Белолуние

Его Мудрейшество последователен

Если бы не рассказы Мудрейшего, принц Рени, принцесса Лаэнца, мидав Золто и малыш Саватор по прозвищу Синий Жук не вернулись бы во дворец до самого ужина. Да и к ужину – тоже. Причиной тому была весна, внезапно посетившая Аштарские горы и, увы, по всем прогнозам кратковременная. Тёплый ветер принёс с ливарийских лугов ароматы первоцветов. Ошалевшие от неожиданного тепла птицы заверещали в кружевных зарослях. Бабочки, мухи и мошки бесстрашно вырвались из ледяного плена. Водопад у дороги ожил и зазвенел, обещая вскоре превратиться в бушующий поток.

В такую погоду хотелось бродить по узким тропкам, дышать благоухающим весенним воздухом, ловить зазевавшихся насекомых, чтобы немного подержать на ладони и снова выпустить на волю. Однако едва гувернантка сообщила о приезде его Мудрейшества, дети наперегонки бросились в Большой каминный зал.

– Хотите знать, что было дальше? – ухмыльнулся Мудрейший, едва завидев воспитанников.

Ему никто не ответил. Все знали, что спрашивает он просто так. О том, как давно дети ждут продолжения истории, во дворце не слышал только глухой.

– Что ж, – его Мудрейшество с юношеской ловкостью прыгнул в любимое кресло и кивком головы пригласил слушателей занять места у камина, – сегодня я расскажу вам о том, как его Величество Витас Первый… Впрочем, не буду забегать вперёд. Последовательность – едва ли не главное в рассказе, друзья мои. Слушайте же! Тот день выдался ярким и солнечным, что нередко бывает в первой половине осени…

Данория Палле

День выдался ярким и солнечным, что нередко бывает в первой половине осени, и, когда ночь окутала горы, ни единое облачко не заслоняло крупную белую луну.

Когда трое конных миновали частокол, символически ограждавший поселение, в домах уже не горел свет. Лишь из-за ворот придорожного трактира доносились отрывистые выкрики.

Первый всадник откинул капюшон, и тень на покосившемся дощатом заборе обнаружила женские черты: аккуратную головку, тонкую шею и выбившиеся из причёски длинные пряди.

Женщина кивнула одному из провожатых:

– Пора, Фили. Когда разыщешь того господина, скажи, что Данория Палле ожидает его на постоялом дворе…– она покосилась на вывеску, прибитую к почерневшим доскам, – … на постоялом дворе «Логово вепря».

– Не опасно ли вам здесь оставаться, госпожа? – голос у Фили был совсем юный.

Та, что называла себя Данорией Палле, тряхнула головой:

– Не теряй времени, мой мальчик! Я буду ждать его сегодня же, в какой бы час он ни явился.

– Что если он не придёт, госпожа? – спросила Данорию вторая спутница, провожая юношу взглядом.

– Он придёт, Дора, – убеждённо заявила хозяйка. – Этот человек ненавидит загадки, и сразу захочет узнать, кто назначил ему свидание в столь позднее время.

Сказав это, госпожа Данория уверенно постучала в ворота. Не дождавшись ответа, она забарабанила громче, и вскоре внутри завозились. Лязгнуло железо, скрипучий голос поинтересовался:

– Кого принесла нелёгкая?!

Дора намеревалась что-то ответить, но хозяйка жестом приказала ей молчать. В ворота протиснулась седая голова трактирщика, похожего на хорька, пойманного в курятнике.

– Кого принесла нелёгкая, ядрёный пень?! – прошипел мужичишка, вглядываясь в темноту.

Госпожа Данория молча протянула ему свиток.

Дорожная грамота, в которой значилось, что советница варийского короля, Данория Палле следует из Варии в Миравию с дипломатической миссией, открывала перед ней все двери. И неважно, что миссия была вовсе не дипломатической, а печать на грамоте – поддельной. Госпожа Данория действительно следовала из Варии в Миравию, но об истинной цели её путешествия хозяину знать не полагалось.

Пока трактирщик суетился, показывая знатной даме лучшую комнату, выгодно отличавшуюся от прочих полным отсутствием крыс и малым количеством постельных клопов, Дора принесла кувшин с горячей водой, чтобы госпожа могла умыться с дороги. Данория велела хозяину держать её визит в тайне, нисколько не сомневаясь, что уже к утру о нём будут знать не только на постоялом дворе, но и далеко за его пределами. Раскрытие инкогнито её, впрочем, ничуть не заботило. Госпожа Данория рассчитывала покинуть гостеприимное село раньше, чем первые лучи солнца выглянут из-за верхушек деревьев. Но прежде следовало дождаться посетителя, который непременно придёт, когда Фили сообщит о её приезде.

Умывшись восхитительно тёплой водой, о которой в минувшие дни можно было только мечтать, госпожа Данория села за крошечный столик с принесённым специально для неё мутноватым зеркалом, выставила перед собой фонарик Тафеля и приступила к ежевечернему ритуалу, выполнять который во время путешествия было затруднительно. На лицо и шею она нанесла толстый слой жирного крема, под глаза – лёгкую эмульсию с лепестками васильков и экстрактом пустынного грашника¹. Кремы госпожа Данория не покупала – смешивала сама. Это было одним из немногих доступных ей развлечений.

На виски и запястья женщина брызнула по несколько капель любимых духов. Аромат жасмина, нагретого полуденным солнцем, был тонким мостиком, связывавшим её нынешнюю с той беззаботной девушкой, которой она была много лет назад.

– Мне скоро сорок, – проговорила Данория, обращаясь скорее к собственному расплывчатому отражению, чем к Доре, полировавшей башмаки шерстяной тряпочкой.

– Вам больше тридцати не дашь! – тотчас отозвалась служанка, и у хозяйки не было повода сомневаться в её искренности.

Говоря о возрасте, она имела в виду вовсе не внешность. Минувшие годы не превратили её в старуху. Несмотря на высокий рост, госпожа Данория по-прежнему держала спину прямо. Её подбородок не утратил прежнего изящества, а крупный нос с горбинкой, доставлявший хозяйке немало хлопот в юности, теперь казался верным признаком благородного происхождения.

Нет, с годами Данория Палле стала, пожалуй, ещё красивее, а потому сожалела она вовсе не об утраченной молодости.

Госпожа Данория потеряла нечто куда более важное, чем тонкость талии или блеск глаз. Больше десяти лет она провела не так, как хотела. И никакие чудодейственные кремы не могли вернуть эти годы.

– Скучаешь по дочери? – Данория знала, что Дора скучает. Женщина сопровождала её лишь затем, чтобы встретиться со своей Ришей, которая, если верить слухам, служила теперь в миравийской армии.

– Она в Миравии, госпожа, – вздохнула служанка. – Скоро я её найду. Вы тоже найдёте, не сомневайтесь!

В дверь поскреблись, и детский голос Фили доложил:

– Я привёл того господина. Прикажете позвать?

Кивком головы Данория велела служанке выйти:

– Зови, Фили. Я давно его жду.

Мужчина вошёл и осмотрелся. За дверью кто-то пронзительно завопил. Визитёр напряжённо прислушался, закатил глаза, после бросил беглый взгляд на фонарик Тафеля и оглядел комнату со сдержанным любопытством. Наблюдавшая за ним в зеркало Данория отметила, что он нисколько не постарел, только отрастил острую чёрную бородку, добавлявшую лицу мужественности.

Наконец, посетитель втянул воздух и едва заметно улыбнулся:

– Я знал, что мы встретимся.

– Как ты меня узнал? – Данория поднялась ему навстречу. – Прошло столько лет!

– Я ждал. Мы все ждали. Ты не могла просто исчезнуть.

– И всё же исчезла, Рубер. Тогда всё обернулось против меня. Но я очень рада тебя видеть!

Визитёр не ответил. Он молча разглядывал госпожу Данорию, точно пытаясь обнаружить в ней какие-то прежде неизвестные черты. Спустя время, мужчина опомнился:

– Твой слуга сказал, что меня ожидает Данория Палле…

– Тебе не нравится это имя?

– Первое было лучше.

– Мне пришлось пересечь всю Тарию с юга на север. Под именем госпожи Данории путешествовать безопаснее.

– Нынче непростые времена. Как говорили древние бескарийцы…

Госпожа Данория грустно усмехнулась:

– Никаких бескарийцев не было! Ты сам их выдумал.

– Зато теперь я знаю, кому приписать собственную мудрость.

– Хвастун! – она вздохнула и тотчас погрустнела. – Я еду в Миравию. Говорят, они там. Ты что-нибудь знаешь?

– Они в Лакове. По крайней мере, собирались там обосноваться.

– Значит, ты его видел.

– Я видел обоих.

Данория содрогнулась, будто пронзённая крошечной молнией:

– Какая она? Мне столько о ней рассказывали, но я хочу знать как можно больше.

Мужчина задумался:

– Она умная и храбрая. Принципиальная, как и ты. Честная, справедливая и любознательная. Сейчас она только изучает этот мир, но когда-нибудь, я уверен, сможет его изменить.

Данория старалась моргать как можно реже, но так и не сумела сдержать слёз, которые тотчас побежали по щекам прохладными ручейками:

– Она необыкновенная, верно?

– В ней заключена огромная сила, госпожа Данория Палле. Тебе ли не знать?!

– Я жила одной надеждой, Рубер! Всё это время я ждала и верила, что когда-нибудь всё изменится, и вот, наконец, дождалась!

– Ты была советницей варийского короля? Это правда?

– Хочешь сказать, что кто угодно отдал бы полжизни за место, которое я заняла помимо своей воли?! Знаешь, Рубер, жизнь чудовищно несправедлива. У меня отняли единственное, что по-настоящему ценно, а взамен всучили жалкую подделку под названием «власть» и «богатство». Многие с радостью приняли бы такую судьбу, но не я! Я хотела только одного – вернуться домой.

– Должно быть, ты представляла своё возвращение иначе.

Женщина смахнула слёзы:

– Неважно, как я это представляла. Главное, что Лаков уже близко. Ты мне поможешь?

– Мы пойдём с тобой и найдём их, обещаю.

– Ты сказал «мы»?

– Со мной – Кот и… мидав.

– Странная компания.

– Странная во всех отношениях. С мидавом ты, наверное, уже знакома. Это Зебу, сын паргалиона Зегды. Что касается Кота… Постарайся ничему не удивляться.

Тем временем на тёмной лестнице, освещаемой лишь пробивавшимися из-под двери лучами, ожидали двое: огромный кот и невысокий пухленький мальчик. После неприятного казуса, едва не закончившегося их выдворением на улицу, оба старались вести себя как можно тише. Дело в том, что, выходя из комнаты, служанка нечаянно наступила Коту на хвост. Не привыкший к такому обращению Кот, истошно завопил и вцепился грубиянке в башмак. Ойкнув, та затрясла ногой, пытаясь сбросить животное на землю.

– Что вы себе позволяете, сударыня?! – отцепившись от башмака, Кот мягко спикировал на пол. – Все конфликты в цивилизованном обществе должны решаться путём мирных переговоров, без применения насилия.

Женщина смешно хлюпнула:

– Вы… Я… Ой, батюшки!

– Дора! – прошептал мальчик, до того хихикавший в сторонке.

– Что там такое?! – крикнул снизу трактирщик. – Не угодно ли вести себя потише?

– Я… я… иду… – подобрав юбку, женщина бросилась вниз по лестнице.

– Дора! – окликнул её мальчик. – Дора, это я, Зебу!

Служанка не отозвалась. Должно быть, уже убежала.

– Сиди тихо, друг мой собака! – одёрнул мальчика кот. – Не то нас вышвырнут отсюда.

– Я не собака! – огрызнулся его спутник. – И не говори мне, что делать!

– Мэтр Казлай будет сердиться. Нам было велено не привлекать внимания.

– Ты сам привлёк внимание, вредный комок шерсти! Нечего было заговаривать с Дорой! Раньше она никогда не встречалась с говорящими котами.

– Это служанка, что жила у Никласа? Тогда она вдоволь насмотрелась на говорящих собак. Говорящий кот – это, по-моему, куда логичнее.

– Что здесь делает Дора? – пробормотал Зебу себе под нос.

– Сопровождает ту знатную даму, это же очевидно, – Кот облизнул лапку и пригладил взъерошенную шерсть. – Госпожа Данория Палле… Ты что-нибудь о ней слышал?

– Нет.

– Я так и думал. Это говорит о низком уровне твоего образования, друг мой собака.

– Хочешь сказать, что знаешь её?

– Разумеется, нет. Но качество моего образования сомнению не подлежит.

Дверь в комнату госпожи Данории приоткрылась, и мэтр Казлай с обычной поспешностью вышел на лестницу. Задержавшись на мгновение в проёме, он бросил невидимой собеседнице:

– Твоё счастье, что Эхо больше не спрашивает имён.

– Я отправлю Дору и Фили вперёд, – женщина его точно не слышала. – Большая свита привлекает лишнее внимание.

– Как тебе угодно, – отозвался мэтр Казлай.

– И уже обращаясь к Коту и Зебу, добавил:

– Пойдёмте, друзья мои. На рассвете мы выдвигаемся в путь. Вам стоит немного поспать.

Зелёное пёрышко

С виду это было обыкновенное пёрышко – маленькое, пушистое, цвета весенней листвы. Когда-то оно принадлежало одному из зелёных попугаев, каких не счесть в Красноземелье. В Ливарии и на тарийском юге эти птицы тоже не редкость, так что купить такое пёрышко на любой приличной ярмарке не составит труда.

Однако сейчас в руках у Селены была вовсе не безделица, как решил бы непосвящённый, а символ тайного общества, означавший, что её отца срочно вызывает к себе старый друг и учитель магистр Гастон.

Слуга магистра, добродушный парень по имени Карли, подтвердил девочкину догадку:

– Господину магистру нездоровится, вот он и велел скакать прямиком в Лаков, к мэтру Каригу.

– Гастон болен? – всполошилась Селенина тётя Вилла. – Степная лихорадка?

Новая болезнь была главной темой для разговоров уже три луны кряду. Единичные случаи этого недуга встречались в Миравии и прежде, но теперь болезнь отчего-то вышла из-под контроля. Сотни людей в городах и сёлах мучились от жара. У некоторых начинались судороги. Тем же, у кого открывалось кровотечение, доктора уже помочь не могли.

Король Витас даже издал указ, запрещающий проводить ежегодные ярмарки после сбора урожая, поскольку лекари заметили, что чаще болеют там, где собираются большие толпы, но по слухам толку от этого не было. Крестьяне надеялись продать излишки овощей и зерна. Купцы не желали терять прибыли, которые в пору ярмарок взлетали до небес. Ремесленники, трубадуры и бродячие артисты – все они слишком долго ждали так называемой «золотой поры», чтобы отказаться участвовать в главном событии года. Больных в связи с этим становилось всё больше, и госпитали уже не могли вместить всех страждущих.

В довершение случилось невиданное прежде несчастье – степной лихорадкой заболел сам четырнадцатилетний король Витас Первый. Селенин отец Никлас Кариг, вновь служивший лекарем при дворе, теперь уже миравийском, проводил возле больного сутки напролёт, пытаясь сбить жар, но состояние мальчика всё не улучшалось.

Селену во дворец не пускали, и девочке оставалось лишь дожидаться новостей под присмотром тёти. На время отсутствия Никласа Вилла забросила работу в лаборатории, так что теперь они коротали дни за игрой в шарики и чтением вслух. Селена любила свою молодую, красивую и смешную тётю, но сейчас ей ужасно хотелось увидеть Никласа. Ведь когда её отец вернётся домой, всё будет по-прежнему.

Услышав Виллин вопрос, Карли надулся, как шар. Его явно распирали противоречивые чувства: жалость к больному хозяину и гордость от того, что именно его, Карли, отправили в Лаков с поручением чрезвычайной важности.

– Господин магистр болен степной лихорадкой со среднего краснолуния, госпожа, – важно поведал он. – Если я не привезу господина мэтра…– он сглотнул, оборвав фразу на полуслове.

Вилла беспомощно взглянула на племянницу:

– Если Никлас не вернётся до вечера, я поеду вместо него.

– Господин магистр велел мне привезти господина мэтра, – пробормотал Карли.

– Если ему нужна помощь, то я буду рядом, – не сдавалась Вилла. – Что если Никлас пробудет во дворце ещё несколько дней?! Мы не можем так долго ждать!

Точно потешаясь над её словами, о мостовую застучали подковы. Спустя несколько мгновений, дверь скрипнула, и звонкий голос Никласа возвестил:

– Я дома! Селена! Вилла! Где вы?

– Никлас! – взвизгнула девочка, бросаясь навстречу. – К нам приехал Карли! Он привёз тебе пёрышко!

Отец вошёл в гостиную и швырнул шляпу на банкетку, распахивая объятия. За несколько дней отсутствия он необъяснимо изменился. Дело было не в отросшей рыжеватой щетине и не в тёмных кругах под глазами – свидетельстве нескольких бессонных ночей. Никласу и раньше доводилось проводить у больных несколько дней кряду, но никогда прежде Селена не видела его таким растерянным. Не усталость, а недоумение отпечаталось на отцовском лице, и это было непривычно, странно, пугающе.

– Ты голоден? – забеспокоилась Вилла. – Лиа! Подай обед господину Никласу!

Лопоухая голова горничной Лии тотчас высунулась из-за двери, но Никлас устало махнул рукой:

– Не нужно, Лиа. Я заехал только попрощаться. Что за новости ты привёз, Карли?

Слуга сделал шаг вперёд и вытянулся как солдат, докладывающий обстановку на поле битвы:

– Господин магистр велел передать вам пёрышко. Ему нездоровится с прошлой луны.

Никлас насупился и поворошил волосы знакомым движением. Он делал так всякий раз, когда беспокоился или пытался что-то обдумать.

– Гастон болен степной лихорадкой?

– Да, господин. Когда я уезжал, ему было совсем скверно. Он велел мне скакать в Лаков и разыскать вас как можно скорее.

Никлас покосился на Виллу, однако та лишь беспомощно развела руками:

– Я хотела ехать, но Гастон зовёт тебя, а не меня.

– Я не могу, – лицо Никласа скривилось точно в судороге. – Королю стало хуже, сквелен уже не так эффективен как прежде. Нам нужно другое лекарство.

– Но ведь другого лекарства нет! – Селена едва не расплакалась. – Как теперь помочь Витасу?! То есть… – девочка покосилась на слугу, – его Величеству?

Никлас покачал головой:

– Сегодня утром из Гарцова прибыла доктор Иллария Амиди. В тамошней лаборатории давно ведётся разработка сыворотки от степной лихорадки. Через пару дней, когда я туда доберусь, лекарство будет готово. Я должен его привезти. Маршал Нордиг просил ехать незамедлительно.

– Почему эта Иллария Амиди не могла дождаться в Гарцове и привезти сюда готовое лекарство? – задумалась Селена. – Зачем ей понадобилось уезжать раньше?

– Доктор Иллария – один из лучших врачей страны, – нехотя пояснил Никлас, хотя по его лицу было видно, что он полностью согласен с дочерью. – Долг врача – находиться у постели больного.

Это прозвучало высокопарно и, сказать по правде, глупо. Никлас и сам, конечно, почувствовал нелепость собственных слов – вздохнул и отвернулся, пряча взгляд.

– А как же Гастон?! – вспыхнула Вилла. – Кто будет дежурить у его постели?

– Ты поедешь к нему.

– Он звал тебя, Никлас!

– Он звал вас, мэтр! – неожиданно подал голос Карли.

Вилла насупилась:

– Ты ему нужен, Никлас Кариг! Гастон не стал бы присылать пёрышко просто так. Что если это твоя последняя возможность увидеть его?! Ведь он – твой самый близкий друг!

– Ты должен поехать! – поддержала тётю Селена. – Магистр Гастон ждёт.

– Король тоже ждёт! – обычно невозмутимый Никлас вдруг повысил голос. – Если лекарства не будет к концу белолуния, его не спасти!

– Разве королю есть дело до того, кто привезёт сыворотку? – задумалась Вилла. – Что если я поскачу в Гарцов и доставлю её?

– Ты? – кажется, такое простое решение не приходило Никласу в голову.

– Почему нет? Не вижу ничего сложного в том, чтобы перевезти несколько пузырьков из одного города в другой.

– А как же я? – испугалась Селена. – Вы оставите меня одну?

– Ты поедешь со мной, – махнула рукой Вилла.

– Ты останешься с Лией, – одновременно с ней заявил Никлас.

– Почему она не может поехать? – тётя всегда была на Селениной стороне.

– Повсюду лихорадка, Вилла! – Никлас снова говорил громче, чем следовало. – Ты же не хочешь, чтобы она заболела!

– Заболеть она может и здесь, – спорить с Виллой было непросто. – Зато там у нас будет сыворотка, а, значит, ехать, как ни крути, безопаснее.

Селена победоносно взглянула на отца, и тот сдался:

– Мы с Карли отправляемся немедленно. За королём присмотрит доктор Иллария. Вы должны выехать не позже завтрашнего утра.

Вилла улыбнулась:

– Не беспокойся. Через четыре дня король получит свою сыворотку. И передай Гастону, что я скоро его навещу.

Стихи и хризантемы

Если бы Селена могла выбирать цель путешествия, то, вместо ничем не примечательного Гарцова, она бы, конечно, отправилась в горы. Навестила бы мэтра Казлая, Кота и Зебу. Особенно Зебу. Шутка ли, целый год не видеть лучшего друга?! Хотя Зебу о ней наверняка забыл. Теперь у него есть Кот, который умеет пускать молнии. Селена вздохнула. Сказать по правде, она скучала не только по мидаву. Год назад с ней были Гараш, Риша и Хегван. Теперь каждый из них жил своей жизнью, в которой не было места прежней дружбе.

– Скучаешь по Никласу? – Вилла легко угадала её настроение.

Девочка покачала головой:

– Я бы хотела увидеть Зебу. Думаешь, у него всё хорошо?

Вилла взглянула через плечо на ехавшую следом служанку. Лиа нарочно держалась шагах в двадцати, чтобы не слушать хозяйских разговоров – стеснялась. Дело в том, что тётя хотела оставить её дома. И оставила бы, но Лиа уговорила взять её с собой. Опасаясь лихорадки, она старалась держаться поближе к хозяевам и оставаться в одиночестве категорически отказывалась. Лиина пегая кобылка не отличалась резвостью, и путешественницы теряли драгоценное время, отчего Вилла пребывала не в лучшем расположении духа.

– Зебу с Казлаем, – вздохнула она. – Значит, с ним всё в порядке.

– Мэтр Казлай – хороший человек, – согласилась Селена.

– Хороший он или плохой – не знаю. Каждый для кого-то хорош, а для кого-то плох. Скажу только, что Рубер Казлай – человек надёжный. Твоя мама доверяла ему, Никласу и Гастону. А больше – никому.

– А тебе? Разве тебе она не доверяла?

– Думаю, она считала меня ребёнком. Я и была ребёнком, если разобраться. Когда тебе пятнадцать мир кажется острее и ярче. Сильнее радость, но и обиды сильнее. Тогда я обижалась на Вилму за то, что она не посвящала меня в свои дела, а ведь она всего-навсего пыталась меня защитить.

– Я беспокоюсь за Витаса, – призналась Селена, понизив голос. – По-твоему, эта лихорадка действительно так опасна?

– Не всегда. Некоторые переносят её легко, другие болеют тяжело и долго как наш король.

– Но ведь он не умрёт, правда?

– Если мы будем плестись как больные черепахи, то лекарства он не дождётся! Не нужно было слушать Лию!

Селена только вздохнула.

– Взгляни, какие хризантемы! – Вилла кивнула в сторону невзрачного домика из серого камня. Из-за низенького дощатого заборчика выглядывали пышные шапки белоснежных цветов. – Помнишь, у Велларии Таллис были такие строки: «Лишь ранней осенью цветы так трогательны и прекрасны. Их небывалые черты предвестники зимы ненастной».

– Я не люблю стихи! – пробурчала Селена. Цветы её сейчас не занимали. Нужно торопиться! Витас в опасности, и кроме них рассчитывать ему не на кого.

Вилла намеревалась что-то возразить, но не успела. Из каменного домика выскочил человек и бросился наперерез лошадям. Он был бос, из-под расстёгнутого жилета торчала окровавленная рубаха. Вилла натянула повод, разглядывая незнакомца. Тот, в свою очередь, замахал руками, выдыхая слова:

– В город бы, госпожа! Мне бы до города!.. Лекаря позвать бы!..

– Что стряслось? – испугалась Вилла. – Вы ранены?

Мужчина затряс косматой головой:

– Не я, госпожа! Мне-то что оно станется?! Малому нынче совсем паршиво! Кровит! Боюсь, как бы не помер!

– У ребёнка степная лихорадка? – догадалась Вилла. – Мы пришлём врача. Далеко ли до ближайшего города?

– К закату доберётесь, госпожа.

– Если у больного кровотечение, до заката он вряд ли доживёт, – прошептала Вилла. Но Селена всё равно услышала.

Вилла легко спешилась и отстегнула сумку о подпруги:

– Ведите! Я его осмотрю.

Селена хотела идти следом, но тётя остановила её взмахом руки:

– Жди меня здесь. Это не займёт много времени.

Вынужденная остановка пришлась по вкусу только Лииной кобылке, которая тотчас принялась ощипывать придорожный куст.

Привязав лошадей к старой растрескавшейся липе, Селена побрела вдоль забора. Кроме хризантем, которые привлекли внимание Виллы, в палисаднике отцветали разновеликие астры и невзрачные космеи – неизменные спутники лета. Сейчас, в разгар осени, их пожухлые соцветия терялись на фоне желтеющей листвы. Природа готовилась ко сну, и ей не было дела до людских бед.

– Краснопёрки хочешь? – крякнуло за спиной.

Подпрыгнув от неожиданности, Селена оглянулась. Босоногий мальчишка лет восьми протягивал ей кулёк с крошечной сушёной рыбёшкой. Девочка мотнула головой. Незнакомец ничуть не огорчился – закинул в рот рыбёшку и широко улыбнулся щербатой улыбкой:

– Не хочешь – как хочешь. Ты мидава видала?

Селена вздрогнула, сердце застучало в висках:

– Какого мидава?

Мальчик смешно растопырил руки:

– Почём я знаю, какого?! Какого-нибудь. Мидава ты когда-нибудь видала?

Вышло в рифму, и мальчишка довольно захохотал, припевая:

– Мидава видала? Видала ты мидава?

– Почему ты спрашиваешь? – не выдержала Селена.

– А потому, – подбоченился мальчик, – что я мидава видал. И батька видал. А батька мой… он врать не будет.

– Где же ты его видел? – прищурилась Селена.

До того дня, когда Зебу Зегда перешёл границу, мидавы в Миравии не появлялись. Не было их тут и сейчас – Зебу жил близ Аштарского ущелья, у Казлая, да и все его соплеменники остались в Тарии. Мальчишка шмыгнул носом и задумчиво пожевал рыбёшкин хвост:

– В лесу видал. Тута.

– Какой же он был из себя, мидав этот? – подначила его Селена.

– Известно какой: громаднющий. Башка с колесо. Весь серый, глаза чёрные…

– Придумал бы что-нибудь получше! – рассмеялась девочка. – Серых мидавов не бывает! Это всем известно.

– Это тем известно, кто их не видал, – философски протянул мальчишка, дожёвывая рыбку. – А я видал. И батька мой…

– Ты живёшь в этом доме? – догадалась девочка. – Твой отец искал врача?

Мальчишка кивнул:

– Меня Фьорком звать. Малой у нас заболел, того и гляди помрёт. Я нынче был за старшего. Батька-то из города только поутру воротился. Братец у меня там, в городе. И две сестрицы. Ильзия – которая средняя – ничего себе человек. А старшая, Маруша, промеж нами говоря, дура дурой. Ейный мужик там рыбную лавку держит. Вот погляди: краснопёрки прислал. Это навроде как гостинец. Мог бы и пряников купить или там леденцов, да что с него возьмёшь?! Дурак он и есть. Разве ж кто в своём уме нашу Марушку сосватал бы?!

Побоявшись, что ей придётся заочно познакомиться со всеми родственниками Фьорка, Селена решила сменить тему:

– Говоришь, твой отец тоже видел этого мидава?

– И никакого не этого! – возмутился мальчик. – Другого видал!

– Такого же серого?

– Вот ты мне не веришь, а зря! Не серого, а рыжего. Дорогой встретил. Ты послушай, как дело было, а уж потом смеяться будешь. Батька мой ехал из Туспена. На возу ехал. У него там товар. Акромя рыбы ещё сапоги, кадушки… ну, да я не о том. Ехал он себе, ехал… Вечерело. Видит: впереди двое скачут. И лошадь в поводу. Опосля пригляделся – не лошадь, а пони. Для лошади мелковата. Ну, скачут и скачут, ему до того дела нет, а только у городской стены он их всё ж нагнал. Стоят себе, лясы точат. Он бы так мимо и проехал, а только знаешь что?

– Что? – прошептала Селена, копируя восторженный тон мальчика.

– А то, что пони с ними не было.

– И что с того? Может, они её где-то оставили.

– Оставили, говоришь? – Фьорк расплылся в улыбке. – Уж не знаю, кого они там оставили, а только заместо пони стоял с ними мальчишка чуть меня постарше. Сама посуди: мужик и баба едут верхом, а малой с ними пешкодралом топает. Где такое видано, спрашивается? Выходит, никакой это был не ребёнок, а самый настоящий мидав.

Селена едва не закричала от радости, но всё же сумела взять себя в руки:

– Какой он был, этот мальчик? Твой отец его запомнил?

– Какой – какой? Никакой. Обыкновенный мальчишка: светленький, плотный. Да какая разница, когда этот мальчишка и не мальчишка вовсе?! Мидавы, они могут в человека превращаться, когда пожелают. В любого. Хошь в меня, хошь в тебя. Им это запросто.

Селена скривилась. В отличие от неё, Фьорк явно не знал о мидавах почти ничего. Эти удивительные существа ни в кого не превращаются. Они просто умеют создавать слуховые и зрительные иллюзии, транслируя в пространство звук и изображение. Что касается последнего, то оно у каждого своё, и светленький плотный мальчик мог быть только Зебу.

Зебу! Неужели она скоро его увидит?! Нет, это невозможно. Если мужчина – Казлай, то что за женщина ехала с ним?

– Батька говорит: у мужика ещё кошак был, – вспомнил Фьорк. – Здоровенный такой котище, усы врастопырку…

Выходит, всё верно. Путники – это Казлай, Зебу и Кот. Но куда и зачем они едут?

Чтобы не выдать волнения, Селена заметила будничным тоном:

– Твоему отцу должно быть показалось. В Миравии нет мидавов.

Обидевшись, мальчик проглотил очередную рыбку и побрёл к дому, но, не дойдя до конца изгороди, вдруг остановился:

– Твоя мамка что ль колдунья?

Селена непонимающе уставилась на него.

– Мамка твоя, – терпеливо пояснил Фьорк, – та, что малого лечит. Она колдунья?

– С чего ты взял, что Вилла – моя мама? – удивилась девочка.

– Похожи вы сильно. Прям одно лицо. Кто она тебе, как не мамка? Может сестра?

Вот ещё глупости! Её тётя – красавца, а она, Селена, – обыкновенная, каких не счесть. Девочка уже собиралась сообщить об этом Фьорку, но не успела – на крыльце показалась Вилла. Едва она переступила порог, в доме глухо завыли, срывающийся голос рявкнул:

– Ведьма!

Вилла сбежала с крыльца, махнула рукой Селене и, не обнаружив поблизости служанки, сердито крикнула:

– Лиа! Мы уезжаем!

Её лицо не выражало никаких чувств, только уголки рта легонько подрагивали. Позабыв о мальчике, Селена бросилась отвязывать лошадей. Мгновение спустя прибежала испуганная Лиа.

– Едем! – повторила тётя, вскочив в седло. – Мы потеряли много времени.

В доме по-прежнему голосили.

Проезжая мимо Фьорка, Селена помахала рукой. В ответ мальчишка скорчил отвратительную рожу.

Некоторое время путешественницы ехали молча. Лиа по обыкновению плелась в хвосте, а Селена изо всех сил старалась не отставать от тёти.

Вилла плакала, но как-то удивительно тихо, без всхлипываний. Её лицо покраснело, и блестящие ручейки стекали по щекам за воротник. Добрая и ранимая в душе, Вилла всегда скрывала свои чувства от посторонних. Только теперь, когда никто, кроме племянницы, её не видел, она позволила себе ненадолго расслабиться, сбросить маску хладнокровия и стать собой настоящей. Селена попыталась её утешить:

– Ты не виновата. Никто не смог бы ему помочь.

– Теперь они меня ненавидят! – выдохнула Вилла.

– Не думай об этом. Скоро мы привезём сыворотку и для Витаса, и для других. Тот мальчик, Фьорк, сказал, что его отец видел мидава. Я думаю, это Зебу. Если они с мэтром Казлаем идут в Лаков, то мы скоро встретимся.

Вилла улыбнулась одними губами:

– Хотелось бы верить. Сейчас нам так нужны хорошие новости!

Следующий день начался, однако, с новостей скверных. Когда накануне путешественницы въехали в городок Литван, близилась полночь. В затрапезной придорожной гостинице им удалось заполучить лишь комнату над лестницей, но уставшие с дороги они были рады и этому. Сославшись на недомогание, Вилла отправилась спать, а Лиа с Селеной попытались поужинать, что, как выяснилось, было совсем не просто.