Нетипичный атом общества

6 февраля 1974 года в далёкой Америке началась процедура импичмента президенту Никсону в связи с «Уотергейтским скандалом». Пресса всего мира, советская в том числе, заходилась в истерии по поводу необычайного события, будоража общественное мнение.

Простым людям из СССР год больше запомнился победой на чемпионате Европы по боксу Вячеслава Лемешева, который выступал со сломанной рукой и, всё равно оказался лучшим.

… Дни и события промелькивали как кадры на плёнке. Сменялись дождём снежные хлопья, а жесткие отмершие листья спустя полгода забывались и люди с нежностью смотрели на юную майскую зелень.

Ровесники Лёшки беспрестанно влюблялись, заводили романтические и не очень знакомства с противоположным полом. Он же дал себе слово, причём на ровном месте и без всякого повода и причины: до восемнадцатилетнего возраста серьёзных и вообще отношений с девушками не заводить. Над ним даже посмеивались иной раз, особенно в Коломне, но он остался твёрд и непоколебим в своём мнении.

Он уговорил своих домашних заменить простые белые занавески на модные шторы, хотя бы в большой комнате на трёх передних окнах. Иван, матерясь вешал карнизы, сетуя, что какой де баран умудрился придумать столь глупую конструкцию. По деревенским неписаным правилам, занавески должны висеть на веревочке и загораживать нижнюю половину окна, чтобы через верхнюю проникал солнечный свети можно было выглянуть на улицу поверх белых шторок, а с улицы, то есть снизу, нельзя разобрать, что творится внутри.

Под мощный рёв двигателя промчался мамонт на своём ЗИЛ-130, провожаемый завистливым взглядом Витьки Балона. Витька вспомнил, как полтора года назад здоровяк вернулся со службы, ещё более укрупнённый в габаритах, надел телогрейку семидесятого размера, завязал её внизу на узелок и ходил в ней выставив голую грудь в любую погоду, кроме лютых морозов.

Балон постучался к Котелкиным. Семья чинно ужинала жареной картошкой. Была суббота, до Троицы оставалось 8 дней. Гостя усадили за общий стол, а он и не думая отнекиваться, согласился с удовольствием. Дома его кормили однообразно и невкусно. Всегда он ходил худой и полуголодный, лишь за последние полгода округлился на казённых пэтэушных харчах.

Какая картошка вкусная – похвалил Витька – наши никогда такую не жарят.

– Что, жарить не умеют? – Немного презрительно спросил одноглазый отец семейства.

– Жарят, только вот так не получается.

Тамара назидательно-певуче поведала:

– Масло сливочное надо добавлять, лучок пережаривать…

После раннего шестичасового ужина, Лёшка и Витька отправились посмотреть на свадьбу Минуса. Так прозывали следующего за Пиратом по старшинству Тольку Молоканова. Свадьбу играли скромную – претендовать на размах не позволяла хижина дяди Стёпы, как называли невзрачный домишко выстроенный из остатков не сгоревшего до конца второго барака в конце зимы 1959 года, главой семейства худым, длинным и контуженым на фронте Степаном.

Навстречу ребятам спешила Людмила чем-то явно взволнованная:

– Пока вы тут шляетесь, наших ребят бьют!

– Кто бьёт? – Балон остановился в недоумении.

– Коломенские приехали на мотоциклах и наводят свои порядки.

– Много их? – опасливо спросил Лёшка.

– Полно! Жалко Вася в армии, он бы им показал!

Лёшка хмыкнул со скепсисом:

– Как же, держи карман шире, показал бы он…

…свою спину.

Людмила, как всякая сплетница, значительно преувеличила реально происходящее. Никто никого ещё не бил. На четырёх мотоциклах приехали семь крепких ребят из Новой Деревни, Коломенского района (они были знакомы с новобрачной, родом из тех мест) и, видя хлипкость и малочисленность местной молодёжи (Минус пригласил на свадьбу народец мелкий и тщедушный), решили продемонстрировать доминанту. Прислоня свои ИЖи и Восходы к детсадовской ограде, великолепная семёрка приступила к наведению диктатуры приезжих.

Шуганув стайку пятнадцати-шестнадцатилетних подростков, они поманили к себе Пирата и Куренка. Куренок, самый младший из братьев Молокановых, хотя отслужил уже в армии, был настолько хил, что казалось рассыпится при случайном прикосновении.

– Ну что, гвардейцы и чудо богатыри – заявил с трудом сдерживая смех Витька Буров, главарь интервентов, который переедет затем в Егорьевск, станет водителем Моссельэнерго и часто навещая Колычёво, будет совместно с Пиратом и прочими участниками ностальгически вспоминать о прошедшем времени – один на один станем биться, или вы всех одолеете?

– Наши соберутся – вам навешают – храбро заявил Борька-куренок и бросился бежать со всех ног в парк.

Пока агрессоры ржали от смеха, сообразительный Пират юркнул в сторону барака.

Подбежали Балон с Лёшкой.

– О, знакомые рожицы – упивался преимуществом Витька Буров – сейчас мы тебе Хитров припомним кое-что. Ты, надеюсь не забыл, как Богдан (Сашка Яснов), по твоей ябеде мне борщ в столовой ПТУ на голову вылил?

– Это же не я вылил – запричитал Балон – а жаловался на тебя Валерка Сарычев.

– Поговори ещё у меня! Второго я тоже вижу частенько в Егорьевском автобусе, так, что, если удерёте – мы вас отловим. Давайте так: либо пинка получите, либо щелбан, на выбор. Лёшка угрюмо помалкивал, мысленно готовясь к побоям, а Витька Балон, быстро скумекав что к чему, заявил:

– Да уж щелбан -то лучше!

– Наклоняй башку.

И тут вышли такие рожи… Это слова Витьки Бурова, которые не раз повторял, вспоминая что произошло дальше. Мотоциклетные выхлопы, вперемешку с выхлопами их владельцев возвестили о тотальном отступлении наезжих.

Парадоксальным оказалось то, что героем дня стал Балон. Его угодливо склоненную голову сочли за отчаянное бычье упрямство и безумную отвагу в схватке против семерых. Лёшка не стал разоблачать подельника…

На Троицу 1975 года была принесена последняя праздничная жертва – опившись, помер во цвете лет одноглазый Котелкин Иван. В последующие сорок пять лет деревня в этот день обходилась без трупов.

Похоронили, помянули. Шурин, после девятой рюмки пытался запеть, но получив толчок локтем в бок, замолк и тупо озирался, стараясь что-то сообразить.

От скотины избавились, посчитав содержание ее бессмысленным…

В шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века, спорт в Советском Союзе почитался едва не религией. Не обошло это поветрие и Колычево. Боксеры, легкоатлеты, хоккеисты и футболисты местного разлива вполне достойно представляли деревню на районных, межрайонных и, даже областных соревнованиях. Неплохо зарекомендовали себя лыжники. Из молодежи лишь троих физкультура и спорт оставили равнодушными. В эту тройку3 входили Василий, Балон и медлительный в мыслях и делах Мишка Липкин. Даже никчёмный, казалось бы, Пират Степанович, при собственном росте полтора метра, прыгал в высоту «ножницами» на метр сорок.

Встречались боксеры первого и второго разрядов, лыжники-второразрядники, но особо много было разрядников-легкоатлетов. Сашка Хромов метал гранату на невероятные 64 метра, а тот же Мамонт толкал ядро на уровне кандидата в мастера спорта и прыгал в длину на шесть метров, несмотря на огромный вес. Эстафетная команда была вполне конкурентноспособна на районном уровне, показывая в дисциплине 4х100 метров не слабые 46,8 сек., а двое самых быстрых на стометровке неизменно входили в тройку лучших с результатами 11,1 сек и 11,8 сек. Однако на общем спортивном фоне, одно отличие сильно выделяло ребят из Колычева. Сейчас даже представить сложно, что два десятка деревенских ребят занимались с увлечением прыжками с шестом. Парадокс в том, что в райцентре, даже спортивной школе, которую трое ребят с Перспективной улицы посещали, этот вид не культивировался. Причём шесты были в наличии, и брат Людмилы – Виталий Королев, со своим соседом Сашкой, частенько их брали из сложенного в кучу инвентаря и устраивали хохмы на городском стадионе, прыгая через футбольные ворота, пока их не отбирал ленивый тренер Виктор Суслин.

А началось всё так. Сосед Витальки – Мишка, проигрывая многим прыжки в высоту, решил хоть в чем-то превзойти остальных и самостоятельно освоил этот технически сложный вид. Произошло это как раз во время советско-американского совместного космического полёта со стыковкой на орбите. Глядя на него, подключились другие ребята.

В течении двенадцати лет три брата Котелкины, сменяя друг друга штурмовали эту заветную планку. Забегая вперёд, следует сообщить, что Лёшка, достигнув уровень третьего разряда, успокоился и бросил шест. Юрка, позднее, также стал третьеразрядником, но имел результат на десять сантиметров выше, чем у старшего. Наибольших успехов достиг младший из Котелкиных – Вовка, который замыкал четвёрку второразрядников. Была пара ребят, в том числе Виталий Королёв, которые очень далеко оторвались от этой четвёрки, но так как речь не о них, то тему спорта следует завершить…

Василий вернулся со службы, которая его тяготами и лишениями не обременила, да и какие трудности или невзгоды могли ждать армейского фельдшера в мирное время. Он, полный оптимистического энтузиазма на будущую жизнь, принёс документы в отдел кадров интерната, где сразу был трудоустроен по специальности, а в нагрузку, стал лидером дурдомовского комсомола, который насчитывал в своих рядах более семидесяти членов. Вскоре завертелся его роман со своей предшественницей на комсомольском посту, светловолосой и симпатичной Ириной.

Когда закончились февральские метели, в Колычёве открылся клуб. Этого события ждала молодёжь почти восемь лет, причём многие не дождались, разъехались по городам и посёлкам Московской области.

На открытии культурного заведения, показали индийский фильм «Зита и Гита», а после танцевали под пластинки до глубокой ночи. У проигрывателя с колонками усаживался обычно Мамонт и в меру своей глупости выбирал, под какую мелодию станет скакать молодежь, или наоборот, танцевать медленный танец. Из «медляков» наиболее ценились «Мамми блю» и мелодия из «Крестного отца».

За два месяца сменилось четыре заведующих клубом, один глупее другого, пока выбор не пал на Степана Кавелина, приезжего инвалида, у которого к нехватке ума, прибавилась общественная активность. Иногда в клубе, или около него возникали стычки и потасовки, подвыпивших буянов и задир быстро успокаивали, но Степан, которому не давал покоя административный зуд, обязательно устраивал на следующий вечер лекцию о приличном поведении и долго, с нудным затягиванием времени бубнил чепуховую отсебятину. Однажды Мамонту это осточертело, и он дал понюхать завклубу свой гиреподобный кулак:

– Чуешь чем пахнет?

– Вроде бензином.

– А это страшнее керосина.

Степан с тех пор малость притих и говорил новому приятелю – Бобу: «Запах бензина у меня связывается с пределом административного воздействия».

… Дела Василия катились к свадьбе, а Лёшку в начале мая забрали служить на флот, вместе с одноклассником Витькой Ряжновым, сыном известного деревенского остряка. Обоим шел уже двадцатый год, но из-за учёбы, суровые армейские будни были отложены для них года на полтора, потому, вероятно, комиссия и направила их на море.

Опять же, забегая вперёд, следует констатировать, что служили они на атомной подводной лодке, где вероятнее всего получили дозу облучения, судя по их непродолжительной жизни и болезням, не свойственным ближайшим родственникам.

…Ряды деревенской молодежи стремительно уменьшались, старушки постепенно вымирали, а дома горели, либо, как глиняный домик Орловых, разрушались. С середины семидесятых участки помимо огородов, на которых выращивали картошку, стали забрасывать. За десяток лет население ополовинилось.

Лето семьдесят шестого года запомнилось необычайным холодом, студенческим стройотрядом и свадьбой Василия. До двадцатых чисел июля носили куртки, а купальный сезон продлился с 25 июля по 4 августа, оказавшись самым коротким в 20 веке.

Студенты-энергетики монтировали два фидера (высоковольтные линии) – девятнадцатый и двадцатый, ведущие к мощному животноводческому комплексу. Они внесли своей жизнерадостностью и молодым задором некоторое разнообразие в устоявшийся деревенский быт. Молодежь до поздна засиживалась в «финском» доме, где дислоцировался стройотряд, слушая песни под гитару и байки студентов третьекурсников.

Руководство страны старело, многие из них умирали на своих постах, экономика, от маразматического правления, медленно, но верно приходила в упадок. В чью-то мудрую, а быть может хитрую голову, залетела мысль, поднять, или поддержать экономический потенциал с помощью комсомольско-студенческого полумистического энтузиазма. И действительно, вклад оказался немалым, но, как известно, на голом энтузиазме далеко не уедешь. Идеи, даже здравые, доводились до абсурда. В начале осени в деревни перебрасывались целые армии студентов, школьников, работяг с заводов и фабрик, а также служащих различных учреждений. Это называлось «битвой за урожай». Биться оставалось ровно пятнадцать лет…

Среди будущих инженеров-энергетиков, лохматых вольнодумцев, находились две особы женского пола – строгая и недоступная на вид брюнетка Марина – высокая, фигуристая и кричаще красивая, а, также, конопатая шатенка могучего сложения Лена. Задача у девушек была не особо сложна – накормить проголодавшуюся ораву. Справлялись с обязанностями они играючи, посвящая свободное время трепотне с местными ребятами. Особо частыми гостями с некоторых пор стали Серёжка Мамонт и пошедший по его стопам Балон, который также стал водителем.

Когда Мамонт впервые увидел Лену, несущую огромную охапку дров к печке, он уважительно произнёс:

– Да, чувствуется сила!

Девушка озорно отозвалась:

– А как же! Я дама мощная – сто килограммов.

– Сто семь, – с ехидцей поправила Марина – не скромничай.

Мамонт оживился:

– Сто семь? Я как раз сто семь в восьмом классе весил.

Его угостили борщом, который остался после обеда. Здоровяк оценил стряпню, а поскольку считал еду главным удовольствием в жизни, то стал навещать щитовой дом регулярно. Как-то Лена кокетливо поинтересовалась:

– Вкусно я готовлю?

– Ага.

– Ты бы хоть в благодарность поцеловал что ли.

– Да ну, глупости. А что, разве можно?

– Нет, теперь уже нельзя.

Когда Мамонт по простоте душевной рассказал об этом хитроватому Балону, то лукавый Витька, как бы невзначай, с не очень скромным предложением подкатил к дородной поварихе и получил неожиданный ответ:

– Ты хоть мелок, но не глуп, довольно много знаешь. Если ответишь на простой вопрос, то я так и быть (повариха глубоко вздохнула) воспользуюсь моментом и соглашусь.

– Конечно отвечу, если простой вопросик.

– Откуда берётся ноль в розетке и вообще в однофазной сети?

– По проводам.

– Ты близок к победе. А в проводе откуда он появляется?

– Да вон, от трансформатора провода идут.

– Девяносто пять процентов ответа. Вот гляди, к трансформатору подходят три провода, а выходят четыре.

Подстанция находилась в сорока метрах между бараком и домом Константина Маковского. Балон, слегка удивленный, сбегал, посмотрел и вернулся в замешательстве.

– Что, убедился?

Витька только кивнул в ответ.

– Откуда же ноль то возникает?

– Да чёрт его знает, понятия не имею.

– Эх Витюша, я уже нижнее бельё сняла, а ты…

– Не надевать же его теперь обратно.

– Придётся. При подключении трансформатора «звездой», все три фазы замыкают в обмотке – вот и получается ноль.

– Ну а как же теперь?

– Витёк, пошутила я, давай суп гороховый налью тебе.

Балон был личностью неординарной, поэтому с удовольствием выкушав суп и запив его сладким компотом, принял оскорблённый вид и немедленно удалился.

… Свадьба Василия совпала с открытием Олимпийских игр в заокеанском Монреале. После долгих прикидок и споров, решили пригласить 80 человек гостей – больше не позволяли размеры дома. Это была одна из самых весёлых и мирных (без драк) свадеб за всю историю Колычева. В качестве поварихи и гостьи одновременно, по рекомендации Балона, пригласили студентку Лену. Гости, не особо избалованные столичными застольными изысками, наперебой нахваливали её кулинарное искусство. Третий тост провозгласили за кухонную кудесницу, а она, раскрасневшись от вина и гордости восседала на покрытой половиком доске, между Мамонтом и Витькой Хитровым.

У невесты светились глаза и был безмерно счастливый вид обладательницы выигрышного лотерейного билета. Василий, опытный знаток свадебных тонкостей, пресёк все попытки выкрасть новобрачную, с целью получения выкупа и она считала его идеальным представителем мужского пола.

Заказанный в Егорьевске вокально-инструментальный ансамбль, вынужден был расположится на широкой площадке перед домом, близ лиственницы, благо погода позволяла. Василий и раньше числился лучшим танцором, а на свадьбе превзошел сам себя. На пару ему, совершенно уже неожиданно, среди танцорок ярко выделялась повариха Лена. Трудно было представить, что столь мощная и, казалось бы, неповоротливая девица, обладает изумительным чувством ритма и так блестяще владеет телом.

Свидетель со стороны жениха аж замер во время танца от немого восхищения, и свидетельнице, выплясывающей рядом, пришлось дёрнуть ошалелого парня за рукав, дабы не отвлекался от обязанностей.

Под вечер Мамонт с Балоном заспорили на крыльце, кому провожать будущую энергетичку. Разумеется Витька и слова поперёк не сказал бы гиганту, будь он в обычном состоянии, но алкоголь придавал ему решительную красноречивость. Лена, проходя мимо, едва заметно улыбнулась – она прекрасно расслышала спор и, перешагнув порог кухни, наткнулась на мать жениха Тамару и жену Петровича, – дяди Василия, шарообразную коротышку Шурочку. Изрядно подвыпившие женщины взяли студентку в оборот:

– Готовишь ты уж больно хорошо. – Тамара погладила её по плечу – На кого же ты учишься девка?

– На инженера-энергетика. Буду потом или главным энергетиком на заводе, может, на фабрике, или главным инженером в районной энергетической организации.

Шурочка всплеснула пухлыми руками:

– Мыслимое ли дело девке инженером быть?

Тебе замуж надо, а не инженерить с чертежами.

– У нас в основном схемы.

– Да тьфу на них. Ты на себя глянь – такая же налитая как я; детей рожай, замуж выходи, люби себе на здоровье.

– А что сначала, замуж, или детей рожать?

Бабы рассмеялись, оценив юмор и отстали.

Закатное солнце скрывалось за лесными макушками. Гости поредели и догуливали, с трудом изображая на лицах радостную оживлённость. Балон ворчливо не уступал. Лена, всё также сидя между соперниками, решительно пресекла спор:

– Никакого деления не будет! Я умею только прибавлять, или, в крайнем случае – умножать. Вот что ребятки, я когда выпью, как правило расхожусь. Вас двое всего-то, а может и пятерых не хватит. Давайте не спорьте, а местечко укромное приищите. Только чур – не вздумайте сбежать потом.

После минутного раздумчивого молчания, Витька, который первым пришел в себя, вызвался отыскать заветный уголок. Серёжка Мамонт вскочил одновременно с ним:

– Вместе пойдём!

Спустя пять минут, Балон, закрыв входную дверь на железный засов, настойчиво втолковывал домашним, что кто-бы не пришел и не стал его спрашивать, отвечать, что домой он мол не возвращался.

Мамонт поступил ещё хитрее и провёл ночь в своём ЗИЛ-130, укрытый телогрейкой.

На утренней заре за Леной прибежала не на шутку взволнованная Марина. Прохладные рассветные лучи почти горизонтально заглядывали в окна. На полу рассыпались вповалку человек двадцать гостей (молодежи в основном) и хозяев. Василий ещё с вечера утащил юную жену на облюбованный им чердак. У восточной стены похрапывала Лена, закинув левую ногу на худенького, прижатого к брёвнам свидетеля, который едва виднелся за могучим женским телом.

– Ленка, подымайся скорее, завтрак готовить пора! Да ты парня задавила. Живой он там?

– Живой, – сонно отозвался свидетель – только помятый чуть…

Пройдёт совсем мало времени, и пышная девица женит этого парня на себе, перевезёт в Быково, Раменского района, но сама в деревне больше не покажется. Муж её станет приезжать в Колычёво по два раза в месяц в течении двадцати лет, напиваться со старыми друзьями по субботам, а воскресным вечером мчаться под крыло супруги. Потом приезды станут случаться пореже – друзья, к тому времени поумирают, благодаря реформам, а вот их детей никто и никогда в Колычеве не увидит…

Ближе к осени власти всех уровней стали усиленно готовится к юбилею Брежнева; ему исполнялось 10 декабря 70 лет. На Василия, как на комсомольского лидера дурдома, в связи с днём рождения генсека, навалились дополнительные обязанности по проведению идиотских мероприятий, типа принятие дополнительных обязательств, дачи (так4 и хочется сказать показаний) восторженных рапортов об успехах, которых в природе быть не может в принципе.

Его вызвал на беседу секретарь парткома Иван Поликарпович, сухощавый человек с лицом, отдалённо напоминающим аристократа с мудрым взором уставшего от жизни алкоголика:

– Василий Иванович, надо резко активизироваться по линии комсомола. Какие мероприятия ты планируешь провести к юбилею вождя и какие обязательства должна взять на себя молодёжь интерната?

– Проведём собрание, организуем концерт, проведём вечер воспоминаний о боевом пути Брежнева… Вот, только, Иван Поликарпович, насчёт обязательств – не знаю. Привес больных увеличить что ли? Глупо звучит. А довести количество сумасшедших до 100 процентов – ещё глупее.

– Ты думай парень, думай! Побольше бумаг-протоколов, резолюций…

– Да бумаги-то, это пустяк, а как реально подойти к делу – не придумал пока.

– Придумаешь, У ТЕБЯ ГОЛОВА РАБОТАЕТ. Что касается бумаг, – это главное, что от нас с тобой требуется. Вовремя отчитаться – наша задача. И ещё, про знамя вверни что-нибудь.

– Какое знамя?

Наше, дурдомовское, которое в красном уголке хранится. Мол, мы свято чтим традиции… Стишок можно.

– Стих сочиню, ладно. А может про экономию лекарств ввернуть?

– О, вот это – обязательно. Кстати, как у тебя с лекарствами, со спиртом?

– Нормально, всегда с запасом. Спирт даром не тратим, только для внутренних нужд.

– Тащи.

– Что тащить?

– Внутренняя нужда пристала. Понял? Директор на обед уедет и больше сегодня не вернется, а я на кухне закуску соображу.

И он набрал номер заведующего столовой…

Выходили два политических деятеля психоневрологического заведения по законам конспирации, в такое время, когда вспомогательные службы покинули интернат, а до вечерней пересменки оставался целый час. Через проходную они проследовали в обнимку и едва сдержались от порывов запеть песню.

– Вася, дорогой мой человек, придумай стишок о знамени – вовек не забуду.

– Поликарпыч! – Василий споткнулся, но устоял – сейчас будет, слушай:

Наш символ кумачевый, -

Священный экспонат

Висит над Колычёвом …

-Отлично Вася, дальше.

– Дальше? Сейчас:

– Любимый интернат.

– Вася, опомнись. Он что, висит интернат?

– Пардон, изменим.

Но дальше пошло ещё хуже: «Паршивый интернат; как старенький халат; и сам тому не рад» и всё в том же духе.

– Нет, извини Поликарпыч, концовки мне не удаются…

Жизнь в стране чуднела день ото дня. Десятого декабря, среди массы подарков, наград и сувениров, Брежневу вручили водительское удостоверение на право управления всеми видами автотранспорта, на все категории, включая автобусы и прицепы, с фотографией, где на кителе только две звезды героя.

Скончался министр обороны маршал Гречко и, вопреки прогнозам, во главе армии поставили Дмитрия Федоровича Устинова, который хотя и носил погоны генерал-полковника, имел к службе такое же отношение, как допустим, дивизионный кладовщик к штурму рейхстага. Ему, а заодно и Брежневу присвоили звание «генерал армии».

Генеральный секретарь на этом не остановился и, отправя в отставку Председателя Президиума Верховного Совета Николая Подгорного, прикарманил и этот высший государственный пост.

… По весне Ирина Котелкина родила сына. Василий, став отцом, набирал всё больший авторитет в интернате. Поликарпович уговаривал комсомольского секретаря поступать в мединститут, доучиваться на психиатра:

– Василий Иванович, – говаривал он – у тебя прямая перспектива стать со временем главным врачом интерната, Дудкину (главврачу) через восемь лет на пенсию. Думай!

Жена, однако, даже слушать Василия не захотела, и он смирился, посчитав достаточным рулить комсомолом и состоять в трёх учрежденческих комиссиях.

Так в суете и хлопотах пролетело лето. В предпоследнюю субботу августа Тамара Котелкина поехала в Егорьевск за покупками. Дети за лето выросли, а Юрка так возмужал, что напоминал не пятнадцатилетнего подростка, а статного юношу. Пройдясь по магазинам одежды и обуви, любопытная женщина отправилась на так называемый Малый базар, не очень крупный городской рынок рядом с Казармами, речкой Гуслянкой и товарной станцией.

Прежде в Егорьевске располагались два рынка – Большой и Малый базары, в простонародье. На рынке побольше, типичном блошином, можно было купить всякую мелочь и не только, но стараниями городских властей (по указке сверху) его прикрыли, как вредный буржуазный пережиток, разъедающий основы социализма. То наследие царского режима и НЭПа, широко раскинулось близ училища UDA? Пока не было придушено.

… Тамара неторопливо брела от обувной фабрики вниз, по левой стороне улицы Степана Халтурина (по правой ходили жители казарм, которых егорьевцы побаивались и недолюбливали). Последняя вспышка летнего тепла расслабляла. В воздухе веяло похотью и авантюрой. Смутные предчувствия определенного рода томили одинокую женщину. Она, будучи дамой порядочной, старалась не изменять работникам подсобного хозяйства, без крайней необходимости, а они, входя в положение, иногда скрашивали вдовью жизнь.

Предчувствия её не обманули. Решительным шагом Тамару нагнал молодой мужичок невзрачного вида, и неожиданно низким голосом, уверенно-утвердительным тоном заявил, перехватывая сумки:

– Помогу.

– А? – Тамара растерянно смотрела на бесцеремонного незнакомца, но сумки покорно отдала, прислушиваясь к учащенному стуку сердца.

– Помогу донести, не дрейфь.

Дальше его речь полилась безостановочно, подобно неостановимому процессу окисления и эрозии. Час спустя, вытряся все сведения о вдовушке, болтливый незнакомец напросился в гости и был приглашен, под предлогом похода за грибами. Так произошло явление Стрекача в Колычево. Требуется небольшое отступление, чтобы описать этого пламенного борца за дармовую выпивку, яркая и пустая личность которого со временем затмила и другие оригинальные деревенские персоны.

Володя Стрекачев, мозги которого были девственно чисты от нужных и ненужных знаний, родился и проживал до службы в армии в городе Орел, одноименной области. Не обладая никами навыками, кроме феноменальной приспособляемости, в дни тягот и лишений солдатского бытия, подал заявление в партию и, был принят в её лоно. Коммунистическая принадлежность прилипалы сыграла решающую роль при поступлении в машиностроительный техникум. Бог весть, как он умудрился его окончить, если чертежи читал, как, приблизительно, первоклассник – Шолохова. Ультраредкостный, даже для времен социализма хмырь сумел продержаться на орловских предприятиях до двадцативосьмилетнего возраста. Отовсюду его изгоняли за некомпетентность и пьянку, даже из партии, и он сообразил, что пора перебраться поближе к столице. На Егорьевский завод «Комсомолец», в ту пору гремевший на весь Советский Союз, его приняли сразу мастером второго цеха. В первый день он показал себя как добрый, лояльный и в меру пьющий руководитель низшего звена, которого работяги приняли почти на ура. Разоблачение пришло на второй день, когда выяснилось, что новый мастер редкостный дуб, абсолютно не владеющий специальностью.

Его швыряли по цехам и службам полтора года и, поняв, что толку не будет в любом случае, предложили написать заявление об увольнении по собственному желанию. Именно в этот момент ухватился Стрекач за Тамару, как за спасительную соломинку.

Грибником он показал себя таким, что Тамара отобрала у него ножик и запретила прикасаться к лесным дарам, во избежание гарантированного отравления.

Вернулись они в обнимку, оба довольные. Разница в возрасте более чем тринадцать лет их не смутила, они расписались вскоре и Володя Стрекачев, в быту – Стрекач, поселился до смерти жены в её доме.

Дети приняли нового мужа матери по-разному:

Василий – дружески-лояльно, Юрка – равнодушно, а младшие – настороженно. Сноха Ирина делала вид, что не замечает нового мужа свекрови, едва перекидываясь с ним за день парой слов.

По утреннему холодку первых чисел сентября, Василий, с новоявленным отчимом, который был старше его чуть больше, чем на пять лет, направились в интернат. Пасынок уже договорился о трудоустройстве Стрекача в качестве бригадира слесарей-сантехни ков, шайка которых, подобно дикой дивизии, не признавала ни дисциплины, ни начальства.

По пути они нагнали бараковскую троицу. Боб и Митька держались по флангам от могучей заместительницы главного бухгалтера Веры, которая сходила когда-то по-быстрому замуж, а потом вернулась в первобытное состояние и родила в этом состоянии сына Вадимку.

– Василий Иванович – лукаво промолвила Вера, – у тебя новый папа, я гляжу.

Стрекач расплылся в безмозглой улыбке. Василия слегка передернуло от досады. Митька, сохраняя с трудом серьёзно-озабоченное лицо, поправил соседку:

– Вера, это дедушка, не путай.

– А так похож на племянника. – Боб покосился на юного «папу».

– Чьего племянника? – Разом спросили Митька и Вера.

– Луки Моисеевича, завсклада, которого в позапрошлом году посадили за хищение и растрату казенного имущества…

Приём на работу Стрекача, довольно скоро сказался на карьере Василия. Спирт полился ручьём. Сантехническая служба и без того аховая, пришла в полный упадок. Половину труб, кранов и вентилей бригадир-делец продал на сторону по дешевке, в основном за водку и самогон. Канализация не работала сутками, забитая, а прочищать ее пьяная орава не спешила.

Первым забил тревогу Иван Поликарпович, которому Василий урезал отпуск «внутреннего лекарства». После нового года Василию по-свойски предложили сменить место работы, а стрекача, как не удивительно, оставили, правда уже в должности простого слесаря-сантехника.

Ирина Котелкина давно почуя неладное, частенько стала «пилить» мужа, а после увольнения, вообще устроила грандиозный скандал с обещанием развестись. Удар оказался силен. Василий два дня приходил в себя, пытаясь проанализировать и понять: что произошло?

Деревня вскоре увидела Василия, трезвого и подтянутого, щеголяющего в новенькой форме прапорщика медицинской службы. На какое-то время всё устаканилось; даже Стрекач притих, убоясь изгнания из семьи. Так продолжалось до возвращения Лёшки со службы.