Триада (треть восьмиды) – 15 дней в обычную триаду, 16 дней, когда празднуются Юпитералий, Меркуриалий, Марсалий, Великие Мистерии, Венераалий или Сатурналий.

Календа – 1-ый день восьмиды или 1-ый день 1-ой триады

Нова – 1-ый день 2-ой и 3-ей триады

Медиана – середина триады

Благодаренье – конец триады (день посещения храма)

Дни в триаде: 1 – календа или нова, 2 – день марса, 3 – день меркурия, 4 – день юпитера, 5 – день венеры, 6 – день сатурна, 7 – день солнца, 8 – медиана, 9 – день луны, 10 – день марса, 11 – день меркурия, 12 – день юпитера, 13 – день венеры, 14 – день сатурна, 15 – благодаренье

День – 16 часов (8 часов от полуночи до полудня и 8 часов от полудня до полуночи)

Час – 72 минуты

Часы дня:

1 – час Веры

2 – час Смирения

3– час Нестяжания

4 – час Кротости

5 – час Трезвения

6 – час Воздержания

7 – час Целомудрия

8 – час Любви

Триада часа (треть часа) – 24 минуты

Век – 128 лет

Век человека – 72 года

Возраст Единения – 4,5 года

Возраст Приобщения – 9 лет

Возраст Послушания – 13,5 лет

Возраст Посвящения – 18 лет

Возраст Страждания – 22, 5 года

Возраст Откровения – 27 лет

Возраст Благодарения – 31, 5 год

Возраст Возрождения – 36 лет

Второй возраст Благодарения – 40,5 лет

Второй возраст Откровения – 45 лет

Второй возраст Страждания – 49,5 лет

Второй возраст Посвящения – 54 года

Второй возраст Послушания – 58, 5 лет

Второй возраст Приобщения – 63 года

Второй возраст Единения – 67,5 лет

Второй возраст Возрождения – 72 года

Месяцы:

1 – Церера

2 – Юнона

3 – Меркурий

4 – Марс

5 – Нептун

6 – Минерва

7 – Вакх

8 – Феб

9 – Венера

10 – Диана

11 – Плутон

12 – Юпитер

Начало месяца – появление луны.

Праздники Меридеи

Возрождение – начало года, начало восьмиды Веры, середина зимы

Юпитералий (празднество мертвых) – 23-24-ый день Веры

Перерождение Воздуха – начало весны, начало восьмиды Смирения

Весенние Мистерии – середина весны, начало восьмиды Нестяжания

Меркуриалий (празднество искусств и ловкости) – 23-34-ый день Нестяжания

Перерождение Воды – начало лета, начало восьмиды Кротости

Марсалий (празднество воинского мастерства) – 23-24-ый день Кротости

Летние Мистерии – середина лета, начало восьмиды Трезвения

Великие Мистерии – 23-34-ый день Трезвения в високосном году

Перерождение Земли – начало осени, начало восьмиды Воздержания

Осенние Мистерии – середина осени, начало восьмиды Целомудрия

Венераалий (празднество любви и счастья) – 23-24-ый день Целомудрия

Перерождение Огня – начало зимы, начало восьмиды Любви

Сатурналий (празднество веселья в память о Золотом веке) – 23-24-ый день Любви

Судный День и Темная Ночь – конец года, 46-ый день Любви

Главный Судный День и Темнейшая Ночь – 46-ый день Любви 36-го года или конец цикла из 36 лет (високосный год)

Великое Возрождение – 1-ый день Веры 1-го года или начало цикла лет.

Глава XXIV

Пленница получает свободу, но уходить уже не хочет

Согласно знанию, всё на свете было стихиями и их смесью, только Огонь и Вода сами по себе никогда не смешивались. Все четыре стихии, находясь в равновесии, приносили гармонию и миру, и человеку. Перерождение стихии наступало в момент ее ослабления и усиления противоположной стихии. Воздух перерождался во время сильной Земли, разгорающегося Огня и слабеющей Воды, – и наступала весна. Вода перерождалась в начале лета: во время сильного Огня, набирающего мощь Воздуха и иссыхающей Земли.

Плоть человека, кроме того что была Землей, постоянно находилась под влиянием других стихий, а времена года и лунная фаза при рождении вносили самый сильный вклад в свойства плоти, после ее половой принадлежности. Гумор определяли такие первичные свойства, как холод и горячесть, и дополнительные – сухость и влажность. Холод забирал силы, горячесть их добавляла, влажность разжижала, сухость сковывала. Холодному и сухому гумору соответствовали стихия Земли и черная желчь, холодному влажному – Вода и слизь, горячему и влажному – Воздух и кровь, горячему и сухому – Огонь и желчь. Перекос стихий приводил к хворям, к преждевременной смерти и даже к меланхолии – страшной болезни, ввергающей разум в Уныние: значит, обрекающей душу на гибель в адовом Пекле.

Над людьми с сухим и холодным гумором сильнее прочих довлела угроза меланхолии, особенно в начале весны, когда сила Земли была особенно сильна и разрушала избытком черной желчи тех, у кого ее и так было вдоволь. Чтобы избавить тело от слабости, следовало кушать горячую и влажную пищу, дышать благовонными смолами и принимать соответствующие снадобья. На разум благостно влияло общение с людьми кровяного гумора, а любовь помогла бы еще сильнее: астрологи считали, что Землю и Воздух, меланхоличный и сангвинический гуморы, могла объединить только Вода, то есть любовь и удовольствия. Пока в союзе Земли и Воздуха была Вода, влюбленная пара являла удивительное согласие, но с утратой чувств из-за перерождения Огня (неизбежного перерождения страсти), вместе ужиться уже не могла.

Астрологи не предсказывали будущее и, хотя довольно точно определяли время рождения и пол ребенка, гарантий не давали, ибо жизнью и смертью распоряжался Бог. Священники утверждали, что предсказать судьбу по звездам невозможно вообще, что при рождении каждый получает свой крест склонностей, гумор, лунный месяц, счастливые металлы и цвета, – а уж дальше всё зависит как от самого человека, так и от Божье воли. Тем не менее богатые семьи всё чаще заказывали у астрологов гороскопы – и получали странные таблицы с числами из двенадцати колонок на семьдесят два года. Впоследствии эти таблицы могли указать благоприятные дни для самых важных начинаний – странствий, войн, турниров, торговых сделок, операций, венчаний и родов… Правда, трактовали разные астрологи гороскопы по-разному. Но все они соглашались в одном: категорически не советовали Земле и Воздуху венчаться – рано или поздно такую пару ждали ссоры, неприязнь и вражда.

________________

Весь день солнца, словно сокровище, достался Лодэтскому Дьяволу и «девчонке в красном чепчике». Оставаясь в постели за завесой балдахина, они в своем красном убежище, голые и счастливые, упивались любовью, беседовали, шутили… Ревнивая Айада находилась с Соолмой, так что за сутки только повар дважды нарушил уединение покрытого шрамами мужчины и красавицы с нежной, лилейной кожей. Порой они просто молчали – и тогда зеленые глаза смотрели в светло-карие: Рагнеру казалось, что он плывет в соленом и теплом море, а Маргарита представляла себя тонущей в сладкой карамели. И они совершенно не беспокоились о том, что где-то за красной завесой простирается мир, где они были связаны долгом перед своими семьями, преступны в глазах Экклесии и закона, слишком неравны, по мнению общества, – не задумывались о том, что всё это разделит их в будущем. В этот день солнца будущее исчезло.

После полудня Маргарита решила расчесать волосы Рагнера. Она сидела в изголовье кровати, прислонившись к подушкам, а он, ощущая спиной ее тепло, полулежал между ее ног. Пока его расчесывали, Рагнер трогал ее груди, играл с ними, вертел головой в попытках их поцеловать или пытался захватить сосок ртом, из-за чего Маргарита тяжко вздыхала.

– Ты хуже ребенка, – произнесла она, вытягивая гребнем темно-русые пряди. – Триаду часа посидеть спокойно не можешь… А у тебя уже волосы седые. Особенно вот здесь… ближе ко лбу.

– Всё, разлюбила меня, старика? – засмеялся он, оставил в покое ее грудь и принялся наглаживать девичьи бедра.

– Не дождешься, – ответила Маргарита и поцеловала его в тоненькую седую прядку. – Я люблю стариков.

Рагнер мурчал от удовольствия. Он выглядел совсем другим человеком – от его мрачности и хмурости не осталось даже следа. В светло-карих глазах, как и за окном, расцветала весна.

– Что за тряпка висит? – спросил он, показывая на платок над ликом Блаженного. – Она мне глаза мозолит. Но с такого трона я ни за что не встану! – прижал он обеими руками к себе ее бедра и откинул голову для поцелуя. Маргарита провела пальчиками по тонкой коже за его ушами, отчего Рагнер сладко зажмурился, а потом поцеловала его в губы.

– Оставь тряпку, – ответила она, снова пытаясь распутать его пряди. – Это я повесила.

– И это зачем?

– Мне эта морда не нравится. Она за нами подглядывает.

Он запрокинул голову, удивленно глядя на девушку.

– Она… похожа на бродягу, который перед казнью оставил предсказания о тебе, – начала краснеть под его взглядом Маргарита; ее и так румяные от бесконечной любви щеки запылали ярким багрянцем. – И обо мне… Не знаю, как сказать, и не хочу о них говорить.

– Я от тебя не отстану, – внимательно смотрел Рагнер. – Тут явно что-то важное скрывается. Ни о каких пророчествах бродяг мне неизвестно, но я хотел бы знать. Особенно если они про меня и про тебя, – и он опять полез целоваться.

– Слушай тогда…

Она опустила голову Рагнера, чтобы он не видел ее лица, и захватила гребнем новую прядь его волос.

– Около года назад я смотрела на казни у ратуши… Мы с подругой забрались в нишу со статуей льва. Я была в красном чепчике, и бродяга всей толпе на меня указал.

Рагнер встрепенулся, приподнялся и обернулся к ней с округлившимися глазами.

– Это ты?!

– Ты же сказал, что ничего не знаешь! – возмутилась Маргарита. – Ложись давай на место… А то я сейчас красная, как земляника, стану.

Рагнер медленно и с загадочной улыбкой лег между ее ног.

– Мне рассказали это, когда про палачей в твоем доме докладывали, – вздохнул он. – Стишки эти… Полностью… Не знал, что они от бродяги.

– Только не повторяй их! – вскрикнула девушка. – А я то плакать буду, – уже нежно произнесла она свою угрозу.

– Нет, я не собирался, – задумался он. – Как можно? Там такие слова…

За это Маргарита снова поцеловала его в седую прядь.

– Бедняжка, – поглядывая вверх, сказал он. – Так ты всё это слушала?

– И никуда с проклятого льва слезть не могла! Все смеялись. Вся площадь. А когда я прыгнула со льва к брату, он меня не поймал. Я сильно подвернула лодыжку, и у меня юбка задралась: все ноги были на виду. И это еще не всё… Чепец я сняла, а Нинно, тот здоровяк, которого ты чуть не убил, он меня на руках нес до дома, и все думали, что я его пьяная, загулявшая жена. Ужасный был день, – вздохнула она и снова опустила голову Рагнера, лицом от себя. – Зато ныне не жалею… Когда ты меня стал целовать на кладбище, я и тебя боялась, и того что ты брата Амадея откажешься спасти, и… застыла от ужаса, что эти грязные стишки исполняются. Меня будто силы покинули – так страшно было. А потом решила, что надо вытерпеть… и дальше жить, если получится, а то я уже восемь дней дрожала всякий раз, когда тебя видела.

– Ясно теперь, – услышала Маргарита его серьезный голос. – Точно уже не жалеешь?

Вместо ответа, она обняла голову Рагнера и покрыла ее мелкими поцелуями, а после возобновила попытку расчесать его волосы.

– Значит, остался твой муж и герцог Альдриан, – задумчиво сказал Рагнер после небольшого молчания. – Всё же я Альдриана пригну! – повеселел он и посмотрел на нее хитрыми, цвета карамели глазами.

– Пригни, пожалуйста, – сердито попросила Маргарита. – И нижее всех. Он заслужил.

– А с Альдрианом у тебя что было? – удивленно спросил Рагнер, приподнимаясь и поворачиваясь к ней.

– Не хочу говорить и об этом, – отказалась она. – И не настаивай.

– Грити? – сел напротив нее Рагнер. Маргарита прижала согнутые колени к груди, обвила их руками, будто хотела спрятаться в саму себя, и опустила голову.

– Давай рассказывай, – потребовал Рагнер.

Маргарита хмурила брови. Тогда он обхватил ее лицо обеими руками и легко поцеловал.

– Рассказывай, – тихо сказал он. – А то я могу оставить Лиисем без правителя – с меня станется. Как минимум я ему двину.

Маргарита посмотрела на него с обожанием.

– Я тогда в тебя бесповоротно влюблюсь, – сказала она, убирая его руки от своего лица.

– Теперь я еще больше хочу его покарать, – широко улыбнулся Рагнер. – Я ведь в тебя уже влюбился. Сразу, как увидел тебя… голышом, – с озорством в глазах пояснил он и, обнимая Маргариту, уложил ее на спину, а сам лег рядом. – Я ее сразу узнал, – поглаживая девушку между ног, ласково прошептал Рагнер. – Твою теплую, пряную норочку, в которой мне так хорошо. Назову ее, твою милую, красивую норку Маргариткой.

Маргарита широко распахнула глаза:

– Ты и там разглядывал, пока я была без сознания? И трогал?

Рагнер убрал руку и, с нежностью глядя на нее, сказал:

– Нет. Тебя Соолма раздела и осматривала. Ну а я… Я тоже немного на тебя посмотрел, – продолжал улыбаться он. – Хотелось бы дольше, но и Соолму не хотелось обижать. Я же должен был понять: придет за тобой муж или нет, красивая ты или… А то лицо твое так раздуло – не мог представить, какая ты… Лишь один прекрасный зеленый глаз остался. Наверно, я влюбляться начал, как только этот злой глаз впервые увидел, – нежно поцеловал Рагнер Маргариту в левое веко. – А окончательно голову потерял, когда ты уже здесь лежала. Я смотрел на тебя – и оторваться не мог. Потом вещи раскладывал, а сам всё на эту кровать глазами дергал. Ты же спала, спала и спала – и так до самого утра… Красивая моя соня, – добавил он, проводя рукой от ее груди до впадинки пупка. – И даже тогда ты была прекрасна. Как ангел с оторванными крыльями, рухнувший с Небес и ударившийся о нашу грешную землю.

– А я тебя так боялась. Ты страшный был. А почему вы меня не одели. Хоть в сорочку?

– Нагими люди меньше лгут, – дернул бровями Рагнер. – Одежды сами по себе обман и дают силы лукавить. Правда, после тебя я больше с красавицами так делать не буду, а то сам силы потерял… Ты просто не знаешь, какой я страшный бываю с другими на допросах. Ты мне: «Не знаю, не знаю, госпожа Совиннак мое имя»… Снова: «Не знаю». И плачешь… И упорно лжешь мне, хотя почти нагая… А я сижу и принимаю всё это… – нежно улыбнулся он. – Сам поражался… Я ведь сначала подвох искал. Ну как так может повезти, что, вместо призрачной вероятности найти в том доме план подземного хода, мне привозят красавицу-жену бывшего градоначальника? Потом Аразак о тебе таких гадостей наговорил, что ты прям исчадием Ада выходила: расчетливая и способная на любую подлость. Соолме ты не понравилась… Потом с поваром тебя застал… Любовь у них, – сверкнув зубами, шире улыбнулся Рагнер, когда щеки Маргариты опять начали краснеть. – Словом: ты никому не нравишься и слава у тебя страшная, – ты моя женщина! И я не верю, что мне так повезло… – поцеловал он девушку, после чего шлепнул ее ладонью по бедру. – Так ты мне признаешься про Альдриана? Или мне его тоже придется раздевать да голым допрашивать? Я лучше на тебя смотреть буду, чем на него.

– Я с супругом в восьмиде Веры была в замке, на торжестве в честь его возраста Возрождения, – вздохнула Маргарита. – Он меня на первый танец пригласил…

– Конечно, ты же самая неотразимая… – стал перебирать ее волосы Рагнер.

– Да, я была неотразимо хуже всех! – засмеялась она. – Ортлиб так хотел. Я должна была побыть дурнушкой один вечер… Вот я и оделась… как черепаха. Правда, должно быть, вышло похоже, – снова засмеялась она. – Платье жесткое, стояло колом и всё в больших ромбах. В нем даже двигаться было тяжело или кланяться. А вокруг все были такие… Платья у них такие роскошные и очень открытые… Ну а я единственная в закрытом до подбородка наряде – вот герцог Альдриан и обратил на меня внимание. Сначала я рада была, когда он меня на танец пригласил, но потом… Сразу после этого танца, меня за стол герцога усадили, рядом с его троном, – вспоминая тот вечер, загрустила девушка. – А Ортлиб сидел в другом месте, за другим столом, вдали залы. И он не уходил, хотя от него этого ждали, и меня не отпускали, пока Альдриан танцевал целый час. Потом супруга отправили готовить бумаги, я же осталась одна в замке. И все мне за тем столом говорили, что это честь. И вино надо было пить, потому что пили за герцога, – опять вздохнула она. – Потом я сказала, что плохо себя чувствую, и мне позволили уйти, только отвели коридорами не к выходу, а в спальню – и закрыли там. А потом он пришел, и я его случайно по щеке ударила.

– Чего? – не поверил Рагнер. – Ты своего герцога по роже нахлестала? Альдриана?

– Да, – невесело усмехнулась Маргарита. – А он разозлился и выбросил меня из спальни на пол коридора. Потом я бегала по замку и искала выход. Потом он лишил супруга должности и разорил его. Когда-то из-за меня дяде пришлось взыскание платить в десять золотых монет, и я едва семью не пустила по миру, а семь лет спустя уже тысячу альдрианов муж платил… Так вот, – с грустными глазами улыбнулась она, – у других из-за меня бедствий намного больше, чем у тебя.

– А твой супруг, что сказал или сделал?

– Сказал, что неважно, ведь ты шел на Элладанн… И был очень рад тому, что я не изменила ему.

Рагнер нахмурился и о чем-то задумался.

– Ты-то отчего расстроился? – спросила его Маргарита.

– Да обо всем подряд размышляю. Скажи ты мне раньше, что своему герцогу по щекам надавала, мне, пожалуй, смелости не хватило бы подойти к тебе… О предсказаниях этих тоже думаю. О моей девочке в красном чепчике, – поцеловал он ее губы, – которую обидел злой Альдриан. Ничего, я с ним за тебя, моя прекрасная дама, разберусь, – поцеловал он ее уже в лоб. – Побегает у меня по Лиисему, как ты по замку, или унижу его как-нибудь. Сильно он к тебе лез?

– Поцеловал немного… Но минуты не прошло, даже четверти минуты. То платье таким большим было, что он меня в нем не смог поймать, и я вывернулась… и, не думая, ударила. Честно говоря, не жалею…

Рагнер поцеловал ее правую руку, потом и левую.

– Но я за другое на него обижена… Ортлиб винил во всем канцлера Помононта и не держал зла на герцога Лиисемского, а вот я… Всем в той парадной зале из-за моего уродливого платья было ясно, что супруг желал уберечь меня, что ревновал. Все видели, что герцог Альдриан унижал его ради забавы, оказывая мне знаки внимания: смеялся над ним и надо мной. И даже это ему показалось недостаточной потехой, и меня завели в ту спальню! Так гадко! Не знаю, понимал ли Альдриан, каково мне было… может, и не понимал, и это еще обиднее, словно я… не знаю… кровать. Разве можно обидеть кровать? А я так плакала, когда домой вернулась. Мне казалось, что на меня ни за что вылили нечистоты. Это было так же, как когда тот бродяга взял и указал всей толпе на меня: просто взял и надо мной поиздевался… Я раньше думала, что нищий выбрал меня наугад из-за яркого чепца. Сейчас не знаю, что думать… А ты, что скажешь? Возможно ли, что кто-то может так точно предсказывать?

– Я тоже не знаю. А вот мой Дьявол точно сказал бы, что да. Он верил в предсказания: знал место, время и кого ему искать. Приходится верить, что наши жизни написаны заранее… А значит, и Бог всё же есть…

– Ты… уверен, что на самом деле был за Линией Огня? Что не ошибаешься?

Рагнер помотал головой.

– Подо мной была карта, надо мной – небо. Таких созвездий я более нигде в нашем мире не видал… Поверь, я был бы счастливее, живя как все. Я и стараюсь так жить: как будто бы не был там и не встречался со своим Дьяволом.

– Расскажи еще о нем, – попросила Маргарита. – Я хочу лучше тебя узнать. Почему он спас именно тебя?

– Не знаю… – вздохнул Рагнер.

Он немного помолчал, раздумывая продолжать ли этот неприятный разговор, но потом, будто слишком долго молчал, начал делиться с Маргаритой воспоминаниями.

– Я знаю немного: лишь то, что мой Дьявол исполнял завет предков, чему сам был не рад, – хмуро произнес Рагнер. – Когда я его впервые увидел, то он ткнул в пряжку с короной, какую мне подарил принц Ламноры. Мне порой думается, что если бы принц Дионз не погиб, то Дьявол спас бы его, а я бы умер с колом в заднице. Еще я знаю, что раз явился сам король, то это было для него очень важно. Я, может, так рассказал, что ты подумала, что пересечь Линию Огня просто. На ней мы были ночью. Но днем, пока приближались, а затем отдалялись, я чуть не помер от жары и духоты, хотя был в тени, внутри повозки. Сквозь щели дул ветерок из-за того, что повозка летела, как птица по небу, но днем ветер стал походить на дыхание дракона. Меня тошнило, трясло, и я терял сознание. После этого я где-то на триаду занемог. Правда, когда меня везли назад через год, должно быть, я привык к адской жаре – и мне было легче, но всё равно разок-другой вывернуло. С моими спутниками было то же самое. Задержись мы на Линии Огня дольше или с ветром не повезло бы, или сломались бы наши повозки – и всё… Так что король Аомонии подвергал себя смертельной опасности, но… Я так и не понял до конца, чего он от меня хотел и почему отпустил тоже…

– Наверно, вы подружились…

– О, поверь мне, нет! – широко раскрыл глаза Рагнер и помотал головой. – Перед тем, как меня отпустить, он пришел… попрощаться, что ли… Сказал мне кое-что… Я уже немного выучил их язык и его понял. Он мне сказал, что надеется, что я сдохну в пустыне, что он меня ненавидит, что я его смертный враг из-за того, что творил на его земле… В пустыне, когда я шел к своим, я и правда едва не погиб. Старался беречь воду, но чертова пустыня всё не заканчивалась, в отличие от воды во фляге. После того как я остался без воды, прошел какое-то время и упал. И вдруг – на меня стервятник сел… Я, как безумный, нашел в себе непонятно откуда силы, сломал ему крылья и еще живому прокусил гадскую кожистую шею у самых перьев. Потом, напившись, пошел дальше, ведь если стервятник прилетел, значит, где-то уже недалеко были леса, может и побережье… Я еще трех, кажется, стервятников убил, пока шел… Или больше… Повезло, что они там голодные и нетерпеливые.

Маргарита с жалостью смотрела на Рагнера, а он продолжал говорить, глядя сквозь нее и вспоминая то, что случилось четырнадцать лет назад.

– Когда я вернулся из пустыни, то пошли слухи, что меня спас Дьявол, вот потому-то я короля Аомонии так нарек. Я его ненавидел не меньше, чем он меня. Это он научил меня забыть про страх в схватке, но как! Мне о Аомонии и рассказать-то нечего – я, как собака, год просидел полуголым на цепи в весьма милом внутреннем дворике. Там было много зелени, и бил фонтанчик, вот только я изнывал от жары и не мог дотянуться до этой благодати. Так год и провел. Свой возраст Посвящения так встретил… А под ногами у меня, будто нарочно, была карта мира – изумительный, тонкий рисунок на камне. Эта карта стала моим единственным развлечением за целый год. Я, правда, всерьез думал, что лет пять там провел: очень удивился, когда узнал, что всего год… А развлечением моего Дьявола было приходить ко мне и швыряться в меня кинжалами. Убить он не хотел, иначе легко бы это сделал. Когда в тебя летит кинжал, есть только миг, чтобы это понять. Сперва я и этого мига не умел видеть. Потом научился уворачиваться, так его услужники гоняли меня палками, чтобы я кинжала не поднял, но однажды я перехватил кинжал налету и метнул его обратно – он попал Дьяволу в грудь, но тот не умер, а захохотал, харкая кровью. До сих пор этого не понимаю: он будто ничуть не чувствовал боли… И ушел с кинжалом в груди… Потом он долго меня не навещал: всё же я хорошо его подпортил и он лечился. После этого мне стали связывать руки, а мой Дьявол еще яростнее бросал в меня кинжалы. Когда я совсем перестал бояться ножей, то ко мне стали приходить с мечом. Ни капли меня не жалели, ты уж мне поверь. Ааа, – простонал Рагнер и скривил лицо. – Даже вспоминать и говорить не хочу. Добрая часть моих шрамов – это оттуда, а не из битв на Меридее, как все думают. Что-то от ножей, что-то от меча. Меня немного подлечивали – и заново… Тогда я впервые жалел, что у меня всегда очень быстро затягиваются раны… Словом, меня травили, как будто я был зверь, а я и защищался как зверь. Только и думал, что однажды, перед смертью, наваляю Дьяволу от души и уже убью его наверняка – это было единственное мое желание. Но когда я получил свободу, то покинул Сольтель так быстро, как смог. Побоялся, что меня свои же снова выгонят в пустыню к Богу на суд, – улыбнулся он внимательно его слушавшей девушке. – На своем неимоверном «Гиппокампусе», на который никто не позарился, и с теми, кто навоевался, я отправился домой. Но мы попали в бурю и заблудились, – прижал ладонь ко лбу Рагнер и зажмурился от стыда. – Великие лодэтские мореходы из Ларгоса! Нас немного оправдывает лишь то, что мы не знали тех мест и их карты не существовало. Нас прибивало к берегу, и мы были только рады, пока не поняли, что возвращаемся к той же лагуне, где Дионз. И снова было поздно! Вскоре нам встретился корабль сольтельцев, похожий на боевой – и он пошел к нам. Тут и пригодились крылья «Гиппокампуса» – с ними он уж очень отличался от кораблей с Меридеи. Если бы заподозрили, что мы меридейские воины, – то площадь и колья. Еще мы завесились тряпками, а еще нас спасли мои новые зубы – такое только в Аомонии делают и очень богатым людям. На нас посмотрели издали, оценили мою улыбку, – блеснул зубами Рагнер, – и не стали задерживать, однако я всё же решил плыть к Дионзу: хотел посмотреть на их оборону с моря и берега. Не мог я просто так отбыть и не отплатить за своих братьев, ведь их не просто казнили, а унизили… Будто бы сольтельцы не творили циклами лет насилие в Меридее… Своих спутников я снова смог уговорить совершить подвиг. С Эориком было сложнее, но я наврал ему по секрету, что украл в Дионзе плащ-невидимку и, благодаря плащу, сбежал оттуда. Ну, а этот плащ, понятно – невидимый для всех, кроме меня. С ним я могу разгуливать незаметным, только изредка это делать – ведь колдовским чарам надо восстановиться, как, к примеру, яду у змеи. Эорик с тех пор верит, что у меня есть плащ-невидимка, – засмеялся Рагнер. – Но, пожалуйста, не разоблачай мой обман, а то так смешно подшучивать над Эориком и Сиуртом!.. Причаливать к порту мы не стали: я один доплыл до берега на лодке, потому что лишь я знал то, как себя вести. Странным это не казалось. Сольтельцы нападали на нас, так как им были нужны наши женщины: от них рождались красивые люди с более стойкой к солнцу кожей, а у безбожников из-за Линии Огня кожа всё еще очень белая, как мел, и мгновенно сгорает на солнце, оттого они завешиваются тряпками и вообще не любят бывать на солнце и покидать свои стеклянные башни. Я как раз был весь обожженный и красный после пустыни – вполне сошел за безбожника из Аомонии… Осматривая побережье, я забрел на портовый рынок, где моих друзей год назад казнили – в том же месте теперь продавали людей. В вонючем углу я увидел черную девочку лет восьми. Она отказывалась от пищи и была похожа на скелет; от лица – одни огромные несчастные глаза… Я ее пожалел – вспомнил, как сам сидел на цепи и был таким же жалким, но дешево мне ее не отдали, поскольку видели мои зубы и думали, что я богат: сказали, что принцесса из-за Линии Огня. Дьявол из моих вещей забрал лишь пряжку с короной, остальное вернул… Доспехи и оружия я, конечно, тоже назад не получил. Но одна ценность у меня осталась: кольцо с большим рубином. Матушка мне его подарила, – тяжело вздохнул он, – перед захватом нашего замка в Ларгосе. Больше я ее ни живой, ни мертвой не видел… А мне едва четыре тогда исполнилось… Она предпочла гибель надругательству, и ее имя стерли из Истории за самоубийство – нет ни могилы, ни портрета, ни строки нигде, будто бы я появился на свет без матери.

– Совсем не жалко было кольца? – удивилась Маргарита.

– Тогда уже нет. Всё доставалось брату, мне же надлежало самому заслужить или завоевать земли, поэтому мне переходили доспехи отца и его оружие, рыцарский конь и это дорогое кольцо. Его я должен был подарить своей избраннице, но моя невеста вернула мне кольцо и вышла замуж за другого – за того, с кем я никак не мог тягаться. И на кольцо мне после этого стало наплевать: больше я ни одной даме не собирался его предлагать, но выбросить в море тоже не мог. Я выменял Соолму на кольцо и, не зная, что с этой девчонкой делать, предложил плыть со мной в Лодэнию, поскольку за Линию Огня я никак не мог ее отвезти. Соолма согласилась. Ее настоящее имя: Соолма-Криду-Поэни-Дуа-Саржра, – рассмеялся Рагнер. – И это еще не полное имя – короткое. Всего-то из пяти имен ее женщин-предков. Вот так и появилась Соолма. Я этого раненого зверька привез в Ларгос, отдал на воспитание Вьёну и его будущей жене, а сам отправился на Бальтин. Соолма оказалась более благодарной ученицей, чем был я. Ее познания во врачевании и языки, какие она знает, – это всё благодаря моему другу и ее собственной любознательности. Ладно, хватит о Соолме, – легко поцеловал Рагнер Маргариту. – Просто хотел, чтобы ты поняла, какая у нас с ней связь. Соолма в первую очередь мне близкая и дорогая подруга. И она мне благодарна… Так что не бойся ее. Она ничего мне не сделает, а значит, и тебе.

Рагнер замолчал. Наваливаясь на девушку, он стал ее целовать и сильнее прижимать к себе.

– А у вас есть дети? – спросила Маргарита, пока еще могла говорить.

– Нет, – оторвался он от ее тела. – Из Соолмы сперва хотели сделать девку. Она не покорялась, и ее решили вновь продать, но до того с ней уже сделали что-то, чтобы детей никогда не было. Не знаю, что-то там повредили, хотя ее девство не тронули… Так уже делают в Сандел-Ангелии, в той части Сольтеля, что принадлежит Санделии, и это уже распространяется по Меридее. По крайней мере, на Утте сводники уже поступают так со своими девками. Научились как-то… Вроде бы это к лучшему при таком ремесле, но девушки часто умирают… А еще Соолма помнит, что ей было невыносимо больно… Всё дурное множится с каждым новым кораблем, что возвращается оттуда, – задумался он, но потом улыбнулся. – А Дионз мы взяли! И всё благодаря тому, что я осмотрел побережье и смог рассказать, как напасть с моря. Через года два несметное число кораблей атаковало город – вот так я отомстил за друзей… Слава об этом подвиге обошла меня стороной, и сейчас никто не помнит, что это я помог, но это ерунда… Всё! Довольно мне хвастать… – прижал Рагнер к себе Маргариту. – Хочу целовать свою девчонку в красном чепчике! Тихо, – прошептал он, когда она хотела еще что-то сказать. – Ну помолчи хотя бы с полтриады часа…

12 3 4 5 ...21 След.

Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

Времяисчисление Меридеи

Праздники Меридеи

Глава XXIV

С этой книгой читают

Другие книги автора