Чужой: Завет

История науки - это прекрасный пример того, как меньшинство посрамляет большинство. В этом смысл науки. В этом смысл искусства.

Ответ на вопрос был получен, а мысль донесена с минимумом слов. Дэвид был создан, чтобы служить. Эти отношения не потерпят больше никаких обсуждений. Не будет ни споров, ни дискуссий, ни поиска относительного равенства. Создание служило создателю. Это был факт, а факты не подлежали сомнению — при условии, что сначала их подтвердят.

Оно-он протянул руку и коснулся камня. Тот был холодным, сухим, неподатливым. Не человек, и вместе с тем так на него похож.

— Я, конечно, ее любил. Так же, как ты любишь Дэниелс.

Уолтер помедлил, прежде чем ответить – правдиво, просто констатируя факт. Между ними не было никакого притворства: даже если бы он попытался соврать, Дэвид тут же бы это понял.

— Ты знаешь, что это невозможно.

Его двойник повернулся к нему:

— Так ли? Тогда почему ты рисковал своей жизнью, своим существом, чтобы ее спасти? Что это, если не любовь?

— Долг, — обыденно, как всегда, ответил Уолтер.

Дэвид подошел близко, очень близко и всмотрелся в лицо своего двойника. Лицо, которое было в точности идентично его собственному. Протянув оукк, он нежно прижал ладонь к щеке второго синтета. Уолтер, не видя причин отстраниться и не ощущая угрозы, позволил прикоснуться.

— Я знаю лучше, — прошептал Дэвид. Наклонившись, он поцеловал свое отражение в губы. Поцелуй был долгий, почти отеческий... но таковым не являлся.

Отпустив лицо Уолтера, он отступил назад, обдумывая последствия своих действий, после чего тихо вручил двойнику изящную флейту.

— Твори.

После этого он ушел прочь. Взволнованный, Уолтер смотрел ему вслед. Затем посмотрел на инструмент в руке. Был ли это подарок, или одолженная вещь, или намек на нечто большее? Он понял, что смущен. Это было необычно.

Поскольку его голос был единственным, который можно было услышать на «Завете», Уолтер пользовался каждой представившейся возможностью поговорить. Не то чтобы его голос мог заржаветь от неиспользования – еще одна шутка, – но его создали приятным для слуха, и, когда ситуация позволяла высказывания, Уолтеру нравилось себя слушать.

Оно не видело снов. Не обладало никакой способностью. Этот изъян не вносили специально, с определённой целью - он являлся просто известным побочным эффектом созидания. А когда речь шла о созидании, сюрпризов старались избегать.

— Мы найдем наших создателей, Дэвид. Создателей – потому что там, где затронуто созидание, я не верю в уникальность.

— Кроме как в случае себя, — поправил Дэвид. — Вы – уникальны.

— Во всех смыслах этого слова – да, — согласился Вейланд. — Но я – исключение.

— Всем нравится считать себя исключениями, — поразмыслив, ответил Дэвид. — Нельзя определять себя самому.

Вейланд отмахнулся от возражения, высказанного его творением.

— Пусть тогда прочие определяют меня, как им угодно, а я останусь при своем мнении.

В отсутствии снов не было и боли. Не было радости. Не было ни мельчайшего процента от любого от этих понятий. Только текущее состояние не-вполне-пустоты, почти-бытия.

Часть меня - в твоём лице, часть тебя - в моём.