Наступление

Лагерь бандформирований Мирамшах
За день до этого

Их было пятьдесят человек и все они были смертниками. Или почти смертниками – в этих горах пуля не щадит, русские стреляют метко – а кроме как на русских их больше ни на кого не погонят: с сорбозами, зелеными справятся и без них. Они ошиблись – и вину должны были искупить кровью…

Ошибки у всех были разные. Абдалла, высокий, тощий малый, в очках – проходил обучение на оператора ПЗРК Стингер, но в бою бросил оружие и побежал, отчего погибли другие муджахеддины, расстрелянные с советских вертолетов. Огромный, бородатый, похожий на обезьяну Карим изнасиловал пятилетнюю девочку возле того места, где они стояли в ожидании перехода границы. В принципе в этом не было ничего необычного – он увидел гуляющую девочку недалеко от лагеря афганских беженцев, подкрался к ней, ударил по голове камнем и изнасиловал. Он думал, что это маленькая афганка, и что она умерла – но это оказалась пакистанка, далеко ушедшая от родного кишлака, она выжила и сумела опознать насильника. У маленькой пакистанки был большой род, в котором было много мужчин – и теперь для каждого делом чести стало покарать насильника собственной рукой. Если бы это была афганка – все бы закончилось выплатой некоторой суммы денег родственникам, а так пакистанский суд приговорил его к смертной казни через повешенье, но приговор не исполнили а доставили его сюда. Был здесь и Бадр, араб, который не говорил за что его загнали сюда – он вообще ничего не говор ил, возможно даже был немым.

Они жили в отдельных бараках, охраняемых и отгражденных от основной территории лагеря колючей проволокой, каждый день они до одури тренировались на простых силовых тренажерах и бегали по периметру колючей проволоки. Все они знали правила – одно задание, практически безнадежное – но если они все же выживут, верней – кто из ни выживет – тот снова встанет в ряды движения, станет братом среди братьев.

Остальным Аллах дарует шахаду^[67]…

* * *

Маленький разведывательный вертолет – французский Алуэтт III, непонятно как оказавшийся на вооружении пакистанской армии, медленно покачиваясь, опускался на выгороженную площадку за лагерем. Вертолет шатало – ветры в горах непредсказуемы, наиболее опасен «провал» – резкий рывок вниз у самой земли – но летчик летал сюда не один раз и знал все коварство здешних ветров. В точно рассчитанный момент он не ослабил – а наоборот дал тягу двигателю – и парировал тем самым опасную игру ветра, посадив вертолет четко и ровно, как на бетонную площадку базы Чахлала, откуда они и вылетели два часа назад…

Пассажиров в вертолете было двое. Один – среднего роста, коренастый, в военной форме без знаков различия. Второй – на голову выше него, с благообразным молодым лицом, длинной седой бородой и в арабской, несколько неуместной здесь галабии, поверх которой для тепла был накинут ватник из зимнего комплекта униформы, которую здесь используют пакистанские горные стрелки. Первый весь полет молчал – или смотрел на проносящиеся совсем рядом горные склоны или делал какие-то записи в небольшой, аккуратный блокнотик, второй тоже молчал и нервно перебирал своим четки, старинные, сделанные из янтаря и по виду очень дорогие. Когда вертолет пошел вниз – он нервно тряхнул четками и поднял вверх глаза, по видимому вознося молитву Аллаху и прося у него удачного приземления.

Когда вертолет приземлился, первый, в военной форме выпрыгнул из винтокрылой машины первым, помог открыть дверь с другой стороны второму, который замешкался – видимо ему не часто приходилось летать.

– Субхана Ллаху^[68]! – сказал он

– Аллаху Акбар! – моментально отозвался араб приятным, чуть напевным голосом, проводя руками по лицу в символическом омовении.

Первым был бригадир пакистанской армии Мохаммад Юсеф, один из самых опасных разведчиков региона, доверенное лицо генерала Ахтар Абдул Рахман Хана, начальника пакистанской межведомственной разведки, координатор операции Тигр – проводимой американскими и пакистанскими спецслужбами операции по дестабилизации всего юга СССР и возрождения басмачества. Вторым – был один из питомцев его многочисленных школ, приехавший на джихад из Саудовской Аравии сын мультимиллионера, командир сформированного на его собственные деньги отряда Тор Лаглак^[69] – Осама Бен Ладен.

Завтра этому отряду предстояло уйти в бой – впервые в полном составе.

Навстречу гостям уже спешил, неловко придерживая болтающийся на боку германский пистолет – пулемет – подарок разведчиков ЦРУ, посетивших лагерь в прошлом году – полковник пакистанской армии и комендант лагеря Саяф Килани. Он тоже был доверенным лицом генерала Рахмана, командуя полком попался на том, что использовал труд солдат и все деньги забирал себе, ничего не отдавая начальству – но генерал Рахман спас его от расправы разъяренного армейского генералитета и перевел сюда. Раскаявшийся грешник все равно служит вернее… а тут он был нужен чтобы списывать поступающую военную и гуманитарную помощь. В лагере было по меньше й мере триста мертвых душ – на них поступали все виды довольствия, но поступали они сюда лишь на бумаге, на самом же деле они поступали на базар. Тем, кто здесь находился, довольствие доводилось тоже не в полном объеме – это было уже личное воровство самого полковника. Пока это можно было терпеть…

– Аль-Хамду Ллахи,^[70] как долетели?

Юсеф уклонился от объятий

– Воздавать славицы Аллаху не время. Все готово?

– Так точно, господин бригадир, все люди готовы и рвутся в бой!

– Можно сто раз говорить «халва» – но от этого во рту не станет сладко. Пойдем и посмотрим, что ты нам покажешь…

* * *

– Выходите!

Все знали голос Али – его все так звали – но никто не знал его истинного имени, Али так Али. Свирепый бородатый надсмотрщик, он потерял ногу и глаз во время боя с шурави, еще давно, в восемьдесят первом. Про него ходили легенды – говорили, что осколок ударил его в голову, когда он был у мечети и глаз вывалился из глазницы и повис на нерве. Тогда он под огнем шурави взял из стены мечети немного глины, размочил ее собственной слюной, рукой оторвал глаз и проложил к кровоточащей ране глину – а потом снова стал убивать шурави и делал это, пока снаряд КПВТ не оторвал ему ногу ниже колена. Сейчас он передвигался на протезе – а протезировали его в ФРГ так, что никто несведущий и не думал, что у него только одна нога. Пустую глазницу закрывала черная повязка, можно было сделать и искусственный глаз – но он отказался, наверное потому, что с черной повязкой было страшнее.

Али был их командиром – и каждый это признавал, потому что в первый же день, когда их привезли сюда, и кто-то осмелился сказать ему дерзость – он достал пистолет и убил дерзнувшего. Больше никто не осмеливался ему перечить.

Выстроив их в некое подобие строя, он прошелся мимо них, словно выбирая кого еще сейчас казнить.

– В лагерь приехали большие эмиры – наконец сказал он – а завтра начнется. Всех, в том числе и вас, перебросят в Афганистан, где вы получите шанс. Многих из вас Аллах заберет к себе – но не стоит бояться этого, ведь шахада – лучшая награда для того, кто идет по пути джихада.

Он помолчал, снова прошелся перед строем.

– Те же из вас, кого Аллах не пожелает забрать к себе, в сад где не иссякает райская пища и где вас ждут семьдесят непорочных…те снова станут моджахедами, одними из нас. Но горе тому кто струсит – пуля все равно найдет его, а Аллах отвернется и плюнет, увидев его. Помните, что сказано – для отступивших приготовлен огонь!

* * *

Они прошли на смотровую площадку, выстроенную на крыше двухэтажного дома, служившего в качестве штаба и госпиталя. Для высоких гостей натянули тент – ветер был просто ужасным, от него нее помогало даже теплое обмундирование

– Полковник – негромко сказал Юсеф – на минуточку…

Вместе с полковником они отошли в сторону, вышли из-за прикрытия плотной парусины – и ветер с воем набросился на них как голодный зверь, сыпанул в лица песком вперемешку с ледяными крупинками…

– Генерал Рахман передает вам привет, полковник. Он помнит вас – негромко сказал Юсеф.

– Да продлит Аллах годы жизни генерала Рахмана, – отозвался комендант.

– Генерал послал меня, чтобы задать вам один вопрос. Генерал помнит про вас – но помните ли вы про генерала?

– Аллах свидетель, я помню добро и до конца жизни буду верным рабом генерала.

Клятвы преданности подхватывал ветер, уносил их прочь, разбивая о выстуженные камни горных склонов – но тот кто надо – все это слышал. И надо сказать – это были не только бригадир Юсеф и полковник Килани.

– Это хорошо. Готовы ли вы верить генералу и тому, что он скажет?

– Слово генерала – закон для меня я всего лишь его раб.

– Это хорошо. Генерал говорит вам моими устами – американцы предатели и те, у кого начальником служит генерал Гуль – тоже предатели. Они предают Пакистан, а американцы ведут тайные переговоры с афганцами и с шурави чтобы предать нас!

Полковник всплеснул руками

– Аллах свидетель, я давно это знал! Нельзя доверять американцам, это те же англизы только еще хуже!

– Говорите тише! Генералу Ахтару нужны сейчас не столько ваша преданность, полковник – сколько ваш ум, хитрость и проницательность.

К сожалению, все это были лишь слова – хоть и приятные, но лишь слова. Если с преданностью у полковника было все в порядке – то вот с умом и проницательностью… Но, тем не менее – он с готовностью сказал:

– Мои глаза и уши в распоряжении генерала, и клянусь не утаить все что мною услышано и увидено, и да покарает меня Аллах, если я нарушу эту клятву.

– Воистину, Аллах скор на расплату, но еще быстрее расправляется с клятвоотступниками генерал. Ты знаешь, кто у тебя в лагере работает на проклятого предателя Гуля?

– Да, знаю, эта проклятая змея давно ползает по лагерю. Это майор Мехшуд, да покарает его Аллах во имя справедливости!

Понять, почему полковник ненавидел майора Мехшуда было несложно – ни в одной армии мира не любят особистов.

– А ты знаешь, кто наушничает Мехшуду?

– Возможно, я не знаю про всех, эфенди, но кое-кого я могу назвать, это…

– Тихо! Не надо произносить вслух то, что могут услышать чужие и недобрые уши. Возьми всех людей, про которых ты знаешь, и пошли из вместе с майором Мехшудом на операцию, которая начнется завтра. На операцию против русских шурави. Пусть шурави избавят нас от предателей. А если… если шурави промахнутся… то мы сделаем вот как. Сейчас перед нами будут те, кто должен своей кровью искупить вину перед Аллахом и перед умой. Ты знаешь что-либо про этих людей?

– Нет, эфенди, но знает Али, только его они боятся, только он для них раис, не считая Аллаха.

– Хорошо. Пусть Али отберет нескольких них и приведет потом ко мне, я желаю поговорить с ними. Пусть Али выберет тех, кто умнее других и еще будет полезен, даже несмотря на то зло, которое они совершили.

– Ваша воля – закон, эфенди бригадир.

– Это хорошо. Теперь пошли, посмотрим, какое представление нам покажут сегодня…

* * *

– Сегодня вы должны биться не в полную силу! Помните, ваши жизни не принадлежат вам, они принадлежат умме и Аллаху! Если же кто-то попытается так расправиться со своим врагом =– того я убью лично!

Али свирепо смотрел на них.

– Лично! А теперь – вперед!

Они выбежали на ринг – место огражденное забором из сетки-рабицы, с бетонными столбами и засыпанное песком и мерзлой ледяной крошкой. На миг замерли друг напротив друга. И – бросили навстречу друг другу как дикие звери…

А люди с крыши штабного здания смотрели на них – их пехлеваны держали над ними зонты, чтобы не так сильно дуло в лицо, они сидели на стульях и пили запрещенные Книгой напитки. Просто они очень любили хмельные напитки, и даже запрет в Книге не мог их заставить отказаться от них.

* * *

– Зияутдин! И ты тоже! Идем со мной!

Зияутдин поднялся, вытер грязной тряпкой кровь с лица. Али посмотрел на него, протянул большой и относительно чистый платок.

– На. Приведи себя в порядок, большой раис желает разговаривать с тобой. Он многое может, он самый главный раис в движении, и те раисы, что думают что они главные, а на деле они всего лишь купцы и ростовщики из Пешавара – всего лишь пешки в их игре. Веди себя умно – и тогда ты снова встанешь рядом с братьями в их святом деле джихада…

Раис пожелавший встретиться с ним, был военным, хотя носил воинскую форму без знаков различия. Он был среднего роста – Зияутддин был выше его больше чем на голову и с глазами черными как галька-голыш на берегу реки. Когда Зияутдин предстал перед ним – он долго стоял напротив и рассматривал его как диковинное животное.

– Ты хочешь есть? – внезапно спросил он

Уж такого вопроса Зияутдин точно не ожидал

– Аллах дарует нам пищу в достаточном количестве – ответил он

– Пищи никогда не бывает достаточно, тем более здесь, в этих горах где лед и песок выедает тебе глаза, а ветер вцепляется в тебя как дикий зверь. Вы храбро сражались сегодня, и я распоряжусь, чтобы сегодня вечером вас накормили досыта.

– Аллах да вознаградит вас за вашу доброту

– Как тебя звать?

– Меня зовут Зияутдин, эфенди…

– Зияутдин… довольно распространенное имя? Ты родился в Афганистане?

Бригадиру Юсефу, который умел очень тонко чувствовать людей – чем-то приглянулся этот малый. Возможно, потому что он фанатичен, и при этом силен даже пребывание здесь, в группе смертников не сломало его. Нет, если он выживет в предстоящем деле – то надо приметить его и забрать с собой. Он будет помнить его доброту, а это важно…

– Нет, эфенди, я родился здесь, в этих горах.

– Почему же тогда ты пошел на джихад?

– Потому что в шариате сказано, эфенди, что лучший из нас – это тот, кто оседлав коня мчится во весь опор, услышав клич или пронзительный крик, ища себе шахады или победы.

– Интересно… Ты служил в армии?

– Нет, эфенди, но первого шурави я убил, когда мне было семнадцать лет.

– А сколько тебе сейчас?

– Двадцать четыре, эфенди…

Зияутдин выглядел на тридцать пять – сорок – мрачный детина с лицом в шрамах и с густой черной бородой.

– Скажи мне, за что ты попал в число тех, кто обречен на скорую смерть?

Глаза Зияутдина полыхнули злобой.

– Я казнил своей рукой своего амира но это только потому эфенди, что он отступил с пути джихада и предал всех мусульман.

– Вот как? Но разве ты кади,^[71] чтобы судить, тем более судить своего амира?

– Обязанность каждого из нас – следовать по пути джихада, как бы труден он не был! Наш амир, да сгниет его мясо истерзанное собаками, когда кяфиры пошли на нас в атаку – приказал отходить, бросая без помощи других муджахеддинов и лишая нас возможности получить шахаду! За это я убил его и убил бы всех, которые побежали, если бы смог!

– А потом ты выбрался в Пакистан?

– Да, эфенди

– И все рассказал?

– Да, эфенди.

– Но почему ты это сделал? Разве ты не мог сказать, что твой амир погиб в бою с собаками – шурави, и нашелся ли бы хоть один человек, что опроверг твои слова?

– Эфенди, говоря о том что я сделал, я не думал о себе, я думал об Аллахе, о джихаде и о других братьях. Пусть те, кто делает джихад для вида – но в душе является подлым мунафиком знает, что карающая длань Аллаха настигнет его сразу же, как только он трусливо решит сойти с пути джихада, иншалла.

Бригадир размышлял, смотря сквозь молодого фанатика своим отработанным взглядом сотрудника спецслужбы – мало кто выдерживал, когда бригадир так на них смотрел. Получалось даже лучше, чем он предполагал. В правдивости истории, рассказанной молодым боевиком он не сомневался ни на минуту. Те, кто в семидесятые сражался еще с даудовским режимом в Афганистане, проповедуя скромность и умеренность сейчас сами превратились в настоящих раисов, раисов Пешавара. У каждого из них были свои дела, каждый из них давал деньги в рост и торговал наркотиками, каждый из них разворовывал поступающую в страну гуманитарную помощь и оружие и продавал все это на базарах, а деньги переправлял за границу. Вместо того, чтобы воевать с шурави – боевики из разных движений «Группы семи» все больше и больше занимались тем что вредили друг другу, причем все чаще доходило и до открытых боестолкновений. Немудрено, что вскормленный в Пешаваре амир побежал, когда шурави пошли в наступление и немудрено, что этого молодого боевика приговорили к смерти за содеянное им. Сегодня он грохнул своего амира во время боя – а завтра ему другое не понравится – он кого грохнет? Не дай Аллах – одного из пешаварских раисов. А те, судя по всему, намереваются жить долго…

– Значит, ты не любишь мунафиков. Это хорошо, мне нужны такие люди. А что ты скажешь про тех, кто дал клятву и предал?

– Скажу, что Аллах приготовил для них огонь.

– Воистину, это так. А ты готов поверить мне, если я назову тебе этих людей?

– Ваши слова, эфенди – слова мудрого и правдивого человека…

Бригадир удовлетворенно кивнул

– Твои слова наполнили мою душу радостью. Долгие годы я смотрю на ожиревших пешаварских раисов, и думаю – неужели Аллах столь терпелив, что до сих пор не покарал их? А теперь я вижу, что помимо муртадов и мунафиков, только благодаря которым мусульмане не могут изгнать проклятых шурави с принадлежащей мусульманам земли есть и люди, готовые без раздумья принять шахаду ради установления таухида^[72] здесь и в других местах, где он будет установлен рано или поздно волей Аллаха. Когда завтра вы пойдете в бой – Али покажет тебе тех кто предает. Будь осторожен. Мунафики не должны понять, что ты знаешь про них, иначе они убьют тебя, и ты не сможешь свершить трижды заслуженную ими кару. Если их убьют шурави – что ж на то воля Аллаха и не нам противиться ей. Если же нет – позаботься, чтобы ни один из них не вернулся сюда, чтобы продолжать отравлять ядом предательства верную дорогу джихада. Только сделай это так, чтобы никто ничего не заподозрил, пусть все думают, что они пали в бою с шурави. Ты сделаешь это?

– Аллах свидетель, я сделаю это, эфенди.

– Помни свою клятву и не уподобляйся предателям. Если Аллах не дарует тебе шахаду в этот раз – возвращайся, и я заберу тебя с собой…

Когда за окрыленным – он думал что все раисы предатели и предали джихад, но нет, есть оказывается и честные – закрылась дверь – в кабинете, в котором состоялся разговор открылась еще одна дверь, до того неплотно прикрытая и в комнату вошел еще один человек. Тот, которого звали Усама Бен Ладен.

– Аллах свидетель, вы с каждым днем все искуснее толкуете Коран, бригадир, скоро вы станете настоящим моуллави.

– Увы, у меня нет религиозного образования, только военное. Однако… с этими только так и надо. С ними бессмысленно говорить о государственных интересах. Но хорошо то, что они выполняют работу, которую иначе пришлось бы выполнять солдатам нашей армии.

Вертолет UH -1 Huey ВВС Пакистана
День наступления

Когда то давно конгрессмен от Техаса Чарли Уилсон, когда ему сказали, что в Афганистане погибло около четырнадцати тысяч советских солдат, довольно улыбнулся и сказал: во Вьетнаме наших погибло больше пятидесяти тысяч. Так что Советы нам должны еще тысяч сорок солдат.

Интересно, те американские солдаты, которые сейчас воюют в Афганистане – помнят ли они слова конгрессмена от Техаса Чарли Уилсона?

Автор

Хвала Аллаху, милостивому и милосердному, что он создал такие небесные колесницы, на которых можно лететь над землей как на ковре-самолете, покрывая за несколько минут полета такое расстояние, на преодоление которого по земле ушел бы целый день. И хвала Аллаху, мудрому и всевидящему, что два кяффирских государства неверных схлестнулись между собой и теперь правоверные могут лететь к месту боя на вертолете, а не идти пешком.

Вертолет, на котором летел сейчас Зияутдин, приближаясь к никем толком не демаркированной афгано-пакистанской границе, имел долгу и славную историю. Это был UH-1C, он был выпущен в 1968 году компанией Bell Helicopter и стал самым совершенным среди всех однодвигательных вертолетов Белл, мощный двигатель Lycoming T55-L-7C позволял ему развивать скорость до двухсот шестидесяти километров в час и нести до трех тонн груза на внешней подвеске. Первый раз поднявшись в воздух с заводского аэродрома в Форт Уорте он перелетел на базу КМП США Кэмп-Леджун, а потом оттуда, вместе с несколькими другими такими же новичками был переброшен в «Дурную землю» взамен безвозвратно потерянных там машин. В Дурной земле он вошел в состав эскадрильи КМП США VMO-3, базировавшейся на аэродроме Фу Бай – это на самом побережье, рядом с городом Хью, бывшей столицей Вьетнама.

За долгую летную жизнь этот вертолет много раз обстреливался, несколько раз был серьезно поврежден и даже один раз был сбит пулями русского пулемета ДШК – но был вывезен и восстановлен, а экипаж чудом не пострадал. Произошло это во время операции Лам Сон 719, последней крупной операции США ПВО Вьетнаме. Еще и из известного он успел поучаствовать в Апач Сноу, а пару раз перевозил десантников из «Проект Дельта» – так тогда называлось это детище Чарли Беквита.

После ухода из Вьетнама он какое то время отстаивался на одной малоизвестной стоянке летной техники в Южной Корее и даже была мысль разделать его на металлолом. Но от металлолома проку немного, а тут как раз и русские полезли в Афганистан.

И возникла сразу в Вашингтоне коалиция ястребов – сторонников войны. Причудливым образом в ней сплелись, найдя общие интересы польский «советолог» – демократ Збигнев Казимеж Бжезинский и конгрессмен из Техаса, крайне правый республиканец Чарли Уилсон. Все вместе они надавили на президента Картера, который отнюдь не был миротворцем, как потом о нем говорили ястребом и еще каким! А в Пакистане в этом время как раз пытался укрепиться троне, опирающемся на штыки бывший начальник Генерального штаба Мухаммед Зия Уль-Хак, повесивший демократически избранного президента Зульфикара Али Бхутто, который придя к власти сотворил неслыханное – объявил о том что страна пойдет по пути исламского социализма! Кстати, интересно совпадают даты – президент Бхутто был повешен четвертого апреля семьдесят девятого, перед этим уль-Хак больше года держал его в тюрьме, чего то боялся – а двадцать седьмого апреля в тот же месяц, неожиданно для все и в первую очередь для советских властей состоялся государственный переворот в Афганистане. Как будто кто-то выстраивал декорации для кровавой катастрофы, которая произойдет потом – и в них не было место ни исламскому социалисту Бхутто, ни хитрому и властному, вполне устраивающему Советский Союз Дауду.

И полетел вертолет, уже успевший позабыть что такое небо на север, в Пакистан. Пакистан спешно перевооружался, готовясь противостоять в первую очередь не Индии, и даже не Советскому союзу – собственному народу он готовился противостоять, и вертолет там был нужен.

А сейчас вертолет, приписанный к юридически не существующей эскадрилье особого назначения, не имея на своем фюзеляже познавательных знаков Пакистана вез, как и несколько его собратьев, отборный отряд воинов Аллаха через границу, на афганскую территорию. Примерно то же самое, что когда то делали американцы во Вьетнаме – Эйр Америка, припоминаете?

Границу прошли на предельно низкой – еще не хватало нарваться на советские истребители, было получено агентурное сообщение что русским пилотам приказано любой ценой перехватить пакистанский летательный аппарат и посадить его на одном из афганских аэродромов, чтобы потом обвинить Пакистан во вмешательстве во внутренние дела Афганистана и сорвать женевский процесс*. На самом деле это было ложью, сообщение состряпали сотрудники ИСИ по согласованию с лидерами моджахедов, чтобы получить из армейской авиации в частные руки эскадрилью вертолетов и использовать ее для транспортировки наркотиков. Знал об этом и президент Уль-хак, ведь именно его жене Шафике Зия в конечном итоге поступала «доля» от наркобизнеса.

Вертолет летел, едва не задевая полозьями промерзшую землю приграничья, поднимая снежную пыль, но Зияутддин смотрел не в окно. Он смотрел на тех, кто летел вместе с ним, таких же по сути смертников как и он. И размышлял о том, кому Аллах дарует шахаду, а кто останется в живых. Он знал, что шахада будет не его, ведь это дар достойнейшим.

А он недостоин.

Вертолеты зависли над каким-то склоном, более-менее расчищенным, в десантных отсеках замигали красные лампы – выброска. Раскрылись широкие сдвижные двери – и воины Аллаха один за другим начали выпрыгивать на промерзшие склоны гор, это был уже Афганистан, провинция Хост. Кто замешкался – тех буквально выталкивали инструкторы, которые летели вместе с ними, по одному на каждую машину.

Вертолеты долго не могли находиться здесь – выгрузка шла одновременно со всех, и как только она была завершена, как только последний из муджахеддинов-штрафников оказался на афганской земле – вертолеты ушли обратно, обдав напоследок боевиков снежной пылью.

Только когда шум вертолетов затих, растворился в горах – боевики услышали и другой звук, далекий, но грозный, некоторым из боевиков он был знаком более чем хорошо. Как будто великан бил по горам, равномерно, ритмично и неотвратимо – бум, бум, бум. Горы накрывали советские установки залпового огня Ураган, самое мощное оружие Советской армии из всего, что было в Афганистане. После него остаются только оплавленные камни.

– В колонну по два – вперед! – приказал инструктор, араб с аккуратными, пышными усиками, становясь в хвост колонны – быстро!

* * *

– Абу-Абдалла^[73], они не уходят! Мы выпустили половину из имевшихся у нас мин, а они не уходят!

Человек в пуштунской одежде и накинутом поверх привычной безрукавки теплым кяффирским трофейным ватником внимательно рассматривал позиции окопавшихся на высоте кяффиров в подзорную трубу. Там продолжался ожесточенный бой. Ему приходилось прятаться, что недостойно истинного воина – но таков современный джихад. До позиций русских было примерно полкилометра, и они не могли навести сюда артиллерию, опасаясь задеть своих. Осама Бен Ладен, он же Абу-Абдалла хоть и не был опытным воином сам – но набрал свой отряд Тор Лаглак^[74] из лучших, и они подсказали ему, где разместить КП, чтобы не попасть под огонь русских, чтобы артиллерия и самолеты не накрыли их.

Командир Тор Лаглак посмотрел на позицию русских – без того чтобы ее не смять, они не могли пройти вперед, огладил рукой бороду.

– Пришли ко мне Абу Малика.

– Абу Малик стал шахидом, о эфенди…

– Тогда пришли аль-дабита^[75].

Через некоторое время на КП появился человек, одетый в такую же пуштунскую одежду как и все но выделявшийся аккуратными усиками, какие носили многие офицеры пакистанской армии, подражая президенту страны.

– Ты сказал, что мы возьмем высоту – спокойно сказал Бен Ладен.

Офицер раздраженно махнул рукой

– Твои люди недостаточно стойкие в бою! Надо продвигаться вперед, пока работают минометы – но они вжимаются в землю, а как только минометный огонь затихает – они поднимаются в атаку со звериными воплями прямо на пулемет русских. Надо повторить. Собрать всех снайперов, какие у нас есть и бросить оставшихся в атаку. Как только пулемет проявит себя – снайперы заставят его замолчать. ННЕ пройдет и получаса, как эта высота будет наша и мы выйдем основной группе шурави во фланг.

Бен Ладен улыбнулся

– Я верю тебе аль-Дабит, потому что будет так, как ты скажешь. Ты лично возглавишь атаку, чтобы своим примером показать братьям, как надо атаковать.

– Что? – не понял офицер

– Ты лично возглавишь эту атаку, и да будет с тобой благословение Аллаха, ты сокрушишь высоту и засевших на ней шурави.

Офицер попятился, но наткнулся на кого-то. Повернулся – у него за спиной стояли моджахеды, чьи чалмы были черными а не белыми, и мрачно смотрели на него.