошлую историю, так что получалось баш на баш. А главное – нефть! Впервые можно было не экономить на этой «крови современной экономики», запросы Германии СССР своими поставками удовлетворял с избытком.

Ну и в военно-техническом сотрудничестве преуспели – лицензионные немецкие моторы пришлись по вкусу русским конструкторам, вынужденным ранее до миллиметра «вылизывать» аэродинамику своих самолетов. Точно так же немцам пришлись по вкусу русские танки. Правда, слепо копировать их они не стали, предпочитая создавать что-то свое, но тут уж Колесников не вмешивался. Он вообще старался не лезть в дела Роммеля и Геринга, а те соответственно не лезли в его.

Главное же, наконец-то пошло нормальными темпами строительство русских линкоров. Четыре гиганта типа «Советский Союз», заложенные на верфях одноименного государства, грозили стать одними из лучших в своем классе, но из-за нехватки ресурсов и значительной утраты культуры производства сроки их вступления в строй выглядели крайне туманно. То же относилось и к двум линейным крейсерам типа «Кронштадт». Достаточно было посмотреть процент брака, к примеру, броневых плит, чтобы схватиться за голову. Подвязка мощнейшей германской промышленности, после захвата Великобритании достигшей и вовсе заоблачных высот, оказалась как раз к месту. Линкоры закончили в кратчайшие сроки, да и сами немцы получили как полезный опыт, так и заказы, а значит, деньги. В общем, результаты оказались хороши, но и трудиться пришлось в поте лица.

Ба-бах!

– Донерветтер! – выругался Колесников. Очередной снаряд упал так близко, что фонтан воды, поднятый взрывом, обрушился на палубу «Шарнхорста». Перепало и адмиралу. Не то чтобы очень много, но холодный душ лично ему не понравился.

– Герр адмирал, – из рубки выскочил лейтенант, совсем молодой парнишка из тех, что «принеси-подай». Звезд с неба он не хватал, зато был исполнителен, точен и достаточно храбр. В принципе, его за эти качества и держали. – Американцы меняют курс.

– Это ожидаемо, – пожал плечами Колесников. – Держать ход, идти прежним курсом. Передать на «Гнейзенау»: построение шесть.

– Но ведь уйдут, – на сей раз из рубки высунулся командир «Шарнхорста».

– Может, уйдут, а может, и нет. Вот и посмотрим сейчас, что в штанах у этих, с полосатым матрацем на мачте.

Немудреная шутка пришлась к месту, по губам дружно высунувшихся из рубки офицеров пробежали короткие смешки – и тут же смолкли. А на горизонте, в восьми милях от них, вновь пробежала цепочка вспышек – линейный крейсер «Аляска» наконец-то прекратил развлекаться огнем из единственной кормовой башни и дал залп всем бортом…

Меньше всех хлопот оказалось с японцами. Узкоглазые давно хотели повоевать, и флот построили очень приличный. В первую очередь, конечно, им хотелось пощипать СССР, однако вначале их пыл охладили несколько поражений в конфликтах с быстро усиливающейся державой, затем пакт Молотова-Риббентропа, ну а после случившегося в Германии переворота самураям недвусмысленно дали понять, что, если они не поумерят амбиций, то им будет мучительно больно об этом вспоминать.

Японцы смирились, хотя обиду наверняка затаили. Пусть их, рано или поздно все равно придется решать, чье солнце восходит выше, и Колесников ни на минуту не сомневался, что этот миг не за горами. Однако пока что имелся общий противник, и амбиции стоило немного придержать, это понимали все, так что внешне отношения держав выглядели безоблачно.

Ба-бах! Уи-у-у! Ба-бах!

На сей раз американцы промахнулись совсем немного. Двенадцатидюймовый снаряд лег с небольшим перелетом, и, если бы «Гнейзенау» уже не начал перестроение, то имелись шансы, что плюха, предназначенная флагману, вполне могла достаться ему. Однако линейный крейсер уже забрал вправо и сейчас быстро догонял «Шарнхорст», составляя с ним строй фронта. Одиннадцатидюймовые орудия корабля медленно шевелились, «ведя» цель. А стрелять артиллеристы одного из самых воюющих кораблей немецкого флота умели…

Но союзники и вассалы – это еще далеко не все. Приходилось еще и разгребаться с проблемами в самой Германии. Сейчас-то все поутихло уже, очень помогла тщательно культивируемая среди немцев привычка к порядку, но вначале было тяжко. Ни Геринг, ни, тем более, Роммель с Лютьенсом до уровня фюрера всея Германии не дотягивали. Как ни крути, но покойный Гитлер личностью был неординарной, и в глазах народа те, кто пришел на его место… ну, выскочками они не выглядели. Герои войн и все такое. Однако все равно труба пониже, дым пожиже, и народ, в общем-то, логично решил, что имеет право слегка расслабиться. А расслабляться немцы умели хоть и без такого размаха, как русские, но тоже ничего себе. Недели полторы все висело на волоске. Хорошо еще, генералитет слишком поздно сообразил, что к чему, а не то пришлось бы совсем тяжко. А когда генералы, среди которых хватало и почитателей Гитлера, и убежденных нацистов, и просто людей, считающих, что на трон залезли молодые выскочки, начали действовать, было уже поздно. Начала массовые чистки контрразведка, залез в новое кресло и сразу же плотно в нем утвердился «Папаша» Мюллер, так что с дюжину заговоров в течение полугода раскрыли. Да и мудрено было не раскрыть – генералы, как оказалось, нормально устраивать перевороты просто не умели. Слишком много слов – и мало дела. Плюс не учли, что у Лютьенса с Роммелем имеется внушительный козырь. Войска, не только отлично подготовленные, но и лично преданные своим командирам. В общем, справились, благо против морской пехоты обычные зольдатен не плясали.

Обошлись тогда без масштабных репрессий, просто отправив в отставку наиболее одиозных деятелей и малость пригрозив остальным, что еще раз – и будут вешать. Те прониклись и обещали больше не баловаться – сообразили, видать, что им и в самом деле могут сделать бо-бо. Тем более, самым невменяемым, в основном из ведомства безвременно почившего Гиммлера, моментально оформили несчастные случаи. До остальных живо дошло, что имеется неплохой шанс насмерть порезать палец или застрелиться из трех пистолетов сразу. Силу, а главное, решимость ее применять уважают все, и с тех пор наступила тишь да гладь, хотя, конечно, находились те, кто ворчал тихонечко. Мюллер доклады об этом клал на стол Герингу и Лютьенсу (Роммель от происходящего демонстративно отстранился) регулярно. Надзор за ворчунами, конечно, был, но и только – пускай выпустят пар старички. Молодежь же, грезившая подвигами и карьерой, новоявленных лидеров с их наполеоновскими планами воспринимала куда более лояльно, что радовало.

Вдобавок, будто без него хлопот мало, опять всплыл пресловутый «еврейский вопрос». И вот тут, въехав в тему, Колесников оказался в шоке. Не масштабами – будучи человеком неглупым, а главное, хорошо знакомым с математикой, он не без основания предполагал, что вошедшее в официальную историю количество подвергшихся репрессиям лиц семитской наружности завышено раз этак в несколько. По двум причинам – репрессировать такое количество трудоспособного населения глупо, а Гитлер дураком не был, а главное, потому, что сомневался в наличии такого количества евреев как в самой Германии, так и на территории оккупированных стран. Ну и, уже находясь здесь, в теле Лютьенса, он столкнулся с евреями-солдатами, евреями-офицерами и даже евреями-генералами и адмиралами. Это обстоятельство заставляло его весьма скептически относиться к так называемым «знаниям общего порядка», намертво засевшим в его голове, но все же гонения на евреев имелись. Пришлось разбираться.

Реальность превзошла ожидания. Послевоенные цифры оказались завышены настолько, что поневоле вспоминалась старая истина: чем больше ложь, тем скорее в нее поверят, но дальше оказалось еще интереснее. Во-первых, Гитлер еврейские погромы не инициировал. Он просто сказал «можно» раньше, чем евреев начали бы бить и без его позволения…

Ба-бах!

Опять накрытие. Нет, они там что, издеваются? И в тот же миг пророкотали орудия «Гнейзенау». Корабль начинал пристрелку. Колесников поморщился – рановато. Впрочем, пусть их. Это неплохо хотя бы с точки зрения психологии. Когда в тебя стреляют, а ты не отвечаешь, это напрягает простых, не обремененных лишней информацией матросов. Да и просто нервы попортить янки стоило, а то в положении необстреливаемого корабля находиться очень удобно. Стреляй себе в полигонных условиях. А ведь так могут и попасть.

Так вот, фокус оказался в том, что евреев в Германии не любили из-за революции. Причем не любили в основном простые немцы. Почему? Так ведь тут надо предысторию смотреть. Сидит в окопах где-нибудь во Франции солдат и знает лишь, что война хоть и затянулась, но они находятся на территории противника, а в фатерлянде те же французы могут оказаться только в качестве военнопленных. То есть до победы далеко, но поражением еще и не пахнет. И тут ему объявляют: все, мы проиграли. Что он должен подумать, охреневшими глазами глядя на своего командира, тоже от таких известий пребывающего в прострации?

Генералу проще. Он с высоты своего поста видит и понимает больше, для него происходящее – объективная реальность, а вот солдат, пребывая в глубоком трансе от происшедшего, вернувшийся домой, начинает осматриваться и замечает, что на улицах толпа народу с флагами и вообще революция. Два и два сложить просто, и вывод оказывается элементарный. Мы проиграли из-за того, что предатели устроили переворот! А в руководстве ими – одни евреи. Стало быть, евреи, обманувшие честных немцев, и виноваты. И неудивительно, что разгром «спартаковцев» встретили с энтузиазмом. Вот только дело на том не закончилось.

В стране дичайший кризис. Людям не на что кормить своих детей. А евреи живут хорошо! Тут, конечно, имелись объективные причины, вроде хорошо поставленной взаимовыручки в еврейских общинах, но попробуйте объяснить это простому человеку. Он видит лишь, что его дети голодные, а тут кто-то жирует. В общем, ненависть к евреям достигла предела и, когда их разрешили – не приказали, а всего лишь разрешили – бить, немцы начали это делать с завидным энтузиазмом.

А были и другие причины. Когда Колесников узнал об одной из них, у него натурально отпала челюсть. В значительной степени плохое отношение к евреям провоцировали… сами евреи. Не те, которые сидели в концлагерях, разумеется.

Просто было немало тех, кто сидел высоко и ворочал колоссальными деньгами. И среди них попадались такие, кто мечтал о еврейском государстве в Палестине. Только вот кто его строить-то будет? Европейские евреи живут хорошо и ехать за тридевять земель не хотят. Выводы? Надо, чтобы им стало плохо. Человека, у которого ничего нет, опасающегося за свою жизнь, легче сорвать с места. И Гитлер имел с представителями денежных тузов серьезный разговор, после чего за немалые преференции для Германии и себя лично начал обеспечивать именно наличие тех самых голых и босых, что пойдут строить Израиль. Жертвами среди исполнителей люди, стремящиеся к великой цели, традиционно решили пренебречь.

Откуда Колесников узнал об этом? А к нему тоже пришли с предложением. Пожалуй, впервые в жизни он тогда не только с чувством глубокого удовлетворения санкционировал применение любых средств при проведении допроса, но и отправил после этого любителей нестандартных предложений в концлагерь, на место тех, кого сейчас выпускали. Чтоб, значит, на собственной шкуре прочувствовали, что натворили. Увы, это были всего лишь посредники, кончик длинной цепочки, и отследить ее полностью не удалось. Мюллер работал над этим в поте лица, но удалось установить лишь, что ведет она за океан.

Откровенно говоря, в такие игры можно играть и вдвоем. Именно поэтому Колесников провел встречу с наиболее авторитетными лидерами еврейских общин и раввинами, популярно объяснив им, что, во-первых, все претензии к заокеанским сородичам, а во-вторых, что из лагерей-то их, конечно, выпустили, но на большее они рассчитывать сейчас не могут. Ибо – нечего баловать, а то живо на шею сядут. В общем, ситуация оказалась до жути запутанной. Адмирал пытался ее решать, но получалось с трудом.

А тут еще коммунисты подливали масла в огонь. Их вместе с евреями массово выпустили из концлагерей и восстановили в правах. Должны быть благодарны – а вместо этого они тут же начали воду мутить и права качать. Ну да, как и положено любой революционной партии. Тех, кто потерял на фоне резких жизненных перемен связь с реальностью, всегда тянет чего-нибудь замутить. Немного помог Сталин, рявкнувший из Москвы «Цыц!», но нашлись и те, кому русский вождь не указ. И что с ними делать, спрашивается?

На фоне всего этого легкие нестыковки с Венгрией, Румынией и прочими второсортными союзниками казались мелочью, не стоящей упоминания. Казались – но вопросы решать все равно следовало, и не всегда достаточно было просто прикрикнуть. Так что пока Геринг почивал на лаврах, сибаритствовал и не интересовался ничем, кроме внутриполитических игрищ и своей любимой авиации, а Роммель, активно занимаясь повышением боеспособности армии и чисткой ее от нежелательных элементов, просто не успевал следить за чем-либо еще, Лютьенс отдувался за всех. Оттого даже, что Колесников единственный знал, чем может обернуться промедление, остальные же не понимали, куда он торопится. А ему просто не хотелось жить в мире доллара и атомной бомбы, а для этого требовалось уничтожить Америку раньше, чем она подведет мир к краю пропасти и начнет в нее с интересом заглядывать. Иной раз адмирал даже сам не мог понять, откуда в нем столько сил, но он совершил-таки чудо. И, в конце концов, в море вышел объединенный флот, взявший курс на побережье Северной Америки. А самый знаменитый флотоводец мира оказался во главе этой армады разношерстных кораблей, и работы стало еще больше. Хорошо еще, она была куда более привычной, и не приходилось разрываться на куски, пытаясь успеть везде. Конкретное дело – а с остальным пускай разбираются подчиненные, благо вроде бы за это время подобрал команду в меру инициативных исполнителей.

Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах!

Вновь фонтаны воды совсем рядом, холодные брызги знакомо хлещут по лицу. Накрытий все больше – дистанция уже сократилась до шести миль. Скоро количество неизбежно перейдет в качество, так что медлить не следует. Носовая башня «Шарнхорста» чуть повернулась, удерживая цель, и начала пристрелку. Шестнадцатидюймовые орудия выплеснули фонтаны огня и дыма, а Колесников, прищурившись, даже сумел рассмотреть на миг черные точки снарядов. Ну, понеслась душа в рай! Тяжелая броневая плита двери в боевую рубку смачно лязгнула за его спиной, отрезая командующего от внешнего мира.

Американцы, как оказалось, не были трусами. «Аляска», новейший корабль американского флота, долго пытался оторваться, и это выглядело со всех сторон оправданным действием. Драться одному против двоих – это совсем не то, что необходимо для долгой и здоровой жизни. И шансы уйти американцы имели вполне реальные. Линейный крейсер, строительство которого, под впечатлением от успешных действий как раз той парочки, что сейчас висела у него на хвосте, было максимально ускорено, мог выдать на какое-то время не менее тридцати трех узлов. Для изрядно потрепанных жизнью немецких кораблей, даже несмотря на все модернизации, результат недостижимый.

Колесников, получив от разведчиков информацию о выходе «Аляски» в океан, изначально знал, что погоней ничего не добьешься. Но если чуточку подумать… Он и подумал, и в результате рейдер, который должен был наносить удары по растянутым коммуникациям флота Старого Света, неожиданно для себя оказался в роли жертвы. Правда, жертвы кусачей, да и шанс уйти у американцев еще был. Вопрос в том, захотят ли они сейчас уйти.

В данный момент ситуация уперлась не в калибр орудий, а в противостояние разведок. Сумевшие частично (насколько это вообще возможно для столь специфических контор) объединить силы германская и неожиданно мощная советская разведывательные сети давали информации много и всякой. Плюс с Японией понемногу обменивались. Тем более, японцы сменили систему кодировок – Колесников вспомнил читанное когда-то, что в Британии и США эти коды расшифровывались на раз-два. Новые шифры оказались американцам пока что не по зубам, что позволило резко увеличить эффективность японского флота. И в результате всего этого Лютьенс сейчас имел достаточно полную картину действий американцев, что позволяло ему удерживать инициативу.