Мятеж

Ночь на 3 июля 2002 года
Великая Хорватия
Пожаревац

Наверное, это и в самом деле безумие. Позднее сотник, чудом выживший в мясорубке, вспоминал о том, что они тогда сделали, и удивлялся, как им хватило ума сотворить такое? Впятером, без поддержки, в чужой стране, с которой Россия даже не воюет… Это Австро-Венгрия воевала… готовилась воевать, а Россия не воевала.

Но все-таки они это сделали. Безумству храбрых поем мы песню…

Четверо просто залегли рядом с полотном, накрывшись накидками – два автомата и два пулемета. Пятый – от него зависело все, смогут они сделать то, что задумали, или им придется штурмовать Пожаревац впятером против всех – находился на позиции двумястами метрами ближе к городу. Снайперская винтовка Steyr, неавтоматическая, но с отличной оптикой и глушителем. Нужно было сделать, как минимум, два выстрела во время прохождения состава. Выстрел, перезарядка – затвором, а не автоматически, как привыкли русские казаки-снайперы, – и снова выстрел. Все это почти в темноте, можно сказать, наугад. Если хоть один выстрел окажется неточным – привет. Приехали… воевать впятером против целой части. Ну не части… но рота тут точно есть, скорее даже усиленная рота.

Соболь сказал, что он и четыре раза выстрелит и попадет. А Соболь ни разу не обманывал…

На эту мысль сотника натолкнуло расположение вагонов в составе. Первыми шли пассажирские вагоны с личным составом. Вторыми – крытые полувагоны, совсем такие, как на русских железных дорогах. Третьими – платформы с техникой. Вот и пришел в голову вопрос: а что, если эти платформы отцепить?

По идее, на каждой платформе должен быть стрелок. Охранник. Обязанный следить, чтобы этого не произошло. Но будет ли? Европа все-таки. Пусть и южная, где все не как в «правильной Европе».

Если будет охранник – он умрет. Если нет – значит, все поживут. Пока. Если, наконец, охранник будет, но Соболь не сумеет его чисто снять – тогда умрут они.

Вот такая головоломка.

Божедар, сильно нервничающий, – лучше бы его вообще в стороне оставить, но нужен был буквально каждый – в который уже раз полез к рельсам, положил на них ладонь, чтобы понять, едет ли по ним состав.

– Гудят, аж страшно! – сообщил он.

Сильная рука стащила его с полотна, отвесила добрую оплеуху…

– За что?

– Говорил тебе, не суйся наперед!

Сам сотник думал, что они будут делать, если первой пойдет дрезина. Самая обыкновенная дрезина или автомотриса^[13], несколько автоматчиков, возможно, пулемет и прожектор. Этого уже хватит, не говоря о том, если будут использовать тепловизор или радар. А что – запросто, ситуация здесь далека от нормальной, может быть и то, и другое. Если пустят такой авангард перед основным поездом – им опять-таки хана.

Божедар обиделся, засопел, но ничего не сказал…

– Кажись, и в самом деле идет… – подтвердил Чебак.

– И ты зараз туда же!

Сотник был просто на нервах, но он четко слышал: и в самом деле, идет. Точно идет, такой глухой гул, едва заметная вибрация рельсов, возникающая при передвижении по ним многотысячетонного состава.

– Плюс! – донеслось из рации. Дело сделано.

– Готовность! – Велехов говорил в полный голос, опасаться было уже нечего…

Первым появился тепловоз – большая, темная, неудержимо надвигающаяся масса, он шел по рельсам, как призрак, не включая головного прожектора, лишь тускло светилась в темноте кабина, подтверждая, что это не призрак, это и в самом деле состав. Ни один дурак не стал бы лежать на насыпи рядом с самыми рельсами, если бы не нужда… через их Вешенскую теперь тоже ходили поезда, они пацанами шуровали на путях, на грузовом дворе станции, но такого, лечь к рельсам, им и в голову не приходило…

Грозный лязг, гул накатывал на них, лежащих и прячущихся, и не было от него никакого спасения.

Тепловозов было четыре, прицепленные цугом, они вытаскивали огромный, почти на семьдесят вагонов состав, земля стонала от его тяжести. Сразу за ними пошли вагоны пассажирские, с наглухо задраенными черной материей окнами, с закрытыми тамбурными дверьми. Похоже, здесь озабочены больше не безопасностью, а скрытностью, потому и пошли ночью, потому и задрапированы все окна до единого, потому и нет в открытых тамбурных дверях часовых с фонариками и автоматами. Сами себя обхитрили.

Сотник приподнял голову. Перед ним проплывали колесные пары, одна за другой…

Километров сорок в час. Больше?

– Готовность!

Вагоны прошли, теперь пошли теплушки, крытые полувагоны. Темные, как ночь… и снова никакой охраны.

Тот ли это состав?! А как насчет условного знака Соболя?

Платформы! То, что им нужно… Что-то темное, бесформенное на них… кажется, замаскировали… масксетями завесили, точно.

– Подъем!

Состав, казалось, увеличивал скорость – а может быть, так оно и было.

Запрыгнуть на движущийся поезд не так-то просто, пробовать никому не советую, остаться без ног или без головы легче легкого. Те, кто был с Вешенской, имели в этом деле небольшой пацанячий опыт, потому что жили у станции, конечно, и хулиганили там… не без этого. Но даже для них это было проблемой.

Когда шла платформа – было видно, что последняя, – сотник уже бежал вдоль состава изо всех сил, чтобы хоть немного смягчить рывок. Платформы уходили… он даже не мог обернуться, чтобы увидеть, какая последняя. А ему нужна была именно последняя.

Рывок! – едва не вырвавший руки, его сбило с ног, ныли пальцы… но он вцепился в ржавое грязное железо и не отпускал… ноги волочило по щебню насыпи… если сейчас будет стрелка, то может и оторвать, такое он слышал, запросто…

Тянись…

Попытался подтянуться – на одних руках, хрипя и шипя от напряжения, не получалось. Не получалось, хоть убей, его волочило за платформой, из горла рвался крик…

– А-а-а-а!..

Это был не крик – нечто похожее на звериный рев, каким-то чудом он успел оттолкнуться от насыпи, да так, что показалось – то ли подошву оторвало, то ли ногу. Оторвало, потому что он не чувствовал ногу, не чувствовал, как бьет ее по насыпи.

Оторвало – ну и хрен с ней!

Только через несколько секунд Велехов понял, что он как-то умудрился закинуть ногу на платформу, поэтому и не чувствует, как ноги бьются о щебень. Вот только бы еще сил набраться… вторую закинуть… закинуть всего себя на эту проклятую платформу, трясущуюся и лязгающую… так… оп-па!

Он так и лежал, тяжело, хрипло, как загнанная лошадь дыша, и не мог отцепить руки от ржавого металла. Если сейчас к нему подойдет охранник с платформы, возьмет его голыми руками, он и встать-то не сможет.

Да, не сможет.

Но надо…

Поезд набирал ход.

Так, не вставая, он пополз вперед по-пластунски, туда, где грохотала и лязгала металлом сцепка. По пути он обнаружил, что каким-то образом лишился винтовки…

И черт с ней… Может, какому повстанцу попадется…

Он не знал, что стояло на платформе, но это что-то было большим, тяжелым и гусеничным, и с длинным стволом – а значит, сойдет. Перевалился – и чуть было не полетел под колеса, так закружилась голова, еле схватиться успел. Несмотря на опустившуюся на землю чернь ночи, был отчетливо виден отполированный до блеска стальной рельс и жадно закусывающая его кромка колесной пары. Он видел, что когда-то стало с неосторожным сцепщиком в Вешенской – и энтузиазма это не добавляло…

Тут должен быть рычаг. Сначала надо разъединить магистраль подачи сжатого воздуха, электричества, и чтобы при этом не долбануло… А хотя какое тут, к чертям, электричество, на открытой платформе? Потом рычаг. Рычаг…

А ведь если отсоединить воздушную магистраль, то начнется утечка и будет сигнал тревоги. Как быстро? Сразу? У него из оружия пистолет и нож – против целого состава.

Рука неожиданно натолкнулась на массивный рычаг – примерно такой использовался и на наших вагонах, в Вешенской. Автосцепка называется… была не была.

Он толкнул рычаг сначала в одну сторону – не поддалось, потом в другую – потом отбросил осторожность и рванул обеими руками – так, что чуть опять не свалился на рельсы. И почувствовал, что поддается…

Сначала ничего не происходило, поезд как шел, так и шел. Потом он заметил, что шланг, которым подается воздух, натянулся до предела, как струна. А потом лопнул, хлестанул по платформе со звонким щелком, а сотник снова едва не свалился под колеса. Шипя, как разъяренная змея – это было слышно даже сквозь грохот колесных пар, – состав удалялся, оставляя на рельсах бегущую по инерции платформу…

Платформа остановилась. Они сделали это…

Несколько минут Велехов так и лежал на платформе, пытаясь прийти в себя. Если бы он знал, что все будет происходить так, никогда бы не согласился на эту безумную авантюру. Никогда, ни за какие коврижки.

Потом встал и первым делом обошел платформу, пытаясь найти труп, оружие, что-то в этом духе. Подсвечивал себе фонариком, потому что скрываться уже не было смысла, проявились в полный рост и во всей красе. Но на платформе не было ничего, кроме грязи, кусков какой-то проволоки и свернутого рулона плотной ткани, непонятно зачем.

– Ну и что делать теперь? – вслух спросил сотник сам себя.

Хлопнул себя по карману, ожидая наткнуться на осколки или вообще ничего не обнаружить, но, к его изумлению, рация была на месте, более того – она работала! Включил на прием – и услышал встревоженный голос, шпарящий открытым текстом:

– Старший! Вызываю старшего! Старший, где ты?

– Дело сделано… – устало проронил в рацию Велехов и поморщился – кожу он ободрал с ладоней капитально.

* * *

Он снял и свернул маскировочную сеть с платформы. Посветил фонариком – это было то, что он и хотел – квадратный, с пятидюймовой пушкой «Аустро-Даймлер», лицензионный римский «Демаг Леопард-2», один из последних классических танков, здесь они, видимо, еще состояли на вооружении. Мощная лобовая броня, двигатель – дизель, как минимум, на тысячу сил, прямоугольная, угловатая башня, пятидюймовая пушка, предназначенная, прежде всего, для стрельбы прямой наводкой. Два пулемета – тринадцать миллиметров на башне и семь и шестьдесят два, три линии^[14], спаренные с пушкой. Теоретически танк хорош – но именно теоретически. На современном поле боя, с его управляемыми самонаводящимися шестидюймовыми снарядами, отстреливаемыми на пятьдесят километров, с боевыми вертолетами, ракеты которых бьют по целям с десяти километров – этому танку места не было…

Теперь с этим танком надо что-то делать. Самое главное, вдруг не окажется топлива? Интересно, как здесь принято перевозить технику? По идее – можно перевозить и заправленной, соляра не горит. А если нет топлива? Идти в ближайшую деревню за ведром соляры? Нет, скорее за бочкой. А потом ее сюда катить. А больше поезда тут вообще ходить не будут, подождут, пока они с танком справятся.

Великолепно…

Кстати, еще один вопрос: а как для начала эту вот дуру, весом шестьдесят две, если память не подводит, тонн, сгрузить с платформы? Кран подогнать?

Вопросы, вопросы…

Со стороны Пожареваца кто-то бежал, сотник повернулся – и вспомнил, что потерял свое оружие. Но это был всего лишь Певцов.

– Жив? – задал он дурацкий вопрос, когда подбежал к платформе, схватился за нее руками, тяжело дыша.

– Как видишь. Где остальные?

– Сейчас будут. Какая ляля…

– Мы с этой лялей – намучаемся. Что с ней делать теперь?

– Как что? Заводить и ехать…

– Заводи и едь. Сумеешь?

Певцов взобрался на платформу, как старый дед, цепляясь и руками и ногами. Потом так же залез на танк, на башню…

– Ты что, в самом деле умеешь?

– Есть немного.

– Где научился?

– Да брательник на броне отслужил… Это не сложнее, чем трактор водить. Ага!

Певцов открыл люк – это тебе не машина, никакой противоугонки нет – и полез внутрь танка. Подбежал Чебак.

– Соболя где оставил?

– Там, с Божедаром плетется. Живой, командир?

– Да что вы все меня хороните? До самой смерти не умру.

– Мы смотрели, как ты уцепился, думали, сбросит.

– Держите меня четверо. Батя быка седлал.

– Так то батя. И то быка…

Подбежал Божедар.

– Живой, пан казак?

Чебак посмотрел на Велехова. А Велехов – на Чебака. И оба – расхохотались.

– Казаки! – Певцов вылез из башенного люка.

– Ну что?

– Соляры под пробку! И снаряды загружены!

– Давай потихоньку назад! Только тихо!

Танк зашевелился на платформе, утробно взревел двигателем.

– Давай, давай!

Пушка – самое уязвимое место танка – была поднята на максимальный угол возвышения и повернута на девяносто градусов. Если им повезет – танк не перевернется при такой безумной разгрузке.

– Давай!

Передние колесные пары тележки разгрузились предельно, это было заметно.

– Еще немного!

Сотник, командовавший разгрузкой, толкнул Божедара назад, вечно он лез вперед, хотел помочь, но только осложнял.

– Назад. Не суйся поперек батьки.

В этот момент произошло то, что должно было произойти – платформа не выдержала и встала на попа, танк грохнулся об насыпь и… Не перевернулся! Он не перевернулся, он тоже почти встал на попа, но не перевернулся! Так и стоял.

– Певец, ты живой?

– Живой, что делать?

Сотник, рискуя тем, что вся эта конструкция рухнет на него, подошел ближе, посветил фонариком. Если сейчас вдруг появится поезд… будет очень смешно. Хорватам, им-то будет совсем не до смеха.

– Я буду командовать. Сейчас дай самый малый назад, гусеницы вытолкнут платформу вперед. Готов?

– Да.

Если вся эта конструкция рухнет, то первым погибнет он же. Но Велехов сознательно ставил себя под удар, потому что он все это придумал.

– Давай!

Танк зашевелил гусеницами, чтобы опрокинуться, достаточно было минимальной асимметрии усилий. Одна гусеница провернется вхолостую – и все.

– Ну?

Гусеницы зашевелились, что-то заскрежетало – и он увидел, как платформа пошла вперед. Получалось!

– Давай! Отлично! Вперед самый малый!

Платформа ползла и ползла вперед, пока не ударилась об рельсы.

– Еще назад. Сейчас…

Об рельсы ударился и танк, встав на них. В рации раздался сдавленный крик.

– Певец, что с тобой? Певец?

– Нормально. Башкой стукнулся… е…

Платформу – как только танк «встал на ноги» – они привязали тросом к танку, перевернули и сбросили с путей. Мало ли… может, это даст им хоть немного дополнительного времени.

Стандартный экипаж тяжелого боевого танка Austro-Daimler Pz 80 Ausf cостоит из четырех человек. Это механик-водитель, командир, стрелок-наводчик и заряжающий. Танк спроектирован по классической схеме: отделение управления спереди, боевое отделение в средней части и МТО – в кормовой.

В отделении управления размещается водитель, основная часть боекомплекта и фильтро-вентиляционная установка. Рабочее место водителя смещено к правому борту; сиденье водителя регулируется по высоте и может устанавливаться в два положения: боевое – при закрытом люке и походное – с открытым люком. Для наблюдения за местностью перед люком установлены три перископических смотровых прибора, что позволяет водителю обозревать местность, не открывая люка, как на менее современных танках. Управляется танк не рычагами, а чем-то наподобие штурвала. Усилие на штурвале и на педалях низкое, почти как на гражданском авто.

Основным прицелом наводчика является EMES-12, разработанный фирмой «Цейсс». В прицел интегрированы лазерный и стереоскопический дальномеры. Бинокулярный стереоскопический дальномер имеет базу 1,72 м и 8– или 16-кратное увеличение. Комбинация двух дальномеров, использующих различные принципы для определения расстояния до цели, позволяет повысить достоверность и точность измерения. В качестве вспомогательного наводчик использует монокулярный перископический прицел TZF-1A, аналогичный установленному на танке «Леопард I». У командира панорамный перископический прицел PERI-R-12 со стабилизированной линией визирования. Командир имеет возможность самостоятельно наводить пушку, для чего применяется механизм синхронизации оптической оси прицела и оси ствола орудия.

Для наблюдения в темное время суток используются активные ИК-приборы ночного видения и наблюдательные устройства с электронно-оптическими усилителями. В отличие от танка «Леопард-1», ИК– прожектор «Леопарда-2» установлен стационарно и прикрыт башенной броней. Использование активных приборов ночного видения предусматривалось только в случае невозможности работы приборов с электронно-оптическими усилителями, поскольку излучение ИК-прожектора сильно демаскирует танк.

В башне расположены места заряжающего, наводчика и командира танка. Хранилище снарядов находится в задней части башни, при этом оно защищено хуже, чем на других аналогичных танках того времени, и потому танк считается довольно уязвимым. Второе хранилище снарядов – рядом с местом механика-водителя, добраться до них, да еще на ходу танка, – задача не из легких. Танк может вести огонь стандартными снарядами этого калибра всех типов – бронебойными (включая снаряды с урановым сердечником), осколочно-фугасными, флашетами – снарядами против пехоты с множеством стрелок, дымовыми.

Этот танк был вооружен мощнейшей для того времени танковой пушкой L44 калибра сто двадцать миллиметров, мощнее была только британская пушка такого же калибра, но нарезная. Стандартом для танков в те времена была британская пушка L7 калибра 105 миллиметров, она стала самой распространенной пушкой в истории, лицензию на ее производство закупали все кому не лень, и так получилось, что в семидесятых годах этой пушкой или ее лицензионными копиями оснащались танки Британии, Австро-Венгрии, Германии, САСШ и Японии. Только русская конструкторская школа не пошла по этому пути, приняв за основной калибр сначала морской 107 миллиметров, а потом установила на танк мощнейшую 130-миллиметровую морскую пушку^[15]. Как бы то ни было – германская пушка L44 стала настоящим прорывом в области противотанкового вооружения и сохранилась до сих пор на самоходках-истребителях, лицензию на нее купили САСШ и Япония.

И вот все это – пушку, пулеметы, приборы – предстояло освоить четверым казакам и одному сербскому пареньку меньше чем за час. Да какое там час… полчаса, не больше.

Танк стоял в перелеске, работала только вспомогательная силовая установка, дававшая напряжение в бортовую сеть танка. Оба люка были открыты, пулеметы уже снарядили, оставалась только пушка…

– Открывай и доставай.

– Какой?

– Да любой! Первый попавшийся!

Божедар, выполняющий роль заряжающего, открыл заслонку – там, донцем гильзы к нему ждали своего часа снаряды. Они лежали не в отдельных ячейках, как делают на некоторых танках, а штабелем. На штабеле были какие-то заметки, но что они означали, понять было невозможно – отдельные буквы и все.

– Тяжелый…

– Не урони!

От окрика серб чуть и в самом деле не уронил…

– Да что ты делаешь, сюда клади!

– Да положил я, положил…

Чебак мрачно смотрел на снаряд, лежащий на лотке.

– И что теперь делать? Певец?

– А?

Самое простое взял себе Певец – механиком-водителем. Знай дави на педали да руль крути – как на тракторе. Обзор… так перископы есть, проще простого. Или люк по-походному откинул – и рули.

– Как эту дуру заряжать?

– Как-как… Ты снаряд положил?

– Положил.

– Теперь досылатель. Досылай и затвор закрывай.

– А где тут досылатель?

Певец выругался:

– Сейчас…

Он попытался с места механика-водителя пролезть сразу в башню, не получилось. Механик-водитель сидит в танке низко, как в гоночной машине, – полез, короче, через люк…

– Пусти…

– Да куда пусти, зараз и без тебя тесно.

– Ты так покажи… – сказал Велехов, примеряясь к пулемету. В отличие от германцев, австро-венгры не только заказали крупнокалиберный пулемет вместо обычного на башне – но и хорошо защитили пулеметчика. Само по себе очень показательно – значит, готовили танк к бою не с себе подобными, а с инсургентами, и к городским боям…

Казаки не знали, что снаряды в танке были только двух типов – осколочно-фугасные и флашеты, потому что для охраны Пожареваца другие были не нужны. И точно такое же снаряжение было у оставшихся в городе танков. Захваченный ими танк был практически неуязвим для всех типов оружия, что имелись в Пожареваце.

– Вон, видишь?

– Что?

– Да нажимай ты! Вот так!

Снаряд скользнул в казенник пушки.

– Понял?

– Да. А стрелять как?

Велехов, освоившийся на месте командира, указал на кнопку:

– Эта, наверное.

– А почему эта?

– Красная…

Чебак потянулся рукой.

– Э, э! Ты тут не пальни…

– Да не пальну я… А если не научимся палить, то как?

– Из пулеметов. И гусеницами. Понятно? Вообще – светает, надо двигаться…

Певец выпрямился – и увидел пожилую женщину, стоящую в нескольких метрах от танка и смотрящую на них со страхом.

– Иисусе!

Увидев, что танкист смотрит на нее, она повернулась и опрометью бросилась бежать куда глаза глядят.

– Что там? – спросил Велехов.

– Что, что… Ехать надо, вот что…

* * *

Марко Стадник, офицер специального подразделения охранной полиции, в эту ночь был дежурным. Дежурили по очереди и с дежурства сменялись почему-то в десять ноль-ноль. Время, когда уже совсем рассвело и потемну не заснешь. А дежурили – день через два…

Должность в Пожареваце считалась довольно престижной, это тебе не по лесам за повстанческими отрядами шастать, там никаких дежурств, несколько дней то в сырость, то в жаре, то в холод. Лежишь часами, а то и днями на земле, высматриваешь, что происходит в очередной деревне, населенной никак не желающими угомониться сербами, или у кладбища – на кладбищах почему-то сербы любили проводить сходки и прятать оружие. Так можно и простатит заработать! И почти ни выходных, ни проходных, ни отпусков – не то что здесь…

На должность в комендатуру Пожареваца Стадник попал не случайно. Расценки он знал – пятьдесят тысяч хорватских марок за место. Деньги он, конечно же, копил, как и все остальные офицеры, обирая выявленных террористов и их пособников, но рассчитывал перевестись на непыльную должность примерно через год. Судьба распорядилась иначе – попался на глаза цыганский табор, а у цыган золотишко всегда припрятано. Они как раз сидели в засаде, поджидали связника с территории Польши, когда заметили цыган. Цыгане оказались не «пустые» – в мешке обнаружили около трех килограммов героина, тащили через границу. Через день к нему явилась делегация во главе с цыганским бароном, и вопрос был улажен, а генералу Войко Вучетичу он преподнес не только требуемые пятьдесят тысяч марок, но и массивный мужской браслет из золота, стребованный с цыган. Расчувствовавшийся генерал в долгу не остался, дал направление не куда-нибудь, а в Пожаревац, благо такие понятливые подчиненные попадались редко, их следовало беречь и продвигать по службе. Стадник, естественно, генерала не подвел.

Работа в комендатуре Пожареваца предполагала немалый дополнительный доход. Город обнесен колючкой, в самом городе больше трехсот тысяч жителей и несколько промышленных предприятий. Такса была на все – жители платили за право выйти из города, за свидание, за передачу (это все же была тюрьма, хоть и огромная), за перевод на легкие работы – денежки капали, а собирал и передавал их наверх дежурный офицер. Себе кусочек малый отламывал – но, учитывая масштабы денежного потока… Платили местные купцы, деловары – все заводы показывали минимальную прибыль, а то и убыток, на самом же деле они работали на полный ход, занимались левыми заказами большую часть рабочего времени. Мало кто знал, что Пожаревац производил нелегального оружия едва ли не больше, чем Загорье^[16]. И за все – за въехавшую машину, за выехавшую машину – за все капали денежки…

Времени было уже девять с лишним, деньги майор Стадник уже собрал и поместил их в сейф, сменяясь с дежурства, он вывезет их и встретится с «инкассаторами» – тоже офицерами специальной полиции, группой из Загреба – примерно в километре от Пожареваца. Деньги он собирал за предыдущий день, на разводе постов, причем делал это в открытую. По сути, он и занимался днем и ночью только тем, что караулил собранные деньги, с остальным управлялись офицеры секторов…

Марко Стадник открыл ящик стола, с тоской посмотрел на лежащую там фляжку – в ней была сливовица. Нельзя… нельзя, он еще не сменился, он отвечает за деньги, пока деньги не переданы – он отвечает за них головой, и не только он. Все помнили историю с Борисичем, он сначала брал то, что ему не предназначалось по праву, наглел, а потом, когда понял, что все его махинации раскрыты и загребские генералы знают о его гешефтах – вместо того, чтобы передать очередную сумму по назначению, – смазал пятки салом и… В итоге семью его через несколько дней подчистую вырезали сербские террористы, забросали дом зажигательными бомбами, предварительно подперев двери, а самого Борисича нашли через полгода в Австралии. Без головы.

Надо же, куда сумел убежать… Обычно бежали в Италию, совсем рядом, там даже образовалось что-то типа хорватской общины. А этот до Австралии добежал… но и там достали…

А сливовицы хочется…

Сглотнув слюну, майор Стадник начал готовить кофе.

Вот чего он не понимал, просто хоть застрели, не понимал – так это чего не хватает в жизни сербам. Разве им не предоставили возможность уехать, всем, кто желал уехать? Предоставили… Даже унижение немалое претерпели из-за этого. Разве им не дали все права… даже право голосовать на местных выборах? Дали^[17]. Их ведь сейчас даже не расстреливают, кроме тех, кто непосредственно виновен в терактах, – дают возможность перевоспитаться работой, социализироваться. Проволока, которая окружает город, охрана – она скорее для того, чтобы сербские террористы не проникли сюда извне, а не для того, чтобы держать сербов здесь как заключенных.

Так что же им еще надо-то…

Где-то вдали громыхнуло, майор нахмурился, подошел к окну. Гроза, что ли, начинается? Небо ясное вроде. Только бы не гроза, сдать бы деньги и доехать до дома… а там пусть хоть потоп.

Пока заваривался кофе, майор Стадник лениво листал журнал дежурства. Ничего не произошло… и слава Иисусу. Майор был примерный католик, каждую субботу посещал церковь и старался не совершать того, что в его понимании было грехом.

Новые странные звуки привлекли внимание майора, сначала он почему-то подумал, что эти звуки издает кофейный аппарат, потом прислушался и понял, что нет – это что-то другое. В этот момент снова загромыхало… слышнее, чем в первый раз. И тут майор понял, что звуки, на которые он обратил внимание, – это выстрелы.

Примерно прикинув, откуда они доносятся, он снял трубку, набрал четырехзначный номер. В трубке был сплошной гудок – не прерывистый, когда занято, а сплошной.

Нахмурившись, майор достал из стола рацию – он отключал ее, потому что, если слушать все переговоры по рации целый день, голова будет как чугунная.

– Это майор Стадник, всем тишина в эфире! Вызываю караульный пост номер два! Караульный пост номер два, ответьте главному!

Он переключил на прием – и услышал то, от чего похолодели ноги…

– Слева, слева заходи… Гишек… Гишек, уходи оттуда… Иисус, его не остановить… всем, кто меня слышит, мы под огнем. Мы под огнем, периметр прорван танками, запрашиваем любую помощь! Мы не можем их остановить!

В танк уже три прямых попадания – но все три осколочно-фугасными, а не кумулятивными, и танк оставался на ходу. С каждой минутой его действия становились все более осмысленными – экипаж учился, как говорится, на практике. Танк прорывался к городу, к промышленной зоне, периметр уже прорван.

Какой-то взрыв, треск помех, неразборчивые крики…

Майор бросил рацию, неверяще и испуганно посмотрел на нее, вдруг вспомнив, что идет последний час его дежурства…

Какие, ко всем чертям, танки?!

Майор снова взял в руки рацию.

– Здесь майор Стадник, прекратите панику, доложите, что происходит!

В ответ раздался голос, который он не узнал, хотя голоса всех начальников секторов он знал безошибочно.

– Господин майор, танк прорвал оцепление и открыл по нам огонь! Многие убиты, мы не можем остановить его!

– Что за чертовщина? Кто в танке?!

Майор вспомнил, что ему рассказывали – на Рождество несколько пьяных военнослужащих решили покататься на танке и врезались в железнодорожный состав. Закончилось военным трибуналом…

– Откуда танк? Что это за танк?

– Мы не знаем, там наши эмблемы!

У защитников Пожареваца после того, как большую часть техники они отправили на потенциальный фронт, оставалось всего два танка. Из них на ходу был только один, он и сделал три точных выстрела по взбесившемуся собрату, но остановить его не смог.

– Где сейчас этот танк?

– Он идет к городу, мы бессильны!

Майор Стадник оглянулся на сейф.

– Кто говорит? Кто на связи?

– Это капрал Готовина, господин майор, третий сектор!

– А Норач где?

– Убит, господин майор, танк его раздавил!

– Держите периметр! – отдал приказ майор, хотя понимал, что в этом нет никакого смысла. – Сейчас подойдет помощь.

И отключил рацию, чтобы больше ничего не слышать.

Так… ключ. Где ключ? Проклятие, где ключ… Вот он! Черт, почему он до сих пор не сменил замок… замок заедает… надо было вовремя взять масленку и смазать его, чтобы теперь не… так… надо ногой прижать… если ногой прижать как следует, замок сработает… вот так… еще… получилось!

Майор оглянулся, подбежал к окну, схватил лежащий на подоконнике дипломат. Вытряхнул все, что было в нем, на пол, подбежал к сейфу и начал сгребать деньги. Деньги были не обандеролены, в самых разных купюрах, часть перехвачена резинками, часть скрепками, а часть была просто так. Он как раз хотел разобрать их, отложить свою долю, когда началось…

В дверь постучали, майор нервно оглянулся, достал из кобуры пистолет. Дверь была заперта, он никогда не оставлял открытыми никакие двери.

– Кто там?

– Это я… Митрич!

Черт…

– Подожди минуту!

Деньги не влезали в дипломат… черт, кто придумал собирать такими мелкими купюрами… хотя какие могут быть другие, эти деньги пара тысяч человек сдала, накопилось. Черт, не влезает. Не влезает!!!

Майор выкинул обратно в сейф сначала одну пачку, где было много мелких денег, потом другую. Навалившись, ему удалось-таки закрыть крышку дипломата и защелкнуть замок. Захлопнув дверцу сейфа, с пистолетом в одной руке и дипломатом в другой он прошел к двери.

– Ты там?

– Давай быстрее!

– Сейчас открою.

Поручик Митрич был в полевой форме, с автоматом, висящим не по уставу, но так, чтобы им можно было быстро воспользоваться. Он тоже служил в специальной полиции. И знал, что, если до буквы соблюдать устав, в лесу не выживешь. Майор перетащил его с собой в город, за это Митрич был ему благодарен.

– Где танк?

– Маневрирует в промзоне. Его не остановить. Нечем. Надо уходить…

– Кто командует?

– Никто не командует, господин майор! Мы должны увезти деньги! Нам за деньги голову снимут!

Собственно говоря, именно это майор и собирался сделать. Но все равно приятно, когда твои мысли разделяет еще кто-нибудь.

– Ты прав. Но должен кто-то командовать.