Ничего личного

© Корсакова Т., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Рыжая шла по кромке прибоя такой походкой и такими ногами, что Андрей Лиховцев не выдержал, вздохнул.

– Жаль, – сказал, оборачиваясь и провожая девицу тоскливым взглядом.

– Чего тебе жаль, Лихой? – спросил Семен Виноградов, для своих просто Сема, и поскреб внушительный бицепс.

Андрей не без усилий отвел взгляд от девицы, отобрал у друга бутылку с ледяной минералкой, сделал жадный глоток, поперхнулся и закашлялся. Вода выплеснулась на нагретую южным солнцем кожу, прохладными ручейками побежала по груди.

– Так жалко-то тебе чего? – Сема деликатно, но все равно весьма ощутимо врезал ему между лопаток – помог товарищу.

Андрей снова оглянулся, но рыжая уже затерялась в толпе отдыхающих, а вот сожаление и чувство несправедливости мироустройства никуда не делись.

– Вот скажи мне, друг Сема, проституция – это зло? – спросил он.

– Зависит от того, с какой стороны поглядеть. Помнится, бывали ситуации… – Сема многозначительно пошевелил бровями, видимо, намекая на деликатность и неоднозначность ситуаций. – А чего это ты озадачился? Думаешь, она того?.. – Он тоже обернулся всем своим массивным, с виду неуклюжим телом.

– Не думаю – знаю.

– И когда только успел! – Сема забрал бутылку. Воды в ней оставалось на самом дне. – Мы ж тут всего второй день, и ты вроде как вел праведный образ жизни. Или все-таки согрешил?

– Не успел.

Андрей стер со лба пот, с вожделением посмотрел на опустошенную бутылку. Жажда в данный момент волновала его куда сильнее девушек. Хотя девушки – это тоже очень хорошо и даже замечательно, а особенно девушки, вырвавшиеся на пляжно-курортную волю из пыльных городов. Дочерна загорелые тела, прикрытые микроскопическими клочками ткани, а иногда и вовсе ничем не прикрытые. Призывные улыбки, многообещающие взгляды. Солнце, море, вино, зажигательная музыка и жажда приключений. Андрей точно знал, что они с Семой не пожалеют о своем скоропалительном решении рвануть на юга. Просто нужно чуть больше времени, чтобы прийти в себя, отойти от очередной, на сей раз особо ожесточенной стычки со Стариком, забыть про их ни на секунду не угасающую неприязнь.

Он и на море-то укатил в пику Старику, да еще и Сему с собой увез. Пусть теперь повертится старый хрыч, пусть поработает в одиночку. Небось, отвык за восемь-то лет. Будет знать, как выдвигать ультиматумы.

А курорт – это здорово! Андрей за свои неполные двадцать девять еще ни разу не бывал на настоящем курорте. В детстве о море и речи не шло: не было денег, и он проводил каникулы, слоняясь день-деньской по грязным улицам сонного провинциального городка или купаясь с друзьями в мутных водах загаженной отходами химкомбината речушки. Потом, когда в его жизнь вошел Старик и твердой рукой стал эту жизнь перекраивать, у Андрея появились деньги, огромные, по его тогдашним представлениям, но исчезли свободное время и возможность распоряжаться собственной судьбой.

Нельзя сказать, что он безропотно подчинялся – отнюдь! Он бунтовал и сопротивлялся воле Старика с первого дня их знакомства, но тот всякий раз брал верх, заставлял плясать под свою дудку. А несколько дней назад Старик перегнул палку, и Андрей послал все к чертям. Нашел-таки в себе силы…

…Разговор вышел тяжелый. Да и не разговор вовсе, а так – монолог. Старик говорил, Андрей отмалчивался. Отмалчивался до тех пор, пока хватало сил. Вот только силы закончились неожиданно быстро. И он ушел. Пожелал Старику хорошего дня и свалил из офиса.

Там, в роскошном кабинете Старика, ему совсем не думалось, организму было не до дум – защититься бы, улизнуть из-под гранитного давления чужой воли целым и невредимым. Улизнул. А оказавшись на воле, Андрей вдруг понял, что подумать-то как раз нужно. О многом подумать.

Думалось, как ни странно, лучше всего в клубе с незатейливым названием «Тоска зеленая». Заведение было специфическим, нравилось не всем, но отчего-то многим. И мрачный интерьер в красно-серых тонах, и вязкая замогильная музыка, и неприветливые официанты в черных хламидах, и Жертва, хозяин и идейный вдохновитель.

Жизнь в «Тоске» била ключом после заката солнца, а вот при свете дня Андрей оказался в клубе впервые. И не узнал. Тихо, пустынно, официантов в хламидах не видать. И только Жертва, худой, долговязый, бледнолицый, дремлет за барной стойкой.

– Стопарь водки. – Андрей уселся на стул, здороваться не стал, в «Тоске» церемонии не приветствовались.

Жертва молча кивнул, так же молча достал откуда-то из-под стойки бутылку.

– Еще один чудесный день? – спросил, наблюдая, как Андрей опрокидывает в себя рюмку.

– Поразительная наблюдательность! Ты даже не представляешь, до какой степени чудесный! – От выпитого легче не стало, но он и не надеялся на мгновенный эффект.

А Жертва уже наливал вторую рюмку.

– Работа у меня такая – наблюдать.

– Хорошая у тебя работа. Мне бы такую.

– Освободилась должность вышибалы. – Жертва растянул тонкие губы в гримасе, которая означала крайнюю степень расположения. – У тебя внешность подходящая, брутальная.

– Я подумаю. – Может, и в самом деле подумать? Жертва в роли босса – всяко лучше, чем Старик.

– Совсем хреново. – Жертва не спрашивал, он констатировал очевидное. И на вторую опустевшую рюмку посмотрел многозначительно.

– Наливай уже, – подбодрил Андрей. – Бог троицу любит.

– Может, закусь какую соорудить?

– Не надо. Мы так, без закуси.

Жертва скептически хмыкнул, налил третью рюмку и все-таки поставил на стойку тарелку с ветчиной и крошечными маринованными огурчиками. Андрей тоже хмыкнул, потянулся за огурчиком. Жертва смотрел на него грустно, со смесью сочувствия и осуждения, а потом вдруг сказал:

– Расслабиться тебе нужно, Лихой, отдохнуть по-человечески. Бери с собой телку какую-нибудь и лети в Тайланд или на Сейшелы.

Андрей задумался. Идея была хороша. Вот только лететь он не хотел, он предпочитал своим ходом, чтобы дорога черной лентой, пыль из-под колес и проносящиеся мимо километры трассы. Дорога его всегда успокаивала лучше всяких психологов. Старик однажды попробовал… с психологом. Что из этого вышло, вспоминать не хотелось.

– Мне бы в пределах страны и без телки. – Идея нравилась ему все больше и больше.

– В пределах страны я тебе организую. Есть у меня одно местечко на примете, тихое такое, почти девственное по нынешним временам. А про подружку ты все-таки подумай. – Жертва подался вперед, изогнулся над стойкой этаким горбатым мостом. – Есть у меня знакомая – с ума сойти, какая девочка! Тоже, кстати, устала от суеты, захотела к морю. – Во взгляде его, доселе тусклом и невыразительном, загорелся шальной огонь. Это было так неожиданно, что Андрей на время позабыл о собственных горестях.

– Жертва, ты никак сводничеством решил заняться на старости лет?

– Я бы сказал – сутенерством. – На бледных щеках Жертвы вспыхнул яркий румянец порока. – Она – настоящая профи! Если ты понимаешь, о чем я…

– Настоящая профи… – Разговор об ударнице секс-индустрии волновал Андрея мало, но коль уж обычно немногословный Жертва вдруг заговорил о сокровенном, следовало поддержать беседу.

– Я с ней был лишь однажды, но до конца дней своих не забуду. – Жертва со свистом втянул в себя воздух, вот как его прихватило! – Потрясающая женщина! Берет, правда, дорого и клиента выбирает сама. Если мужик ей не понравится, она с ним ни за какие деньги не пойдет.

– С принципами, значит, – усмехнулся Андрей.

– А со мной пошла! – Жертва приосанился, даже как будто в плечах шире стал. – Я ей понравился, нашла она во мне родственную душу.

– А я-то, дурак, думал, что в этом деле родство тел куда важнее. – Не хотелось пошлить, как-то само собой вышло.

– И это тоже, разумеется. Но, скажу я тебе, не каждый с ней сможет. – Жертва говорил уже едва слышно. – У нее знаешь какое амплуа?

Андрей пожал плечами.

– Садо-мазо… – выдохнул Жертва и снова вернулся к обычной своей мертвенной бледности.

– Садо-мазо – это когда кожаное бельишко, цепи, плетки и наручники? – И издеваться Андрей тоже не хотел, опять как-то само собой вышло.

– Это когда дисциплина, подчинение и чуть-чуть насилия. – Иронии Жертва не расслышал.

– Ясно, значит, почти как в армии. – Андрей не стал спрашивать, какую роль Жертва играл во время того незабываемого свидания. У каждого свои слабости.

– Она такая… Фигурка точеная, волосы точно медь, глаза обалдеть… Катей зовут.

– Красивое имя, царское. – Андрей как умел поддерживал беседу. – Только мне никакой Кати не нужно: ни садо, ни мазо. Я с Семой поеду. Ты мне лучше расскажи о том чудесном месте, в которое твоя медноволосая дива отправляется. Надеюсь, там никаких извращений не будет?

– А кто здесь говорил об извращениях? – Жертва отпрянул, оскорбленно поморщился, принялся сосредоточенно полировать салфеткой столешницу. Все-таки обиделся. – Она не извращенка, она своего рода целительница… для тонко чувствующих натур. И вообще, она с тобой ни за что не захочет. Ей нравятся интеллектуалы, а не такие вот мужланы, – сказал он наконец и бросил неодобрительный взгляд на Андреевы бицепсы.

Ответить Андрей не успел, хлопнула входная дверь, в клуб ввалился Сема.

– Еще один мужлан, – хмыкнул Жертва и демонстративно отвернулся.

Мужлан Сема, сто двадцать пять кило живого веса, два метра роста и гора мышц, сощурился, привыкая к полумраку, а потом решительным шагом направился к стойке. Усевшись на соседний стул, он сбросил пиджак, ослабил узел галстука и до локтей закатал рукава рубашки. Вытатуированный на его правом предплечье дракон, казалось, ожил и едва заметно взмахнул перепончатыми крыльями. Наверное, в тысячный раз Андрей пожалел, что у него нет такого дракона.

Татуировку Сема сделал четыре года назад, когда впервые в жизни решил «культурно отдохнуть». Андрей так и не понял, почему из всех возможных туров друг выбрал поездку в Китай. Можно подумать, в его бурном прошлом было мало экзотики! Из Китая Сема вернулся спустя месяц, притихший, просветленный, с бритой наголо башкой и драконом на предплечье. Через пару недель просветленность выветрилась, волосы отросли, а вот дракон остался. Он нежно обвивал Семину руку, шевелил крыльями, шуршал изумрудной чешуей и всякий раз вызывал в душе Андрея смутные, до конца не осознанные порывы.

– Что будем пить? – вяло поинтересовался Жертва, на которого драконья магия совсем не действовала.

Сема печально посмотрел на початую бутылку водки, и на его тяжеловесном, словно топором рубленном лице отразились следы внутренней борьбы.

– Минералку. Я на службе.

– Считай, что с этого момента ты в отпуске. – Андрей забросил в рот еще один огурчик. – Завтра едем на юга.

– Босс в курсе? – во взгляде друга появилось обоснованное сомнение.

– С боссом я сам разберусь.

Андрей очень сомневался, что Старика обрадует перспектива остаться еще и без начальника службы безопасности, но… сам виноват.

– Когда летим? – Его бесконечные стычки со Стариком Сему изрядно напрягали, но в этом противостоянии он неизменно принимал сторону друга.

– Не летим, а едем. На машине!

Новый внедорожник – по-мужски угловатый, грозный, мощный – прочно занял почетное второе место в списке любимых Андреевых игрушек, уступая пальму первенства лишь мотоциклу. Черная, как сама ночь, «Хонда», по-женски стремительная и в чем-то даже коварная, была для Андрея не просто транспортным средством, он относился к ней с трепетом, холил и лелеял, еженедельно полировал ее стальные бока, кормил самым дорогим бензином, выгуливал. «Хонда» любила ночные прогулки по пустынным автотрассам. И Андрей их тоже любил. Восторженный рев мотора, бешеная скорость, ныряющая под колеса разделительная полоса… Они становились единым целым, и это чувство единения с железным зверем пьянило сильнее любого алкоголя. Сема, лучший друг и соратник, увлечение одобрял целиком и полностью. И довольно часто по ночному шоссе, обгоняя ветер и друг друга, мчались два мотоциклиста: Андрей на своей «Хонде» и Сема на здоровенном «Харлее».

– А куда? – вывел его из задумчивости голос Семы.

– Вот сейчас у Жертвы и узнаем.

Жертва, оскорбленный Андреевой черствостью, какое-то время хранил молчание, но все-таки заговорил, озвучил координаты и адрес райского местечка, в котором любят отдыхать рыжеволосые жрицы любви и уставшие от бизнес-войн крутые парни, и даже телефон хозяина подкинул. Хозяин, кстати, оказался кузеном Жертвы, и Андрей начал подозревать, что человеколюбие в данном конкретном случае идет рука об руку со сребролюбием. Свой процент от сделки предприимчивый Жертва непременно поимеет.

Но Жертва не подвел. Рекомендованный им пансионат действительно оказался райским местом, причем, как ни странно, довольно уединенным. До ближайшего населенного пункта, маленького, изнемогающего от жары и нашествия отдыхающих, – десять километров, зато море – вот оно, рукой подать! Белый песок, прозрачная вода – красотища!

Пансионат им понравился. Зелено, уютно, комфортно. Домик-бунгало прятался за какими-то цветущими и благоухающими кустами, создававшими иллюзию уединенности. В бунгало имелся весь необходимый набор удобств и излишеств, начиная с кондиционера и заканчивая баром. Мебель была без затей, но новой и вполне удобной. Сема тут же рухнул на одну из кроватей, вытянулся во весь свой двухметровый рост, блаженно закрыл глаза.

– Устал. Спать хочу, – сказал, зевая во всю пасть. – Хочу и буду, – добавил с нажимом.

– А море? – спросил Андрей. – Как можно спать, когда на море не побывал?

– Что мне море! Я, если хочешь знать, океан видел.

– А я вот океан не видел. Стыдно сказать, почти до тридцати лет дожил, и вот так…

Ему не то чтобы было так уж стыдно – скорее странно. И к морю хотелось нестерпимо. Выспаться всегда успеет.

– Ну так сходи, посмотри, если стыдно. – Сема снова зевнул. – А я пока посплю.

К вожделенному морю Андрей шел не спеша, аккуратно обходя жарящиеся на солнце тела. Ему хотелось побежать, плюхнуться с разгону в воду, как это делают мальчишки. Ведь море же! Настоящее море! Но он уже не ребенок. Он крутой бизнесмен, солидный мужик и должен сдерживать эмоции. И еще где-то глубоко в душе жила уверенность, что стоит только проявить поспешность, как кто-нибудь обязательно догадается, что за свою почти тридцатилетнюю жизнь он, крутой бизнесмен и солидный мужик, ни разу не был на курорте. В самом деле, неловко…

Море оправдало все его ожидания: оно оказалось огромным, пахло йодом и водорослями. Даже на вкус оно было именно таким, каким Андрей его себе и представлял – горько-соленым. Жаль только, слишком много народу вокруг, слишком мало простора. Ему не хотелось делиться морем с этими незнакомцами, хотелось единоличного обладания. Значит, придется искать более уединенное место.

А за ужином Андрей увидел медноволосую диву Катерину. Девица была хороша, Жертва и тут не обманул. Конечно, не писаная красавица, но с изюминкой. И фигура – то, что надо, и волосы – густые, длинные, не то светло-каштановые, не то темно-рыжие. Цвет глаз Андрею разглядеть не удалось, но он почти не сомневался, что они зеленые. У рыжих женщин должны быть зеленые глаза – это закон природы. И на имя Катерины она отзывалась. Андрей собственными ушами слышал, как ее соседка, дебелая, пышнотелая блондинка, называла рыжую Катюшей.

Значит, вот она какая – женщина, покорившая черствое сердце Жертвы, профессионалка, превращающая порок в твердую валюту. А может, все-таки стоит познакомиться, расширить, так сказать, горизонты? Садо-мазо – это тебе не хухры-мухры. Нужно же когда-нибудь и к извращениям приобщиться.

Почему-то, несмотря на заверения Жертвы, что дива предпочитает утонченных интеллектуалов, у Андрея не возникло и тени сомнений, что ему не откажут, нужно лишь предложить правильную цену. Своя цена есть у любой женщины, это он усвоил хорошо.

* * *

Тип был нахальный и самоуверенный. Смотрел прямо в глаза с этакой кривоватой ухмылкой, от которой по коже, несмотря на жару, бежала ледяная поземка. Или причина не в ухмылке, а во взгляде – каком-то волчьем, исподлобья? И лицо… век бы не видеть таких лиц! Смуглое, несимметричное из-за пересекающего левую щеку шрама, сизое от пробивающейся щетины. А башка, наоборот, выбрита наголо, кстати, куда более тщательно, чем подбородок и щеки. Браток, решивший отдохнуть от трудов праведных, но не понимающий, как должно отдыхать нормальным людям. Дикарь… Ну и черт с ним! Пусть смотрит, с нее не убудет. Катя улыбнулась братку холодно-снисходительной улыбкой и отключилась.

Она давно обнаружила в себе замечательную способность абстрагироваться, возводить невидимый барьер между собой и окружающими. При ее профессии эта способность была просто жизненно необходима. Иначе – край, иначе рано или поздно можно стать такой же, как те несчастные, с которыми приходится иметь дело.

Свой выбор она сделала сама. Ее никто не заставлял. Наоборот, Лиза пыталась отговорить, переубедить, потому что лучше, чем кто бы то ни было, понимала, чего стоит сестре это решение. Но Катя поступила так, как считала правильным. Отвращение и неприятие отходят на задний план, когда дело касается денег. А деньги ей нужны, даже жизненно необходимы. Вернее, не ей, а Дениске, четырехлетнему Лизиному сыну. И пока проблема не решится – а она уже почти решилась! – Катя работу не сменит и будет общаться с людьми, которые иногда и не люди вовсе. А с отвращением она как-нибудь справится, чай, не кисейная барышня.

Дениска болел с самого рождения, с первых дней жизни. Врожденный порок сердца у ребенка – диагноз, который заставляет взрослых бояться будущего, радоваться каждому прожитому дню, сжимать кулаки от бессилия и все равно надеяться. У Дениски порок был очень серьезный, неоперабельный. То есть операбельный, но за границей. Катя специально узнавала, наводила справки, уточняла суммы. Суммы получались неподъемные. Почти. Потому что они с Лизой справились! Продали оставшуюся после смерти родителей однокомнатную квартиру в спальном районе, переселились в съемную «однушку» у черта на куличках, кое-чего подкопили и собрали-таки необходимую для операции сумму. И это было такое счастье! И билеты у Лизы уже на руках, и госпитализация согласована.

Катя тоже полетела бы в Германию – поддержать, помочь сестре и племяннику, если бы не расходы – на поездку для троих денег уже не хватало. И Катя поехала в отпуск, первый полноценный отпуск за последние три года.

Путевка досталась ей совершенно случайно, хоть Лиза и считала, что вполне заслуженно, выпала таким вот неожиданным выигрышем. Сначала Катя не поверила. Какой еще выигрыш, когда в азартных играх ей отродясь не везло! Она всего лишь позвонила на местную радиостанцию, чтобы заказать поздравление на день рождения Дениски. А на радиостанции разыгрывали путевку, одну-единственную, предоставленную каким-то неведомым Кате туроператором. И путевка от доселе неведомого туроператора в доселе неведомый, но весьма комфортабельный приморский пансионат досталась ей. Убедившись, что происходящее не розыгрыш, Катя попыталась обменять путевку на деньги. Деньги всяко нужнее какого-то глупого отдыха!

Не получилось. Путевка оказалась вполне реальной, обмену на деньги не подлежала и требовала от Кати принятия быстрого решения. Решение за нее приняла Лиза.

– Катя, ты едешь на море! – сказала и нахмурилась, предвосхищая все возможные возражения. – У нас с Денисом все готово, билеты куплены, до нашего отъезда ты успеешь вернуться.

И Катя поехала!

Пансионат и в самом деле оказался хорошим, вот только обещанный в агентстве номер-люкс оказался занят, и Катю поселили с Марьей…

Одной, конечно, было бы лучше, по крайней мере, спокойнее, но Катя помнила про дареного коня и в зубы ему заглядывать не спешила. Соседка – это еще не самое большое зло. По крайней мере, ей так показалось в первые минуты знакомства.

А потом Марья заговорила и, кажется, больше не замолкала. Всего за какую-то четверть часа она успела поведать Кате всю свою биографию, рассказать о нелегкой бабьей доле, о том, что муж-негодяй после шести лет жизни душа в душу вдруг совершенно внезапно ушел к молодой вертихвостке, у которой ни кожи, ни рожи, ни образования. О том, что в свои тридцать она осталась одна-одинешенька и твердо решила начать жизнь с чистого листа: перекрасилась в блондинку, сделала модную стрижку, потратила последние деньги на новый гардероб. О том, как однажды ночью ее посетила шальная мысль поехать на курорт, развеяться, себя показать, других посмотреть – одним словом, отомстить бывшему единственным доступным ей способом, закрутив курортный роман.

Страстное желание соседки обзавестись кавалером, а если очень повезет, то и супругом, Катя понимала, хотя сама к курортным романам относилась крайне скептически и в любовь с первого взгляда не верила, но разубеждать Марью не стала. В конце концов, каждый человек имеет право на заблуждение, и с чего бы ей, Кате, вмешиваться в чужую жизнь?! Хочется Марье кокетничать, носить короткие юбки и маечки на босу грудь пятого размера – и пусть носит! Хочется ей большой и чистой любви – и пожалуйста! А Кате пора на пляж, к морю!

В два часа дня на пляже было нестерпимо жарко, и Катя пожалела, что не захватила с собой шляпу. Девушка, в отличие от большинства рыжих, хорошо загорала и практически никогда не страдала от солнечных ожогов. Но это дома, в умеренных широтах, а здесь, на юге, кто его знает! С запоздалым страхом она подумала, что под безжалостным южным солнцем ненавистных веснушек, и без того многочисленных, станет еще больше. Радость от встречи с морем слегка поблекла, но ненадолго, до того самого момента, пока Катя не вошла в прохладную, пахнущую йодом и солью воду.

Минут через сорок уставшая, но счастливая Катя выбралась на берег и рухнула на обжигающе горячий песок. Хорошо-то как! Море – это тебе не речка и уж тем более не бассейн. Море – это простор и свобода!

Катя любила плавать. Наверное, в прошлой жизни она была уткой. Во всяком случае, так утверждала Лиза. Плаванием Катя занималась с четырех лет, профессионально занималась. Она подавала надежды, и если бы не травма позвоночника, случившаяся десять лет назад, то, возможно, сейчас ее профессиональная жизнь могла бы сложиться совсем иначе. А так с большим спортом пришлось расстаться, но бассейн Катя посещала регулярно. Отчасти для того, чтобы поддерживать в тонусе мышцы травмированной спины, отчасти ради собственного удовольствия. Вот как сейчас. Надо только поискать место потише, чтобы можно было не только поплавать, но и спокойно позагорать.

* * *

– Слушай, Лихой, а ты Старику-то хоть раз звонил после того, как мы отчалили? – спросил Сема.

– Не звонил. – Андрей мотнул головой.

Они шли по берегу, все больше удаляясь от шумного пансионатского пляжа. Несмотря на Семины протесты, Андрей решил поискать «место под солнцем» подальше от галдящей толпы отдыхающих. Они прошли уже, наверное, с километр, когда он с удовлетворением заметил, что пляж становится все более пустынным. Все чаще им попадались не шумные компании, а ищущие уединения парочки и одиночки, загорающие почти голяком.

Увидев фигуристую бронзовотелую девицу, залегшую недалеко от воды, Сема восторженно присвистнул и заметно приободрился. Девица одарила их томным взглядом и неспешно перевернулась со спины на живот, демонстрируя дочерна загорелые ягодицы. Сема замедлил шаг, сказал восхищенно:

– Ты посмотри, Лихой, какая женщина! Богиня! Тело-то, тело какое!

Андрей кивнул, но без особого энтузиазма. Он приветствовал определенную пышность дамских форм, но в данном случае имелся явный перебор.

– Знаешь, Лихой, – замедлил шаг Сема, – ты иди и никуда не сворачивай, а я тебя догоню… потом. Пойду, поспрошаю, не нужно ли даме чего. Ну, там спинку кремом помазать…

– Ну, пойди, спроси, – разрешил Андрей.

Наверное, богиня приняла ухаживания Семы благосклонно. Во всяком случае, возмущенных воплей Андрей не услышал. Он прошел еще метров тридцать, а потом не выдержал, обернулся, чтобы увидеть, как друг, высунув язык от усердия, намазывает спину богини кремом для загара. Больше он оборачиваться не стал, от греха подальше.

Андрей неспешно брел по влажному песку и думал, что крути не крути, а Старику позвонить придется. Сегодня утром уже состоялся разговор с Егором Силантьевым, любимчиком и одним из ставленников Старика. И разговор этот оказался совсем неоптимистичным.

Старик был в бешенстве, несмотря на то что Егор пытался сгладить углы. Вот только на сей раз не слишком успешно. Увы-увы… А если кто и мог повлиять на Старика, так только Егор. Во всяком случае, Андрею так казалось. Силантьев так же, как и он сам, был выкормышем Старика, но, в отличие от Андрея, всегда оправдывал ожидания. В душе Андрей Силантьевым даже восхищался, хоть и считал скучным педантом. Егор был немногим старше его, но умудрялся выглядеть презентабельно и солидно, несмотря на тщедушное телосложение и невзрачную физию. Строгие костюмы, шелковые галстуки, туфли ручной работы, часы от Картье, очочки в золотой оправе или и вовсе без оправы, модный парфюм – все очень дорогое, качественное, тщательно подобранное по цвету и стилю и, на взгляд Андрея, невообразимо скучное. Сам он следовал правилам и этикету лишь в исключительных случаях, а в деловом костюме чувствовал себя крайне некомфортно, точно закованным в средневековые латы. Силантьев же ходил в таком виде ежедневно, и Андрей ни разу не видел, чтобы верхняя пуговица его идеально отутюженной сорочки была расстегнута. Так же основательно и скрупулезно Силантьев относился не только к выбору одежды, но и ко всему, за что брался. Он был настоящим профессионалом, грамотным и расторопным, но, как ни странно, лишенным всякой амбициозности. И товарищем он оказался хорошим, Андрей неоднократно в этом убеждался. Только Силантьеву удавалось гасить вспышки гнева Старика и худо-бедно урегулировать его, мягко говоря, непростые отношения с Андреем. И если уж Силантьев говорит, что дело – труба, значит, так оно и есть. Старик готов привести приговор в исполнение…

Андрей невесело усмехнулся. Они со Стариком были знакомы уже пятнадцать лет, и все эти годы тот поступал с Андрем как с куском глины, неспешно, но неотвратимо вылепливая из него то, что считал нужным. Он и относился к Андрею как к куску глины – сырому и не очень качественному материалу. Кто же станет интересоваться у глины, чем она хочет стать?..

* * *

…Отца своего Андрюха никогда не видел. Сначала, когда мать почти не пила, она говорила, что отец – летчик-испытатель, погибший при исполнении боевого задания, и шестилетний Андрюха верил ей безоговорочно. Когда ему исполнилось десять, мама уже пила и в редкие моменты просветления называла отца подлюкой, негодяем и желала ему скорейшей смерти, из чего Андрюха сделал вывод, что отец его все-таки жив, а не погиб «при исполнении». Мысль, что у него есть папка, гвоздем засела в мозгу. А к двенадцати годам, когда мама окончательно спилась, желание отыскать отца стало для Андрюхи навязчивой идеей. Ночами, лежа на грязном, дурно пахнущем тюфяке и уставившись воспаленными от бессонницы и сигаретного дыма глазами в потолок, он, горький двоечник, закоренелый хулиган и бич божий, предавался мечтам светлым и радужным, не имеющим абсолютно ничего общего с серой, пахнущей перегаром и блевотиной действительностью.

В этих мечтах отец по-прежнему оставался героем летчиком-испытателем, а не негодяем и подонком. В этих мечтах отец не подозревал об Андрюхином существовании, а когда открывалась правда, прилетал за ним прямо на боевом самолете и забирал с собой в другую, счастливую жизнь. Потом, уже вдвоем с отцом, они уговаривали маму бросить пить. И мама бросала, потому что очень их любила и ради них готова была на что угодно. А потом они жили все вместе, долго и счастливо…

Наверное, директор школы, в которой учился Андрюха, очень удивился бы, узнай вдруг об этих мечтах. И инспектор по делам несовершеннолетних, и главарь местной шпаны Лазарь, и Леночка Колесникова, первая красавица класса, тоже удивились бы. У такого конченого человека, как Андрюха Лиховцев, хулигана, грубияна, прогульщика и потенциального уголовника, просто не могло быть подобных светлых мыслей. Впрочем, о своих мечтах Андрюха никому никогда не рассказывал и предавался им лишь глубокой ночью, когда и директор школы, и инспектор по делам несовершеннолетних, и Лазарь, и Леночка Колесникова, и мама с очередным сожителем крепко спали.

Если не принимать во внимание эту маленькую слабость, Андрюха считал себя человеком солидным и удачливым. В иерархии дворовой шпаны он удерживал почетное четвертое место, что было очень нелегко, учитывая его возраст. Лазарю стукнуло уже семнадцать, а всем его «замам» – по пятнадцать-шестнадцать, и только Андрюха в свои неполных четырнадцать удостоился невиданной чести. Он дрался с отчаянным остервенением, неплохо владел самодельными нунчаками и в бесконечных уличных стычках оказывался незаменимым бойцом. Однажды в особо ожесточенной схватке с пацанами из соседнего района, когда силы оказались неравны и почти все его «братья по оружию» с позором бежали, Андрюхе довелось сражаться плечом к плечу с самим Лазарем.

В той незабываемой стычке оба сильно пострадали. Андрюхе куском арматуры вспороли плечо – рана потом долго болела и даже гноилась, – а Лазарю сломали нос. Тогда им тоже пришлось отступить, но это было достойное отступление, а не трусливое бегство. Именно с того момента Лазарь стал выделять отчаянного салагу. С того момента началось стремительное восхождение Андрюхи по дворовой иерархической лестнице.

Он был бесстрашным, расчетливым и неглупым. Он отчетливо видел свои дальнейшие перспективы. Уличная банда – это всего лишь трамплин. Андрюха не собирался уподобляться Лазарю и становиться хулиганом-переростком. Он знал, что есть и другие пути. Он внимательно присматривался к накачанным, коротко стриженным ребятам в черных кожаных куртках, разъезжающим на иномарках. Сначала он станет одним из них, потом – одним из тех, кто ими руководит. А потом…

Так далеко Андрюха не загадывал. Идти к цели нужно поэтапно, если повезет, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. А пока… пока Андрюха довольствовался четвертым местом в дворовой банде.

Банда промышляла мелким воровством, а Лазарь, помимо всего прочего, приторговывал травкой. У Андрюхи всегда водились карманные деньги, немалые для тринадцатилетнего пацана. Средства, в отличие от своих товарищей, он тратил с умом – собирал, откладывал, а потом покупал что-нибудь на самом деле нужное. Например, одежду.