Скрип

Витя плавно покачивался из стороны в сторону из-за гуляющего по комнатам ноябрьского сквозняка. Приходилось проветривать помещение раза по три на дню, настежь распахнув все окна и двери, чтобы хоть немного убрать запах уксуса, которым жена опрыскивала своего мужа из пульверизатора, точно любимый фикус.

Балка, на которой висел Виктор, периодически поскрипывала. Этот скрип слышался во всём доме: на обоих этажах, в подвале, в ванной комнате, в детской. Он слышался на заднем дворе. В магазине, на работе, раздавался из автомобильной магнитолы. Скрип преследовал Марину повсюду.

– Мам, а когда мы уже снимем папу? – спросила этим утром за завтраком Аня, смотря на неестественно синюю и отёкшую кожу своего бывшего родителя.

– Когда бабушка придёт. Я тебе уже говорила.

Бабушку Аня видела лишь однажды, но в то время она ещё только ходила в детский сад, и все воспоминания об этом человеке были в образе размытого пятна, которое пахло землёй и спичками.

Это пятно явилось в их дом в тот момент, когда Аня температурой своего тела могла растопить целый айсберг.

– Вот здорово! Целый айсберг? – хрипела девочка, глядя на маму.

– Да! А может, даже целую Антарктиду.

Почему-то эти слова мамы про айсберг Аня запомнила на всю жизнь.

Бабушка пришла в их дом рано утром, когда солнце ещё только показывало свои брови из-за верхушек деревьев. Женщина стояла, возвышаясь над девочкой, она что-то говорила её маме, а та постоянно тёрла щёки и нос, отчего те были красными.

Что было дальше, девочка помнила смутно. Она шла куда-то босиком по холодной земле. Мамы и папы рядом не было, только бабушка, которая плелась позади и подгоняла её. Аня не помнила, чтобы ей тогда было страшно или чтобы она плакала. Всё это напоминало больше сон, чем моменты из реального прошлого.

Кажется, они зашли в лес. Аня чувствовала, как под ногами ломались сухие ветки, больно впиваясь в кожу, а ещё там были огромные поляны грибов, трухлявые пни и громкий треск качающихся от ветра стволов деревьев.

– Тебе нужно поспать, – раздавался в памяти голос бабушки. – Спи, я укрою тебя одеялом.

– Но это не одеяло, это земля! – еле слышно протестовала обессиленная Аня.

– Это одеяло, а вот твоя постель, – указывала женщина на неглубокую ямку, вырытую наспех.

Дальше шла какая-то пелена. Аня сама не поняла, как оказалась лежащей на спине. Бабушка стояла на коленях и укрывала её теплым одеялом, от которого пахло грибами и травой, и шептала себе под нос странные слова: «Примешь – не примешь. Возьмёшь или дашь. Сон или явь. Радость – печаль». Эти слова тоже запомнились девочке на всю жизнь, и иногда, сама того не замечая, она проговаривала их про себя, совершенно не понимая значения. Бабушка накрыла её практически с головой, оставив снаружи лишь нос и рот. Аня чувствовала себя невероятно уютно под этим одеялом и совершенно не хотела вылезать.

Проснулась девочка уже в своей постели. Больше она не могла растопить айсберг, потому что её тело снова было обычным, отчего Аня сильно расстроилась, а мама почему-то, наоборот, обрадовалась.

Это всё, что она помнила о бабушке. Та ушла, не попрощавшись, и больше не появлялась в их доме, в отличие от других родственников. Мама и папа никогда не заводили разговоров о ней и на любые вопросы Ани касаемо того дня отмалчивались или меняли тему. Бабушку быстро размыло в калейдоскопе воспоминаний, и она стала неразборчивым пятном из прошлого, невнятным сном.

– Зачем? Зачем папа это сделал?!

– Он этого не делал, плохие люди сделали это, – прикрывая лицо полотенцем, всхлипывала Марина, глядя на ещё не остывшее тело любимого супруга.

– Он умер?! Мы что, теперь его похороним?! Мама, мы похороним папу?! Он больше никогда к нам не вернётся?! – дёргала девочка за куртку мать.

– Нет! – произнесла металлическим голосом женщина и вытерла лицо вафельным полотенцем. – Мы не похороним его. Папа просто уснул. Нет, заболел. Он болен, и ему нужно вылечиться. Ты должна это понять! Ты понимаешь меня?! – взглянула она сурово в глаза своей маленькой копии.

Девочка испуганно кивнула.

– Бабушка его вылечит, а ты никому не должна говорить, что папа в таком состоянии, тебе всё ясно?!

– Угу…

– Я не слышу, всё ясно?!

– Да, всё ясно.

– Молодец, зайка. А теперь иди и собирай портфель, ты же не хочешь в первую учебную неделю в школе прослыть опозднуньей?

– Нет, не хочу, – с этими словами Аня ещё раз взглянула на подвешенного, точно марионетку над полом, отца и побрела собирать портфель.

Аня никогда не переступала через авторитет матери, и, если она говорит, что папа заболел, значит так оно и есть. Бабушка поможет ему, она всё сделает, чтобы он снова мог ходить и петь свои забавные ругательные песни, от которых мама всегда ворчит, а Аня, наоборот, смеется. Он снова сможет курить на веранде и пить горький кофе. Они снова поедут на мотоцикле на озеро, где весь день будут закидывать удочки и есть бутерброды с маслом, нужно только подождать. Бабушка обязательно придёт, так говорит мама, а мама всегда знает, как будет.

***

Как ни старалась Аня призвать сны этой ночью, они не шли к ней, ускользая, точно срывающаяся с крючка рыба – поёергает, подёргает и перестанет.