«Роза» Исфахана

Текст
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
«Роза» Исфахана
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

© Дьякова В.Б., перевод на русский язык, 2013

© ООО «Издательство «Вече», 2013

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

Сайт издательства www.veche.ru

1

* * *

– Ханум, там под руинами кто-то стонет, – сержант корпуса стражей исламской революции подбежал к Джин, утираясь рукавом и размазывая по лбу черную гарь.

– На восьмой день после землетрясения?! – удивленно распахнула глаза Джин и повернулась к капитану Лахути: – Если кто-то действительно уцелел, тогда это просто чудо, слава Аллаху. Надо срочно проверить.

– Сержант, возьмите людей и проверьте, – распорядился капитан. – И пошевеливайтесь.

– Слушаюсь, господин. – Сержант козырнул и побежал к своей группе.

В сопровождении солдат несколько спасателей направились к руинам дома. Потом один из них спустился в лаз. Несколько минут он отсутствовал, и все напряженно ждали его возвращения. Наконец спасатель, высунувшись из лаза по пояс, что-то быстро сказал сержанту, и тот снова подбежал к Джин и Лахути.

– Там женщина, – сообщил он. – Находится на глубине более трех метров. Одна её нога придавлена ниже колена плитой…

– Это плохо, – нахмурилась и помрачнела Джин. – Очень плохо. Синдром сдавливания. Трогать женщину сейчас нельзя.

– Нельзя?! – озадаченно повернулся к ней Лахути.

– Нельзя, – подтвердила она. – Если рука или нога человека придавлены тяжестью, некроз развивается очень быстро, и ткани отмирают. Остановить этот процесс можно только в течение двух первых часов, да и то лишь при условии восстановления кровообращения, а в нашем случае прошло уже восемь суток. Нога женщины давно уже разлагается, превращаясь в мертвую часть живого тела. – Джин прикусила губу.

– Но мы же не можем оставить её умирать под руинами?! – воскликнул Лахути.

– Не можем. Надо что-то придумать, – Джин сосредоточенно потерла пальцами лоб. – Если женщину извлечь из-под плиты с разлагающейся ногой, кровь под давлением сердца попадет в мертвые ткани и тут же разнесет яд по всему организму. Наступит мгновенный токсический шок, у женщины сразу откажут почки, и она умрет.

– Ампутация? – догадался Лахути.

– Но для этого женщину надо поднять на поверхность, – возразил доктор Нассири. – Ампутировать конечность на весу невозможно! Замкнутый круг какой-то получается… – он растерянно посмотрел на Джин.

Не ответив, та повернулась к сержанту:

– Сколько вам потребуется времени, чтобы разгрести завал?

– Не меньше суток, ханум, – ответил тот. – Женщина зажата между двумя массивными плитами…

– Другими словами, «бутерброд». – Плотно сжав губы и уставившись в землю, Джин с минуту помолчала. Потом резко вскинула голову и объявила: – Будем делать ампутацию на месте! Иного выхода я не вижу.

– Ампутация под землей?! – Нассири, смуглолицый седовласый перс, от неожиданности и недоумения даже вздернул очки на лоб. – Но как вы себе это представляете, коллега? Там, внизу, просто невозможно будет воспользоваться ампутационными ножом и пилой!..

– Вы правы, коллега, – перевела на него взгляд Джин. – Поэтому прибегнем к нецивилизованному методу: заменим их обычной рабочей ножовкой. – Доктор Нассири чуть не уронил очки на землю. – Да, да, – подтвердила она, – вы не ослышались, коллега. Заражения мы можем не бояться, ибо его там уже и так предостаточно. Но пока человек жив, мы обязаны бороться за него всеми возможными способами.

– Я понимаю, – произнес Нассири растерянно, – но кто же будет… пилить?

– Я, – спокойно ответила Джин и по тому, как Нассири снова водрузил очки на нос и облегченно вздохнул, догадалась, что её ответ вполне его устроил. Повернулась к сестре: – Марьям, приготовьте два шприц-тюбика с обезболивающим и пару жгутов. А вы, – кивнула стоявшему за спиной сержанта спасателю, – объясните мне, как быстрее добраться до жертвы…

– Вы уверены, что справитесь, Аматула? – с сомнением осведомился у нее Лахути.

Джин поняла, что он имеет в виду. В Иране, теократическом исламском государстве с его немыслимыми нормами одежды для женщин, ползать по расселинам в длинной, чуть не до пят, тунике и с замотанной платком головой, было действительно крайне затруднительно. В отличие, например, от тех же Ирака и Сомали, где она, действуя от лица американской армии, могла себе позволить для подобных мероприятий более удобную полевую форму. Здесь же, к сожалению, исключений не делалось ни для кого. В том числе и для представителей европейских и американских организаций, а она работала тут под прикрытием исламской легенды. Так что приходилось подчиняться правилам Ирана и соответствовать им.

– Уверена. – Джин бросила быстрый взгляд на Лахути и повернулась к сестре: – Марьям, у вас всё готово?

– Да, госпожа, – протянула ей та шприцы и жгуты.

– Ведите, – сказала Джин спасателю и решительно направилась к руинам дома.

Нассири и Лахути последовали за ними. Возле лаза солдаты вручили Джин каску, и она надела её прямо на хиджаб. Потом приказала спасателям:

– Приготовьте ножовку! – Увидев их удивленные лица, терпеливо пояснила: – Да, да, ту самую, которой пилите арматуру. Принесите также канистру со спиртом и чистую простыню. Проводите меня, – кивнула спутнику, – покажите нужный проход.

Щель оказалась довольно узкой. Пока Джин спускалась внутрь, спасатель двигался следом, держа пакет со шприцами и жгуты. Достигнув дна, Джин прижала тунику и приняла максимально удобное горизонтальное положение: далее предстояло ползти на боку, опираясь о землю только одной рукой. Свободную руку протянула к спасателю:

– Давайте. – Взяв пакет, распорядилась: – Далеко не уходите, я скоро вернусь. Сейчас просто сделаю нужные уколы, а потом будем ждать, когда лекарство подействует.

Джин начала осторожно продвигаться внутрь. Каменная пыль набивалась в глаза и рот. Рвотно-сладкий запах разлагающегося тела почувствовала сразу. Этот запах был знаком Джин давно, просто впервые в жизни она столкнулась с ситуацией, когда им был пропитан целый горный поселок. Здесь, в разрушенном землетрясением селении к северо-востоку от Исфахана, живых практически не осталось. Тех, кто уцелел, сразу же вывезли, поэтому теперь среди руин покоились лишь трупы – их не успевали вывозить и хоронить. Кроме трупов в поселке оставались только врачи и солдаты.

Через несколько минут Джин приблизилась к зажатой плитами женщине, прикоснулась к её изуродованной ноге. Женщина чуть слышно простонала. «Значит, чувствительность не утрачена», – отметила мысленно Джин. Говорить здесь было опасно – пыль могла набиться в бронхи, поэтому она прикрыла рот краем хиджаба и тихо произнесла на фарси:

– Не волнуйтесь, мы вас отсюда вытащим. Уже скоро.

Женщина сдавленно всхлипнула, и Джин поняла, что её слова вселили в сердце несчастной надежду. Ради этого стоило рискнуть и провести операцию под землей.

Джин ввела лекарство и туго перевязала ногу женщины жгутами. «Вот теперь изъясняюсь еще и на фарси, – подумала, отползая. – Спасибо тете Джилл. Наверное, нет на свете такого языка, который тетя Джилл не смогла бы выучить за короткий срок сама и не обучить ему других. Бабушка была права, когда говорила, что у нее лингвистический талант…»

Стоило Джин показаться над расселиной, как спасатели подхватили её под руки и ловко вытянули наверх.

– Через три, – Джин посмотрела на часы, – максимум через пять минут пойду обратно. Ножовка готова?

– Так точно, госпожа, – доложил сержант. – И спирт, – он показал на канистру, – тоже.

– Облейте ножовку спиртом, заверните её в простыню и принесите мне, – распорядилась Джин. Перевела взгляд на Лахути: – Когда я закончу, вы должны быть готовы немедленно вытащить женщину из-под завалов: счет пойдет на минуты. – Повернулась к Нассири: – Подгоните санитарную машину как можно ближе.

– Конечно, конечно, – услужливо закивал тот, – не извольте волноваться, госпожа. Хотя, признаться, ничего подобного я прежде никогда не видел и…

– Мы должны рассчитывать только на успех, – отрезала Джин, перебив собеседника. – И даже в мыслях не допускать обратного. Кровопотеря, разумеется, будет большой, но тут уж, как говорится, придется положиться на волю Всевышнего. Хотя и надежда на Аллаха не дает нам права расхолаживаться, сомневаться и опускать руки.

– Согласен с вами, госпожа, – почтительно склонил голову Нассири. – Буду дежурить у машины лично. Я верю, что Аллах не оставит несчастную. – Он молитвенно сложил руки на груди.

– Мне только что сообщили имя пострадавшей, её зовут Симин Туркини, – сказал Лахути. – Другие члены семьи – отец, мать, муж и трое детей – погибли, их тела обнаружили и извлекли еще вчера. В живых остался только годовалый малыш, причем, как ни странно, практически невредимый, – слабо улыбнулся он. – А вот теперь оказалось, что и мать еще жива…

– Тем более нам нужно за нее бороться, – резюмировала Джин. – Горечь от потери ноги и известия о гибели родных с лихвой компенсируется встречей с ребенком. – Она снова посмотрела на часы. – Всё, время вышло. Пора. – Взяла из рук сержанта ножовку, повернулась к сестре: – Марьям, подайте мне еще фонарь, а также ампутационный нож из моих инструментов. Думаю, я смогу сделать им проколы нужных тканей даже под землей.

– Вот, госпожа, возьмите, – Марьям извлекла из футляра и вручила ей требуемый инструмент.

– Мы будем молиться за вас и эту несчастную, – напутствовал её Нассири.

– Аматула, будьте осторожны, – Лахути на мгновение придержал Джин за руку.

Их глаза встретились, Джин опустила голову. Потом в сопровождении спасателей снова направилась к расселине. Ей помогли спуститься. Аккуратно держа сверток с инструментами перед собой, чтобы простыня не размоталась и на них не попала грязь, Джин стала вновь пробираться к женщине. Теперь она знала её имя.

– Симин, вы слышите меня? – окликнула Джин раненую, оказавшись на месте. Ответа не последовало. Протянув руку, она прижала палец к вене под коленом здоровой ноги женщины: кровь слабо, но все-таки пульсировала. Значит, жива. И значит, слышит её. – Симин, Аллах велик и всемогущ, – мягко проговорила Джин, – он не оставит вас. Сейчас вам будет больно, но вы должны потерпеть. Ради вашего младшего ребенка, которому вы нужны и который ждет вас. – Здоровая нога женщины в её руке слабо дернулась. – Вот и хорошо. Тогда начинаю бороться за вашу жизнь…

 

Вставив фонарь в трещину между плитами, Джин достала ампутационный нож и, примерившись, одним круговым движением вспорола кожу, клетчатку, мышцы – как гильотиной отсекла. На камни закапала бурая кровь. Понимая, что нельзя терять ни секунды, Джин схватилась за ножовку и, напрягшись, так же – одним сильным нажимом – перепилила кость. Слава богу, помог опыт: начинающий хирург вряд ли смог бы провести подобную операцию практически на весу.

Женщина несколько раз тихо охнула, но и только. Отерев пот со лба, Джин отбросила ножовку и замотала обрубок ноги простыней. Она знала, что по мере ослабления действия анестезирующих лекарств боль начнет обостряться, поэтому действовала споро, но без суеты. Кровотечение меж тем усилилось, и, значит, пострадавшую требовалось как можно скорее доставить к машине «скорой помощи», чтобы ввести ей там кровозаменитель и поставить капельницу. Решив не тратить время на вызов спасателей, Джин обхватила Симин за плечи и осторожно потянула её на себя. Та опять еле слышно охнула. Откашливая набившуюся в рот пыль, Джин поползла по проходу назад, волоча за собой Симин, легкую как пушинка. Добравшись до лаза, подала сигнал спасателям, и те привычно сноровисто подняли на поверхность сначала её, а потом и пострадавшую.

– О, Аллах всемогущий! – всплеснул руками, взглянув на извлеченную из-под завалов женщину, больше походившую на серую иссохшую мумию, доктор Нассири.

– Марьям! Срочно определите группу крови, – начала отдавать приказы Джин, отряхивая пыль с рук, – приготовьте донорский материал и физраствор – у раненой сильнейшее обезвоживание. Доктор Нассири, купируйте артерии, чтобы остановить кровотечение. Но сначала отнесите её в машину. Скорее!

– Слушаюсь, госпожа.

Вокруг Симин засуетились медики. К Джин подошел капитан Лахути.

– У нее есть шансы? – кивнул он на пострадавшую.

– Всё зависит от наших дальнейших действий, – ответила Джин, поправляя платок. – Постараемся спасти. А поскольку помощь здесь требуется только ей да тому старику-сторожу, которого обнаружили в руинах школы, сосредоточимся на них двоих. Сейчас двинемся в ближайшую больницу. Что с давлением, Марьям? – повернулась она к сестре. – Пульс прослеживается?

– Очень слабый, госпожа, – отчиталась сестра. – Потеря крови – около трехсот миллилитров. Давление неуклонно снижается.

– Катетер установили?

– Да, госпожа.

– Донорский материал готов?

– Да, госпожа.

– Тогда немедленно приступаем к трансфузии.

– Хорошо, госпожа.

– Как только погрузят, сразу отъезжаем, – приказала Джин водителю, подойдя к машине вместе со спасателями, принесшими на носилках пострадавшую. – Доктор Нассири, вы с нами или остаетесь? – обернулась она к семенившему следом коллеге.

– Останусь, госпожа. Вдруг еще кого-нибудь обнаружат? Тогда понадобится моя помощь…

– А вы? – взглянула Джин на Лахути.

– Тоже останусь, – ответил он, глядя ей в лицо. – Здесь еще непочатый край работы. – И добавил вполголоса: – Но я знаю, где тебя найти.

– Да, я буду в ближайшей отсюда больнице, – так же тихо произнесла Джин. – И, пожалуйста, постарайся отыскать ребенка Симин и привезти его с собой. Уверена, что он сыграет решающую роль, когда она придет в себя.

– Я сделаю всё, что в моих силах, – пообещал капитан.

Машина тронулась. Пострадавшей ввели нужные лекарства. Кровообращение стало восстанавливаться, давление поднялось, и иссушенное, измученное лицо женщины заметно разгладилось.

– Вы думаете, она выкарабкается? – чуть слышно спросила Марьям.

– Спустя некоторое время придется делать повторную ампутацию, – ответила Джин, обрабатывая обрывки нерва новокаином, – это неизбежно. Сейчас мы всего лишь устранили возможность токсического шока, а некроз тканей, к сожалению, продолжается. Впрочем, в стационарных условиях резать будет намного легче, и, надеюсь, мы обойдемся только одной, последней операцией… – Машину качнуло. – Пожалуйста, ведите осторожнее, – попросила Джин водителя. – Я понимаю, что это очень сложно, но вы всё же постарайтесь…

* * *

Смеркалось. Вдоль дороги горели чахлые костры, вокруг которых черными тенями маячили люди. Машина то и дело ныряла в удушливый чад всё еще полыхавших пожарищ. Руины домов тлели изнутри, затягивая окрестности удушливым едким дымом. С неба валил тяжелый сырой снег. Улица, по которой ехали, представляла собой колею, извивающуюся меж огромных холмов. Всего восемь дней назад эти «холмы» были зданиями. От удара стихии они сложились как карточные домики: видимо, построены были из рук вон негодно. На противоположной стороне, перед горами, возвышалась старая крепость, возведенная здесь давным-давно русскими. В крепости – единственном месте в округе – горел электрический свет.

– Я ведь родом именно отсюда, – неожиданно разоткровенничался водитель. – Правда, давно перебрался в Исфахан: больно было смотреть на здешнюю жизнь. А брат двоюродный тут остался. Слава Аллаху, выжил. И жена его с детишками тоже. Они как раз неподалеку от этой крепости жили. Вот сразу к ней и побежали, с первыми же подземными толчками. Потому и спаслись. Что и говорить, раньше строили на совесть… Ох, шайтаны! – щелкнул он вдруг языком, и машина резко остановилась.

– Что случилось, Бабак? – Джин посмотрела в окно, но из-за дыма ничего не увидела.

– Да мертвецов впереди везут. А дорогу развезло, вот они и застряли…

– Но мы очень торопимся!

– А что тут сделаешь? В объезд не проехать. Так что придется идти, помогать толкать. Иначе до утра здесь простоим… – С последними словами водитель выскочил из машины и побежал к застрявшему грузовику.

– Марьям, проследите за капельницей, – попросила Джин медсестру и тоже вышла наружу.

Дорога шла по краю холма, и раскинувшийся внизу разрушенный город сверху выглядел чудовищно. Снег окутывал его словно саваном, но быстро таял, превращаясь в грязь и растекаясь по улицам. Было слышно, как рычит техника и стучат кирки с ломами: это спасатели продолжали разбирать завалы. Всюду, насколько хватало глаз, лежали завернутые в саваны мертвые тела, похожие на спеленатые египетские мумии. Маленькие, детские «мумии» выглядели заботливо укутанными куколками. А среди больших, взрослых, много было и совершенно бесформенных, мало напоминающих человеческие тела… Трупы-мумии лежали и по одиночке, и штабелями. Всюду. И сквозь чад пожарищ, солярный выхлоп работающей техники и дождевую сырость явственнее всего проступал отвратительный запах разложения. Запах смерти…

Грузовик в очередной раз утробно взрычал и, сопровождаемый натужным кряхтеньем нескольких толкавших его сзади мужчин и фонтаном грязных брызг, сдвинулся наконец с места.

– Всё, поехали! – подбежал к Джин водитель «скорой», с ног до головы заляпанный глиной. – Слава Аллаху, тронулись…

Она вернулась в машину, осведомилась:

– Как наша пострадавшая, Марьям?

– Давление нормализуется, пульс выровнялся, – ответила сестра. – Температура немного спала. Лекарства действуют эффективно.

– Это обнадеживает. – Джин присела рядом с Симин, взяла её тонкую, как ниточка, руку, положила себе на колени. Машину сильно качнуло, потом второй раз, третий… – Что теперь? – спросила она у водителя. – Ямы? Колдобины?..

– Нет, ханум, – обернулся на мгновение тот, и Джин заметила, что лицо его побледнело. – Кажется, снова трясет. Как бы нам…

– Успокойся, Бабак. Утром геодезисты предупредили, что остаточные толчки будут проявляться еще несколько дней. Просто надо поскорее выбраться отсюда.

– Я бы рад, – вздохнул водитель, – но кругом такая грязища, что не разгонишься…

Ехали действительно медленно, к тому же в полной темноте. Обгоняли разве что бредущих вдоль дороги с нехитрым скарбом жителей окрестных селений, от стихии не пострадавших, но из-за опасения, что их постигнет участь соседей, все-таки покинувших насиженные места.

* * *

В городской больнице, до которой добрались лишь часа через полтора, трупы – еще неопознанные и потому не подготовленные к погребению – лежали прямо во дворе. Их раскладывали здесь специально: в надежде, что кто-нибудь из местных жителей опознает в раздавленных, размозженных, разорванных мертвых телах своих родственников. Зрелище было жутким, и даже успевшая ко многому привыкнуть Джин отвернулась, а Марьям и вовсе, вскрикнув и закрыв лицо руками, оступилась. Джин поддержала её, не позволив упасть.

– Успокойся, Марьям, успокойся, – обняла она девушку. – Ничего не поделаешь, такая уж у нас работа…

Двое мужчин и женщина, с ног до головы закутанная в черное, выносили со двора кого-то из близких. Мужчины то и дело вскидывали головы к небу, слали проклятия шайтанам и демонам, взывали к Аллаху, а женщина просто тихо плакала, закрыв лицо покрывалом. Рядом с больницей стояла видавшая виды легковушка. Мужчины открыли багажник и засунули в него труп. Багажник не закрылся, но никого это, похоже, не взволновало. И Джин в очередной раз поразилась несоответствию между только что громогласно и демонстративно выказываемым горем и чудовищной небрежностью, с которой труп был заброшен в багажник машины. Эту черту – расхождение эмоций с действиями – она подметила здесь, на Востоке, давно. И постепенно пришла к выводу, что хотя в древности Ближний Восток и послужил колыбелью для нескольких высокоразвитых цивилизаций, однако со временем ислам подмял под себя культуру этих народов и поспособствовал тем самым их деградации. Потому-то свойственные обычно лишь малоразвитым племенам обряды стенаний над мертвыми, завершающиеся танцами с барабанами, получили своеобразное воплощение и здесь.

Мужчины меж тем уселись в машину, один из них включил стартер, и легковушка затарахтела как трактор. Видимо, у нее был неисправен глушитель. Женщина, придерживая длинные одежды, не без труда пробралась на заднее сидение. Ей никто не помог – местному этикету подобные тонкости были неведомы. О мертвеце и вовсе, похоже, забыли: так и повезли в открытом багажнике. Джин проводила машину взглядом: синюшные ноги с засохшими следами крови свисали до самой земли, и их подбрасывало на каждой колдобине…

– Как можно верить в милосердие небес, когда столько горя вокруг? – всхлипнула Марьям.

Джин отчего-то вспомнила иракскую девушку Михраб, свою помощницу в городской больнице Эль-Кута. Правда, Михраб принадлежала к интеллигентной арабской семье, и это отражалось не только в её манерах, но и на лице: тонкие черты, мягкий голос, большие светлые глаза. Марьям же была дочерью бедного неграмотного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Мать её ослепла после несчастного случая и с тех пор не выходила из дома. Чтобы содержать семью, отец выбивался из сил, и Марьям с сестрой вынуждены были прервать учебу – тоже пошли работать. Марьям устроилась мыть больничные лестницы в Исфахане, где Джин её и заметила. Через социальную службу она добилась, чтобы улыбчивую, сообразительную и толковую девушку отправили на курсы медсестер, а когда та закончила обучение, определила её к себе в помощницы. Джин почему-то чувствовала ответственность за судьбу этой молоденькой смешливой персиянки и испытывала необъяснимое желание расширить её сдавленный исламом мир, сделать его богаче и ярче. Как в случае с той же Михраб из Ирака…

Ныне зеленоглазая медсестра Михраб, уроженка Эль-Кута, вот уже три года как живет в Чикаго. Поступила в университет, попутно работает в клинике Линкольна. Джин нисколько не сомневалась, что под присмотром главного хирурга госпиталя Ким Лэрри способная иракская девушка быстро освоит профессию и достигнет успеха. Её брат Салит, с детства души не чаявший в машинах, оказался неплохим механиком и ныне тоже работает в Чикаго, в частной автомастерской. Оба теперь живут свободно в свободной стране, и никто не мешает им восхвалять за это Аллаха.

Джин очень хотелось, чтобы когда-нибудь и Марьям, и другие женщины Ирана тоже узнали, что за пределами круга, очерченного суровыми муллами, существует другая жизнь. Конечно, по сравнению с Афганистаном 2002 года, когда войска коалиции во главе с США изгнали с его территории сторонников движения «Талибан», или по сравнению с соседним Ираком, всё еще раздираемым противоречиями, Иран казался сейчас Джин почти что оазисом спокойствия, благополучия, цивилизации и даже просвещения.

А вот в Афганистане от той жизни, которая текла там при короле Захир-шахе и позднее, даже при революционных деятелях вроде Наджибуллы, не осталось и следа. Эта страна с поразительной скоростью откатилась обратно в Средневековье. Угнетенные, забитые, пожизненно «замурованные» в паранджи женщины. Запрет на книги и какое бы то ни было учение, кроме религиозного. Школа – только для мальчиков. Единственный учитель в ней – мулла. Он преподает Коран, а в перерывах – это просто невероятно! – обучает подопечных установке растяжек и стрельбе из «калашникова».

 

Когда американские войска входили в афганские деревни, Джин и её подруга Мэгги принимали в передвижном госпитале всех местных жителей, обращавшихся к ним со своими недугами. И обе они были тогда страшно поражены: эти люди не знали даже элементарных правил гигиены! Поэтому часто умирали от совсем простых болезней: несварения желудка, хронического недоедания или истощения, от диареи, вызванной употреблением зараженной червями воды, от самой обычной простуды… О более серьезных случаях и говорить не приходится: если, не дай бог, руку или ногу оторвало миной, каковых в Афганистане было разбросано на каждом шагу, и не успел обратиться за помощью в миссию Красного Креста – всё, смерть. Попросту истечешь кровью, и никто не поможет. Все будут только причитать и молиться.

Здесь же, в Иране, дела обстояли не в пример лучше. Не зря ведь иранские муллы первыми осудили «Талибан», дальновидно распознав в нем угрозу своему господству. Поэтому ныне здесь были хорошо развиты здравоохранение и социальная помощь, никто не препятствовал деятельности Красного Креста, женщинам дозволялось учиться, участвовать в общественной жизни страны, обходиться вместо паранджи хиджабом и даже заниматься спортом, пусть и отдельно от мужчин. Неграмотных в Иране практически не встречалось.

Но чем больше Джин наблюдала иранскую жизнь, чем больше о ней читала и анализировала обстоятельства прихода к власти Хомейни и деятельность его последователей, тем больше приходила к выводу, что корень зла, явившегося человечеству 11 сентября 2001 года в виде протараненных пилотами-смертниками башен Всемирного торгового центра, лежит все-таки не в Афганистане. Его надо искать именно здесь, в Иране, в исламской революции и идеях Хомейни. Это он и его последователи породили исламский терроризм, взявший за точку отсчета отнюдь не нападение на башни-небоскребы, а захват сотрудников американского посольства в Тегеране в 1978 году.

Личность Хомейни, именуемого в Иране «двенадцатым имамом» и «долгожданным мессией для шиитов», сродни личности Ленина. А действия, совершенные им в Иране, можно смело приравнять к революции 1917 года в России. Именно отсюда, из Ирана потянулись незримые ниточки к «Аль-Каиде» и «Талибану», как бы иранские муллы ни пытались теперь – ради собственной безопасности – откреститься от них. Именно Хомейни внушил единоверцам, что Коран может и должен быть кровавым. Да и сам никогда не стеснялся отправлять на смерть тысячи не согласных с ним и подвергать их репрессиям сродни сталинским, желая окончательно расчистить поле для своих идей…

В Иране Джин жила при миссии Красного Креста, охраняемой двумя кордонами стражей исламской революции под командованием капитана Лахути. Здесь, вдали от посторонних глаз, можно было не носить хиджаб и вести привычный образ жизни. В миссии имелись свободный, неконтролируемый Интернет, мобильная связь, скайп и прочие радости христианской цивилизации. Такие как туалетная бумага, например, – тоже радость, оказывается. Оставаясь одна, Джин любила размышлять о добре и зле. К этому её с детства приучила бабушка. Она же привила любовь к книгам и людям, достойным подражания. Таким как леди Клементина Черчилль, например…

В ходе своих размышлений Джин пришла к выводу, что когда после длившейся много десятилетий борьбы с красной коммунистической чумой христианская цивилизация стала наконец побеждать, когда СССР вместе со своими вождями одряхлел и начал, издыхая, разлагаться, именно тогда, точно метастаза от смердящей раковой опухоли, и появилось движение, возглавляемое Хомейни. И сам он остался в душе деспотом и тираном, только предстал народу уже не в комиссарской кожанке, а в религиозных одеждах. Подхватив падающую из рук коммунистического монстра булаву и прикрываясь уже не марксизмом, а Аллахом, Хомейни воздвиг новую крепость. Тоже, как и большевики, на человеческих костях. Порой Джин казалось странным, что большевистская «метастаза» проросла и укрепилась именно здесь, в Иране – в стране, подарившей миру древнейшую зараострийскую культуру и выдающихся художников и поэтов. Но факты – упрямая вещь. Революция Хомейни – свершившийся исторический факт, а коренная радикализация ислама – её непосредственное и закономерное продолжение…

* * *

– Заносить, госпожа?

Водитель «скорой» и сторож больницы осторожно вытащили из машины носилки с пострадавшей.

– Да, – кивнула Джин, – несите на второй этаж. Идем, Марьям.

Больница тоже была частично разрушена. Сохранилось только левое крыло, в которое в авральном режиме и провели автономное электричество, завезли воду, перенесли все необходимые медикаменты.

– Осторожнее, лестница шаткая, – предупредила добровольных носильщиков Джин, поднимаясь следом.

Сквозь пустые глазницы окон виднелось кладбище, начинавшееся прямо от ограды больницы и тянувшееся к горам. На кладбище повсеместно горели факелы – похороны шли непрерывной чередой. Слышалось монотонное пение муллы, читавшего суры, доносились сдавленные рыдания родственников. Спеленутые мертвецы лежали у кромки рва, который продолжал удлиняться в каменистом грунте видавшим виды экскаватором. От ковша то и дело отлетали зубья, и их тут же, на кладбище, приваривали снова. Тело женщины, прикрытое поверх савана еще и покрывалом, чтобы мужчины не могли смотреть на нее и после смерти, собирались уже опустить в ров, когда зубья отлетели в очередной раз. Тело вернули обратно – вновь подложили к длинной очереди мертвецов. Опустили на землю небрежно, забыв, что голова должна быть повернута в сторону Кеблы. Прервав чтение талкина – свидетельства о вере мусульманина, призванного облегчить ему встречу с ангелами Мункаром и Накиром, – мулла указал на ошибку, и женщину поспешно развернули. Мулла снова затянул заунывное пение…

– О, Аллах, где мой платок? Где мой платок?! – запричитала вдруг слабым голосом Симин.

– Госпожа, она пришла в себя! – Марьям склонилась над пострадавшей.

– Это хорошо, – кивнула Джин, входя в палату.

– Где мой платок? – повторила женщина, повернув к ней серое, испещренное ссадинами лицо с запавшими блеклыми глазами.

– Вы в больнице, Симин, здесь платок необязателен, – мягко сказала Джин.

– Нет, дайте мне платок, я не могу без платка… – Женщина попробовала опереться на руку и привстать, но сил не было, и рука повисла безвольной плетью. Джин подняла её и осторожно положила на постель. – Непокрытая голова – большой грех, – продолжала настаивать на своей просьбе Симин. – Меня люди засмеют…

– Но здесь только мы, врачи.

– Всё равно… Дайте платок…

– Хорошо. Марьям, – повернулась Джин к сестре, – накрой ей голову чистой простыней. Но так, чтобы я смогла осмотреть все повреждения на лице и шее.

– Слушаюсь, госпожа. – Марьям проворно выполнила её указания.

– Теперь вы довольны, Симин? – Джин хотела отойти, чтобы надеть хирургические перчатки, но тонкие пальцы женщины скользнули по её запястью, как бы удерживая. Джин остановилась.

– Это вы… были там? – чуть слышно спросила Симин. – Со мной…

– Под завалами? – догадалась Джин. – Да, я.

– Вы сказали…

– Что ваш ребенок жив? – снова закончила за нее фразу Джин. – Я сказала правду, Симин. – Она присела на край кровати, взяла руку женщины в свою. – Один из ваших детей выжил, самый младший. Его скоро привезут сюда.

– Хафиз? – серые губы женщины задрожали, в глазах блеснули слезы. – Уцелел только Хафиз?.. – Она затаила дыхание в ожидании ответа.

– К сожалению, да. Только он, – горько вздохнула Джин. Но тут же взяла себя в руки и улыбнулась: – И вы. Разве этого недостаточно, чтобы продолжать жить и радоваться жизни? Другие семьи погибли полностью…

Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»