Враг за моей спиной

С водительского сидения выскочил боевик, замахнулся – очевидно, гранатой…

– Аллах Акбар!!!

Истошный крик прерывается, боевик падает, а вместе с ним и граната. Взрыв – накрывает и Шевроле и начавший двигаться Крузер – у того разворочен весь зад справа.

– Пошли, пошли, пошли!

Водитель Ланд Круизера еще жив, и он пытается уйти – хотя из машины не стреляют, стекла все побиты осколками, справа сзади шина искалечена, машина ощутимо оседает. Переключив передачу, он нажимает газ, одновременно выворачивая руль – и тяжелый японский внедорожник начинает движение вперед. Пинком – открывается пятая дверь, веер пуль – по улице. Кто-то рядом орет.

Или это он орет?

– Пулемет!!!

ПКМ – плюхается сошками на асфальт, открывает непрерывный огонь. Вслед уходящему Круизеру – летят оголтелые просверки пуль, они бьют в тесноту салона, и непонятно, то ли это что-то дает то ли нет. Впереди поворот – но Крузер идет прямо, теряя ход, тыкается носом в высоченный забор и начинает дымиться. Открывается дверь, из нее выскакивает человек и падает, срезанный пулеметной очередью.

– Готово!

– Держи улицу! Брынза с ним!

– Брынза ранен!

– Сокол, тогда ты. Остальные – вперед!

Словно стадо слонов – они бегут к нужной двери. Карты уже легли, их не пересдать, подполковник бросает через забор гранату Ф1. Глухой взрыв на дворе, лай собаки сменяется предсмертным визгом. Хорошо, если еще кого задело, но на такое лучше не рассчитывать. Все умные стали, ученые…

– Готовность! Лузга, что?

– Всем отойти, пять метров!

У ворот – глухо гремит взрыв, ворота начинают проваливаться – и тут же со двора, откуда-то из окон – открывает огонь ПК. Строят здесь – толщиной в три, в четыре кирпича, заранее готовят бойницы. На такой позиции – можно отстреливаться, пока патроны не кончатся…

– Бойся!

Во двор – летит светошумовая Заря. Пулемет, поработав еще немного – умолкает, вступают в дело автоматы. На край – выставляют щит, за ним – боец делает четыре выстрела из ЛПО-97^[4]. Внутри – глухо хлопают взрывы, пулемет умолкает. Окна курятся дымом. Кто-то истошно кричит, по звуку – женщина…

– С прикрытием – вперед!

Успели подтащить щиты. Современный щит – это не то, что десять лет назад у них были. Он даже название тогдашних щитов помнит – Витраж. Современный щит – это сооружение выше роста среднего человека, весом в сорок – пятьдесят килограммов, с бронестеклом, бойницей, мощным спаренным или счетверенным фонарем. За щитом – укрываются сразу трое, ощетинившись автоматами. Хорошо прикрытая группа – ей не страшен даже автоматный огонь и близкий взрыв гранаты…

Лучи фонарей прорезают ночной сумрак и плывущий по двору дым. В одной из комнат, пораженных ЛПО – уже играют багровые отсветы – в доме начинается пожар. Сейчас начнет собираться толпа… у них ни оцепления, ни брони, да еще и раненый на руках. Просто порвут еще до подхода подкрепления.

– Дверь!

– Осторожнее!

Дверь вырывается из рук, автоматная очередь оставляет на двери рваные дыры и сколы. Изнутри – молодой, срывающийся от ненависти в хрип голос.

– Идите сюда, русские свиньи! Всех резать будем, всех кончим! Аллах Акбар! Аллах Акбар!

– Бойся!

Удар в дверь, новая очередь, в ответ – катится по полу граната. Глухо взрывается. Криков больше нет, ругани тоже нет.

Кончено!

– Франц, Саша – прикройте нас с тыла щитами! Осторожно вперед.

Больше – щиты их не прикрывают. Дом богатый, коридоры широкие и смертельно опасные – они прямые, как труба. Очередью – захватит всех.

В комнате – живое, злобное – бьется пламя, занавески горят уже вовсю, мебель где горит, где тлеет. За массивным комодом – лежит на спине человек, рядом с ним – пулемет с неприконченной лентой. Глаза как сварены, лицо, руки – обожжены, борода сгорела. Разгрузка, пулемет… явно не мирняк.

Где-то в доме – шум, какой-то крик, что-то двигают…

– Разбиться парами, проверить комнаты, искать спуск в подвал.

– Есть…

Живут богато… у нас так олигархи не живут, как эти твари живут – что им, гадам надо, а? Твари скотские…

– Тащ полковник^[5], там…

Дом молодой, построен уже в новые времена – подполковник это на раз определяет. В новых домах – мужская и женская половины – разделены общим коридором, он единственный, что их объединяет. Правоверные, значит, строили – до этого тут никогда так не строили…

На женской половине – черное царство. Вроде как – три жены, остальные – дочери, да сыновья, дети, в общем. Собрались в самой большой комнате, и бабы и дети. Дом горит, мужская половина горит – а им плевать.

Они просто стоят, готовые на все. Может быть, у какой-нибудь пояс шахида уже готов – чтобы сразу всех, и самих, и русистов…

Четырнадцать человек – три бабы, одиннадцать детей. Каждый – готовый партизан. Никогда мы их так не победим. Никогда…

– Тушить то будете? – спросил подполковник.

– Аллах даст, погаснет… – хрипло отвечает одна из хиджабных. В Дагестане есть уже слово для таких – джамаатовские.

– Аллах не даст. Где мужики ваши?

– Кого ты убил. Кто тебя убьет…

– Убьет, думаешь?

Подполковник – медленно стягивает маску.

– Ну, что скажешь? Пусть попробует…

На улице – горохом, мимолетным градом по листу жести – выстрелы. Автоматную перебранку – легко, как бык козу, покрывает раскатистый грохот ПК.

– Трое здесь, остальные за мной…

Выскакивают во двор. На дворе – мечущийся, иссиня – белый свет фонарей, пороховая гарь, кровь. Распростертые тела…

– Откуда?

– Вон оттуда полезли, гады… – раненый боец зажимает предплечье – и на улице постреляли…

На улице – синие всполохи мигалок, видно даже здесь, за кирпичным забором в полтора человеческих роста…

На улице – уже собирается толпа, пока людей немного, ночь – но прибывают, и никакого оцепления нет. Мигалки – за поворотом, там где стоит горящий ЛандКруизер. Подполковник бросается туда, там – улицу уже перекрыл Федерал, у Ланда – бойцы с автоматами. Ткнувшись капотом в высоченные скаты Урала – стоит изрешеченная белая Приора.

– Бросай оружие, на землю, стреляю!

«Тяжелые». Похоже, из прикомандированных.

– Хорош! – подполковник миролюбиво поднимает руку с автоматом – Детинцев я, ФСБ. Кто старший?

Свет подствольного фонаря светит в лицо, двое приближаются, один смотрит, другой – светит в лицо.

– Свой!

Автомат опускается.

– Представьтесь.

– Боярский, московское управление. Выехали на перестрелку, блокировали квартал. Что у вас там?

– Адрес взяли. Как минимум два убитых душка, своими глазами видел. Сработали по нолю^[6].

– По кому работали?

– Мизаева знаешь, местного? Прошла инфа, что его на шариатский суд увезли.

Московский присвистывает.

– Совсем страх потеряли. А на деле?

– А хрен его знает. Толком не зачистили, у меня людей с гулькин хрен, двое трехсотых как минимум. Медиков пропусти.

– Уже вызвали.

– А тут что?

– Сорванный какой-то. Пошел на силовой прорыв…

– Бульба, тут живой!

Бойцы – отпрыгивают от машины, лучи фонарей и красные точки лазеров – жадно пляшут по белому металлу.

– Выходи с…а! Считаю до трех и стреляю! Два уже было!

– Руки в гору и выходи!

– Живьем!

Солдаты поморщились – проще всего было дать по багажнику очередь и только потом вытаскивать. Но приказ есть приказ – под прицелом двух автоматов третий, готовый отскочить – монтировкой открывает багажник.

– Замри, гад!

– Э… стой. Раб, кажется…

Двое, майор и подполковник осторожно приближаются. Яркие свет сразу нескольких фонарей заливает багажник. В багажнике – шевелится человеческое существо…

– Достаньте его. Осторожно.

Бойцы исполняют приказ. Обросший бородой человек еще стоит на ногах, щурит зрачки от света, отворачивается – яркий признак того, что он долго сидел в подвале и света белого не видел…

– Раб…

– Или заложник. Посади его, дай успокоительное, чая налей…

– Стоять… – подполковник всматривается в обросшее бородой лицо человека, потом делает шаг вперед. Поворачивает его к себе лицом…

– Ты – Ногин – не спрашивает, а утверждает он – Ногин Михаил Ильич, так? Ты Ногин, родился в Александрове.

Бородатый человек молчит, только слезы – катятся из глаз и пропадают в неопрятной, буйной повители бороды…

* * *

Подвал. Не как у русских подвал, чтобы соленья-варенья хранить, а настоящий опорный пункт – едва заметные с улицы бойницы, кирпичный, чисто выметенный пол, аккуратные ряды банок, холодильник, судя по значку – работающий. Небольшой дизель – генератор в углу, тут же – массивная батарея, спарка от компьютерной… хорошо продумали, гады, даже это удумали. Если придут, будут шмонать наверху – запас электричества остается. Сброшенный, скорее всего, просто потерянный пустой магазин. Черный зев потайного хода – вариант эвакуации из дома был четко продуман, их было даже два. Хозяин дома – пустил двоих смертниками, а сам – попытался уйти через соседний участок, где у него наготове стояла чистая машина. Мог бы уйти, если бы оцепление не сработало неожиданно четко, по-горячему.

Ковер на полу – липкий от крови. Самодельный штатив с мощной лампой, видеокамеры нет – унесли с собой, флешка – ценнее всего. На полу, уже перевернутый на спину – зарезанный мужчина, горло перехвачено ножом от уха до уха, кажется, что мертвец смеется…

Подполковник посветил погибшему в лицо – так и есть. Мизаев. Спасти не успели, успели только отомстить…

Твари… Своих режут как скотов…

Детинцев поднялся наверх, ступеньки лестницы поскрипывали под тяжестью его литого, чугунного тела. Покачал отрицательно головой в ответ на немой вопрос отца.

Отец Мизаева – как то сгорбился, а потом… вдруг с нечеловеческой силой толкнул подполковника. Бросился на двор, там раздались истошные крики, русский мат, крики «стоять!». Подполковник даже не успел отреагировать, так быстро все произошло.

Поднявшись, он поспешил во двор. Двор был полон ОМОНа, где-то на земле – трепыхался Ризван Мизаев, один из ОМОНовцев наступил его коленом на спину и вывернул руку, тут же, у руки – лежало что-то вроде короткого, окровавленного кулачного клинка. Чуть в стороне – оказывали помощь порезанному двенадцатилетнему пацану – старшему из тех детей, которых удалось взять живым. Мизаев – хотел полоснуть его по горлу – но промахнулся, пришлось по щеке. Острый клинок – распахал ее до кости, до зубов…

Подполковника затошнило…

– Поднимите… – сказал он.

Дворе ОМОНовцев подняли Мизаева – в его глазах не было ничего человеческого.

– Думаешь, поможет?

Мизаев ничего не ответил, только шипел. Зловоние изо рта – было как у дикого зверя… господи, да они тут и есть дикие звери…

Женщина – самая старая – что-то громко крикнула по-аварски, и Мизаев рванулся в ее сторону, едва не вывихнув руки – но двое дюжих бойцов ОМОН держали его крепко.

– Так, хватит. В наручники его – и в машину.

Лязгнула сталь. Мизаева увели. Подполковник подошел к женщине.

– Что ты ему сказала – спросил он.

– Что убили волка – убьют и его щенят – сказала она.

Подполковник ничего не ответил на это. Просто пошел на выход, вспоминая, что, по-моему, у него должна была быть маленькая бутылка коньяка в Газели. Сейчас – он выпил бы и метиловый спирт, только чтобы не видеть всего этого.

Из искореженных машин доставали тела. Выкладывали их на асфальте ровным рядом, накрывали грубым полотнищем. Готовили к отправке. Подполковник еще не знал, что в числе убитых – ни кто иной, как военный амир Дагестана Магомед Цараев, лицо, проходящее в розыскных списках по Дагестану под номером два, сразу за Доку Умаровым, военным амиром Имарата Кавказ.

Шахид. Где-то в Москве. 23 августа 20… года

Прежде чем начать – хочу сказать, что я ненавижу вас.

Наверное, кто-то из вас – когда все закончится, и те, кто должен отправиться на суд к Аллаху – отправятся на суд, а те, кому Аллах повелит остаться в живых и продолжить джихад останутся продолжать Дело Его – так вот, наверное, когда все это закончится – меня сочтут сумасшедшим. Безумцем. Поверьте, это совсем не так. Мои мысли никогда не были столь ясны, как в эти самые мгновения. Это вы – безумны, хотя и не осознаете это. Захваченные жестокой повседневностью, каруселью бессмысленных дел, думающие только о деньгах. Неужели вы – возьмете их с собой в могилу? Неужели вы думаете, что Там – вас ничего не ждет. Неужели вы думаете, что Там – вам удастся откупиться от Него вашими паршивыми зелеными бумажками?

Если вы так думаете, то вы еще более безумны, чем я думал. Я, по крайней мере, не сомневаюсь в том, что меня ждет там.

Еще глупее будет говорить о том, что ваше общество не дало мне выбора – а наверное, кто-то скажет и такое. О, нет, ваше общество предоставило мне отличный выбор жизненных путей. Школа полиции, институт, где учат всему, кроме того, что нужно. Бессмысленная круговерть жизни…

Смешно, но я до сих пор ношу на себе кое-что от того, вашего мира, того мира, который я давно и навсегда отверг. Крестик – вот за него мне и предстоит ответить, когда я предстану перед Аллахом – как за проявление лицемерия. И хотя Амир сказал мне, что допускается такия, то есть ложь неверным во имя Аллаха – мне все равно не по себе. Может быть, это потому что я – русский. И хотя Аллаху все равно, какой ты национальности – я каждую минуту отпущенной мне жизни ощущаю стыд за тот ширк, куффар, разврат и мерзость, которую я вижу в моем народе…

Ни один народ не будет жить так в будущем, Инша’Аллах!

Я не знаю, сколько мне еще ждать своей минуты, минуты, когда я смогу принести свою жизнь и положить ее перед Господом Миров в обмен на рай и высшее общество, как то сказано в К’ъуране. Возможно, это будет месяц, возможно год… я не знаю. Все мы в руках Аллаха и все – в руках Аллаха. Но если уж время есть, я попробую открыть вам глаза на вашу жизнь, ведь джихад словом не менее важен, чем джихад делом. Может быть, кто-то из вас прозреет и устыдится, и придет к Аллаху – и это мне зачтется не менее, чем то что я собираюсь сделать…

Я помню, как меня крестили. Я был уже большим, когда бабушка привела меня в церковь и сказала, что надо креститься. Я не знал ничего об этом, я знал только то, что бабушка взывала к Господу – просто говорила «О, Господи!» каждый раз, когда происходило что-то, не нравившееся ей.

Так вот, крестилось человек тридцать. Это была сельская церковь в маленьком городке России, названия которого я вам, конечно же, не назову. Детей окунали в детскую ванночку, поп что-то бормотал при этом и размахивал кадилом. Я был большим, поэтому меня раздели по пояс, поставили ногами в тазик полный воды и полили воды сверху, после чего сказали одеваться. Потом мы зачем то ходили из церкви, потом обратно в церковь, что-то говорили, потом мы ставили свечки, а один мальчишка, младше меня на пару лет рассмеялся – и на него зашикали за это. Потом – мне сказали, что я – крещеный и надели крестик. Который я и ношу до сих пор.

Полный ширк, астагъфируЛлах.

Так я и жил крещеным, пока не начал задавать сам себе вопросы – очень нехорошие вопросы. Первый вопрос у меня возник, когда я несколько дней спустя увидел батюшку, и батюшка этот был тот, который меня крестил. Перебрав, он шел по улице, к себе домой, хватаясь за палки забора, и сильно матерился. Я подумал – как же так, как так получается. Потом – уже будучи взрослым – я начал задавать себе и другие вопросы. Например, почему в церкви молятся всем, кому не попадя. Нет… кстати, первый вопрос мой был другой – почему перед иконами можно ставить не любую свечку, купленную, например, в магазине – а только ту, которую купил в прицерковной лавке втридорога. Разве Иисусу (мир ему) не все равно, какая свечка горит перед его ликом? Получается – не все равно либо ему, либо церковным служкам, тем которые подбегают и гасят свечки, едва уйдет тот, кто их поставил – чтобы переработать и сделать новые. Но это – еще не все, я видел еще круче. В Испании – я отдыхал там, не думайте, что я чуждаюсь людей – я видел церковь, где свечек нет, а есть похожие на свечи лампочки перед иконами. Бросишь монетку в прорезь – и лампочка загорается.

Они тоже ответят. Ответят еще страшнее, чем вы – ибо они не просто заблудшие, на их руках – кровь мусульман. Тех же американцев, инша’Аллах – мы убьем до последнего человека, кроме тех, кто станет нашими братьями. Поверьте, так будет. Их участь – будет несоизмеримо страшнее вашей, с ними никто не будет разговаривать, как разговариваю сейчас с вами я. Вы верите в ложных Богов – а они уже ни во что не верят. И потому будут истреблены, Инша’Аллах!

Прежде чем объявлять меня сумасшедшим, плевать в меня скажите: где в Библии написано, что Иисус Христос говорит, что надо молиться ему. Или тем людям, которых лицемерно нарекли «святыми», придав тем самым Ему сотоварища и совершив тяжелейший грех. Где написано, что надо ставить кресты на каждом углу, освящать квартиры, банки и даже военные корабли, которые нужны для того, чтобы убивать? Где написано, что на пасху надо красить яйца, а потом ходить и стучать ими – о, Аллах, лучше бы постучали по своей голове, полной греховных и бредовых мыслей. Где написано, что на Рождество надо нырять в прорубь, а потом, оттуда, куда ныряли грязные, пьяные, нечистые люди – оттуда надо набирать воду для питья, да еще и нарекать ее святой. А где написано, что надо брать деньги, за крещение, за отпущение грехов, за все прочее. Где такое написано?

Кто-нибудь из вас читал Библию? Да, да, те из вас, кто считает себя крещеными – кто-то читал Библию? Правоверный – должен читать К’ъуран каждый день, а есть и такие, кто знает Книгу наизусть. А вы – какие же вы верующие, если вы, в большинстве своем, даже не открывали своей Книги?

И вы, безверные, погрязшие в пороках, в распутстве, не рожающие детей – указываете нам, как жить?

Так… продолжим позже, если на то будет воля Аллаха. Дела… дела, от которых я, увы, не волен…

Лейкоцит. Подмосковье. Ночь на 23 августа 20… года. Оперативное время – минус 1:35 минут.

Проклятье…

Ба-а-а-лять…

Нет, это что-то с чем-то. Уродство просто настоящее…

Ах, да… пятница…

Уже…

Господи… как спать то хочется.

Так… телефон… спокойно. Черт… упал. Осторожно… есть.

Три сорок…

Офигеть, не встать…

Нет, я уже начинаю привыкать к этой скотской жизни, конечно – а что еще остается. Квартиру снял в Химках, чтобы доехать до Москвы оттуда я трачу ровно час и десять минут своего драгоценного времени жизни. Два двадцать в день, пятнадцать сорок в неделю, шестьдесят шесть часов в месяц, восемьсот три часа в год – это в том маловероятном случае, если я за целый год ни разу не нарвусь на пробки. В Москве это сами понимаете – нечто нереальное. Восемьсот три часа это… тридцать три с половиной дня, больше чем одна двенадцатая. Мать ваша женщина, одна двенадцатая жизни уходит на то, чтоб тупо добраться на работу и с работы до дома, на бессмысленное верчение баранки, на долбление по клаксону, тупое разглядывание экрана ГЛОНАСС-МОСКВА в поисках объездного пути, на… дальше умолчу. Говорят, кто-то в пробках и трахаться умудряется… совмещать приятное с чертовски неприятным. Не знаю… настоящие монстры, я бы так не смог – просто сосредоточиться бы не смог, расслабиться и получать удовольствие, зная, что в любой момент в зал может въехать какой-нибудь козел, а другой козел – протиснуться вперед. Если кто может – респект и уважуха, короче.

Чего я так разбрюзжался? Да так… просто в другом городе я от дома до работы доходил за десять минут пешком. И тратил на это перемещение примерно пять дней своей драгоценной жизни в год – вместо месяца с лихуем как сейчас.

И телефон тупо звонит в три сорок… уже три сорок пять ночи – когда предыдущая ночь была совсем безрадостной, и пред предыдущая тоже.

И не ответить нельзя. Вот только сейчас – выдам пальцем магический пасс на экране, и – добро пожаловать, мистер Гордон Фримен. Как это там… Нужный человек не в том месте может перевернуть мир. Мало кто это знает как я.

– Алло.

– Общий сбор.

Так и есть. Чутье не подвело.

– Принято, три сорок семь.

Отбой…

Так…

Сигнал общего сбора предусматривает сбор в течение тридцати минут – но эти инструкции были написаны в другой стране. Уже не в те времена, когда автомобили не продавали, а выдавали передовикам производства, шахтерам и стахановцам – но и не в то, когда старую машину можно купить на то, что у тебя есть в бумажнике. На те времена, когда шамкающий генсек вел нас в светлое будущее, Мишка туда уже улетел, а нам – только предстояло. Я рос в те времена. Вот только полетели мы почему то не вверх, а вниз.

Пока я пытаюсь прийти в себя под душем, немного расскажу о себе. Родился, учился – это, наверное, не интересно, все то же самое, что и в других местах. Закончил юридический факультет, благодаря службе не в самом простом месте оказался в органах – просто там меня проверили и два раза проверять не надо было. Потом – в результате неких перипетий – оказался здесь, в Москве, в съемной двушке в Химках.

Ну, а работа та же самая. Только без выноса мозга со стороны начальства и в основном на улице. Меня устраивает – никогда не был кабинетным червем…

Поскольку, хрен знает, по какому поводу собираемся – беру все по полной программе. На этот счет – у меня всегда в укромном месте стоят две сумки. Одна – смена белья, мыльно-рыльные, Сникерсы и несколько банок Ред Булла – то что нужно чтобы продержаться на ногах несколько суток после того, как в очередной раз рванет и надо будет изображать рвение и бдение. Во второй – лежит мой красавец. Вепрь 308 с хорошим обвесом и несколькими американскими 12-зарядными магазинами к нему. И полутора сотнями патронов к нему. Как дал – раз и квас. То, что выдают – в подметки не годится, да и привык я к нему. В общем – bring you own device^[7].

И то и другое – может очень пригодится в жизни, поверьте…

Жратва у меня тоже неприхотливая… в холодильнике только то, что можно схватить на бегу и сжевать, ссобойки, в общем. Голубая мечта пацана, перекормленного в детстве кашами и супами – потому что полезно. Как раз сейчас – я и жую какое-то там мясо, пытаясь влезть одновременно и в джинсы и в куртку. Получается не очень…

В подъезде никого. Подъезд вообще мертвый – я здесь живу чуть больше года, но до сих пор не знаю ни одного из соседей по имени – думаю, и они про меня ничего не знают. Как и я, они тоже торопливо сбегают потемну во двор, садятся в машину и уезжают – чтобы потемну же появиться дома, выжатыми как лимон. Во жизнь! Но я на нее не жалуюсь, вы не подумайте. Жизнь как жизнь, в других местах она еще хуже. Вот только… какой идиот такое придумал. Поставили энергосберегающие лампы с детекторами движения от А.Б. Чубайса – по мановению волшебной палочки лампы загораются ровно в тот момент, когда я уже на следующем этаже. Идиотизм, просто. Или это я так быстро бегу?

Моя лань быстроногая – приветливо мигает мне фарами. Расщедрился, признаюсь, особенно по бешеным московским налогам с лошадиной силы – купил двухсотвосьмидесятисильную Астру…

Поскольку нам все равно предстоит в будущем общаться – наверное, будет правильнее, если вы будете меня как то называть. Так будет проще и для вас и для меня – вы отгородите для меня какое-то, пусть крошечное место в своем сознании, а мне – не придется представляться вам каким-то нормальным, человеческим именем, и неизбежно при этом врать. Поэтому – давайте договоримся: вы будете звать меня … лейкоцитом, хорошо? Да, понимаю, совсем не героически… вам бы хотелось чего-то навроде «Волк» или «Чистильщик» или наоборот «Обезумевший садист», ха-ха… Или «Регулятор», как у Стивена Кинга. Но я не стремлюсь к славе, к громким делам, ко всей этой ерунде. Мне на это на все просто наплевать, я не публичный человек, и никакой красоты мне не надо. Я просто чистильщик, санитар леса – но так как слово чистильщик затаскано и бульварными романами, и синематографом – пусть я буду лейкоцит. Совершенно необходимый компонент человеческой крови, кстати. Лейкоциты – уничтожают все чужеродные вещества в крови, все чужие белки, даже ценой собственной гибели. Когда в крови человека становится мало лейкоцитов, это свидетельствует о серьезной болезни. Возможно даже СПИДе. Синдром приобретенного иммунодефицита. СПИД.

Лейкоцит, договорились?

Вот и хорошо…

Ездить по Москве и Подмосковью ночью, когда нет этих изуверских пробок – одно удовольствие. Встал на трассу – и гонишь. Особенно, если у тебя в кармане вездеход и удостоверение сотрудника полиции – то бишь документ прикрытия. Днем же, а особенно в часы «пик» полный аут, понять не могу – почему бы каким-то организациям, банкам – не сдвинуть время работы. Например – с семи до четырех. Или с шести до трех. Или с десяти до семи. Ведь работники – в ноги поклонятся, раз в то время, когда они будут приезжать и уезжать с работы – не будет таких пробок. Но, впрочем, это меня мало касается. У меня своя работа – и на нее меня могут вызвать в любое время дня и ночи…

Третье транспортное. Это никогда не спит – фуры круглые сутки идут. Мне надо направо… куда именно едем я вам не скажу – зачем подставлять хорошего человека. Ему и так по жизни досталось… а у него семья есть.

В общем, не скажу.

* * *

Сворачиваю. Когда-то тут были какие-то автобазы и заводик. Загрязнял окружающую среду. Потом – все это снесли нахрен, построили муравейники о семнадцати и двадцати с лишним этажах. В одном из них живет мой… ну, скажем, товарищ. Напарник.

Напарник мой – тот еще чел, скажу я вам. Еще срочником – он попал в плен к ваххабитам. Банда при прорыве захватила его, в то время как наши – и в ус не дули, дали банде уйти. Перевозили с места на место, издевались, били, предлагали принять ислам. Пару раз даже расстреливали. Потом – привезли в какой-то дом, хотели в подвале зарезать, снять на камеру и это в эфир пустить. Ну, знаете, это флешки называется, в Youtube их полно, если знаешь, где и как это искать. Флешки – это и крещение кровью, и заработок – спонсоры оплачивают именно флешки. Но только как раз – около дома оказался спецназ, он пошел на штурм и освободил моего напарника, Михаила Ильича – а второго заложника успели зарезать.

Он лечился, а потом его взяли в ФСБ, он им мстить стал. Духам, я имею в виду. Вошел в особую группу, я про нее почти ничего не знаю, потом их за штат вывели – вот и получилось охранное агентство Медуза. В котором числюсь и я. Но я так – пиджак можно сказать. В армию я сбегал, а не сходил. В ФСБ тоже в основном по аналитике продвигался. Плюс – три года в полиции, когда она еще не была полицией – по меркам ФСБ это большой минус. А он – настоящий боевой офицер, по командировкам мотался.

Нет, он так-то нормальный мужик – хотя у меня приказ «на ухо» – следить за ним, и останавливать, если он пойдет вразнос. Но пока ничего такого не было, только иногда он смотрит так, что и мне не по себе…

А вон и он…

– Привет.

– Здорово. На базу?

– На не самую. Не знаешь, что произошло?

– Нет.

В принципе – вопросы глупые, происходит всегда одно и то же. Либо появилась какая-то оперативная информация, о готовящемся террористическом акте, либо системы слежения что-то зафиксировали – например, машину, находящуюся в розыске в связи с теми или иными событиями – а после кремлевских взрывов^[8] в городе теперь не два кольца обороны – Третье Транспортное и МКАД – а пять. На каждом таком конце установлены камеры слежения, программное обеспечение в реальном режиме времени расшифровывает все номера машин и сверяется с особым списком, в случае опасности подает сигнал тревоги. Откуда я так хорошо все это знаю? Да охранял я этот объект, еще в армии…

Привычно катим по темным улицам и проулкам районов между МКАД и Третьим транспортным. Москва давно разрослась, теперь это тоже городская черта. Наша цель – небольшое здание, построенное на месте какой-то базы. Там построены утепленные ангары и есть офисы, мы снимаем это здание на полгода. Для обеспечения режима секретности – каждая база меняет свое местоположение раз в шесть месяцев, а если есть прямая угроза расшифровки то и раньше. Местоположение не имеет значения – нам подойдет любое стандартное складское помещение с небольшим офисом. Все оборудование – полевого типа, быстро развертываемое. Оружейки, так как в военных частях у нас нет, мы вообще не слишком то чтем закон о ЧОД^[9]. Больше всего нам следует бояться репортеров, которые могут пронюхать про нас – и поднимется бумажная буря о существовании в России эскадронов смерти.

Тем, кто уже начал заламывать руки – я хочу их спросить: а как вы собственно, собираетесь решать проблему? А? Не слышу? Зараза идет по стране, исламистские ячейки существуют не только там, где они в принципе могут быть, в мусульманских регионах типа Татарии, из уже полно, в том числе и там, где мусульмане никогда не составляли большинства – в Нижнем, например. И что с этим делать прикажете?

Не знаете? Ну, вот, то-то же. Как обличать – так все горазды.

Ладно. После сбора встретимся, еще поговорим. Сейчас – не до разговоров.

* * *

Перед работой первым делом – надо подкрепиться, потому что лично я – голоден как волк, а свистопляска эта – как минимум до завтрашнего дня. По ноги до ж… не сотрем, усердие не проявим – начальство не отпустит душу на покаяние. Потому – мы заезжаем в МакДональдс. Но самое лучшее с точки зрения перекусить – но это ближе всего к нашему теперешнему пункту временной дислокации. Сытно и, по крайней мере, не отравят. Пока я жду свое очереди, обращая внимание на машину – старая БМВ, на тонированном до черноты заднем стекле белым надпись – мчуха. Господи, это кто такой идиотизм придумал, скажите вы мне. Вот вы лично сели бы в машину, на которой написано «мчуха»? Лично я – ни за что…

– Внимание, справа…

Черт…

Пятница …

Черная пятера БМВ, старая – я сам хотел такую купить, предлагали, да отказался – уж больно приметная. Молодой джигит тащит в машину какую-то девчонку, на вид не б…, обычная офис-герл, чистенько одетая и совершенно не готовая к тому, что с ней происходит. Вторая рожа – подбадривает сородича криками из машины.

И знаете, что самое поразительное. Всем на это плевать! Целая стоянка, рядом целый Макдоналдьдс, и всем на это плевать. Все жуют, думают о предстоящем рабочем дне, где припарковать машину, и что соврать начальству относительно опоздания на работу. И никто не хочет замечать траблов, происходящих у них под их хомячьим носом. Зато – через стекло видно, как кто-то снимает происходящее на мобильный телефон – я так подозреваю, чтобы потом разместить ролик в Интернете с гневным комментарием к нему.

Совсем охренели братья наши меньшие. В полночь, у клуба – это я могу понять. Но утром, у Макдональдса…

– Вписываемся?

Я привычно достаю из-под сидения черную шапочку – раскатывается в маску в считанное мгновение. Очень удобно.

– Да.

Вообще то, согласно внутренней инструкции – увидев подобное, мы должны вызвать наряд полиции, самим не встревать. Но у меня такое подозрение, что джигиты управятся быстрее, чем прибудет полиция.