Адриатика (Собрание сочинений)

В глубине Адриатики дикой открывался глазам твоим… синий порт. Корабли навсегда уплывали. И белой пушинкой с бастионов крепости древней дым над зеленью склонов всплывал вслед за вспышкой и грохотом в небо и в его синеве растворялся…

Умберто Саба (Поли)

Новый роман известного российского писателя-мариниста капитана 1 ранга Владимира Шигина «Ветры Адриатики» авторской серии «Морская слава России» посвящен Средиземноморской экспедиции эскадры под командованием вице-адмирала Д.Н. Сенявина в период русско-французской войны 1805–1806 годов. Ареной столкновения противоборствующих сторон тогда стала Адриатика. Российская эскадра, опираясь на нашу тогдашнюю главную базу в Средиземноморье – Корфу, развернула активные боевые действия против французов в Далмации. При этом наряду с действиями на море, российские десантные отряды весьма успешно действовали на суше, нанося чувствительные удары корпусу генерала Мармона на подступах к Дубровнику. Большую помощь нашим морякам оказали и отряды черногорцев во главе с митрополитом Петром Негошем, участвовавшие совместно с нашими матросами и солдатами в боях против французов. Тяжелые сражения на суше и взятие крепостей, морские бои и высадки десантов, сложнейшая политическая обстановка, в которой приходилось драться нашим морякам. Чего стоит только легендарный поединок брига «Александр» под командой лейтенанта Скаловского против целой эскадры французских судов, из которой наши моряки вышли победителями. Обо всем этом и рассказывается в романе В. Шигина «Ветры Адриатики».

В центре книги личность выдающегося нашего флотоводца адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, который в немыслимо тяжелых условиях военнополитической обстановки 1805–1806 годов, сумел не только сохранить позиции России в Адриатике, но и еще больше их упрочить. Все герои романа В. Шигина – командиры кораблей и судов, молодые офицеры и матросы – это реальные исторические личности.

Так уж сложилось, что многие обстоятельства боевой деятельности нашего флота на Адриатике в 1805–1806 годах долгое время оставались вне поля зрения отечественных историков и писателей. Поэтому особенно приятно, что эта весьма важная и интересная страница нашей флотской истории, наконец-то, нашла своего талантливого летописца.

В. Шигин много внимания уделяет картинкам повседневной жизни и быта моряков нашего парусного флота, что всегда особо интересно читать, взаимоотношениям между офицерами и матросами, между русскими моряками и единоверцами-черногорцами. Как всегда, у В.Шигина легкость слога, сочетается с динамичным развитием событий, а точность формулировок с высокой литературностью. Автору, на мой взгляд, удалось найти очень удачное сочетание предельной документальности повествования с его художественной подачей, а потому роман читается, как говорится, на одном дыхании.

Беря в руки очередную книгу о флоте, я всегда, прежде всего, знакомлюсь с биографией автора. Если автор – моряк, сам прошедший корабельную службу и неоднократно бывавший в морях, то эту книгу я обязательно прочту, потому что писал ее не дилетант, а профессионал, и писал не о том, что где-то от кого-то услышал, а то, что сам пережил и прочувствовал. Именно поэтому книги Владимира Шигина всегда стоят на моей полке. Потомственный моряк, севастополец, отдавший службе российскому флоту более тридцати лет, он является настоящим профессионалом своего дела, и прекрасно знает предмет своего исследования. Наряду с этим книги В. Шигина отличаются искренней любовью к родному флоту и большим патриотизмом.

На сегодняшний день Владимир Шигин, безусловно, является нашим лучшим нашим писателем-маринистом, сумевших на страницах своих многочисленных книг, посвященных истории флота, вернуть к памяти многие дотоле забытые события, возродить из небытия имена забытых героев моряков прошлых эпох. Очень отрадно, что и сегодня в нашей морской литературе, по-прежнему, живы традиции К. Станюковича, Л. Соболева, В. Пикуля и В. Конецкого. И пока у нас будут такие писатели, как Владимир Шигин, из-под пера которых будут выходить такие интересные и познавательные книги, как роман «Ветры Адриатики», российские мальчишки будут, как и раньше, мечтать о морской службе, а Россия останется великой морской державой.

Главнокомандующий Военно-Морским флотом России в 2005–2007 годах адмирал флота Владимир Масорин

Часть первая
Поход аргонавтов

Глава первая
Дела моряцкие, дела императорские…

Кронштадт просыпался в привычном грохоте барабанов и свистах боцманских дудок. Бастионы фортов еще едва проступали в белесых туманах, а над гаванью и рейдом уже был виден густой лес мачт, будто все флоты мира разом приплыли в пределы невские. Кронштадт – морской оплот империи, он первый и последний рубеж перед ее столицей, а потому службу здесь правят с особым тщанием и усердием. Это Петербург может спать сколько душе угодно, Кронштадт же назначен бдить его державный сон.

Матросские ночи коротки, а потому к восходу солнца российские корабли уже сверкают отскобленными до молочной белизны палубами, в золото чищеной медью. Без десяти минут восемь хрипло пропели корабельные горны, и матросы выстроились вдоль бортов, выровняв босые ноги. Корабельные урядники в последний раз окинули придирчивым взглядом стоящих: все ли ладно? Без пяти минут вышли и дружно встали на шканцах офицеры в шляпах и при кортиках. За минуту поднялись из своих салонов командиры с тростями в руках и в сиянии орденов. Над морем повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь плеском волны да криками чаек. В то же мгновение над флагманским 100- пушечным "Гавриилом" взлетел и рассыпался в воздухе трехцветный флаг – "исполнительный".

– На флаг шапки долой! – отозвались вахтенные лейтенанты.

Командиры, офицеры и команды обнажили головы. "Исполнительный", вздрогнув, стремительно полетел вниз по фалам.

– Время вышло! – отсалютовали еще не явившемуся солнцу вахтенные лейтенанты, воздев ввысь лезвия своих шпаг.

– Флаг поднять!

Разом развернулись на свежем ветре полотнища кормовых флагов и медленно поползли вверх по лакированным штокам. Засвистели трелями канарей-блоки, на каждом корабле на свой лад и свой манер. И в тот же миг из-за окоема показался край солнца. А многометровые Андреевские флаги, уже развернувшись во всю свою ширь, приветствуя восходящее светило. Русский флот встречал свой очередной день – первый день августа 1805 года.

Итак, флаги подняты. Командующий флотом адмирал Тет, одев на голову увенчанную плюмажем шляпу, придирчиво оглядел ближайшие к нему корабли и велел подать катер, съехал на берег. У трапа адмирала провожал караул с мичманом и лейтенантом во главе. Ударил барабан, засвистала флейта. Несколько поодаль остальных командир "Гавриила". Как хозяин, он должен встречать и провожать своего флагмана.

– Что у вас на сегодня? – прощаясь, вопросил его командующий.

– Грузим припасы боевые! – приложил тот пальцы к треуголке.

– Вместо ответа Тет согласно махнул рукой и убыл под барабанную дробь и пушечный залп.

– Сегодня погрузка с боеприпасов, а потому присмотр за всем тройной имейте! – объявил командир своим офицерам и степенно удалился.

– Погрузка порохов завсегда дело святое – мичманское! За мной же догляд общий, лейтенантский – хмыкнул офицер вахтенный и поднялся на шканцы править службу и изготавливать пожарную команду.

– Есть! – отозвался мичман и велел звать к себе боцмана, чтоб дать тому наряд на предстоящие работы.

Звали мичмана Владимиром Броневским. Был он из дворян – однодворцев губернии Псковской, от роду же двадцати лет.

Вид на крепость Кронштадт

А из дальнего угла гавани медленно выплывала кроваво-красная пороховая баржа. На мачте ее трепетал огромный красный флаг. Цвет красный – цвет огня и опасности. А потому на палубе баржи раскатаны шланги водяные. Предосторожность не лишняя, ибо погрузка пороховая – дело не шуточное. При проходе баржы мимо кораблей, на них, согласно уставу, гасится всякий огонь. У баржи толстые, круто изогнутые борта и широченные люки для быстрой выгрузки порохов. Из недр ее 100-пушечному "Гавриилу" положено изъять полторы сотни бочек, каждая в английский центнер весом.

Мичман оглядел грузчиков. Как и положено, у всех матросов вывернуты наружу карманы, чтоб не дай бог, где огнива не залежалось. Палубу до крюйт- камеры уже устилали мокрыми матами. Сама крюйт-камера в самом низу трюма. Чтоб добраться до нее, надо спуститься в люк опер-дека, затем через палубу в орлоп-дек, а там уж через брот-камеру и в саму крюйт. В крют-камере заведующие уже изготовили шахту с помповым ящиком, где все время имеется вода на случай скорого затопления.

– Господь ныне как никогда близок к нам, ребята! – объявил матросам мичман. – Может, кто и хочет в рай, но вряд ли найдется храбрец, чтоб перелететь туда сегодня по воздуху!

Матросы ответили дружным смехом:

– Жизнь наша веселая, для чего ж смерть звать тошную?

Подошла баржа, началась погрузка. Мичман распоряжается на верхней палубе, внизу в кромешной тьме владычествуют уже офицер артиллерийский со шкипером. Он расставляет тесными рядами по полкам бочонки. Дело это многотрудное, ибо от того, насколько правильно будут расставлены бочки, будет зависеть, насколько быстро можно будет употребить их содержимое в бою.

Пороха грузят разные. Тот, что из самых крупных зерен – артиллерийский, из зерен размера среднего – мушкетный, из мелких – ружейный, и уж вся остальная пыль, именуемая пороховой мякотью, идет на приготовление сигнальных ракет и фальшфейеров.

С пороховой баржей матросы управились до обеда. Едва облизали ложки у каш артельных – новая дудка. На этот раз на разгрузку баржи с ядрами. Ядра поднимали сетками с мелкой ячеей. В каждой сети по шестнадцать штук. Один раз сеть все же прорвалась. Однако случилось это в самый последний момент, когда очередную партию уже готовились принять, поэтому ядра лишь рассыпались по палубе, никого не пришибив. Их быстро собрали и продолжили работы. Наконец опустела и вторая баржа.

На верхней палубе, сидя по-турецки, молодые матросы постигали премудрости сплесней и морских узлов. С нижней доносился визг и грохот катков – там обучали артиллеристов.

Велев произвести приборку после погрузки, с чувством исполненного долга, и отстегнувши шпагу, отправился, наконец, мичман почаевничать в кают- компанию. Трудовой день уже позади, почему же не побаловать себя чайком с баранками? Но не успел сердешный подцепить щипцами и куска английского рафинада, как рассыльный объявил, что господина мичмана немедленно просят к себе господин капитан. Соседи по столу недоуменно переглянулись: зачем капитану нужен какой-то мичман, когда и лейтенанты туда не частые гости, явно неспроста! Похвальбы от подобных визитов на флоте не ожидают, а потому глядели вслед уходящему с большим сочувствием.

Спустя минуту мичман уже стучал в дверь капитанского салона.

– По вашему приказанию! – доложился.

Сидевший за столом, и что-то черкавший гусиным пером, командир поднял глаза.

– А вот и вы, сударь! Что ж, не получилось у нас, видать, поплавать вместе. Готовьтесь сегодня же перебраться на "Святой Петр". Получено предписание о вашем переводе. Не могу ни признаться, что я огорчен. Виданное ли дело забирать офицера перед самым началом компании, но что поделать, когда все решено без нас. Сколько времени надо на сборы?

– В час управлюсь!

– Вот и хорошо, возьмете дежурную шлюпку. Я надеюсь, мне не придется краснеть за своего офицера!

– Можете быть покойны, господин капитан!

– Желаю удачи!

На кубрике в мичманской выгородке Броневский наскоро покидал в рундук нехитрые пожитки. Денщик оттащил его в шлюпку. Сослуживцы пожали руки, посочувствовали: покидать родную семью всегда нелегко, как-то там сложится на новом месте?

Ближайшие друзья и однокашники по Морскому корпусу Паша Панафидин и Гриша Мельников тоже торопливо собирали свои рундуки. Первому было велено было перебираться для дальнейшей службы, но на линейный корабль "Рафаил", а второму на "Уриил".

– И чего спешка такая? – удивлялся Панафидин, мыльню и бритву в нассесер запихивая. – Вроде бы всех уже на нонешний год пораспределили, так зачем вновь колоду тасовать?

– Может кому-то в поход дальний идти? – высказал свое предположение Броневский.

– Эх, хорошо бы! – мечтательно закатил глаза Мельников.

Отъезжающих хлопали по плечу ободряюще, мол, все образуется. Броневский с Мельниковым, а за ними и Панафидин спрыгнули с последней ступени трапа в пляшущую у борта шлюпку:

– Отваливай!

– Куды грести? – поинтересовался сидящий на руле унтер.

– Вначале к "Петру", а затем на "Рафаил" с "Уриилом"! – ответил за троих Панафидин и обернулся к друзьям. – Интересно бы знать, кто из нас окажется счастливее и вытянет жребий дальнего плавания?

– Скоро все узнаем! – вздохнул Броневский.

Гребцы привычно налегли на весла, и шлюпка легко побежала по рейду к видневшемуся вдалеке "Святому Петру". Новый корабль – это всегда новый поворот в судьбе моряка. Что ждет его там, какие плавания, шторма и испытания? Кто может сказать об этом, ведь у мичманов вся служба еще впереди!

Балтийский флот готовился к новой морской кампании, которая должна была быть отличной от иных.

На южном берегу Финского залива у Ораниенбаума вот уже больше месяца в полевых лагерях томились пехотные полки, которые надлежало грузить в трюмы и везти на остров Рюген. Россия стояла на пороге новой войны, на этот раз войны европейской…

* * *

Император Александр Первый, в отличие от своего отца Павла Первого, флота никогда не знал и не понимал, а моряков п о просту не любил, считая, что корабли – это дорогостоящие ящики с дурным воздухом, дурной водой и дурным обществом. Своего невежества при этом Александр нисколько не стеснялся.

Александр I Павлович

– Я сужу о делах флотских как слепой о красках! – любил пошутить он в кругу милых дам.

Увы, невинные шутки обернулись эпохой полнейшего забвения флота, каковой не было со времен его основателя Петра Великого.

Впрочем, начиналось все, как всегда, с надеждой на лучшее. В 1802 году вместо адмиралтейств-коллегии было образованно Морское министерство, наряду с которым создали и Особенный комитет для насущных флотских реформ. Решено было содержать на Балтике флот равный по силе вместе взятым шведскому и датскому, а на Черном море турецкому. В высочайшем указе, данном комитету, было сказано: "А дабы дать убедительное доказательство истинного Нашего желания о спешном преобразовании сея части (флота), и сколь охотно всеми способами к тому спомоществовать желаем. Мы повелеваем оному Комитету непосредственно относиться к Нам обо всех мерах, каковые токмо нужным почтено будет принять к извлечению флота из настоящего мнимого его существования и ко приведению оного в подлинное бытие". Сказано было, что и говори, сильно, на деле же все было совсем иначе.

Семён Романович Воронцов

Во главе комитета был поставлен сенатор граф Воронцов, который в море бывал лишь раз в жизни, когда его по молодости лет везли пассажиром из Петербурга в Стокгольм. В том давнем путешествии Воронцов страшно укачался и изблевался, а потому даже спустя годы, одно упоминание о море и моряках приводило его в ужас. На основании собственного опыта сенатор и внушал императору:

– По многим причинам, физическим и локальным, России нельзя быть в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должна быть в сухопутных войсках… Посылка наших эскадр в прошлом в Средиземное море, и другие далекие экспедиции стоили государству много, делали несколько блеску, а пользы никакой!

И это тайный советник говорил о походах Спиридова и Ушакова, о Чесме и Корфу!

Александр, слушая речи такие, соглашался:

– И вправду, сколько можно было бы на эти деньги полков драгунских да пехотных амуциировать!

Назначенный первым морским министром умный и деятельный адмирал Мордвинов не удержался на своем посту и четырех месяцев, разругавшись в пух и прах с флотоненавистником Воронцовым.

– Легче сделать, чтобы в Крыму летом валили снега, и осушить сибирские болота, чем переубедить этого упрямого дурака! – говорил он в отчаянии о Воронцове.

Граф немедленно пожаловался императору, и тот поддержал Воронцова. Отныне судьбу флота стал решать владелец несметных сельских угодий, а флотоводец принялся основывать в Москве общество сельского хозяйства…

Преемником Мордвинова на посту морского министра явился Павел Васильевич Чичагов, сын знаменитого адмирала героя Ревеля и Выборга. По воспитанию француз, а по убеждениям англоман. Некогда Чичагов начинал свою службу поручиком гвардии, а потому с Воронцовым они общий язык нашли быстро. Характеризуя личность Чичагова, один из историков флота писал: "Это был человек очень даровитый, по характеру пылкий, неустойчивый в своих взглядах, неспособный к длительной творческой работе".

Несколько иную характеристику морскому министру дал мореплаватель и адмирал В. М. Головнин: "Избалованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством… Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет основной камень величию русского флота…"

Павел Васильевич Чичагов

Впрочем, в первые годы царствования Александра флот еще жил временами Екатерины Великой и Павла Первого, а потому, скорее вопреки, чем благодаря реформатором, по-прежнему, являл собой реальную и грозную боевую силу.

* * *

Вот уже год, как Европа кипела праведным гневом. Причины для этого были более чем веские. Подумать только, вчерашний генерал Бонапарт внезапно для всех объявил себя французским императором Наполеоном Первым! Это ли не самозванство! Из всех французов против узурпации власти выступил только один человек – сенатор Карно, но его голос никем услышан не был. Самих французов новоявленный монарх быстро успокоил тем, что решил именоваться не просто императором, а императором Республики! Но одно дело доверчивый французский обыватель, а другое весь сонм европейских монархов, провести которых было не так-то просто. Уж они-то сразу поняли, что отныне корсиканский выскочка становится вровень с ними, а потому жаждали самого жестокого возмездия за столь вопиющую дерзость.

– Быть Бонапартом, а стать императором, так опуститься! – восклицал в те дни французский писатель Курье.

Наполеон I Бонапарт

Людвиг Бетховен, посвятивший Бонапарту свою "Героическую симфонию", в гневе на бывшего кумира, тотчас изменил свое посвящение, размашисто начертав на нотном листе: "Героическая симфония в честь памяти великого человека". Однако Наполеона подобные мелочи уже нисколько не волновали. Новоявленный император отступать от своего решения не собирался, а для того, чтобы придать императорству законность, организовал всеобщий плебисцит. Императора себе французы выбирали как бы всем миром, такого спектакля история еще не знала! Естественно, что результаты плебисцита превзошли самые смелые ожидания. За императора высказалась почти вся Франция. А это развязало Наполеону руки.

В первой же беседе с английским послом Уитвортом, он начал угрожать вторжением:

– Во главе со мной Франция непобедима! На союзников не надейтесь, первой я сотру в порошок Австрию, а потом уже примусь за ваш проклятый остров!

Ошарашенный Уитворт тут же донес в Лондон: "Мне показалось, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, чем главу одного из могущественных государств мира!"

Демонстриру я свою в с есильность, Наполеон не теряет времени и тут же расстреливает в Венсенском рву герцога бурбонской королевской крови Энгиенского, следом за ним гильотинирует на Гревской площади в Париже и знаменитого роялиста Кудадаля, а потом изгоняет из Франции не менее знаменитого республиканца генерала Моро. Теперь Наполеон не боится никого, и не считается ни с кем!

С воцарением Наполеона в моду стремительно ворвался новый стиль – ампир. В переводе с французского, ампир – это империя. Новый имперский стиль должен был навсегда покончить со средневековыми пережитками в моде и явить миру новый французский взгляд на внешность женщины. В своей основе ампир имитировал псевдогреческий стиль с туниками и культом красивого женского тела без уродующих его фижм и корсетов. Помешать шествию новой моды не смогли ни войны, ни новые границы. Ампир стал настоящим вызовом старой Европе.

Модницы-ампирши, даже сегодня казались бы голыми. Тонкие туники «а ля Диана» без рукавов с разрезами до бедер едва прикрывали грудь. Бальные туалеты из муслина, газа и кисеи были почти прозрачными. Наиболее передовые дамы, эпатируя окружающих, вообще не носили нижнего белья, а ткань смачивали водой перед балом, дабы она, прилипая к телу, лучше подчеркивала нюансы их фигуры. При этом, если свои голые тела модницы выставляли на всеобщее обозрение, то голые руки считались верхом неприличия. Лайковые перчатки натягивались далеко за локоть. На свои головы женщины водрузили шляпки-кибитки и шляпки-кивера, а в руки взяли зонтики от солнца – парасоли и ридикюли.

Увлечение ампиром доходило до абсурда. Женщинам было очень холодно в туниках, они всегда дрожали в плохо отапливаемых салонах и отчаянно мерзли на балах. Но какая мода обходится без жертв!

Добрался новомодный ампир и до скульптуры. Теперь даже политических деятелей ваятели изображали в виде античных героев полуголыми, а то и вовсе голиком. Но пока деятели искусства ваяли Аполлонов и Афродит с лицами заказчиков, французские войска, тем временем, энергично прибрали к рукам Голландию и Ганновер, подошли вплотную к датским проливам. В нейтральной Швейцарии победило профранцузское правительство. На юге началась новая агрессия против Италии. Англии Наполеон выдвинул ультиматум: вернуть Мальту!

Перепуганный Вильям Питт велел Уитворту организовать убийство "узурпатора". Но заговор провалилось. Его участники были схвачены.

– Жребий брошен! – объявил Наполеон. – Я знаю, откуда плетутся заговоры против меня, и я готов к войне. Пусть победит сильнейший!

А штабные офицеры маршала Бертье уже заказывали в парижской типографии не только карты Англии, но и карты Балкан. Последнее было уже слишком. Петербург потребовал от новоявленного императора освободить от своих войск Отрантский полуостров и оставить в покое Ганновер, но Наполеон со смехом разорвал протесты и демонстративно присоединил к Франции Геную. Теперь уж заволновались и в Англии, где сразу же перестали чувствовать себя в безопасности. Отныне флот первой державы мира под началом лорда Нельсона стерег у Тулона флот адмирала Вильнева, стремясь любой ценой не пустить последний к своим берегам.

– Бонапарт сжег свои корабли! – говорили в ту пору в великосветских салонах столицы России. – Не пора бы и нам сжечь свои?

Горацио Нельсон

В декабре 1804 года в соборе Парижской Богоматери состоялись, наконец, и ожидаемые всеми коронационные торжества. По примеру Карла Великого, ставшего императором ровно тысячу лет назад, Наполеон велел, чтобы его тоже короновал папа Римский. Однако если Карл некогда смиренно сам ездил к папе в Рим, то Наполеон велел понтифику самому явиться в Париж. И Пий Седьмой повиновался беспрекословно.

Сама коронация поразила мир пышностью и размахом. А в самый торжественный момент, когда Пий Седьмой поднял, было, уже императорскую корону, чтобы возложить ее на голову Наполеона, тот внезапно вырвал корону у потрясенного понтифика и сам водрузил ее на себя. Жест был многозначительный: новоявленный император демонстрировал всем, что обязан получением короны только себе.

В те дни друг детства российского императора князь Александр Голицын сказал Александру Первому:

– Императорское общество становится не совсем приличным!

Посвящение императора Наполеона I и коронование императрицы Жозефины в соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года Художник Давид Жак-Луи

Александра передернуло. Он был задет за живое. Самопровозглашение корсиканца российский монарх воспринял, как личное оскорбление, а потому сразу же начал вынашивать планы отмщения.

Ответом на коронацию Наполеона стало почти мгновенное создание новой, третьей по счету антифранцузской коалиции. Пока Наполеон пугал спрятавшихся на своем острове англичан видом отборной стотысячной армии в Булонском лагере подле Ла-Манша, российский император без устали собирал и сплачивал будущих коалиционеров.

– Мы рассеем страхи и пробудим от апатии Европу против наглого выскочки! – убеждал он австрийского императора Франца с прусским королем Фридрихом- Вильгельмом.

Те осторожничали, но деваться обоим было некуда, Наполеона они тоже ненавидели, хотя и побаивались. После долгих раздумий, новые союзники решили все же выставить против узурпатора-корсиканца полумиллионную армию. Россия и Англия, Австрия и Пруссия, Турция и Швеция, Дания и Сардиния, Гановер и Неаполь – все торопливо собирали войска, оружие и деньги. Но все это, казалось, Наполеона совсем не волновало! Наоборот, он демонстративно творил все, что ему в этот момент хотелось. Вслед за Генуей он присоединил к Франции Пьемонт и Лукку. Затем короновался в Милане королем Италии, одновременно деля и раздавая германские княжества, кому как желал. Границы старой Европы трещали и рушились. Мир стремительно изменял свои очертания.

– Я делаю великое дело! – заявлял французский император во всеуслышание. – Я расчищаю авгиевы конюшни средневековья!

3 августа 1805 года Наполеон прибыл в Булонский лагерь. Армия встречала его восторженными криками: "Виват, император!"

– Солдаты! Скоро вы раздавите англичан и завоюете вечный мир своим потомкам! – объявил император армии.

Усатые "ворчуны" согласно кивали медвежьими шапками:

– Наш маленький капрал свое дело знает, даром, что теперь еще и император! Меж тем близился сезон туманов. Наполеон был уверен, что для удачной высадки в Англию ему будет достаточно всего лишь одного туманного дня. Под его прикрытием Наполеон надеялся проскочить мимо английского флота, стянутого к проливам. Из Булони он отправил курьера в Тулон к командующему Средиземноморским флотом адмиралу Пьеру Вильневу. Адмиралу надлежало идти с флотом в пролив на соединение с Ламаншской эскадрой и союзным испанским флотом, чтобы затем объединенными силами обеспечить успех высадки. Еще никогда в своей истории Франция не собирала столь мощной армии, а потому без всяких натяжек Наполеон стал именовать ее Великой…

Взирая через Ла-Манш на столь серьезные приготовления к завоеванию, Англия немела в ужасе. Сен-Джеймский кабинет пребывал в полнейшей прострации. По приказу премьера Вильяма Питта-младшего в Дувре учредили наблюдательный пост, с которого наблюдатели день и ночь следили за французским берегом. Увидев приближающийся десантный флот врага, они должны были выстрелить из пушки. Большего для дела обороны от победоносных французов не мог предложить даже неглупый Питт. Конечно, у Британии был победоносный флот, но победоносной армии у нее никогда не было. И в этот безнадежный момент, Англию защитили ее союзники. Спасая Туманный Альбион, первыми выступили австрийцы.

Пьер-Шарль-Жан-Батист-Сильвестр де Вильнёв

Вслед за ними двинулись скорыми маршами русские армии генералов Кутузова и Буксгевдена. В Лондоне повеселели:

– Теперь корсиканцу будет не до нас! Посмотрим, как он справится с австрийцами и русскими! По крайней мере, пара хороших оплеух Бони обеспечена!

Что касается России, то там Наполеона никто не боялся. Настроение в наших войсках было самое боевое. Старуха княгиня Дашкова, провожая уходящие на войну полки, слезно просила офицеров доставить ей Бонапарта в клетке.

– Дайте нам только до него проклятого добраться! – смеялись те в ответ, – А об остальном, уж, и не беспокойтесь!

"Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов… Нам казалось, что мы идем прямо в Париж" – вспоминал впоследствии один из участников похода 1805 года.

Сам же Наполеон, тем временем, терзался сомнениями, где ему лучше нанести решающий удар: по Англии или по Австрии? Булонский лагерь жил ожиданием прибытия кораблей адмирала Вильнева. Его флот должен был, по мысли Наполеона, прикрыть высадку от британских армад. Он мог весь лечь на дно, но обязан был продержаться один день. Всего лишь один день и Англия будет поставлена на колени! В том, что британская армия будет сметена мощью французских штыков, не сомневался никто.

Но долгожданного Вильнева все не было и не было. Зная, что его всюду сторожат английские эскадры, Вильнев не торопился покидать Тулон. Помня Абукирский погром, он опасался новой встречи с Нельсоном. Меж тем, вести с востока становились все тревожней. Русские и австрийские армии пришли в движение. Надо было что-то срочно предпринимать и на что-то решаться!

– Если я через пятнадцать дней не буду в Лондоне, то через двадцать я должен быть в Вене! – заявил Наполеон, быстро просчитав возможные варианты.

– Но где, наконец, этот трус Вильнев? – спрашивал он, в который уже раз маршала Бертье.

Тот пожимал плечами. Известий из Тулона все не было.

– Я не могу больше ждать ни одного дня! – стукнул по столу кулаком французский император. – Пишите указ об отстранении Вильнева с должности за трусость, а мы не будем больше терять времени. Нас ждут поистине великие дела! Пусть Лондон еще подрожит, мы же пока займемся Веной!