Король. Том I

Глава 15

Эйлидар не стал возвращаться к наставнику, а поспешил в свои покои, где его ждал его неофициальный адъютант, этакий придворный друг, одобренный отцом – Арман Ийван, только при этом Арман совсем не был королевским прихвостнем и куда лучше чем остальные понимал наследника.

– Нет, ты представь, он заявил, что посадит меня на цепь, если я продолжу сбегать с занятий! – возмутился Эйлидар, зайдя в комнату.

Семнадцатилетний Арман отложил книгу, которую читал, и посмотрел на наследника. Его кожа все еще казалась слишком загорелой для аристократа, будто эштарское солнце, под которым мальчик рос первые два года, так и осталось с ним, зато некогда выгоревшие волосы потемнели, стали каштановыми и теперь были связаны в небольшой хвост черной лентой. Глаза у парня были синими, но совсем не такими яркими, как у короля и его детей, но слухи все равно много врали о судьбе мальчишки, привезенном из Эштара. Его бабушка, герцогиня Ийван, всегда сокрушалась о безумствах этих сказок, говоря, что у ее невестки были такие же синие глаза, как у мальчонки, и ничуть он не похож на короля, но тут же в ответ получала упрек. Ведь когда-то ее сын и она сама утверждали, что невестка и ее ребенок умерли во время родов^[7]. Все это Арман слушал, жалея порой, что не остался с человеком, назвавшим его сыном. Антракс никогда не врал ему, но при этом с ним Арману было проще, чем с бабушкой, еще проще, по мнению Армана, было с Эйлидаром, так отчаянно защищающим свою свободу.

– А ты опять сбежал? – спросил Арман, осматривая наследника. – Зачем?

– Мне стало скучно. Он такой нудный, этот северный старик. Бубнит и бубнит всякие неинтересные вещи. Да какая вообще разница, почему монету Рейна стали ценить выше в мире? Не все ли равно, как оно было без выхода к морю, если выход к морю есть уже целых пятнадцать лет.

– Действительно, – отозвался Арман, усмехаясь, но двенадцатилетний наследник иронии в его голосе не заметил, гордо фыркая.

– Почему ты один? Где Ден-Ли!? Вечно его нет, когда он мне нужен! – возмутился Эйлидар.

– Ден-Ли работник королевской канцелярии. Он не может просто так быть там, где ему захочется.

Арман даже пожал плечами. Сын Лен-Фень лично ему всегда был как брат. Первые два года своей жизни он только так его и называл, да и потом, сколько ни виделся, всегда считал его именно братом, хотя, живя вдали друг от друга, они сильно отдалились, а два года назад, когда Ден-Ли привез мать в Рейн, обнаружили, что стали слишком разными, но все равно держались вместе подле наследника.

– Тогда помогай мне придумывать, что сказать матери, – сказал Эйлидар, упав в кресло. – Она будет недовольна, если узнает, что я просто так убегаю.

– Ну, а что ты врешь обычно? – устало спросил Арман.

– Как? Что вот вышел я, такой хороший, закончив занятие пораньше, вот да, через окно вышел, ну не удержался, прости, мамочка. Но я осторожно, я хорошо прыгаю, ты же знаешь. – Эйлидар даже лицо сделал виноватое. – Отец вот увидел и разозлился, грозится стражу поставить, чтобы я занимался по времени… Кстати, – встрепенулся и посмотрел на своего друга уже совсем иначе – с легким волнением. – Он может так поступить? Ну, теоретически?

– Теоретически он все может, но по закону против его слова есть слово твоей матери. Она имеет право отменить любой приказ короля, иначе местная знать никогда не согласилась бы на правителя из Эштара. Неужели ты и этого не знаешь? – удивился Арман.

Эйлидар только отмахнулся.

– Я вот чего не понимаю: зачем мне вообще какие-то учителя!? Ты же как-то сам справляешься и ничего, я тоже так хочу, а не вот эти скучные бу-бу-бу!

– В свое время у меня тоже были учителя, что давали мне основы, – пожал плечами Арман. – Ты тогда был совсем маленьким.

– Тебя послушать, так я всегда маленький! – рыкнул Эйлидар. – Будешь так говорить, я пожалуюсь и тебя от двора отстранят.

– И кто тогда будет тебя терпеть? – спросил Арман. – Ты бы вообще подумал о том, что твои родители правят страной и их ссоры никогда не будут личными, они политические.

– Так кто мешает им не ссориться? – не понял Эйлидар. – Я просто хочу больше свободы. Вот почему Мэридару можно не учиться? У него три наставника, но если ему не хочется, то они сразу исчезают. Амара вон легко отменяет свои занятия, один я должен сидеть и зубрить какую-то скукотень, что бы мне при этом ни хотелось. Еще и эти дурацкие тренировки. Почему у меня только фехтования два часа по пять раз в неделю?! Я что будущий фехтовальщик?

– Ты знаешь, что твой отец тренируется ежедневно? – спросил Арман и прикусил язык, вспоминая слова бабушки.

– Не смей вмешиваться в ссоры королевской семьи, – говорила она ему. – Твое дело маленькое – дружить с наследником. Пусть делает что угодно, тебя ведь сам король ни о чем не просил, верно? Вот и не лезь!

Арман же все чаще думал о том, что король действительно не просил, а почему? Мог ведь? Он же до сих пор, встречая его в замке, интересуется его делами. Больше всего Арман боялся, что названный отец уже и не считает его своим, хоть и названным, сыном.

– Да он пусть хоть сутки тренируется, а все равно останется злым хромоножкой, который только и может, что на других срываться, – отмахнулся Эйлидар и тут же вскочил на ноги. – Мама…

Он никак не ожидал, что Лилайна зайдет к нему вот так без стука, очень тихо и будет слушать их разговор.

Арман спешно поднялся и склонил голову.

– Простите, Ваше Величество, – тихо сказал он, даже радуясь, что королева, наконец-то, услышала именно это, а не притворный лепет принца.

– Герцог Ийван, оставьте нас, пожалуйста, – невозмутимым голосом попросила Лилайна.

Арман только поклонился и вышел. Он даже не удивился, что в дверях столкнулся с молодой фрейлиной, постоянно сообщающей все королеве.

– На этот раз ты просчиталась, Тиана, – сказал он с усмешкой. – Готов поспорить на сотню золотых: сегодня король и королева найдут общий язык в вопросе воспитания наследника.

– Потому что ты не помогаешь нам их поссорить, – шикнула на него светловолосая девушка и бесцеремонно поспешила к двери, собираясь подслушивать.

Арман же, пожимая плечами, с усмешкой на губах предпочел отправиться в канцелярию, где ему всегда было с кем поговорить. Он заранее был рад, что наследнику заслуженно влетит от королевы, что много лет защищала его как могла.

Лилайна действительно быстро подошла к сыну и наотмашь ударила его по лицу прямо по горящей от отцовского удара щеке.

– Мама, – только и пролепетал Эйлидар, осев на место.

– Как ты можешь так говорить о своем отце!? – спросила она. – Ты хоть знаешь, какая сила и выдержка скрывается за его тростью?

Она спросила и вдруг сама вспомнила, почему так сильно восхищалась мужем, почему любила его всем сердцем, почему когда-то защищала от подобных нападок других.

– Ты что действительно так думаешь о своем отце?

– А ты разве нет? – удивленно спросил Эйлидар. – Да и, мама, послушай! Ну, вот что я сделал, я же просто…

– Сбежал с занятий, – перебила его Лилайна. – Я все слышала. Ты все время мне врал, так выходит?

– Мама, ну а кто меня защитит, если не ты? Мама, ну это же несправедливо! – Эйлидар даже вскочил. – Почему я должен учиться больше всех?!

– Потому что тебе все это будет нужно, – спокойно ответила Лилайна, – Да и, насколько я знаю, у тебя предостаточно свободного времени.

– Меньше, чем у сестры и брата.

– У твоей сестры вообще нет свободного времени, потому что она все это время проводит в больнице, а ты сейчас же пойдешь к своему наставнику и извинишься за свое поведение. Немедля!

Она даже указала ему на дверь. Теперь она точно знала, что бить сына она, может быть, и не позволит, но потакать прихотям его тоже не станет – и так слишком долго позволяла ему лишнее. Как теперь это исправить, она не знала, но была уверена, что сможет найти решение, если поговорит с мужем, признав свою ошибку.

Она сама довела сына до учебной комнаты и удивилась вместе с ним, увидев старого наставника вместе с дочерью, явно заинтересованную каким-то вопросом.

– А это все только потому, что больше не нужно было платить пошлину? – спрашивала Амара почти с нотами восторга в голосе.

– Именно так, – отвечал наставник с улыбкой и только затем замечал королеву и поднимался.

– Вы не будете против, если я немного посижу здесь с вами? – спросила Лилайна, заходя вслед за сыном. – Посмотрю, как учатся мои дети.

– Разумеется, Ваше Величество, присаживайтесь куда вам будет угодно, – ответил старик, еще раз поклонившись, и тут же обратился к Эйлидару. – Место у окна теперь будет занимать ваша сестра, так распорядился Его Величество, но вы можете сесть рядом с ней, стол достаточно большой для вас двоих.

Амара обернулась и улыбнулась брату, а недовольный Эйлидар покосился на мать, что присела в кресле в стороне, явно оставленное здесь для возможного наблюдателя. Она даже понимала, что, скорее всего, Антракс поставил его здесь для себя, об этом говорил маленький пуфик, стоявший у стены. Обычно на такой пуф ее муж опускал правую ногу, чтобы она могла отдохнуть. Как так вышло, что Антракс легко мог и ходить, и тренироваться, но мог взвыть от многочасового сидения с согнутой ногой, Лилайна не понимала и принимала как должное, забыв уже, с какой нежностью целовала шрамы на его ноге и просила рассказать, как все это с ним случилось, как потом слушала сухую, но страшную правду о смерти королевы Ленкары и сброшенной на ее сына масляной лампе.

Куда все это исчезло, она не знала, только смотрела на сына и ждала, что он извинится, а тот обиженно фыркал и бубнил себе под нос жалкое подобие извинений, которые Лилайне совсем не нравились, но вмешиваться она пока не собиралась, понимая, что это она виновата в невоспитанности сына.

Глава 16

Антракс открыл тяжелую металлическую дверь, зажег факел и первым шагнул в подземелье. На улице уже темнело. Зарево заката таяло в небе, а он только теперь покончил с работой. Следом за ней шло время обязательной тренировки. После разговора с отцом, короткого, но достаточно жесткого, настроения у него совсем не было.

– Ты сам распустил сыновей, – уверенно сказал ему Эеншард, – и жену тоже. Пока не восстановишь свой авторитет, ничего не изменится. И еще, – добавил Эеншард уже уходя, – не поговоришь с Мэридаром – я тебя выпорю, как мальчишку.

Сама угроза Антракса не волновала, а мысль о том, что отец был прав, мешала расслабиться. Только все равно на закате он шел не в комнату к сыну, а в подземелье, прекрасно понимая, что так избегает встречи. Он уже привык приходить к Мэриду ночью, когда тот спит, целовать его в лоб и слушать сердце, чтобы потом так же тихо уйти.

– Скажи ему, что любишь, – просила порою Лилайна, но Антракс не мог это сказать. Ему казалось, что у таких слов нет никакого смысла. Любовь должна быть очевидна или это не любовь, иного он не принимал.

Он спускался в самый низ, открывал еще одну дверь и позволял огню факела коснуться выступа на стене. Масло, залитое в паз круглой залы, тут же вспыхивало. Пламя бежало по желобу, освещая зал – его тайное убежище для тренировок, о котором знали лишь Лил и граф Шмарн. Даже старшего сына Антракс не решился привести на подобие песчаной арены храма Бога Войны. От запаха горящего масла тело все еще напрягалось, словно могло помнить боль ожогов, которую разум успел позабыть.

Скидывая сапоги, Антракс ступал на холодный светлый песок и шагал к противоположному концу зала. Там, вместо огромной статуи божества, как в храме, таилась ниша с пазом для факела, сундуком для одежды и множеством шестов разной длины, ширины и гибкости. Сложив всю одежду в сундук, он размял правую ногу, даже встал на короткий миг на носок, опасно перенеся весь вес на ногу. Легкая судорога в мышцах сразу напомнила о старом переломе и больной спине, но Антракс давно научился воспринимать эту боль, как признак собственной жизни. Взяв короткий метровый шест с двумя петлями на концах, он тут же отступил.

Никакой одежды для тренировок у него никогда не было. В Эштаре еще в детстве он привык тренироваться без всякой одежды и по сей день считал, что именно так и стоит тренировать тело. У отработки боевых навыков правила иные, там одежда и ее свойство мешать были скорее полезны. Драться надо уметь с любыми помехами, а тянуть мышцы только при полной свободе.

Рисуя шагами дугу, он машинально по отработанной привычке вдевал руки в петли и зажимал руками края шеста. Каждый вечер он начинал с разработки правого плеча, не прекращая думать о делах. Частично удаленные, сожженные когда-то мышцы не позволяли надеяться на активные движения. Запах масла напоминал об этом, но он знал и даже замечал, что рубцы с каждым годом становятся все плотнее, сильнее стягивают тело и мешают двигаться. Потому он осторожно забрасывал левую половину шеста за голову и уже за спиной опускал его вниз, скользя костяшками пальцев по шрамам на спине. Там рубцы покрывали сохраненные мышцы, потому на подвижность это не влияло, главное было держать их в тонусе, чтобы раздробленный позвонок держался там, где ему было самое место.

Плечо отзывалось болью, но медленно поддавалось, поднимая руку вверх. Тянуть рубцы было сложнее, чем тренированные мышцы. С ними каждый день надо было начинать сначала, но Антракс был упрям. Здоровой руки и короткого шеста ему хватало, чтобы по-настоящему размяться, спустив с потолка крюк. Закрепив за него шест, раскачаться, перевернуться в воздухе и, зацепившись ногой за цепь, зависнуть в воздухе вверх ногами, чувствуя, как под его весом прогибается крепкий, но не самый надежный шест. В этом действии не было никакой обязательной надобности, просто время от времени, ему нужно было делать что-то подобное, чтобы чувствовать себя лучше. Особенно в такие неудачные дни.

Когда левое плечо все же начинало ныть, он отпускал цепь и даже отталкивался от нее ногой, на лету вынимал шест из крюка и приземлялся на песок.

В подобные моменты он ничего не замечал, сосредотачиваясь только на ощущениях тела и, неспешно поднимаясь на ноги, никак не ожидал, что на его спину ляжет женская рука.

Десять лет назад он улыбнулся бы. Когда Лилайна приходила сюда вечерами, тренировка часто обретала совсем другой окрас, а он любил выдумывать способы, как совмещать ее с любовными играми. Тогда она его вдохновляла, а теперь прикосновение пальцев к здоровой коже возле рубцов на пояснице только раздражало.

– Что ты здесь делаешь? – строго спрашивал Антракс, не понимая, что узнавал ее по прикосновению холодных от волнения пальцев.

– Я пришла поговорить, – тихо ответила Лилайна, убирая руку, будто его раздражение могло обжигать ее руку. – Я была не права на счет Эйлидара и хочу извиниться, и Ан… я не должна была поднимать на тебя руку.

У нее даже голос дрогнул, так страшно было ждать его ответа.

– Я тебя услышал, – хладнокровно, как она и боялась, ответил Антракс, так и не обернувшись. – Можешь считать, что уже извинилась. Главное не забудь по-настоящему попросить прощения у моего отца. Он заслужил большего уважения.

Он шагнул назад к цепи и был готов снова забросить шест на крюк, на этот раз чтобы хорошо потянуть спину, а не проверить собственные возможности, но Лилайна его остановила. Подхватив кружевную юбку своего платья, она оббежала его и схватила шест тонкими пальцами, надеясь, что бороться с ним не придется.

– Нам надо обсудить поведение Эйлидара, – заявила она, глядя в синие глаза.

Антракс действительно не стал вырывать шест из ее рук. Он посмотрел на ее пальцы, на тонкие запястья, выглядывающие из широких рукавов платья, затем на босые ноги в песке. Туфли свои королева оставила рядом с его ботинками, еще и по нелепой примете поставила их носками друг к другу. Она верила, что так шансов поговорить у них будет больше, хоть последнее время даже приметы не помогали. Все разговоры срывались на споры и уходили не туда, будто были бесцельным перечнем взаимных претензий. Каждый из них знал, что далек от истинной проблемы, но остановиться не получалось. Вернее Лил не могла прекратить обвинять, а Антракс перестать молчать или с горькой желчью бросать в нее острые, как битое стекло, короткие фразы.

Теперь ему тоже хотелось ответить так, чтобы ответ походил на удар, достаточно сильный, чтобы она отпустила шест и оставила его в покое. Только, глядя в ее умоляющие глаза, предпочитал промолчать.

– Я сегодня узнала, что он мне много врал, – сказала Лилайна. – Я отвела его назад к наставнику и просидела там до конца занятий.

– Я знаю, – ответил Антракс, всегда отслеживавший местонахождение жены и детей. Ему было просто необходимо это знать и контролировать ситуацию, иначе, по его мнению, мир мог рухнуть.

– Ан, – шептала Лилайна, опуская голову и тут же понимая, что слов у нее нет, кроме нелепого «прости» и еще десятка вопросов с банальными «почему» и «как». – Я очень хочу, чтобы все было как раньше.

– Как раньше? – удивленно спросил Антракс и вдруг зловеще улыбнулся. – Тогда раздевайся.

– Ан!?

Она даже отшатнулась от такого требования. Ей хотелось поговорить, обсудить, что-то понять, а он, кажется, пытался лишь разрядить обстановку, сбросить напряжение, как выражался он сам.

– Что? – спрашивал он, всматриваясь в ее взволнованное лицо. – Раньше ты мне просто доверялась во всем, в любовных играх тоже, а теперь что? Боишься?

Она смотрела на него и понимала, что действительно испытывает страх. Слишком жестокий и холодный у него был взгляд, да и руки сжимали шест, как настоящее оружие в бою. Напряженное жилистое тело с контуром каждой мышцы, когда-то так ее волновавшее, теперь заставляло лишь взволнованно переставать дышать.

– Выходит, ты совсем ничего обо мне не знаешь, – сказал Антракс, все же опуская шест. – Лучше уходи, пока мы снова не поругались.

– Ан, да я ведь просто хочу поговорить! – воскликнула Лилайна отчаянно. – Я хочу… Антракс, я не могу сейчас думать об удовольствиях, неужели это так трудно понять?

– А я могу? – спросил он, и только тогда она поняла, что видит в нем гнев и напряжение, но ни возбуждения, ни желания в нем явно не было.

– Почему тогда? – спросила она растерянно, понимая, что просто так раздевать он ее не станет.

– Потому что я тоже хочу как раньше, – ответил он и зачем-то протянул к ней один из концов шеста, чтобы кожаная петля, размятая сильными руками так, что стала похожа на тряпицу, коснулась ключицы над кружевным вырезом, дразня кожу.

В его взгляде что-то переменилось едва уловимо, но для Лилайны это меняло все, и она молча развязывала завязку верхнего платья, спускала его с плеч и позволяла ему упасть на песок, невольно краснея от мысли, что на ней снова кружевные панталоны, давно вышедшие из моды, но так волновавшие его когда-то. Раньше он мог стянуть их зубами, чтобы поцеловать ее в самых непристойных местах, а теперь только зловеще усмехался, изучая ее взглядом. Сейчас ему хотелось знать только одно: может ли она ему доверять как раньше, хотя бы в этом подземелье.

Глава 17

Лилайна выдохнула и коснулась рукой ленты на корсете. Он состоял из двух половин и спереди был зашнурован изящной лентой, которую обычно не трогали, а сзади тесьмой, которую по утрам туго затягивала ее служанка, поверх короткой нижней рубашки с широким вырезом. Часто Антракс просил ее оставить эту рубашку и мял на ней в порыве страсти или даже рвал, дразня кожу обрывками ткани. Только все это было так давно, что Лилайна даже не могла поверить, что воспоминания ей не врут.

– Оставь, – внезапно потребовал Антракс, быстро обошел ее и стал позади так близко, что она могла уловить жар его тела.

Глаза Лилайна закрыла машинально, как только он коснулся ее талии, хотя едва могла ощущать его руки через плотную ткань корсета, а он скользил ими вверх, едва ощутимо прикасался к груди и поднимался выше. Его руки ложились на ее шею. Она чувствовала их силу так же, как кожа – жар огня задолго до того, как он получит шанс ее опалить. Запрокидывая голову и покоряясь его движениям, она вдруг подумала, что раньше всегда знала, что эта сила не причинит ей вреда. Она ее пьянила, возбуждала так же, как и сейчас. Ей нравилось в юности подчиняться ей и чувствовать себя кем-то вроде жрицы из древней сказки, которая способна покориться стихии, а та в ответ подчинится ей. Такова, по мнению древних жителей Рейна, плата за доверие. Если Антракс был бы стихией, то она назвала бы его огнем. Она даже в шутку когда-то говорила, что ему идет титул Король-Солнце, потому что он способен выжечь дотла все, если только захочет.

Он отвечал, что все это глупости, но улыбался. Теперь же Лила не могла понять, куда все это исчезло. Почему она все еще знает, что сильные руки на ее горле никогда не сожмутся, какой бы гнев ни плясал в груди их хозяина. Почему она при этом думает, что эти руки могут причинить вред ее детям?

Она вдруг вспомнила тот первый удар по лицу Эйлидара и следом за ним совсем другой момент – когда Антракс привязал ее к кровати. Это было почти страшно, но не больно.

Она открыла глаза, действительно не понимая, что изменилось. Ответ был лишь один: он стал холоднее и жестче. Только глядя в темноту высокого потолка, куда не долетали блики огня, она сама себе не верила, чувствуя, как он губами вынимает заколки из ее волос. Кончики шпилек дразнили кожу, а потом падали в складки ее платья. Волосы рассыпались по плечам. Он зарывался в них носом и выдыхал. Руки сползали к ее груди.

За три беременности она успела налиться и стать как никогда большой и теперь едва помещалась в чашечки корсета. Да и в больших руках Антракса теснилась, а Лилайне это нравилось. Она млела от того, как он проводил пальцами по самому краю корсета, дразня ее грудь.

Его руки были темными, как у настоящего южанина. На белой ткани исподней рубашки это было особенно заметно. Лилайне хотелось прикоснуться к этим рукам, пробежаться пальцами по вздутым венам на левой руке, по рубцам на правой, потом захватить эти руки и целовать долго и преданно, пока он, наконец, не поверит в искренность ее извинений.

Теперь ей было стыдно за то, что она сама его ударила. Оттого в груди все клокотало, но прикоснуться к нему она не успела.

Антракс резко прижал ее к себе, целуя за ухом, и схватил руками корсет. Пальцы впились в обе половинки у самой груди так внезапно, что у Лилайны перехватило дыхание.

– Ан, – буквально простонала она.

Он не ответил, захватывая губами ее ухо и почти кусая, но все равно дразнясь. Она закрыла глаза и коснулась руками его рук у самых локтей, чтобы не остановить, а лишь ощутить, как напрягаются мышцы, как они твердеют и перекатываются, пока лента натягивается, вжимаясь в грудь, а потом лопается, словно струна, под его пальцами.

Тогда только выдохнуть, но он сжимает пальцами ее грудь, позволяя корсету упасть, и впивается губами в ее шею, так что дыхание у Лилайны замирает.

– Ан…

Ей хочется и плакать, и просить прощения, и каяться, и целовать его, но ей даже говорить сложно, когда за ее спиной настоящий эштарский варвар, воспитанный манерами, но дикий и необузданный внутри.

– Лил, ты ведь пьешь отвары, как я и просил? – внезапно спросил Антракс, поднимаясь руками выше и сжимая ее плечи.

– Зачем ты спрашиваешь об этом сейчас? – спросила Лилайна с явным раздражением.

Разговоры об отварах ее злили. Она хотела бы родить Антраксу еще одного ребенка, но тот был настолько категоричен, что заставил ее пить какие-то отвары, что, по его словам, делали беременность невозможной, а главное могло оказаться так, что она станет невозможна навсегда.

Он хотел, чтобы она пила их сразу после рождения Амары и все из-за странного сна, где Снежный Бог сказал не заводить третьего ребенка, а она хотела, даже беременность ухитрилась скрывать какое-то время, уехав из столицы, а потом они впервые по-настоящему поссорились. С тех пор так и ссорятся всякий раз, когда речь заходит об отварах.

– Зачем? – спрашивает Лилайна, вырываясь.

Он не пытается ее удержать, даже отпустил, чтобы она обернулась и посмотрела на него, в очередной раз ударяя словами так сильно, как умела в этом мире, наверно, лишь она одна.

– Может, я ненавижу все эти отвары? Может, я хочу все исправить? Я ведь еще не такая старая и могла бы родить тебе еще одного ребенка, здорового! Может, тогда ты простил бы мне…

Она не договорила, потому что в его глазах мелькнула ярость. Он сделал тот самый резкий шаг ей навстречу, схватил за рубашку и встряхнул, заставляя подняться на носочки.

– Я чуть тебя не потерял, дура! Ты хоть понимаешь, что ты сама чуть не умерла!? Лил! Причем тут дети, если я могу остаться без тебя?!

Еще никогда в жизни он так на нее не орал, глядя прямо в глаза, натягивая ткань ее рубашки до треска, сжимая челюсти между словами так, что голубоватые рубцы на правой щеке вздувались.

Он никогда не говорил ей о том, что пережил в ночь ее последних родов. Впервые в жизни он не смог остаться хладнокровным врачом. У него дрожали руки тогда и начинали дрожать снова. Придворный врач в ту ночь просто выгнал его и был прав. Антракс это понимал, уходил и беспомощно крушил мебель в одной из гостиных, пока ему не сказали, что у него родился сын. В тот миг он ненавидел придворного лекаря. У того был скорбный вид, и на миг Антракс подумал, что сейчас ему скажут, что она умерла, и сердце успело похолодеть. Причиной скорби оказался слабый ребенок, что тяжело дышал и почти не плакал, а если плакал, то мгновенно белел, и губы у него синели, заставляя Лил тревожно охать. Тогда ему было важно лишь одно: она жива, остальное как-нибудь решим, что-нибудь сделаем. Главное – она жива.

Он буквально снова ощутил эти эмоции так остро, что в его глазах появился влажный блеск, в который Лилайна даже поверить не смогла в первый миг.

– Лучше я никогда к тебе не прикоснусь, совсем никогда, чем еще раз рискну твоей жизнью! – сказал он, отпуская ее рубашку и прижимая ее всю к своей груди.

Когда-то давно он обнимал ее так же, в те времена, когда она еще многому училась и порой делала очень важные шаги, скрывая дрожь в коленках. Потом шла к нему и расслаблялась в этих сильных объятьях, уткнувшись носом ему в грудь.

– Прости, – выдохнула она и, чуть отстранившись, коснулась его лица.

Провела рукой по раненой щеке, точно зная ту границу, когда почти бесчувственный рубец сменялся зоной, где он хорошо ощущал взволнованный холод ее пальцев.

– Прости, я все пью, как ты и просил, – шептала она и не врала.

Хоть она и была готова рискнуть, но несколько раз посоветовалась с Лен-Фень и смирилась, когда та подтвердила слова Антракса. После одной тяжелой беременности с очень трудными родами слишком велика вероятность, что в следующий раз будет только хуже.

– Прости и за это, и за то, что ударила сегодня. Я не должна была.

Она вставала на носочки и чуть опускала его голову. Он подчинялся ее рукам, и она это понимала, целуя его в щеку туда, где не было следов от ее пощечины, но они оба ее помнили.

– Прости, – снова шептала она и хотела поцеловать в другую щеку, но не успела.

Он снова прижал ее и поцеловал сам, теперь уже в губы. Просить прощения он не умел, и говорить всякие глупости так и не научился по-настоящему. Для него было только действие, потому он целовал ее, подхватывая под бедра и унося к нише, где ее можно посадить на сундук и извиниться нежностью.