Читать книгу: «Герой «Махабхараты» Арджуна. Образцовый витязь индийского эпоса», страница 3

4. Воспитание. Первые богатырские свершения

«С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля»

Александр Пушкин

«Капитанская дочка»

Те персонажи героической поэзии, чью жизнь сказание считает нужным излагать с раннего детства (а это не всегда так – вспомним Роланда, Илью Муромца или Ахилла «Илиады» с жизнеописаниями in medias res), имеют быть явлены аудитории в соответствии с известным каноном, представляющим собой набор универсальных эпических мотивов, составляющих комплекс героического детства героя. В этот набор могут входить сюжеты воспитания, обретения оружия, первого подвига. Указанный канон настолько важен, что соответствующие сюжетные звенья или независимые поэмы могут присочиняться к песням о подвигах зрелого и ставшего популярным героя задним числом (e.g., поздняя в цикле жест о Гильоме Оранжском поэма «Отрочество Гильома»). Часть подобных мотивов мы уже упомянули и некоторые иллюстрировали – это различные пророчества и знамения, предсказывающие появление героя и, с различной степенью детализации, его грядущие подвиги и судьбу. Далее следуют мотивы сверхъестественно быстрого взросления [«…Минуло ему шесть лет, и был он тогда не менее тех, которым было двенадцать зим, и не слабее их» («Сага о Финнбоги Сильном», IV. М. 2002)] и/или превосходства над сверстниками. Возможно и противоположное отклонение от нормы, то есть задержка в развитии, пример – презираемый соплеменниками увалень Беовульф или Греттир, о котором сага прямо сообщает: «Греттир сын Асмунда был пригож собою… Ребёнком он отставал в развитии» («Сага о Греттире», XIV. Н. 1976). Затем следуют мотивы проявления особых способностей, обретения оружия, первых подвигов и наречения «взрослым» именем. Каждый из этих эпических мотивов, взятый в отдельности, факультативен, но какой-то их набор, составляющий картину героического детства, как правило, присутствует в повествовании о младенчестве или юности героя. Один из указанных мотивов может конструировать ситуацию, порождающую зависть или соперничество юных героев (e.g., первый подвиг, первое состязание, проба оружия). В таких случаях так же рано закладывается и будущий центральный конфликт, который определит судьбу героя и послужит основой сюжета сказания.

Раннее проявление задатков эпического героя может принять форму и благородных свершений (спасения/защиты попавшего в беду), и нейтральных по окраске богатырских подвигов в форме атлетических достижений, и, нередко, бесчинств, предстающих в виде детских забав. Пример последних находим в развлечениях юного Василия Буслаева со сверстниками:

 
«Которова возьмёт он за руку —
Из плеча тому руку выдернет;
Которова заденет за ногу —
То из гузна ногу выломит;
Которова хватит поперёк хребта —
Тот кричит-ревёт, окарачь ползёт…»
 

(«Про Василья Буслаева» #1, 32–37. «Новгородские былины» М. 1978).

Под нейтральными понимаем свершения, не приносящие окружающим ни пользы, ни существенного вреда, но демонстрирующие богатырскую силу, сноровку или мастерское владение оружием дитяти. Примерами может быть также преимущество в играх, но без сугубого членовредительства [пятилетний Кухулин одолевает сто пятьдесят юношей в игре с мячом, в упражнениях с палицами и копьями, хотя без ушибов и тут не обошлось («Похищение быка из Куальнге». М. 1985)]. К этому же ряду отнесём выбор оружия «по руке» [Кухулин семи лет сломал четырнадцать наборов оружия, чтобы выбрать подходящий (там же)] или охоту на диких животных [среднегреческий герой двенадцати лет голыми руками убивает медведей («Дигенис Акрит», IV, 125–138. М. 1960); иранский принц Кей-Хосров десяти лет охотится с луком на льва («Сиавуш». «Шахнаме», т. II. М. 1960); юный Кир на первой охоте убивает оленя и вепря (Ксенофонт «Киропедия» I, 4, 5–8. М. 1976)]. Существует и «гибридный» вариант: игры не со сверстниками, а с дикими животными [предок Пандавов и Кауравов сын Шакунталы «шестилетним мальчиком, могучий…привязывал к деревьям… тигров, львов и вепрей, слонов и буйволов. Он гонял их, то сидя верхом, то укрощая, то играя с ними» (Мбх I, 68)]. Для полноты перечня отметим спортивные достижения – стрельбу из (богатырского) лука по мишени [узбекский герой семи лет из великанского бронзового лука своего деда сбил макушку горы («Алпамыш» Л. 1982)].

Помощь соплеменникам/соратникам или спасение попавших в беду (т. е. важнейшая функция взрослого витязя) является, пожалуй, относительно редким вариантом эпического мотива детских подвигов, но несколько примеров нам известны: Парис в юные годы отражает набеги разбойников и защищает стада воспитавших его пастухов; семилетний племянник шаха Гоштаспа Нестур участвует в сражении иранских витязей с вражеским войском и мстит врагу за гибель отца («Гоштасп». «Шахнаме», т. IV. М. 1969); племянник графа Гильома пятнадцатилетний Ги сражается и побеждает сарацин в битве при Ларшане («Песнь о Гильоме». «Песни о Гильоме Оранжском» М. 1985); Фёдор Тырянин одноимённой былины восьми лет защищает православное Константинопольское царство от «силы жидовской»; исландский герой Урдаркотт двенадцати лет защитил служанок от свирепого быка, свернув ему шею («Сага о Финнбоги Сильном», VII. М. 2002).

Наконец, богатырство в детстве может проявляться и в своенравном, упрямом или решительном характере, конфликтах с родителями (Греттир, демонстрируя отвращение к хозяйственным работам, доходит до вредительства, уничтожая скот отца) и нежелании следовать общепринятым правилам (Василий Буслаев):

 
«…А и мать-та стала ево журить-бранить,
Журить-бранить, ево на ум учить.
Журьба Ваське не взлюбилася…»
 

(«Про Василья Буслаева» 44–46.

Древние российские стихотворения, собранные Киршёю Даниловым». М.-Л. 1958) (курсив наш – А. И.).

После этого по необходимости краткого обзора мы готовы рассмотреть применение сказанием перечисленных мотивов в конструировании образа Арджуны, а в своё время и по мере надобности – его братьев и кузенов. В отличие от эпоса многих других народов, где юный герой проявляет недюжинные качества самостоятельно или даже вопреки ожиданиям и обстоятельствам, древнеиндийская культурная традиция отводит особую роль воспитанию юнца и личности воспитателя: «Из темноты в темноту идёт тот, кого посвящает невежественный. Поэтому пусть стремится иметь посвящающего, который происходит из хорошего рода, учёного и обуздавшего свои чувства» («Апастамба-дхарма-сутра» I, 1, 11–13). И индийский героический эпос следует этой традиции. Отметим мимоходом, что мотив воспитания составляет важную часть героического детства и в якутских олонхо, где в качестве воспитателя юного героя выступает дух-хозяйка местности, и это очевидно иномирное существо «рассказывает герою о его происхождении, нарекает богатырским именем, указывает ему верное направление, снабжает божественной влагой илгэ или кормит своим молоком» (Л. Н. Семенова. «Эпический мир олонхо», с. 97–98. СПб. 2006).

Когда отшельники привели юных Пандавов из леса в столицу, многие выражали сомнение, что это сыновья Панду и наследные принцы. В это время «раздался громкий глас невидимых существ, потрясший все страны света. Полился ливень цветов, издающих приятный запах. Раздались звуки раковин и барабанов. Такое произошло чудо при вступлении Партхов» (метроним Пандавов – А. И.) «(в город)» (Мбх I, 1, 76–77). Так царское происхождение явившихся из леса отроков и, следовательно, право старшего Пандавы на трон были подтверждены небом.

«…Пандавы прошли очиститительные обряды» (очевидно, после поминок по Панду – А. И.), «предусмотренные в Ведах, и росли в доме отца» (возможно, имеется в виду Дхритараштра, заменивший сиротам отца и относящийся для Пандавов к «поколению отцов» – А. И.), «вкушая удовольствия. Забавляясь вместе с сыновьями Дхритараштры в отцовском дворце, Пандавы отличались во всех детских играх. В быстроте, в попадании в цель, в еде, в поднимании пыли Бхимасена побивал всех сыновей Дхритараштры» (Мбх I, 119). Далее сказание чрезвычайно подробно описывает все атлетические достижения Бхимы, ни словом не упоминая Арджуну. Это не должно нас удивлять, так как время детских триумфов Арджуны пока не пришло; они будут связаны не с грубой и сверхъестественной силой дитяти, но с обретением и применением отроком воинского искусства. Пока же именно успехи фольклорного силача Бхимасены породили конфликтную ситуацию и провоцировали начало распри двух фратрий: «Видя ту необычайную силу Бхимасены, могучий сын Дхритараштры» (старший из ста братьев-Кауравов принц Дурьйодхана; очевидно, конкурент Бхимы за звание силача – А. И.) «стал тогда выказывать к нему враждебность…У него от заблуждения и жадности к господству зародилось преступное намерение: «Этот Врикодара»» (Волчебрюхий, прозвище Бхимы – А. И.), ««сын Кунти, лучший из могучих… должен быть уничтожен посредством обмана. Затем, насильно заключив в тюрьму младшего из них (Арджуну) и старшего Юдхиштхиру, я буду править землёю»» (Мбх I, 119). Так намечается сюжетообразующий конфликт.

Бхишма в заботе о юных Пандавах и Кауравах как о своих внуках, нанял царевичам в качестве наставника в воинском искусстве воина-брахмана Дрону – это обстоятельство послужит сюжетной основой мотивов воспитания и обретения оружия. У Дроны, как и у царевны Кунти, есть скрытая от Пандавов предыстория: он лелеет план мести обидевшему его царю панчалов Друпаде. Вот почему, приняв Пандавов и Кауравов в ученики, брахман первым делом объявил, что у него есть заветное желание, и попросил у учеников обещания исполнить его, когда они постигнут «искусство владеть оружием». Все ученики «погрузились в молчание… но Арджуна… обещал тогда (исполнить) всё. И Дрона, нежно обняв Арджуну и целуя его в голову всё снова и снова, зарыдал от радости» (Мбх I, 122, 43–44). Так Арджуна выделяется из группы юных принцев, демонстрируя отменную преданность наставнику (возможно, это «детский» мотив, специфичный для индийской фольклорной традиции с её особым вниманием к ученичеству героя) и становясь любимым и преданным воспитанником Дроны. В будущем, когда Пандавам придётся противостоять Дроне на поле битвы, искренняя привязанность к почтенному учителю вызовет эмоциональный срыв Арджуны, тогда как Бхимасена никакого пиетета к престарелому Дроне не проявит, но весьма непочтительно опрокинет его колесницу.

В связи с ученичеством героя отметим два обстоятельства. Во-первых, Арджуна почти самый младший из учеников Дроны, если не считать близнецов: вся сотня Кауравов – погодки Бхимасены, то есть старше Арджуны на год. Во-вторых, Арджуне предстоит выделяться на фоне отнюдь не заурядных юнцов; и Кауравы, как Пандавы, имеют сверхъестественное происхождение и обо всех царевичах сказание говорит, что они растут необыкновенно быстро: «И пятеро их, а также сотня (сыновей Дхритараштры), приумножившие род Куру, выросли все за короткое время, точно в воде лотосы» (Мбх I, 116, 28).

Сказание подводит краткий итог постижения царевичами воинского искусства, а заодно и объясняет источник превосходства Арджуны. «Среди Кауравов два ученика Дроны, Дурьйодхана и Бхима, предавались особенно упражнениям на палицах. Ашваттхаман» (сын Дроны – А. И.) «превосходил во всех тайнах (применения оружия), а оба близнеца превзошли других мужей умением владеть мечом. Юдхиштхира же был наилучшим из бойцов на колеснице, но во всех отношениях отличался Дхананджая» (Арджуна – А. И.). «Благодаря уму, усердию, силе и настойчивости в упражнениях во всех видах оружия Пандава прославился (по всей земле) до самых границ океана как вожак вожаков колесниц. В военной (науке) и в преданности учителю Арджуна превосходил всех. Хотя наставления (учителя) по части оружия были (для всех) одинаковы, могучий Арджуна, благодаря одарённости, один среди всех царевичей сделался воином-атиратхом» (непревзойдённый колесничный воин – А. И.). «А коварные сыновья Дхритараштры не выносили Бхимасену, превосходящего (всех) силою, и Дхананджаю, овладевшего военным искусством…» (Мбх I, 123, 40–44) (курсив наш – А. И.). Здесь сказание впервые отмечает специализацию и уровень воинского мастерства будущего великого героя; но реализация его в этом качестве ещё впереди. [Ср. с превосходством Рамы над его братьями:

 
«Но лучшим из них был Рама,
Воплощение величия и мужества.
Любимый всеми людьми,
Он казался месяцем, лишённым пятен,
Был искусен в конных скачках,
В езде на слонах и колесницах,
В совершенстве знал виды оружия
И во всем был послушен отцу»
 

(«Рамаяна» I, 18, 26–28].

Первая демонстрация выдающейся сноровки и дарований Арджуны происходит, когда Дрона устраивает для учеников стрельбу по мишени – искусственному ястребу, помещённому не вершину дерева. Только Арджуне (а к Дроне, помимо Пандавов и Кауравов, стеклись «царевичи из различных стран») удалось поразить мишень; добился успеха юнец путём необыкновенного сосредоточения. Это важное обстоятельство: взрослый герой не раз проявит свои йогические способности.

Первый детский подвиг Арджуны не заставил себя ждать, когда Дрона «с учениками отправился к Ганге совершить омовение… И когда Дрона погрузился в воду, его схватил за ногу могучий крокодил… И хотя сам он был в состоянии освободиться от него, он вызвал на это всех своих учеников… И, по его повелению, Бибхатсу пятью острыми, неотвратимыми стрелами убил крокодила, погружённого в воду. Другие же в это время смутились и остались каждый на своём месте» (Мбх I, 123, 68–71). Можно видеть, что воинское искусство у Арджуны сочетается с достойной взрослого воина решительностью; кроме того, юный герой подтвердил, что предан наставнику не только на словах.

Мотив детского подвига Арджуны получает продолжение: в этой же сцене реализуется мотив обретения оружия. «Убедившись, что Пандава тот вполне подготовлен действовать, Дрона подумал о нём как о выдающемся среди всех учеников… Тогда сын Бхарадваджи» (Дрона – А. И.) «сказал благородному и могучему воину, сражающемуся на колеснице: «Возьми, о могучерукий, это необыкновенное и совершенно неотразимое оружие, именуемое «брахмаширас», вместе с правилами его метания и возвращения. Но оно никогда не должно применяться тобою против людей, ибо, брошенное в малосильного, оно может сжечь весь мир…Если какой-нибудь нечеловеческий враг нападёт на тебя, о герой, то для поражения его применяй в сражении это оружие». И Бибхатсу с почтительно сложенными ладонями дал ему обещание» (Мбх I, 123, 72–78). Обретением оружия не исчерпывается судьбоносная для героя сцена, в заключение восхищённый учитель пророчествует: «Ни один муж в мире, владеющий луком, не будет равным тебе!» (Мбх I, 123, 78). Пророчество приобретает особый смысл, если обратить внимание на инструкцию по применению дарованного герою оружия: эта инструкция и очевидная магическая природа оружия («может сжечь весь мир») предвещают схватки витязя со сверхъестественными существами.

Стоит заметить, что возможно «наложение» некоторых из перечисленных мотивов. Так, обретение оружия юным героем может быть обставлено, как полноценный воинский подвиг. Подобный пример находим в древнегреческой традиции: «…В Эпидаврской земле ему» (Тесею – А. И.) «довелось столкнуться с Перифетом, оружием коему служила палица (он так и звался «Палиценосным»); Перифет задержал Тесея и пытался не пустить его дальше, но был убит. Палица полюбилась Тесею, он взял ее с собой и с тех пор постоянно пользовался ею в боях…» (Плутарх. «Тесей», VIII. «Сравнительные жизнеописания», М. 1961). Аналогично, юный исландский герой, совершив подвиг спасения тонущих мореплавателей, получает от одного из них взрослое имя и оружие («Сага о Финнбоги Сильном», IX. М. 2002).

Кроме того, обретение оружия может служить цели испытания юнца, хотя и не всегда явно формулированной. Так происходит отбор среди трёх сыновей Геракла от женщины-змеи: только один из них способен натянуть лук, оставленный героем, и надеть его пояс, и в результате становится царём Скифии (Геродот. История IV, 10. Л. 1972). Примечательно, что в «Махабхарате» есть пример «отрицательного отбора», когда недостойный кандидат не выдерживает испытания оружием. Вот как Кришна рассказывает Юдхиштхире о попытке «злодушного» Ашваттхамана, сына Дроны, завладеть небесным оружием Кришны, его знаменитым диском: «Стремглав он бросился к чакре, схватил ее левой рукой, но не смог даже сдвинуть с места, о неколебимый! Тогда он попытался взять ее правой, но, несмотря на все усилия, не удалось ему завладеть ею. Злоумнейший Драуни» (патроним Ашваттхамана – А. И.), «прилагая все свои силы, не смог ни поднять, ни подвинуть (чакру); истратив все силы, о бхарата, он утомился и отступил» (Мбх X, 12, 21–23).

Повествование о свершениях героического детства персонажа не в виде единичного мотива или механически нанизываемых составителем разрозненных эпизодов из числа указанных выше, но в виде сюжетно обоснованного комплекса таких мотивов, как мы видели на примере Тесея и, особенно, Арджуны (детский подвиг – спасение наставника – обретение оружия – пророчество), встречается нечасто, но тем больше интереса представляют подобные примеры. В ирландском эпосе друид Катбад предсказывает, «что доблесть и слава станут уделом того юноши, что примет сегодня оружие, но скоротечны и кратки будут его дни на земле» («Похищение быка из Куальнге» М. 1985). Подслушав предсказание, юный Кухулин «отбросил свои игрушки» и поспешил к своему дяде королю Конхобару с требованием получить оружие, солгав для убедительности, что делает это по совету друида. Далее следует ещё один упомянутый выше характерный мотив испытания/ выбора оружия богатырём: один за другим четырнадцать наборов боевого оружия – два копья и меч – «вдребезги разлетелись в руках Кухулина», пока могучий король не вынес «свой собственный меч, щит и копья»; за оружием последовали семнадцать колесниц, «и ни одна не устояла перед ним», пока герой не получил королевскую колесницу и упряжку. В сюжете с Кухулином присутствует инверсия: обретение оружия оказывается следствием пророчества, а не наоборот, как в случае Арджуны. И если Кухулину пророчество явно говорит не только о свершениях, но и о судьбе героя, то о судьбе Арджуны до поры говорят только тёмные намёки. Сходство же состоит в том, что и к обретению оружия, и к пророчеству для обоих юных героев непосредственное отношение имеют их мудрецы-воспитатели, будучи, соответственно, друидом и брахманом и, очевидно, имея доступ к потусторонним сведениям.

Далее Кухулин получает новую порцию пожеланий-пророчеств (напоминающих акт воинской магии) в связи с обретённым оружием: «…Пусть дарует оно торжество и победу, да первым омоется кровью в бою!..». Затем неуёмный семилетний мальчишка, не слезая с колесницы и не выпуская оружия из рук, отправился на границу королевства, где в сражении отомстил троим могучим воителям за гибель своих соплеменников. Итак, полностью блок мотивов детского богатырства для Кухулина выглядит следующим образом: пророчество – обретение оружия – испытание оружия – пророчество – защита соплеменников. Комплекс эпических мотивов такой полноты, втиснутый в короткий рассказ, и ограниченный одним днём жизни юного героя, следует признать уникальным. Объяснение состоит в том, что уникален и сам герой, и сага использует нагромождение эпических мотивов, чтобы стандартными художественными средствами, находящимися в распоряжении сказителя, показать эту уникальность. Поясним, что под уникальностью мы понимаем выдающуюся доблесть повзрослевшего Кухулина, способного семнадцати лет в одиночку сдерживать атаку трёх вражеских армий, где, кстати, тоже присутствуют выдающиеся герои. Сходным образом иранский эпос готовит аудиторию к появлению первого витязя сказания: рождению Ростема предшествует пророчество вошебной птицы Симорг о его силе и доблести; за день младенец вырос как годовалый; девяти лет убил палицей бешеного слона, затем захватил вражескую крепость, отомстив за гибель своего прадеда Неримана; позже последовало обретение героем оружия и богатырского коня («Менучехр», «Гершасп». «Шахнаме» т. I, М, 1957). Щедрые предзнаменования и предсказания, сделанные Ростему, реализуются, и в его послужном списке окажутся не только бесчисленные витязи и целые армии, но и сверхъестественные существа: дракон, ведьма, дивы (могучие демоны иранской мифологии). В соответствии со сходным блоком мотивов великий герой древнеиндийского сказания «Рамаяна» совершает первый подвиг, по требованию риши Вишвамитры убив могучую и вредоносную якшини Тараку («Рамаяна» I, 26), после чего получает посредством Вишвамитры огромный арсенал божественного оружия (от Ямы, Дхармы, Индры, Вишну, Калы, Шивы, Брахмы, Нараяны, Варуны, Агни, Сомы и других небожителей) (там же, 27) и с помощью новообретённых средств избавляет лесных аскетов от страшных ракшасов (там же, 30). Не менее впечатляющие подвиги предстоят Арджуне, и сказание, очевидно, готовит аудиторию к тому, что младший сын Кунти займёт пьедестал первого витязя.

Важнейшей принадлежностью эпического героя является его прозвище, отражающее или предвещающее его свершения и нередко замещающее его «детское» имя. Так Парис становится Александром, отразив набег разбойников, Сетанта – Кухулином, расправившись с чудовищным псом, а могучий и воинственный Деваврата – «Наводящим ужас» – Бхишмой. Младенца Алкея, задушившего двух подосланных мстительной Герой змей, аргосцы назвали Гераклом («прославленный Герой»). Арджуна («яркий», тот же индо-европейский корень, что в древнегреческом арги – «сверкающий», хеттском харки – «светлый» и в лат. argentum – «серебро») необычайно богат прозвищами, отражающими блестящую карьеру первого витязя. В своё время Арджуна, не страдая излишней скромностью (что типично для эпических героев, за примечательным исключением русских богатырей), сам с удовольствием перечислит и объяснит своему временному вознице царевичу Уттаре свои прозвища: «Так как я, покорив все страны и захватив всё имущество, жил в богатстве, то поэтому меня называют Дхананджая (Завоеватель богатств). Так как я выступаю в сражении против (царей), несокрушимых в битве, и никогда не возвращаюсь (с поля битвы), не победив их, поэтому меня знают как Виджаю (Всепобеждающий). Так как в мою колесницу, когда я сражаюсь в бою, впряжены белые кони в золотых доспехах, поэтому я (зовусь) Шветавахана (Разъезжающий на белых конях). Так как я родился… в день, когда созвездия Уттара-и Пурвапхальгуни пришли в соприкосновение, поэтому меня знают как Пхальгуну (Родившийся под созвездием Пхальгуни)» (Льва – А. И.). «Так как некогда, когда я сражался с могучими демонами, Шакрой была мне возложена на голову диадема, поэтому меня называют Киритином (Увенчанный диадемой). Так как я, сражаясь, никогда не совершал отваратительного поступка, поэтому меня знают среди богов и людей как Бибхатсу (Испытывающий отвращение). Так как обе мои руки способны нарягивать лук Гандиву, поэтому меня называют среди богов и людей Савьясачином (Одинаково ловкий и на левую руку). Так как моя яркая внешность редко встречается на земле в четырёх её пределах и я совершаю дела безупречные, поэтому меня знают как Арджуну (Яркий во всём). Так как я неприступен и неодолим…так как я сын Пакашасаны» (Индра – А. И.), «поэтому я известен среди богов и людей под именем Джишну (Победоносный). И десятое имя – Кришна (Тёмный) дал мне мой отец из-за привлекательности смуглого мальчика очаровательной, сияющей внешности» (Мбх IV, 39,11–22). Отметим два обстоятельства. Прежде всего, несмотря на похвальбу собственной красотой, всё же большинство имён Арджуны непосредственно связано с его воинской доблестью, и их число беспрецедентно. Кроме того, прозвище Кришна объединяет его со знаменитым кузеном; когда они будут споборствовать, сказание нередко будет относиться к побратимам как к «двум Кришнам», подчёркивая их трансцендентную связь.