Письма из замка дракона 1/3

Да и кроме съедения есть неприятные перспективы, мысль о которых может напугать еще хуже. Тут в одной из башен живут фрейлины дракона! Вроде бы, туда переселяются только добровольно. Он не заставляет. Вроде бы, они всем довольны. Никто не жалуется, наоборот, хвастаются подарками и, хм, мужским вниманием повелителя. Всё как при дворе, но нет ни королевы, ни, кажется, официальной фаворитки.

Только я не знаю, какое у него есть колдовство, чтобы затуманить их рассудок. Вследствие того, что это подозрительно – столько не ссорящихся между собой и всем довольных фрейлин. Если бы они еще жили в разных местах. Разве так может быть без всякого принуждения? Так что соответствующего предложения я боюсь. Откажусь, конечно, я честная вдова – а дальше? Сумею ли устоять, если он применит колдовство? Ну, это так же, как с боязнью, что съест: местные говорят, что ничего подобного он не делает, а раз деваться отсюда некуда, остается только убедиться в истинности или ложности этих утверждений на опыте.

Поживем, как говорится, – увидим. То есть увидим, поживем ли еще. Такие нынче, увы, грустные каламбуры.

Ко мне дракон в человеческом виде не являлся, подставил этого человека на твоей должности, коннетабля замка. Доктора Акона. Хотя – как ты коннетабль только по собственному настоянию из уважения ко мне, ведь на самом деле Кембре – твой замок, так и доктор Акон может оказаться на самом деле владельцем замка и, собственно, драконом-оборотнем. Интересная мысль. Надо к нему приглядеться еще внимательнее. Да что там приглядываться – взять и спросить. Если ответит «да», то вряд ли это будет обман, а если «нет» – останусь пока относительно этого обстоятельства в неизвестности.

О драконе же могу сказать о только то, что он, наверное, водяной дракон, какие водятся, говорят, далеко на востоке. Иначе как объяснить то, что он, доставив нас, скрылся в омуте и не вынырнул больше?

Не высадил рядом с ним, а так и плюхнулся в воду вместе с нами, оставив плавать или тонуть. Я-то уже надеялась, что, хотя бы временно, мои злоключения кончились, на костер я не попала, дракон меня не съел, с неба не уронил, снижается… и тут, в самом конце, такая подлость. Если ведьму не удалось сжечь, ее нужно утопить.

Но ведь это дважды неправильно! Ведьмы, как известно, не тонут, ибо очень легкие – иначе как бы они могли летать. Поэтому топить их бесполезно, наоборот, их раньше распознавали именно по тому, что они не тонут, пока не оказалось, что это не очень надежный способ. Кроме того, он не был бы очень хорош, даже если бы был надежным. Словно бы та кислота, которую алхимик придумал по просьбе ювелира, чтобы безошибочно распознавать настоящий бриллиант, отличая от любых подделок. Не понимая в ювелирном деле, он составил рецепт кислоты, которая мгновенно растворяла только бриллианты, так что применивший ее всегда мог с сожалением убедиться, что владеет подделкой – или что потерял сокровище. Эту историю рассказала Юлия, которая смыслит в ювелирном деле. Рецепта, она, впрочем, не знает, так что это, возможно, выдумка. Марта же поведала, как у них в Священной Римской империи утопили девушку, невинно обвиненную в привороте, но ее история не доказывает ни того, что ведьмы тонут, ни того, что не тонут, будь она ведьма или нет, ибо, хотя ее и утопили, но только со второго раза, и то – намотав волосы на железный лом.

Вторая неправильность заключается, конечно, в том, что меня-то топить не за что. Ведь я не ведьма.

Но, не умея плавать, я неуклюже барахталась, прощаясь с жизнью, ибо никаких признаков дна не ощутила, и даже, кажется, ненадолго потеряла сознание. Но тут же очнулась, и оказалось, мне помогают выбраться.

И ведь на этом ситуация не исправилась, а стала, если посмотреть с другой стороны, еще хуже, в силу того, что очень неприлично и холодно вылезать в мокром. Может, лучше было бы утонуть, и избегнуть позора. И резервуар оказался, хоть глубокий, но в ширину маленький. Хотя прямо в нем мне было не до того, чтобы связно мыслить, а сразу после я подумала, что это рассчитанное хамство, послание, гласящее «знайте свое место», и последующее, хотя и было гораздо лучше, меня не разубедило! Оттого-то я с самого начала сочла нужным занять по отношению к хозяину замка недоброжелательную позицию, чтобы тоже знал свое место.

Хотя рациональные причины для купания имелись. На мне, например, была совершенно неприличная для дамы моего происхождения и положения одежда, можно сказать, какие-то обноски, их мне выдали инквизиторы вместо моего платья, которое сочли слишком хорошим для осужденной на костер ведьмы, чтобы ее в нем выводить. Ну и принято свою одежду ведьмам не оставлять, вдруг она, несмотря на обыск, припрятала колдовской амулет. Но это для настоящих ведьм, а я тут при чем?.. Правда, по сравнению с моими спутницами, я еще расскажу, как они ими стали, в этом мне, можно сказать, повезло, благодаря тому, что их-то вообще обрядили в мешки с дырками для рук и головы. Поскольку я из них одна принадлежу ко второму сословию, а они все – к третьему, в том числе девица Юлия из семейства патрициев – так они себя называют, хотя – какое они отношение имеют к Древнему Риму? Забавно (если в моем положении вообще можно усмотреть что-то забавное), что даже извергаемые из лона Церкви ведьмы, а это поистине самое плохое, что может случиться с женщиной, сохраняют какие-то следы общественных привилегий. Хотя, замечу дипломатично, вряд ли в этом можно усмотреть преимущество мирских установлений перед церковными. Просто для Церкви тоже важны общественные установления, в том числе уважение со стороны низших сословий к высшим. Но это рассуждения того времени, когда я получила возможность сравнить свои обноски с их мешками; а когда у меня отняли моё платье и выдали те обноски, это было очень, очень травмирующее ощущение. Не арест, хотя арест ведьмы и сам по себе ужасен, набрасываются, мешок на голову, связывают совершенно безжалостно и везут в тележке (как мне объяснили, ведьма или подозреваемая в ведовстве не должна касаться земли и не должна ничего видеть и шевелить руками и пальцами). Зачем это проделали со мной, не понимаю, они же знали, что я не ведьма, наверное, как раз для того, чтобы никто не заподозрил, что обвинение фальшивое. Но тогда я была возмущена и недоумевала, а вот замена одежды как будто поставила крест на моей прежней жизни. Показала, что отныне ничего не будет как прежде, даже если вздорные обвинения будут опровергнуты. Можно попасть в грязь и потом отмыться от неё, но ощущение чужой одежды на теле хуже ощущения грязи. Одежды, возможно, передаваемой от одной осуждённой к другой, как раз по причине того, что сжечь ведьму в мешке палачам не так жаль, как в этом постоянном одеянии арестанток? Кстати, то, что меня не заставили переодеться в мешок с дырками даже перед костром, показывает не только чуть большее уважение, чем к менее высокопоставленным осуждённым, но и то, что сжигать-то и не собирались. Впрочем, не знаю, ведь сохранить их для следующей узницы это им не помогло?.. Но это тоже рассуждение более позднего времени, чем то, когда я была раздавлена необходимостью носить эти тряпки.

В тряпки, грязные и рваные, эти одежки и превратилась в процессе спасания (или похищения): обноски пришли в совершенно ужасный вид, не заслуживающий иного названия, чем тряпки, ничуть не лучше мешков остальных. Аборигенки, правда, как только нас выловили, освободили от неприличного рванья, вытерли полотенцами и закутали в простыни и одеяла, чтобы согреть.

Вот так я прошла огонь и воду. Костер обошла с помощью дракона, да, но ведь и сам он в мистическом смысле – огонь. Наверное, чтобы получить возможность сбежать отсюда, нужно найти и каким-то образом одолеть еще какую-нибудь медную трубу…

Оказавшись на твердой земле, я сразу обрела способность связно мыслить, и тут же обратила внимание, что не присутствуют никакие мужчины, а то это был бы еще один такой же кошмар, как в инквизиции, стражники-то сплошь мужчины, и все время подглядывают, никакого уважения! А какое может быть уважение к ведьме, даже если она аристократка с длинной славной родословной? (Страшно подумать, что тогда могло быть там с остальными).

Но только я было обрадовалась, явился извиниться, нас поприветствовать и заверить в полной безопасности этот самый доктор Акон. Не дожидаясь, пока нас снабдят приличной одеждой, хотя и после того, как мы оказались закутанными в простыни и одеяла. Тоже мне, полная безопасность! И такое оскорбление! Как будто нельзя было подождать, пока мы оденемся – все равно нам предоставили со временем и одежду – непременно нужно было прежде всего уверять в безопасности! Может, это был намек, что здесь мы находимся в полной безопасности от кого угодно, кроме него? Конечно, приятно узнать, что тебя не съест дракон, но представление о безопасности у хозяина весьма ограниченное. Впрочем, я давно уже сталкивалась с тем, что мужчины, которым приходится сталкиваться с угрозой для жизни и привыкшие защищать дам от аналогичных опасностей, совершенно пренебрегают, бывает, защитой их от собственного дурного вкуса и грубого юмора. Как наш король и, боюсь, мой старший сын. Настоящие рыцари так себя вести не должны. Но их время, видимо, прошло. Вот и коннетабль замка, наверное, из таких, решила я. И с тех пор с ним холодна, как вода в том резервуаре. Думаю, это полезный образ в данных обстоятельствах. А то, стыдно сказать, не только современные рыцари обладают дурным вкусом и никакой галантностью, но и многие так называемые дамы рады им в этом подыграть – не буду подробно распространяться об этом из скромности… Но он, кажется, не замечает, или принимает мою холодность за страх. Придется ради дела проглотить оскорбление, нанесенное, скорее всего, из-за невежества, а не с обдуманным намерением. В конце концов, кому-то и правда безопасность после похищения драконом может показаться более первоочередной, чем приличия.

Притом, после того, как я, сославшись на плохое самочувствие «после всего этого», притом что на самом деле чувствовала себя удивительно хорошо, и даже подумала, что это, пожалуй, впервые за последние годы (удивительно – с перепугу, что ли?), отказалась от общего обеда в большом зале (мне тут же любезно принесли много еды в комнату, притом (что-то многовато «притом», надо будет потом не забыть поправить) довольно вкусной, но – раз уж я не хочу разговаривать – оставили кушать в одиночестве, так что пришлось отложить до другого раза расспросы, как называется то или иное незнакомое блюдо и из чего делается… впрочем, не всегда такие расспросы способствуют аппетиту…), и от общей с попутчицами экскурсии по замку, доктор Акон через некоторое время, когда я отдохнула, любезно провел еще одну экскурсию по замку – специально для меня. На ней я получила очень интересные сведения. Он явно старался меня заинтересовать, и упомянул те драгоценные камни, что мы приняли за стекляшки, как пример необычности уклада в его замке. Вот как это получилось.

– Крестьян здесь нет, – рассказывал он, – слуг нет, деньги не используются…

Только внутри долины, как со временем выяснилось. Дракон может вылететь за ее пределы и попасть в мир, где деньги в ходу. Ну, я бы не сказала, что это так уж сильно отличается от хозяйства любого замка. Слугам и солдатам принято платить жалование, в отличие от крестьян, которым только предоставляется земля, но если тут нет слуг и солдат… На прямой вопрос, кто же тут живет, хозяин ответил, что все они попали сюда аналогично мне.

– Ага, – съязвила я, – очень удобно, назад дороги нет.

– Что значит – удобно, для чего удобно, – удивился он, – разве я вас к чему-то принуждаю?

(Ага, хотя бы более-менее вежливый, отметила я. На «вы». Или это он имеет в виду всех нас без разбору?..)

– Зачем это мне? Да у меня и нет никаких средств принуждения. Жить в замке вас принуждает ситуация.

(Да, кажется, я поторопилась. Все-таки он про всех нас скопом говорит «вы». Попробую, если будет хамить, воздействовать на него изысканной вежливостью).

– Она же будет принуждать вас что-то делать для замка, просто чтобы на тебя не смотрели косо.

(Ага, «на тебя», так я и подумала. А впрочем… Это может быть не такое «ты», а то, что вместо «я» или «он» – «ты» в значении «всякий»).

– Пока ты живешь в гостевой башне, вообще ничего не обязательно.

– А что желательно?

– В основном, дежурства на башнях.

– Стража?

– Не совсем, у дежурных нет обязанности сражаться, только сигнализировать о приближении неприятеля, да и то это больше для того, чтобы лучше узнать друг друга, подружиться – такое общее дело, понимаешь?

(Наконец-то я его поймала на простом и откровенном хамском «ты» – «понимаешь?». Да уж понимаю! Мы только отчасти гостьи, а более чем наполовину – пленницы. Или нет? Кто же знает этого странного доктора, что для него изысканная вежливость, а что панибратство? Может, он боится напугать меня отстраненным «вы»? Как интересно).

– Но это тоже не обязательно.

– Нет, я не хочу выглядеть белой вороной. Если у вас принято, чтобы гостьи вносили вклад в обороноспособность замка, я не против. (Я вспомнила, что со стен и башен виден лес и прочая природа). Но это, монсеньор говорит, в основном, а что еще?

– Ну, вообще-то, честно говоря, что угодно, где требуется много рук и мастера сами не справляются.

– Мастера?

– Да, в гостевой башне гостьи, а в остальных – мастера и ученицы. Если гостья хочет получить профессию, она покидает гостевую башню…

– Поняла, и поступает в ученицы, а когда сдаст экзамен…

– Ну, не так формально, но что-то вроде – когда станет видно, что она может…

– А какие профессии?..

– О, очень много, мы же тут сами по себе, как и в любом замке…

– А сам монсеньор?..

– Да, я все это тоже умею, и не только управляю, но и вношу посильный вклад, но не разорваться же мне на части.

– То есть тут у вас такая же добровольная каторга, как в любом замковом хозяйстве, борьба за жизнь…

– Не совсем так сурово, у нас тут есть маленькие хитрости, которые превращают борьбу за жизнь в благородную забаву.

– Хотелось бы верить. (Между прочим, подумала я, если для того, чтобы оказаться на природе, надо там поработать крестьянкой, то почему бы и нет, если все так, как он говорит).

– О да, ты убедишься. Не война, а рыцарский турнир, или даже, скорее, прогулки на охоту. Тоже не то чтобы праздность, но…

– Хорошо, а монсеньору в этом какая выгода, пусть монсеньор простит мне цинизм?

– Увы, ты права, выгода есть. Одна из башен – башня фрейлин…

– Гарем?! Но это возмутительно!

– Ну, можно назвать так, хотя в этом слове скорее подразумевается, что оттуда не выпускают, а тут – пожалуйста.

– Да? А как же монсеньор завлекает в эту башню свои жертвы?

– Никак. Здесь нет денег. Я могу дать тебе кучу золота, и ты ничем не будешь мне обязана…

– Монсеньор не боится, что я его поймаю на слове?

– Да пожалуйста! Куда ты его потратишь, это золото, что на него купишь? Попробуешь кого-то нанять в услужение? Служанок тут нет.

– А как же?..

– Сочувствую но увы. Заплетай волосы сама, или попроси кого-то по дружбе. И тогда будь готова, что тебе станет неудобно отказать в такой же просьбе подруге. Не пользуйся одеждой, которая требует помощи при одевании, или придется просить кого-то помочь. Но тогда неудобно будет отказаться помогать одеться ей. И так далее. А что делать?

– Как что делать? Нанять где-то служанок. И крестьян – я уже чувствую, монсеньор сейчас объявит, что и в земле ковыряться мне придется самой, чтобы было что кушать!

– Все не так плохо, как тебе сейчас представляется, но это долго объяснять.

– Хорошо, – согласилась я отложить сельскохозяйственный вопрос. – Так что там монсеньор говорил про кучу золота?

– Что тебе некуда будет потратить деньги. Они здесь ничего не стоят. Видишь, стены башен позолочены? Наружная стена тоже.

– Это настоящее золото?

– Ну да, тонкий слой, конечно, но площадь довольно большая. А на стене снаружи еще и драгоценные камни наклеены.

– Дьявол!

– Почему «дьявол»?

– По милости того, что это ересь почище любой ереси, о какой мне приходилось слышать. Дольчино монсеньору и в подметки не годится. Теперь я понимаю, почему осужденные ведьмы и еретички должны вызывать у монсеньора сочувствие и симпатию. И монсеньор у них тоже, так что добровольный гарем не окажется пустым.

– Причем тут ересь? Дама в беде – да еще в такой ужасной – конечно вызывает мое сочувствие, а они мне, конечно, благодарны… что может послужить основой для более глубоких чувств. Персей и Андромеда, только наоборот: люди не отдают ее дракону, а хотят убить сами, а дракона, наоборот, посылает Персей, чтобы ее спасти…

– От скромности, я вижу, любезный хозяин не умрет!

– Ну, у меня ведь есть на то основания, не так ли?..

В общем, меня этот выскочка-доктор, владеющий единственным небольшим, хотя и очень высоким замком, не имеющий ни одного слуги, стражника и крестьянина, и при всем при том разговаривающий со мной без почтения, соответствующего нашему сравнительному статусу, немного раздражает, как я уже писала, но он достаточно интересный, чтобы я могла с ним общаться. Правда, думаю, будет правильнее, если он будет хотеть общаться, вот как в этот раз, а я буду нехотя от скуки соглашаться. Для начала у меня есть отличный повод для немилости – как же, ведь этот его дракон нас вывалил в резервуар с водой. На прощание я ему сказала и это, и то, что по его настойчивости я поняла, что эта насильственная экскурсия обязательна для всех вновь прибывших – с этим я согласна, но не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие. В общем, мы слегка поругались. Я ему сказала, что с его самомнением он не столь приятный собеседник, как его дракон – тот молчал всю дорогу. Доктор Акон, я видела по его глазам, чуть не сказал, что и для него укрощать драконов легче чем общаться со мной. Или еще какую-нибудь гадость. Но благоразумно промолчал, извинился и сбежал с видом несправедливо обиженного. Чем заслужил от меня чуть больше уважения – люблю умных мужчин. В том числе, уважаю умных противников.

Кстати, о статусах. Как я успела заметить, здесь у всех есть два вида одежды, рабочая, которая, правда, куда лучше крестьянского заплатанного отрепья, но из-за практичности одинакова для всех, и для отдыха – кому какая нравится и без всяких ограничений, в результате напоминая костюмированный бал, где и без всяких масок невозможно различить статус, в силу того, что бывшая итальянская ремесленница может напялить французский королевский пурпур и жемчуга, а бывшая испанская аристократка – праздничный немецкий крестьянский наряд. Это ужасно меня раздражает, в связи с тем, что это покушение на мой статус. И вполне, если подумать, справедливое покушение, в рассуждении того – ну какой у меня статус? Осужденной к костру ведьмы. Как и у всех тут. Все правильно. Но все равно раздражает.

Интересно, в раю, где уж точно «несть ни эллина, ни иудея», а «последние станут первыми», бывших представителей высшего света это тоже будет раздражать? Или они рассчитывают и там на самые лучшие тоги и арфы? Скорее всего, те, кого это будет раздражать, туда не попадут. Я стараюсь об этом помнить.

Ведь здешнее общество можно аллегорически рассматривать как «тот свет». Все прошли или почти прошли через костер, никому нет возврата к прежней жизни… Ну а рай это или чистилище, зависит от отношения. Которая пленница считает, что она в плену у колдуна и дракона, та в чистилище и опасается попасть в ад, а которая больше обращает внимание на то, что избавилась от плена инквизиции, та в раю. Ко мне это все не относится, я все же надеюсь вернуться к прежней жизни.

Но я не досказала о драконе. Скрывшись под водой, он больше не показывался, так что это точно водный дракон. Дышать ему, наверное, не обязательно. То есть он дышит водой так же хорошо, как воздухом, или совсем не дышит. Это значит, что вряд ли он способен выдыхать огонь. Ведь, если он не дышит совсем, то и выдохнуть не может, а если дышит водой, она должна погасить в нем огонь. Может, конечно, оказаться, что он может дышать или не дышать по своему желанию, но это уж слишком! Для пленниц это безразлично, мы все – слабые женщины, и все равно в его власти, а вот для того, кто захочет штурмовать его замок, это было бы важно. Одно дело – воевать с огнедышащим драконом, другое – с водяным. Интересно, не может ли он плеваться водой и, если да, не может ли это представлять затруднения при сражении с ним? Вода при большой скорости и в достаточном количестве не менее разрушительна, чем любая другая стихия, будь то огонь, воздух или земля. Спросите какого-нибудь моряка, он точно подтвердит. Волна может разрушить корабль или, еще легче, отшвырнуть его. Представляете, лезете вы на стену замка по приставной лестнице, а дракон выплевывает прямо в вас воду, в количестве пары бочек, со скоростью как если бы она падала с большой высоты? Упадете с лестницы, а то и вместе с ней.

Да, о том, как я спаслась (надеюсь, больше так мне спасаться не придется!).

Сначала немного о том, что было до. Забавно, что в ту ночь я все-таки заснула, хотя и спрашивала себя, неужели нужно терять последние часы жизни так бессмысленно? Но однообразие тюремной обстановки все же меня усыпило. Спала я, видимо, недолго, и проснулась не от какого-то звука, а от упавшего на лицо света, еще не сознавая, что это свет из тюремного окна. Но сразу поняла, что что-то очень неправильно. И свет не такой, не оттуда падает, и кровать не так скрипит. Смешно: сначала я подумала, что главная неправильность в том, что меня не закрывает от света полог балдахина. Неужели Тереза отдернула его, не дожидаясь моего пробуждения, неужели сегодня надо рано вставать? Ведь такое всегда означает, что я сама отдала ей строгий приказ так сделать, в силу того, что предстоит неприятное раннее вставание для каких-то неприятных обязательных дел. Но я не помню, чтобы я перед сном что-то ей говорила. Но помню, что вставать рано придется. И очень рано: еще почти темно. А почему так гнусно пахнет? И почему все тело болит и так трудно пошевелиться? Я сильно больна и, может быть, скоро умру?! Паника заставила меня открыть глаза, я увидела голые стены тюремной камеры, поняла, что лежу на голых досках и, вдобавок, на мне грубая одежда и цепи, и все вспомнила. Да, я почти правильно подумала. Неприятные ощущения из-за болезни, грозящей смертью, если можно так назвать обвинение в ведовстве. Тюремщик очень извинялся насчет всей этой обстановки, и все подробно обосновал, только толку мне от его извинений и объяснений. Например, нельзя даже простынку на доски постелить, так как некоторые осу́жденные (так он говорит, и многие тюремщики так) вешаются на решетке окна или даже привязав простынку к лежанке ухитряются. Если бы не мое высокое происхождение, лежанки бы мне не полагалось, только солома на холодном каменном полу. Или на мокром земляном, в подвале. По той же причине и цепи. О, всего лишь тонкая цепочка за талию и к стене. Чтобы до окна не добраться и на решетке не повеситься. Ведь, кроме простынки, есть одежда. Одежда, хоть и грубая, положена тоже в связи со статусом, простые ведьмы содержатся в голом виде, не только чтобы рук на себя не накладывали, но и чтобы не спрятали какой амулет. А то и прямо из выданной в тюрьме одежды могут его сделать, кто их знает. Ну и, понятно, меньше мороки с подготовкой для допроса, а ко мне ведь физические меры при допросе не применялись. И в камере есть ночная «ваза» (вспомнила я его объяснение в связи с гнусным запахом в камере, ведь никто тут не торопится ее выносить), а эти, простолюдинки, ее не имеют, и ходят под себя, да и воспользоваться бы не смогли, ибо, во избежание колдовства, скованы в неудобной позе. Моя цепочка по сравнению с их оковами почти что ничто. И он показал мне (не поленился ведь принести! Для запугивания, что ли, чтобы не скандалила, а то, мол, можно и хуже?) прямую полосу железа, сложенную вдвое, в четырех местах на ней были вздутия, где полосы отходили друг от друга, образуя оковы для запястий и щиколоток, а свободные концы сложенной железки склепываются, так что узница оказывается в скрюченной позе, с неподвижными и близко закрепленными руками и ногами. Такой же эффект дают колодки, но туда еще и шею вставляют, и они бывают на несколько человек сразу. Куда там клетке кардинала Балю, в которой нельзя разогнуться стоя и вытянуться лежа! Она для аристократов! Про нее, наверное, местные тюремщики и не знают, но я не стала выяснять, так ли это. Ну их, еще на идею наведу. В свете вышеизложенного, казалось бы, я могла быть довольной своей камерой. Но в момент пробуждения я сравнила ее с обстановкой дома, а не с рассказами тюремщика. Кроме того, и сны были какие-то пугающие, так что уже при пробуждении сердце колотилось от страха. Но, если при кошмаре, приснившемся дома, с облегчением вспоминаешь, проснувшись, что на самом деле все хорошо (ну, бывает, что и не все, но все же не так плохо, как в кошмаре, где, например, блуждаешь в темном лесу, ожидая встретить волка или разбойника), то тут вся обстановка – уже то, что она совсем не та, что привычна! – показала, что кошмар продолжается и наяву: если вокруг все совсем не так, то и не появляется уверенности, что кошмар позади, хоть вокруг и не лес. Ну, а когда вспоминаешь, почему все не так, то жалеешь, что кошмар позади. Волк или разбойник лучше дракона или палача. Волк может оказаться сытым, разбойник – только ограбить, но не убить…

Не знаю, ходил ты на площадь, а если и ходил, так ведь до площади я не доехала. Как раз она показалась в конце улицы, я даже увидела городские часы, стрелка которых не дошла до семи часов чуть меньше, чем на одну двенадцатую часа – наверное, на пятнадцатую. А поджигать костер должны были в восемь, значит, еще час и чуть-чуть, чтобы отвязать от телеги и привязать к столбу, и на зачитывание приговора, и молитвы будут, и их будет много, поняла я. А я уже устала и почти висела на поперечной перекладине в середине телеги, к каковой перекладине была привязана за руки. Причем не в одном месте, а так, что руки раскинуты вдоль перекладины, и привязаны каждая в трех местах: запястье, локоть и плечо. Висеть таким образом очень болезненно; хотя мои ноги стояли на дне телеги и, следовательно, это не было висением в полном смысле слова. Моя поза мне напомнила о Распятии, что, конечно, лестно. А моим тюремщикам – видимо, нет. Или, если напомнила (все-таки инквизиторы – по большей части доминиканцы, а многие доминиканцы – знающие теологи; а тут и теологом не надо быть, ребенок бы увидел сходство), то, значит, они не считали толпу способной на такой полет воображения, или, скорее, им это было безразлично. Не очень умно не обращать внимания на мнение толпы, но не буду же я им подсказывать?

Говорят, когда куда-то едешь, время как будто растягивается. Тем более, если дорога нелегкая. Сама я такое неоднократно испытывала, и верхом, и в карете. А тут – хуже дороги не бывает, и я совершенно из сил выбилась – но к ее окончанию совсем не стремилась и не ждала его как окончания мучений! Может, ждут те, кого пытают? Известно ведь, что ведьме – к счастью, ко мне это правило не применили – перед костром положен день пыток, предназначенных уже скорее для наказания, чем для покаяния. Может, это не наказание, а средство для того, чтобы облегчить расставание с этим миром? Но что-то мне подсказывает, что какой ведьме ни предложи рвать грудь раскаленными щипцами, чтобы довести до безразличия перед сожжением – она добровольно не согласится. Так что если такой эффект имеет место, он не запланирован, а пытки – как раз для толпы. На этот раз толпе не так повезло.

Когда телега отъехала от тюрьмы, она сначала направилась на окраины Труа. Кажется, по окраинам она объехала чуть ли не весь город; видимо, таков заведенный порядок, от которого и на сей раз устроители зрелища ни в чем не хотели отступать. Так что у меня было много времени на раздумья. Например, на такие.

В сущности, любой человек может умереть внезапно в любой момент от какой-нибудь случайности. Камень кто-нибудь из толпы метнет – и готово. Ну, эти не добрасывают. Вот, опять далеко. Но даже не на моем месте – идешь по улице, а тут кирпич с крыши упадет. Не надо даже кирпича, достаточно плохо пригнуться при входе в низкий дверной проем и удариться лбом о притолоку^[20]. Это, конечно, не для осторожных людей, вроде нашего короля^[21]… Каждый знает в своем окружении примеры таких смертоносных случайностей и должен понимать, что не защищен от них. Но почему-то обычно о них не думает. Христианин же, сверх того, знает, что в любой день и час может настать конец вообще всему миру и должен поэтому по возможности всегда быть готовым к этому. Недаром Иисус на вопрос учеников на горе Елеонской, когда это будет, отвечал, что о том дне и часе никто не знает, даже Ангелы небесные, но только один Отец, и что он придет, когда никто не ждет.

Между прочим, это означает, что все предсказатели близкого конца света, которые говорят, что знают, когда он наступит – еретики. Они либо претендуют на знание, которого Иисус даже своим ближним ученикам запретил искать, либо не читали Евангелия, либо читали и пытаются использовать его против Бога: если, де, сказано, что Страшный суд будет, когда никто не ждет, а предсказатель ждет как раз сейчас – значит, сейчас ничего не будет! И для того его и предсказывают, чтобы отвратить его.

Очень наивная защита. Ведь, если самозваный пророк предсказывает для того, чтобы защититься, то тогда уже и не ждет, что в предсказанное им время конец света наступит, а тогда какая же это защита? Раз он ждет, то ему будет сюрприз. Впрочем, он может думать, что кто-то поверит ему и тем защитит всех, включая предсказателя, не верящего самому себе. Но тут есть еще одна дырка в защите: если предсказатель возглашает конец света даже назавтра (а если срок меньше, мало кто успеет его услышать, и никто не успеет поверить), он может неожиданно наступить сегодня… Если даже допустить, что достаточно одного слушателя, поверившего предсказателю, и он потому может назначить срок хоть на через минуту, хоть вот-вот, прямо сейчас, доверчивый перестанет верить ему, как только этот срок несколько раз пройдет – и ничего не случится… Ну ладно, как говорится, мне бы его проблемы, этого незадачливого предсказателя. Не знаю, зачем я о них думаю. Вернее, знаю – чтобы отвлечься – но об этом как раз думать не следует!

Я хотела вот о чем. Кроме всеобщего тотального мирового окончательного для всех живущих в этот момент конца света, после которого сразу наступает Страшный суд, есть еще Страшный суд для каждого, и он наступает сразу после смерти. Тут несомненное чудо: если бы умершие просто не жили от времени смерти до общего Страшного суда, они, конечно, восприняли бы его как наступивший сразу после их смерти, но тогда они не могли бы, если бы попали в рай, взирать сверху на оставшихся в живых родственников – какие же родственники на земле после конца света! А это, вроде бы, считается возможным. Еще хуже то, что не было бы смысла молиться святым о заступничестве и помощи, если бы они ждали общего Страшного суда, чтобы воссесть близ Престола, а небеса были населены только Ангелами. И наоборот, зачем было бы молиться за упокой, т. е. о милости к умершим, имея в виду, конечно, милость вот прямо сейчас, если бы они в любом случае не подлежали бы наказанию за грехи сразу после смерти. Несомненно, все должно быть так, что Страшный суд пребывает не только в конце времен, но и вне времени. И всякий, ожидающий его для себя вскоре, должен знать, что в то же время, как он будет уже гореть в аду или блаженствовать в раю, будут еще продолжать жить все, кто окружает его при жизни. Враги его будут торжествовать над ним, спасенные им будут благодарить его и так далее. Он сможет подумать о них: «как они там?», а они – так же о нем. А не так будет, что сначала они умрут в свой черед, с годами они вместе с ним пробудут мертвыми так долго, что к моменту Страшного суда – который состоится для них одновременно! – разница в дате смерти уже будет совсем незаметна.