Этим летом я приехал в Сямжу в последний раз. Вернее, когда приезжал, еще не знал, что это последний раз. Но было что-то… было какое-то предчувствие. Родители болели и не так как обычно – на этот раз было ощущение какой-то полной безнадеги. Мама сказала, что она начала откладывать деньги на похороны. Я был вымотан донельзя – за спиной был трудный год (а когда они были легкие). Надеялся отдохнуть хотя бы недельку. И как всегда бывает – именно в этом момент, как будто почувствовав мою слабость, меня атаковали хейтеры в интернете. Это было совершенно омерзительно, но самое подлое было то, что атака была организована людьми, которые были мне обязаны более или менее всем. В обычной ситуации я бы отмахнулся и даже и не заметил бы этой атаки. Но тут, в момент слабости… должен признать, что меня это пробило. Целыми днями я сидел на крыльце, смотрел на дождь и думал о том, как так получается? Я живу свою жизнь не для себя, а для людей. Я столько отдаю, сколько мало кто отдает. Почему же я все время огребаю от тех же самых людей, которым помогаю? Может, не надо никому помогать? Может, пора уже стать циником, повзрослеть уже? Или нет? Или просто делать то, что я считаю нужным, не обращая внимания на вой шавок за спиной? И в этот момент, в этом настроении я вдруг взял телефон, включил запись и начал рассказывать. Я говорил семь часов подряд. Записал семь видео, которые выложил на ютуб. Здесь все моя жизнь. Конечно, получилось путано, невнятно, сплошные шум и ярость. Ну, как есть. Книги сами решают, как им родиться. Эта родилась так. Пусть такой и живет.

Папа умер через месяц после этой моей поездки. Еще через месяц умерла мама. Я больше никогда не вернусь в Сямжу. Не хочу, не смогу увидеть дом, в котором больше нет моих любимых людей.

Москва, 27.01.2020

Глава 1

Вот я и дома. Вот этот дом. Веранда зеленая. Веранда с той стороны, с этой стороны туалет, вот сам дом за тутовым деревом. Это наша первая баня, она уже давным-давно превратилась в мастерскую. А вот здесь рядом вот этот вот вагончик маленький, красный. Здесь я писал свой первый роман. Вот в вагончике в этом и, да вот в вагончике, сидя на крыльце вот этой бани, в желтой такой тетрадке сидел и начал писать свой первый роман. Сколько лет прошло? Двадцать лет, двадцать пять лет почти прошло.

Это новая баня. Вот здесь стоял навес, под навесом была техника. Техника и сено. Сейчас все заросло. Родители болеют, не могут с травой с этой никак разобраться. Ну решим. Или я скошу, или найду кого-нибудь, кто сделает. Здесь дальше пруд, пруд весь зарос, соседские гаражи и баня. Баня – мой любимый кабинет. В бане мне всегда хорошо писалось. Я садился где-нибудь в предбаннике, садился и начинал работать.

Я не взял сюда в эту поездку ноутбук, взял только телефон. И я не знаю, что из этого получится и вообще насколько и кому это будет интересно. Я хочу здесь записать несколько видео, несколько рассказов, несколько каких-то вещей, которые мне хотелось бы рассказать, вспомнить. Не знаю зачем, не знаю, что из этого получится, я даже не знаю, буду ли я это публиковать. Просто для себя, для того, чтобы сохранить, для того чтобы помнить, что вот была эта поездка. Редко я сюда стал приезжать, раньше чаще приезжал, чуть ли не каждую недель. Ну понятно, сейчас перерывы то два, то три года.

Вот здесь на крыльце я сидел, заканчивал книгу. Когда? Три, четыре года назад? Сидел и заканчивал книгу «Пишется». Четыре года прошло, да. Не знаю, когда я приеду сюда в следующий раз, и что меня здесь ждет меня в следующий раз. Родители болеют, мама очень плохо себя чувствует и отец тоже плохо. Мама, говорит, начала откладывать деньги на похороны и, говорит, не знаю кто из нас первый уйдет. Грустная такая, грустная история. Все пришло в какое-то такое в запустение.

Но я не об этом, на самом деле, хотел рассказать, не о том, как все плохо. На самом деле у меня всегда сильная была связь с Сямжей. И вот сегодня, когда я ехал утром на машине из Вологды, и когда там прям видно вот эти сто километров от Вологды до Сямжи, природа становится все более и более северной. Я даже не знаю, как это сказать, как это описать. Небо становится всё ниже, ниже и ниже. И когда мы пересекли границу Сямженского района, мы прямо въехали в такой дождь, который нам на встречу потоками обрушился на машину. Сейчас дождь немножко поутих, совсем не ушел, но по крайней мере его стало немножко меньше, этого дождя. Сейчас может быть, если он стихнет, то я схожу в магазин, посмотрю, чем тут можно закупиться.

Что я хотел рассказать. Много лет я собирался написать книгу под названием «Работа автора над собой», это как бы воспоминания не воспоминания, мемуары не мемуары. То есть что-то, где мне хотелось описать свой личный опыт, что я делал, как я шел вот отсюда, как получилось так, что я деревенский парень из поселка Сямжа Вологодская область, год за годом работая каждое утро, каждый день, писал и в конце концов каких-то успехов в этом смысле достиг – тридцать две опубликованных книги и десятки театральных постановок, десятки снятых сценариев и лучшая онлайн киношкола в России. Десятки, уже сотни учеников, работающих в индустрии. Мне кажется, что, наверное, есть какой-то опыт, который будет интересен и важен не только для меня, но и может быть для тех, может быть кого-то приободрит то, что я рассказываю. Потому что, когда мы видим, когда мы смотри на людей, которые уже достигли успеха, мы видим конечный результат, и нам всегда кажется, что этот конечный результат достался легко. На самом деле это не так. Мы смотрим на свои начальные условия, и нам кажется, что из таких начальных условий невозможно чего бы то ни было добиться. И вот я хотел бы вам рассказать, как раз вот об этих начальных условиях и, как я шел из этих начальных условий в ту ситуацию, в которой оказался сейчас.

Вся наша семья, и отцовская и материнская линия, мы все отсюда из северных краев. Материнская линия – это город Кадников. Кузнецовы из Кадниковских мещан и ее отец, мой дед, Иван, был связистом. Вообще оба моих деда были связистами. Один дед занимался правительственной связью, мамин отец. А второй дед был начальником цеха связи, он занимался собственно телефонной связью. И отцовскую линию я знаю немножко лучше, по материнской линии там концы утеряны. Но отцовская, собственно семья, семья Молчановых происходит из поселка Наволок, это Вожегодский район. Раньше это была Архангельская область, сейчас это север, самый север Вологодской области. Это маленький такой поселок, маленькая такая деревня, может там десять-двенадцать домов, и как мне сказали, эту деревню основал один из моих предков – прапрадед, который разругался со своими соседями. Там река внизу. И он разругался со своими односельчанами и перешел реку, поднялся наверх на гору и там образовал собственную деревню – вот этот Наволок.

И вот собственно он жил в этой деревне… Там уже появилась у него семья. И мой прадед, Леонид, который воевал в первую мировую войну, и он был георгиевским кавалером, воевал неплохо. И он привез трофейную швейную машинку и обшивал все окрестности, то есть такой деловой мужик был, обшивал все окрестные деревни. Он таким был в общем домовитым мужичком и, естественно когда началась революция, его первого пришли раскулачивать, в общем его выводили уже за баню расстреливать, но он как-то отбоярился, отбрехался, его отпустили, но сказали только: «Уходи из деревни». И он уехал куда-то в Архангельск, какое-то время жил там на заработках. Потом вернулся уже в тридцатые годы. Как-то его все репрессии миновали. По легенде, когда он умирал, он сказал, что в огороде у него закопана кубышка с золотыми червонцами. И я видел это место, где стоял его дом, там было все перекопано. Естественно, никакой кубышки там найдено не было, но вот тем не менее вот так вот он отплатил своим односельчанам.

Глава 2

Дед мой, Аверкий Леонидович, замечательный был по-своему мужик. Когда началась война, очередь была его брата идти на фронт, но брат женился только что, только что ребенок появился. И в итоге дед пошел вместо брата на войну, ему было шестнадцать лет. Это был то ли сорок второй, то ли сорок третий год. Воевал он до самого конца. Был в Польше, воевал в Польше. И бывал в плену. Дед на самом деле никогда не рассказывал, о том, что там было, что было в годы войны. И два рассказа всего сохранилось из этих его военных воспоминаний, как-то там отец из него их вытащил. И оба такие не очень хорошие, не сильно в героическом ключе его показывающие. Хотя дед воевал героически, у него есть награды. Все в порядке, нормально он воевал.

Одна история совершенно жуткая. Это было в Польше. Правда, нет, не знаю. Как мне рассказали, так и передаю. Чистил пистолет, собрал, разобрал, собрал и направил в окно, и нажал на курок, и раздался выстрел. И в это время за окном проходил человек – поляк, и он его убил. случайная пуля, вылетевшая в окно, вот так вот убила человека. Не знаю опять же, вот рассказ этот – правда, неправда, как он из этой ситуации вышел, почему никаких последствий для него это не имело. Будем считать, что реальность этой истории не подтверждена. Вот тем не менее он всю жизнь жил с этой историей на совести.

Вторая история связана с попаданием в плен. Он пошел где-то там, опять же находясь где-то рядом с передовой, пошел в туалет, приставил автомат к дереву, и в этот момент появился немец, забрал его автомат и повел его к своим. И немец видимо оказался не очень умный парень, он его оставил перед штабом, а сам зашел в штаб, и дед, недолго думая, оттуда сбежал. Сбежал, пришел к своему командиру и тут просто сверхъестественное везение. Он докладывает командиру о том, что вот случилась такая история, и командир ему сказал: «Никогда в жизни никому об этом не рассказывай. О том, что это с тобой случилось. А оружие добудешь себе в следующем бою». – И все. И отпустил. Если бы кто-то узнал о том, что он был в плену – естественно сразу же он отправился бы в лагерь или сразу же по законам военного времени что-нибудь нехорошее с ним сделали.

Дальше дед вернулся домой и в это время брат его в это время полностью завладел хозяйством, и деду места не было дома в Наволоке. И деду пришлось ехать куда-то, искать себе место под солнцем, и он нашел это место в поселке, у которого даже названия не было. Название было «Двадцать первый квартал». Небольшой поселок, где жили ссыльные немцы. И дед занимался тем, что сторожил этих немцев. Он служил в Министерстве ГосБезопасности, в МГБ.

С бабушкой он познакомился по переписке. Бабушка была из Петербурга, ходили смутные слухи, что она была дворянского происхождения, но пока никаких подтверждений этим слухам я найти не смог. Не знаю тоже как они познакомились, как это дело случилось, но тем не менее вот они общались, переписывались, и в какой-то момент она прислала ему фотографию, на которой было три девушки, и написала: «Если ты меня узнаешь, то выйду за тебя замуж». И, как гласит легенда, он только ее и видел на этой фотографии и в итоге на ней женился. И потом они переехали в Сямжу, дед стал начальником цеха связи, и появился мой отец и три сестры. У одной из сестер, Ирины, была болезнь мозга. Она очень мучительно прожила четырнадцать лет и затем умерла.

Бабушка отца очень сильно невзлюбила почему-то, там тоже непонятная, мутная история, она очень сильно гнобила отца, просто доводила его. Он жил в комнате… сейчас другие люди уже живут в этом доме, но я помню этот дом. Та комната, в которой он спал, была комната с призраками, ему начали являться призраки. И в те же четырнадцать лет папа сбежал из дома в шлепанцах на босу ногу. Побежал в Петербург, поступил в Суворовское училище и закончил Суворовское училище. Он всегда хотел быть журналистом. И, кстати, его другом был Валерий Герасимов, который сейчас начальник Генерального штаба. Вот пример карьеры из Суворовского училища.

Так вот, папа хотел быть журналистом, и он пошел учиться в военное училище, не помню куда, по-моему, в Рязани он учился или в Свердловске, боюсь ошибиться. Год он там проучился, понял, что работать журналистом ему не дадут. Там армейские рельсы, вот ты попал на них и туту, дальше идешь по этим рельсам. И он ушел из училища, причем ушел не очень по-хорошему. Ему пришлось полностью отслужить два года в армии после этого. Он вернулся домой, вернулся в Сямжу и начал работать в районной газете, в газете «Восход». Я тоже, кстати, работал в этой газете какое-то время – летом, на каникулах, когда в универе учился. И он поступил в ленинградский, на журфак ЛГУ и заочно закончил журфак ЛГУ.

Тогда же они познакомились с мамой, мама сбежала из дома, тоже самостоятельная девица была, тоже в четырнадцать лет сбежала из дома. Видимо это как-то было семейное. Я, правда, в семнадцать сбежал, но вот тем не менее. В четырнадцать лет она сбежала из дома, работала киномехаником в Житьево, и папа приехал писать про нее статью, про молодую девушку-киномеханика. И он ее встретил, а потом в выходные мама вернулась, приехала в Сямжу повидать своих родителей. И встретила на улице папу. И начали они ходить, что называется. Ну и в первый раз, тоже по легенде, я в «Убийце» писал эту сцену об этом, по легенде первый раз поцеловались накануне свадьбы на крыльце столовой. Сегодня я проезжал мимо этой столовой, закрытое здание, заколоченные окна, там уже ничего давным-давно нет, но, тем не менее, такое историческое место.

И седьмого марта тысяча девятьсот семьдесят четвертого года сорок пять лет назад появился на свет я, у меня есть фотографии того, как меня забирают из роддома. Седьмое марта в Сямже – это зима глухая. Снег лежит кругом, зимняя зима. И идут по этому снегу папа и мама. Несут меня, завернутого в одеяло. Молодые, красивые невозможно.

Глава 3

Первые десять лет своей жизни я жил в восьмиквартирном деревянном доме, дом – типа барак (Обама, привычно пошутите вы). Сначала у нас была маленькая двухкомнатная квартира наверху на втором этаже, потом мы переехали, нам дали трехкомнатную. Там же появилась Лена, моя сестра. И когда мы переехали к тому времени, дед, мамин отец умер, и мы бабушку забрали к себе и первое время мы с бабушкой жили в одной комнате. Вот тогда, вот в этом доме на самом деле, я и начал чувствовать, ну как бы я и начал выделяться для себя, выделяться и отличаться от всех остальных. Сначала я был какой-то частью всего этого мира. А потом перестал.

На разных своих вебинарах я рассказывал первое свое воспоминание. Я лежу, рядом мама и передо мной медсестра, вот так вот руки в боки в белом халате. Я потом спрашивал у мамы, когда, как это было, и она сказала, что это было, когда мне было два года, мое первое воспоминание – в два года, как у Льва Толстого.

Второе воспоминание – это ледяной холод, адский холод. Зимой здесь холодно – под 40 градусов. Деревянный дом, тонкие-тонкие стены. И у нас сосед, который жил под нами – рыжий стоматолог. Он… Ему было лень топить дровами печку, и он уходил жить на другой берег к своей подруге какой-то. И квартира у него выстывала, вымораживалась, и дом промерзал насквозь, из-за вот этой одной холодной квартиры. Холод шел к нам, и у нас было в квартире плюс два. Мы топили печку до красна – становилось плюс четыре. Папа бил морду этому стоматологу, писал жалобу, в конце концов его выселили и поселили туда каких-то других людей, и стало все нормально. Но вот это самое первое воспоминание, вот это лютый холод. Я точно помню момент, когда от этого холода, я стоял завернутый в одеяло, меня колотило, и я начал грызть ногти. И много лет со мной была эта дурацкая привычка. Я всю жизнь грыз ногти до сорока лет и вот в сорок лет в один момент просто решил, что ну как-то странно, взрослый мужик ногти грызет. Это, в конце концов, никуда не годится. И в одночасье с этой привычкой завязал.

Что дальше происходило? Да, вот этот деревенский дом, самые ранние воспоминания они запоминаются четче всего. Например, первое стихотворение я сочинил в шесть лет, слова начали рано очень приходить.

Стихотворение такое:

Бабочка крыльями машет,

Садится на травку и пляшет

Белка по дереву скачет

В дуплах орешки прячет

Я очень рано стал понимать, что вот меня тянет к слову. Хотя как-то сначала к книгам спокойно относился, ну, книги и книги, они не были для меня культовыми предметами. Все начало меняться во втором классе.

Глава 4

Второй класс. Случилась нехорошая история. В классе появились солдатики, красная кавалерия, набор игрушечных солдатиков и это был предел мечтания. И они в школе в классе были. И я то ли украл одного из этих школьных солдатиков, то ли взял поиграть, а потом, когда обнаружили пропажу, как-то неправильно себя повел. Отказался его отдавать – что-то вроде того. Как бы особого криминала не было – взял поиграть, а потом меня обвинили в краже, и я нахамил учителю. В итоге мне поставили двойку за поведение. Неуд в четверти в конце второго класса.

Я разорвал этот дневник. Не то что бы боялся наказания, а просто гнев обуял, и я просто разорвал дневник, все страницы вырвал и разбросал. У нас такой был окоп по дороге домой. Кстати, мы не знали, что это за окоп, он был заросшей крапивой и мы там лазили, домики строили в этом окопе и так далее. На самом деле там был настоящий окоп, построенный в годы войны. Строили линию обороны и вырыли этот окоп в расчете что досюда тоже дойдут, но до Сямжи фашисты не дошли. Так вот по этому окопу я разбросал остатки своего дневника.

Естественно, правда вскрылась, учителя папу вызвали в школу, папа был достаточно зол, я точно помню, как он на мопеде ехал вокруг по дороге, а я шел домой пешком напрямую из школы, и значит я прихожу домой, и папа меня выпорол кипятильником. Он тоже дико разозлился на это и естественно разозлил его не факт этой мутной истории с солдатиками, а то, что я дневник разорвал. Он совершенно не понял, что произошло и решил, что я струсил.

Наказание было такое: в течении месяца было запрещено отходить от дома дальше пятидесяти метров. Гулять понятно, что гулять-то надо ребенку, но вот не дальше пятидесяти метров вокруг дома ходить. В огород можно выйти и во двор, дальше со двора нельзя. Но и делать-то нечего, каникулы, и я начал читать. Была такая книжка «Происшествие в Оттерберри» про мальчика, который разбил стекло в школе и ему нужно было чтоб его не наказали, ему нужно было собрать деньги и возместить стоимость этого стекла. И все его друзья помогали ему эти деньги заработать, а потом у них какие-то жулики эти деньги украли. Интереснейшая история. Вот я ее сначала прочитал потом папе сказал: «есть еще что-нибудь такое же?». И он мне сказал: «Вот „Приключения Тома Сойера“ прочитай». И вот под домом нашим – это была пещера, я там лазил в этих подполах, там была моя пещера индейца Джо, и почему-то я начал искать клады, а поскольку клада не было, я его решил сам зарыть. И вот у нас на огороде росло дерево, тень от ветки падала в определенное место, и там на грядке у меня был зарыт клад – сундучок и в нем какие-то стеклышки. Такие вот игры были. Самое главное, что я тогда конкретно подсел на чтение, я начал тогда читать просто со страшной силой.

И дальше у меня начало происходить то, что я чуть позже стал называть «увлечения». У меня начали волнами приходить увлечения. Первое увлечение это было увлечение космосом. Это был третий класс и когда я начал со страшной силой читать все, до чего мог дотянуться – фантастику, Ярослава Голованова «Дорога на космодром» и так далее. Тогда много было литературы про космонавтов, и я твердо решил, что буду космонавтом.

Глава 5

Итак, я решил стать космонавтом. Это почему-то вызвало очень жесткую реакцию со стороны моих одноклассников. Я не знаю почему, но это прям их очень сильно взбесило и начиная с третьего класса со мной никто не разговаривал. Я вошел в очень жесткий конфликт со всем своим классом. Для меня это была, конечно, очень травмирующая ситуация, Представьте, с десяти лет у меня нет друзей. Одиночка. И друзьями моими стали книги, и благодаря книгам я выжил. И я не знаю хорошо это было или плохо, потому что мои аутичные навыки были заложены тогда и с того времени мне было проще одному, чем с людьми. Даже с учетом того, что я зарабатываю на жизнь тем, что я учу людей, мне проще работать в он-лайне, нежели вести живые мероприятия. И как только я нашел эту тему с он-лайном, мне сразу стало работать проще.

Итак, третий класс. Кульминацией стала история со снежным городком, о которой чуть позже. Меня реально травили, меня били постоянно. И у меня была учительница, которая меня поддерживала – Серафима Васильевна Чертова, наша классная руководительница, она меня какое-то время защищала, пока я был в начальной школе.

У нас была продленка и мы ходили в столовую всем классом, потом возвращались в класс, делали домашнее задание, потом нас отпускали, и мы в столовую и обратно с ней ходили за руку и я ей рассказывал свои мечты. Я ей говорил о том, что я хочу быть космонавтом. Она поддерживала очень сильно мои увлечения и она слушала все мои рассказы. По сути, она была моим первым коучем. Она меня не учила ничему, но она выслушивала меня и задавала вопросы и тем самым помогала мне поверить в то, что это вообще кому-то может быть интересно, кроме меня.

После третьего класса мы перешли из начальной школы в среднюю. Нас перевели в другое здание и там все стало для меня совсем плохо. В травлю стали включаться учителя.

У меня была новая классная руководительница, которая меня не очень-то любила и не очень поддерживала. Она считала, что если в классе меня травят, значит со мной действительно что-то не то. Ну и конечно я это своим поведением старался подтверждать. Были вещи на самом деле реально вопиющие, одна из самых страшных историй – это история со снежным городком, позже я написал про это пьесу «Снежный городок».

У нас есть такое мероприятие «проводы русской зимы» и однажды для этих проводов на стадионе построили снежный городок – драконы, печки, какие-то там крокодилы из снега. Вылепили, водой облили, чтобы застыло в лед, и раскрасили краской. Это было очень красиво. У меня к тому времени появился приятель, тоже изгой из параллельного класса Юрка Бачин и мы с ним вместе пошли смотреть этот снежный городок. И там были два парня из старших классов. Тогда только что прошел фильм под названием «Не бойся я с тобой» и там если помните – Гусман, Дуров и приемы карате. И песни такие героические. И по снежному городку ходили два парня старшеклассника, они были старше меня на три на четыре года. Один из этих парней был сын главы района – тогда я не помню, как это называлось. Первый секретарь? Что-то вроде этого. Короче, сын местной шишки. И они ходили по этому самому снежному городку и я увидел, что они там начинают делать. Один из них спел песню: «насилье точит сталь, но сталь недолговечна, а ты душою крепче стали стань. Когда рука честна, а цели человечны – рука крошит отточенную сталь». И он поет эти прекрасные слова и бьет ногой по снежной фигуре. И я понял, что что-то не так и говорю Юрке – пойдем-ка мы отсюда. И мы ушли. И так получилось, что нас видели уходящими из этого снежного городка, а их нет.

На следующий день меня вызывают в учительскую, там сидит милиционер, и мне говорят: «ты разрушил снежный городок, тебя там видели». Я говорю – я не разрушал снежный городок, а вот эти ребята. Мне сказали: «ты че, ты за свои проступки отвечай сам». Меня обвинили не только в том, что я разрушил снежный городок, но еще и в том что я пытался ответственность переложить на кого-то другого. Совершенно вопиющая история. Меня там продержали в этой учительской часов пять или шесть. Милиционер меня пытался расколоть, очень уж, я не знаю, насколько профессионально. Это было конечно совершенно незаконно, в отсутствие родителей, несовершеннолетний парень, абсолютный Кафка. Я ни в чем не признался, конечно. Я повторял, что нет, я ничего не разрушал, ничего я брать на себя не буду, идите к черту. … и в итоге… в итоге мне опять поставили двойку за поведение, у меня даже где-то этот дневник есть, там так и написано – «оценка за поведение снижена за разрушение снежных фигур и обман».

Мне кажется, что учительница моя до сих пор так и не верит в то, что я не разрушал этот снежный городок и это так между нами и осталось. Я так понимаю, в этот момент они меня хотели поставить на учет в детской комнате милиции для того, чтобы наказать таким образом, но я опять же… это так и не было доказано.

Короче, я не разрушал снежный городок. Не было такого. Однако, я был, как Сухово-Кобылин, что называется, оставлен в подозрении. Так долгие годы эта история и тянулась за мной.

И естественно, дальше, чем больше одноклассники росли, тем травля становилась жестче, жестче, жестче. Это были реально уже избиения, когда всем классом собирались после уроков и меня избивали.

Тогда у меня появилась такая тактика – я выхватывал кого-нибудь одного из толпы и метелил так, как только мог. Потом выхватывал следующего. Пока меня били, колотили со всех сторон, я работал руками в ближнем бое, обрабатывая своих врагов одного за другим. Самая жуткая драка была на мой день рождения. Мне было, по-моему, тринадцать или четырнадцать лет.

Солнечный день, и меня поймали после школы, и всем классом накинулись, и там в снегу пинали, и я начал там точно так же выхватывать сначала одного, потом второго. Потом уже спустя много-много лет, я поговорил с одним из этих парней, которые меня тогда избивали. И меня поразило что он считал, что… я… был неправ. Он мне сказал – как ты мог? Ты же был сильнее меня! Я же был самый маленький, самый слабый. И ты меня начал избивать. И так далее, и так далее. у него было ощущение дикой несправедливости, он меня воспринимал как агрессора. Ему казалось, что это я на него напал, я его избил. У человека совершенно не отложилось в голове что они толпой в двадцать человек меня в снегу пинали. Типа, мы тебя пинали и это окей, а потом ты нас отпинал – как же так, нас-то за что?

Это конечно удивительно, и я понял, что человек себя способен за любое преступление, за любую подлость, за любую пакость оправдать.

Или, например, тоже примерно тогда же. Я был в библиотеке и два парня старше меня, на класс старше меня, тоже до меня докопались. Мол, че это ты тут делаешь. И когда я выходил из библиотеки, они меня вдвоем подстерегли и на меня напали. Начали, скажем так, пытаться меня избить. Но когда тебя бьют, начиная с десяти лет каждый день, ты в конце концов просто начинаешь давать сдачи. И я их избил, двоих. Сначала одного, я хватал одного, молотил, потом хватал другого и так по одному.

И мы с одним из этих парней встретились тоже лет через десять, где-то на какой-то местной вечеринке. И он мне такой типа – помнишь ты меня тогда избил в библиотеке. Я ему говорю: «придурок, а ты забыл, что вас двое было, ты забыл, что вообще-то вы вдвоем на меня напали, что вы у меня там книжку разорвали».

Интересно было бы поговорить с этими ребятами, которые меня травили, обзывали, гнобили. Наверное, у них воспоминания такие, что я был таким королем зла, который в одиночку травил и терроризировал целый класс. И они от меня защищались. Но мне по большому счету тогда никто не был нужен, я всё это время читал.

Глава 6

У меня приходили и проходили разные новые увлечения. Например, увлечение индейцами. Точно помню момент начала этого увлечения. Я шел по библиотеке и увидел книгу Луи Буссенара «Капитан Сорвиголова». Остановился, взял ее и думаю – что такое, интересно. А там история англо-бурской войны и этот герой в какой-то момент сидит на коне «как истинный вождь краснокожих». И меня почему-то это зацепило и я думаю – кто такие краснокожие?

Я начал искать какую-то информацию про индейцев. Сначала прочитал книгу про Сат-Ока, это польский чувак, который написал «Страну багровых туч» – и «Слушайте песню перьев». такие книги, якобы на реальных материалах про индейцев. На самом деле полностью выдуманные. В общем, тогда это воспринималось как реальная жизнь индейцев. Потом следующее естественно, «Пенталогия о Кожаном Чулке» Натаниэль Бампо. Причем я его читал таким причудливым способом: сначала «Последний из могикан», потом «Зверобой», потом «Пионеры», потом «Следопыт», и наконец последний – «Прерия».

Все эти пять книг я с удовольствием прочитал, и начал собираться в поход. Я начал рассказывать одноклассникам, о том, что я теперь не космонавт, а индеец. Они видели, что у меня книги про индейцев. И я начал ножи метать, луки делать, и они заинтересовались тем, что я делаю. И я сказал – ребята, окей, если вам интересно, пойдемте со мной в поход. Я пойду в поход летом. А это было зимой. И на этом лед был растоплен, и они начали как-то ко мне оттаивать.

Потом мы снова со всеми разругались. Это так тянулось какое-то время, наверное, лет до шестнадцати. А потом я увлекся рок-музыкой и дальше все просто. Я был уже королем класса. У меня уже группа своя была, и уже все ходили у меня кассеты записывать и фотки рок-музыкантов покупать по рублю за штуку.

С музыкой тоже всё интересно. Я прямо четко прослеживал – с какого момента началось это увлечение. Первое мое музыкальное увлечение – Майкл Джексон. Песня «Билли Джин». И первые три песни, которые я записал – это «Модерн Толкинг», «Иеронимус Кадиллак», «Билли Джин» Майкла Джексона, и третья песня… Градский в программе «Веселые Ребята», он был Александр Грин. Придумал персонажа и на английском языке и пел такую дурацкую очень песню – «Донт би фанни». Три песни я и записал. Мама работала на радио и она мне выделила на своей кассете половину одной стороны кассеты. И там были эти три песни. Я их переслушивал просто на автомате, на повторе много раз подряд. Постепенно все больше у меня собиралось записей, и потом мне купили всё-таки магнитофон.

Это тоже была такая мечта многолетняя – магнитофон. Года два я его ждал и страдал без собственного магнитофона. Потом моя тетя Надя мне подарила сто рублей на магнитофон, и мама еще добавила своих и купила мне магнитофон «Весна». И долгие годы я с этим магнитофоном «Весна» существовал. У меня была большая фонотека по местным меркам – больше двадцати кассет. Куча самых разных записей. Конечно, всё это было очень эклектично, это были какие-то записи с радио, записи с телевизора, с программы «Взгляд». Очень странная коллекция. Но в то время телевидение было довольно интересное. По телевидению могли, допустим с утра передать песню группы «Юрай хип» и песню «Аквариума»… и это всё ловилось тут же, хватался магнитофон, втыкался шнур и тут же включалась запись на первую попавшуюся кассету. И все это заслушивалось до дыр. До скрипа. Некоторые кассеты начинали скрипеть со временем. А некоторые зажевывались и нужно было распутывать пленку и наматывать ее, надев кассету на карандаш. Нынешняя школота с ее айподами и знать не знает таких забот.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Работа автора над собой

С этой книгой читают

Другие книги автора