Читать книгу: «Иноки – воины России: шаги в бессмертие», страница 2

Литовский плен

Набеги тевтонов и литовцев были для селян не меньшей напастью, чем Ордынское иго. Там хоть ордынские законы поддерживались ханами и мурзами, зачастую бродяжьи шайки ими же уничтожались. А вот налеты меченосцев, а потом тевтонов были куда опаснее.

В селе кто-то успел ударить в тревожное било. Отчаянный звон разбудил селян с опозданием. Деревенские пахари непроизвольно, в гневе безнадежности оказали сопротивление. Один из мужиков простым крестьянским топором разбил шлем налетчика, удар пришелся по виску. Убитый оказался сыном предводителя. Озверевшие бандиты, возглавляемые тевтонским рыцарем, учинили жестокую расправу, перебили всех мужчин. Спалили и семейный дом Данилы, главу семьи зарубили мечами, а жену и детей забрали в полон.

Предчувствуя грядущую смерть, отец Данилы, Михаил, обхватил лицо парнишки холодными ладонями и заговорил каким-то чужим стальным голосом, как будто вещал с того света:

– Смотри на меня! Глаза в глаза! Слушай и запоминай в душе и сердце, поклянись самой страшной клятвой. Затаись! Не показывай свои ратные умения. Потом, в нужное время глухой ночью перережь охрану и спаси мать, братьев и сестер. Чую, меня убьют. А ты сделай вид, что покорился, что слаб, немощен. Поплачь, погорюй по-детски по моей кончине. Пусть гудит большим колоколом у тебя внутри мой родительский и Божий наказ – отомсти и спаси семью, заклинаю тебя!

Отец умер кротко и покорно, вышел к грабителям безоружным, со склоненной головой, в надежде, что жену и детей не тронут – ведь они —дорогой товар для продажи. Когда длинный литовский меч с широким лезвием с хрустом вошел Михаилу в верхнюю часть живота, он все же успел посмотреть в сторону Данилы ясным предсмертным взглядом, передавая ему остатки жизненных сил.

Бандиты завершили свое черное дело к рассвету. Ранним утром погнали связанных пленников на запад. Спешили уйти от дружины псковского посадника. Прошли трое суток безжалостным маршем. Кнутами из крепкой бычьей кожи нещадно хлестали пленных – знали, псковские ратники могут пойти по следам, и тогда их ждет мучительная расправа. Таких наемников в плен не брали. В этой гонке четверть пленных – двадцать человек не выдержали, упали на родную землю и были добиты бандитами.

Даниле в ту пору было 13 лет. Несмотря на юные годы, он хорошо усвоил уроки княжича Галицкого – метко стрелял из лука, стал хорошим мечником, убойно метал копье. Об этом не знали немногочисленные охранники, сопровождавшие несколько полоненных семей, женщин и детей в жестокий тевтонский плен. Юный Данила вел себя покорно, безропотно сносил побои и издевательства, нарочито громко плакал, когда его пинками погоняли в дороге. Только мать всей душой прочувствовала, как с холодной, тщательно скрываемой страстной ненавистью подросток готовил страшную месть. В одну из ночей, когда до тевтонской крепости остался всего один дневной переход, когда холодным смертным дыханием повеяло тевтонское рабство, пришла пора мести. В предрассветное время, как это часто бывает, тяжелый сон сделал бесчувственными самых крепких бойцов. Даниил освободился от небрежно завязанной пеньковой веревки, завладел мечом, луком со стрелами. Ему потребовалась всего минута для того, чтобы пятью стрелами поразить всю охрану – пятерых заснувших стражников, хлебнувших перед сном хмельной браги. Стрелял в упор, в открытые шеи. Потом добивал копьем и мечом, хладнокровно, с непонятно откуда взявшимся умением. После этого так же не спеша разбудил мать, двух младших братьев и двух сестер, оседлал всех лошадей, пристроил торбы с едой на дорогу, собрал все оружие и увел всех лошадей охранников лесными узкими извилистыми дорогами. В дороге накрепко внушил матери, братьям, сестрам – никому не рассказывать о том, как были уничтожены пятеро охранников.

Выручили захваченные лошади, на которых усадили мать и девочек, закрепили тюки с едой и оружием. Через четыре дня бесконечной гонки по лесным тропам в изматывающем страхе погони беглецы были в Пскове…

Данила в сердце Орды

Псков встретил беглецов холодно, даже враждебно. Не выручало и то, что Прасковья и Данила с братьями рассказывали о гибели деревни, о негаданном ночном освобождении незнакомыми ратниками. Им не поверили. Даниле удалось продать за полцены угнанных лошадей и семья смогла купить небольшую избу в деревне Чернуха в трех верстах от Пскова. Там удалось закрепиться, благо попались доброжелательные соседи. Да и священник, крепкий еще старец Серафим, взялся помогать семье в делах житейских: поспособствовал выделению земельного участка, с семенами. Наконец, Данила стал у плуга, в нем быстро укрепился невидимый стержень главы семьи. Он рьяно взялся за хозяйство: в первый же год поселения засеял большой участок неприхотливой рожью, благо семена выделил сам священник. И не прогадал. В засушливое лето почти вся засеянная односельчанами пшеница сгорела, только рожь и выручила. Всей семьей собрали серпами урожай. Свезли рожь на мельницу и получили отличную ржаную муку на всю зиму. Научился с братьями ловить бреднем рыбу в соседней речушке. Каждый вечер, несмотря на усталость, кровавые мозоли на руках, Данила брал хорошо припрятанный лук со стрелами, кривой степной меч, щит, копье и упорно тренировался в просторном сарае, оставшемся от прежних хозяев. Не знал, что слухи о его воинских умениях сослужат ему подлую службу.

Псков и Новгород не знали оккупации, не испытали на себе могучую военную силу Орды. Но рука захватчиков дотянулась и до псковщины. Сильна была Орда и взимала ежегодно дань серебром, товарами, людьми. Подлые псковские бояре и воеводы во всем потворствовали захватчикам. Воинский навык Данилы не стал секретом для бояр, искавших рекрутов для ордынского войска. Когда ему подступал семнадцатый год, группа конных дружинников из Пскова приехала в Чернуху с одной целью – забрать крепкого паренька на бессрочную воинскую службу в ордынское войско. Руки ему сразу на всякий случай повязали и предупредили:

– Будешь сопротивляться – спалим дом и заберем в псковскую казну все имущество.

В те страшные для Руси времена русские рекруты в рядах монгольских армий сражались в далеком Китае, брали штурмом огромные, населенные сотнями тысяч жителей, окруженные толстыми стенами города в Малой Азии. Немало из них несли сторожевую службу в Афганских горах, погибали в засадах в горных ущельях непокорной Грузии, отбивались от косогов (предки современных абхазов) – гордых конников, облаченных в крепкие кольчуги.

Вся ордынская пехота, как и конница, была поделена на десятки, сотни, тысячи, корпуса в десяток тысяч. Везде десятками, сотнями, тысячами командовали избранные воинами командиры. Никакой чингизид не мог стать воинским начальником, если его не избрали воины. Так говорила Яса (главная книга наставлений Чингиз-хана). И никто не смел ее нарушать. В этом была огромная сила монгольского войска.

Монголы берегли как зеницу ока свою конницу, состоящую из монгол и татар, но с набранной на покоренных землях пехотой не церемонились. Везде в первых рядах, на самых опасных участках стояла разноплеменная пешая рать, скрепленная страхом смерти за любое нарушение приказа, за любую попытку сберечь свою жизнь. Если с поля боя сбегал один воин, казнили весь десяток, трусил десяток – истребляли всю сотню.

Данила верил в свое предназначение, легко и внешне беззаботно, без лишних трагедий влился в воинскую учебу. С первых же дней воинских тренировок показал свои умения стрелять из добротного степного лука, умело отбивал удары монгольской сабли, ловко орудовал копьем. Глава учебного отряда, где новобранцев обучали военному ремеслу, кипчак Бердибек с начала обучения выделял его и ставил в пример остальным рекрутам. Пришедший проверить обучение воинов тысяцкий Маматкул остановил тренировочный бой, пристально глядя на Данилу вытащил свою саблю и сам испытал будущего ратника. Для этого молчаливый Бердибек передал ему собственное оружие. Данила ни одного удара не пропустил и заставил его изрядно попотеть, вращаясь вокруг соперника словно бабочка вокруг лакомой добычи. Тысяцкий, изрядно вспотевший и разозленный, использовал в конце концов преимущества своей гибкой сабли дамасской стали и хитрым приемом, воспользовавшись способностью прочнейшего клинка пружинить и изгибаться, выбил из руки Данилы его тяжелую саблю. Но и здесь Данила не оплошал. Длинным кувырком обошел стальной наступательный круг сабли противника, перевернулся через голову и легким движением ухватил рукоять выбитого оружия. Этому приему его обучил лучший мечник западной Руси, князь Михаил. Маматкул расслабленно махнул уставшей рукой, вложив саблю в отделанные серебром ножны. Посмотрел исподлобья на Данилу, удивленно зацокал языком и приказал Бердибеку на кипчакском:

– Этот гулям скоро будет в первой сотне моего тумена. После первого успешного боя назначь его десятником, а там посмотрим, начну обучать его конному строю. Нам такие гулямы очень нужны.

Маматкул развернулся и косолапо переставляя кривые ноги направился к своему боевому черному, с коричневым отливом скакуну.

Данила с трудом привыкал к питанию, установленному в монгольской армии. И всадников, и пеших гулямов во время походов кормили вяленым мясом, густо просоленным и выдержанным в специально устроенном подседельном пространстве. Еду запивали кумысом. Во время стоянок варили шурпу из баранины, заправленную ржаной мукой с добавлением степных трав. Питание было добротным, но однообразным. Благо армию Орды кормили многочисленные покоренные народы. И еще одно отметил про себя Данила. Все монгольские всадники старше тридцати лет страдали подагрой. Пешком они передвигались косолапо и неловко. Зато всадниками были отменными. Если надо и спали на ходу. Особое восхищение вызывали монгольские лошади. В скорости передвижения они уступали лошадям российских, кавказских пород. Зато эти кони были до фантастических пределов неприхотливы. Зимой они могли выковыривать из-под снега остатки прошлогодней травы и питаться даже прелыми листьями. Незаменимы они были в бою, передвигались быстро, послушно. Каждый монгольский конник, ведя за собой две-три заводные лошади, мог за день преодолевать расстояние в сто двадцать верст!

Данила, словно предчувствуя свое предназначение, внимательно, увлеченно изучал быт, воинские навыки монгольского войска. В многонациональных татаро-монгольских туменах было много рекрутов из мордовских сел, Волжской Булгарии, многочисленных кавказских народов. Но более всего Данилу интересовали китайцы, искусные саперы и лекари, без которых не было бы ни одной победы монгольской державы. Искусные китайцы имели тысячелетний опыт создания различных метательных орудий: катапульт, баллист, стрелявших огромными камнями, горшками из обожженной глины с горючей смесью, гигантскими стрелами. Китайские инженеры владели тайнами изготовления зажигательных порошков и земляного масла, применяемых при штурме крепостей. Теперь Данила понимал, почему крупнейшие российские города держались всего несколько дней и не могли устоять против мастерства китайских инженеров.

Особое восхищение вызывало искусство китайских лекарей, умело лечивших самые тяжелые болезни. В те времена любая, на первый взгляд, неопасная рана, несла угрозу смертельной лихорадки от заражения крови. В результате большинство раненых умирало. Кроме того, большая часть армии зачастую гибла не в сражениях, а от различных болезней, таких как кровавый понос (дизентерия), выкашивающих при эпидемиях основную часть воинов.

Китайские лекари придирчиво осматривали, ощупывали новобранцев, заставляли раздеваться догола. В первые недели пребывания в войске в учебном отряде поили их отваром из целебной степной колючки, строго требовали коллективной гигиены. Так Данила узнал, какую воду нельзя ни в коем случае пить в походах, как уберечься от заражений разными болезнями, как сохранять воду в бурдюках при рейдах по безводным пустыням и кипчакским Сары-озекам. Впервые увидел, как китайские врачи, применяя опиум, обезболивают проведение непростых хирургических операций. Однажды на его глазах неопытный всадник упал с лошади на полном скаку и, ударившись о пенек, разбил себе голову. Неудачника отнесли к китайским лекарям, которые, опоив его маковым раствором, вскрыли специальными бронзовыми и калеными стальными инструментами череп, удалили скопившуюся под черепом кровяную жижу и скобами особой конструкции скрепили черепную коробку. И через неделю неудачливый гулям начал выходить на прогулки, а вскоре и вовсе поправившись, гарцевал на своем строптивом скакуне.

Так постигал Данила тайны побед многонациональной татаро-монгольской армии и учился иноземному воинскому искусству…

Еще одним увлечением стал кипчакский язык – язык детей великой степи. Монгольский язык в Орде был незаметно утрачен и все ханы, все племена, пришедшие с Бату-ханом, в Астрахани, Сарае-Берке, Укеке, Казани говорили на кипчакском. Язык давался Даниле легко. Так простые, звучные сельские припевки на молодежных вечерних посиделках в русских селах легко запоминаются и звучат словно эхо птичьих перепевов в утреннем лесу. Данила с удивлением обнаружил: тюркский (кипчакский) язык оказался необычайно звучным и выразительным и потому легко усваивался. Данила настойчиво досаждал десятника Бердибека вопросами, выясняя, как звучит то или иное слово. Учился гортанному произношению слов, слогов, произношению слогов с резкой грозно шипящей буквой «к» и последующих гласных «а», «ы». Старался напевать мечтательные, порою заунывные тюркские песни.

В учебных поединках в полную силу «работал» только с сотником, десятниками. С товарищами по обучению старался не показывать рьяно свои преимущества, не пользовался их заторможенностью, промашками, за что его неоднократно поругивал Бердибек, который, выстроив новобранцев, внушал:

– Все вы сейчас легкая добыча для степных шакалов. Вы должны стать настоящими мужчинами, способными одолеть любого врага. А сейчас вы похожи на баранов, которые покорно идут на бойню. Вы жалкие людишки! Учитесь драться насмерть, прикрывая друг друга. Кто не научится – тот мертвец в первом же бою. И помните, наш главный секрет, наше главное умение – быть одним телом, одним духом войны!

После таких внушений Бердибек становился злым, жестким, придирчивым, направо и налево раздавал пинки и оплеухи, оставлявшие приличные синяки на телах рекрутов.

Однажды вечером в старую дырявую юрту новобранцев ввалился Маматкул. Многозначительно, начальственно оглядел всех рекрутов, нашел Данилу и поманил крючковатым пальцем. Шумно задышал перегаром кумыса и фряжского вина и жестом приказал ему идти рядом на полшага сзади. Приостановился, шаркнул ногой несколько раз по твердой красно-коричневой земле и медленным скрипучим голосом сказал:

– Слушай, урус, ты станешь великим воином, если, конечно, не будешь прикончен в первом же бою, как это обычно и бывает. Через три дня мы выходим в поход на косогов. Они хорошие воины. Но мы их побьем, разобьем конные ряды, после останутся только их кости по степи. Но и мы, как водится, принесем богу войны Сульде свои жертвы, то есть вас, плохо обученную и слабо вооруженную пехоту. Вы будете приманкой для их конницы, а конники и солдаты они отменные, много лучше ваших хиляков. Мы сделаем вид, что убегаем и выведем их лучшие части на вас. Они постараются перебить вас всех без остатка. Знаешь, такая бойня – как охота, увлекательное занятие. Так вот, пока они будут с вами возиться, мы их окружим с флангов и зажмем в мешок. Уничтожим всех. Но и вас почти всех тоже к этому времени никого не будет в живых. Я не должен тебе все это рассказывать. Но я видел твою отвагу, твои умения и решил дать тебе такую вот маленькую возможность выжить, – сотник показал Даниле маленькое, сжатое пространство между большим и указательным пальцем правой руки. Добавил:

– А еще я видел твои умные глаза. Ты знаешь много, ты стараешься узнать и понять все больше и больше. И у тебя есть предназначение. Грех не дать тебе совсем маленького шанса выжить. Поэтому я дам тебе ничтожную возможность остаться в живых. И сохранить свою жизнь и честь. Ты заслужил это. А получится у тебя или нет – решит Всевышний.

На следующий день всем новобранцам выдали оружие: короткие копья, кривые сабли в примитивных ножнах, круглые остроконечные шлемы и небольшие тяжелые деревянные щиты. Данила внимательно осмотрел все – копья с короткими наконечниками были малопригодны в ближнем бою. Даже неумелый всадник с легкостью перерубит древко. Такие копья можно только метать с близкого расстояния. Круглые тяжелые щиты наспех сделаны из непросушенной березы. Стрелы такой щит не пробьют, увязнут. Но уж очень тяжелыми, неуклюжими оказались эти щиты, неудобны толстые кожаные ремни, в которые нужно продевать левую руку. Зато выданные сабли стали лучшей частью вооружения. Умеренно кривые, длиной почти в метр с крестовиной в десять сантиметров, с плавным изгибом и небольшим весом. Данила повращал саблю хорошо заученным движением кисти руки. Вокруг собрались новобранцы, нерешительно примеривающие, пытающиеся осваивать непривычное оружие.

Появился мрачный Бердибек, что-то беззвучно шепчущий толстыми губами.

«Проклинает весь белый свет», – понял Данила. Ведь за плохо обученных рекрутов ему головы не сносить. А впрочем… Война все спишет.

Наконец, мурза перестал шептать и хрипло бросил Даниле :

– Тебе Маматкул приказал явиться. Только не задерживайся.

Данила быстрой походкой прошелся по хаотично суетящемуся лагерю и успел вовремя: конь Маматкула уже стоял оседланный у его юрты. Маматкул вручил ему два настоящих степных лука и два колчана мощных длинных стрел с особым черным оперением. Не гладя в глаза, хлопнул его по плечу:

– Аллах Акбар! Я хоть и принял мусульманство, все же буду просить Бога Сульде, чтобы он тебе помог.

К берегам Саксинского моря

Через три дня тумен конников (десять тысяч воинов) на добротных конях вышел в дальний поход к Саксинскому морю⁴. Для многоопытной и непобедимой конницы этот поход не был дальним. Данила увлеченно рассказывал вышагивавшим по пыльным дорогам товарищам трагическую эпопею разгрома родной Руси.

Всего век с небольшим минул с тех пор, как несколько туменов конницы во главе с ханом Бату выступили примерно по этому же маршруту и направились в сторону Европы. По пути они взяли мать городов русских – Киев, вырезав всех жителей. А так как великий киевский князь Даниил Галицкий с семьей, в сопровождении дружины бежали под крыло венгерского короля Белы, то монголы двинулись по их следам дальше – в Европу. Конные армии шли к европейским границам с невиданной доселе скоростью – преодолевали ежедневно почти по сто верст (каждый всадник имел по 2—3 запасных коня). Всего несколько недель потребовалось монгольским туменам, разделившимся на две группировки, разгромить в генеральном сражении 9 апреля 1241 года польско-силезско-тевтонскую армию (с присоединившимися полками франкских рыцарей). Венгеро-хорватская армия погибла в генеральном сражении всего двумя днями позже, 11 апреля. Была с ходу взята венгерская столица Пешт и несколько десятков польских, чешских, венгерских, хорватских городов. Монгольская конница подошла к Адриатическому морю и готова была захватить всю остальную часть Европы. И тут монголы остановились и спешно повернули назад. Римский папа провозгласил победу над степняками, объявил стремительный уход вражеской орды следствием собственных обращений к Господу Богу. Однако настоящая причина была в другом – скончался великий хан и предстоял курултай, на котором могли победить враги главного командующего монгольской армии, Бату-хана. А это означало для него верную смерть и полное уничтожение его большой семьи.

Дальние дороги

Дальние дороги сплачивают, располагают к общению. Данила рассказывал новобранцам, товарищам по несчастью, обреченным на рабскую участь, истории тех времен, которые он услышал от начитанного галицкого княжича Михаила. Вокруг него на стоянках собирались десятки слушателей, о чем не преминули доложить сотнику и тысячнику. Все ожидали смертельного наказания Данилы. Однако реакция была обратной. Подъехавший к месту стоянки Маматкул, не слезая с коня, широко улыбнулся Даниле:

– Яшанг! (молодец!) Больше рассказывай славных историй о силе монгольского оружия, о Великой Ясе. Пусть все твои слушатели знают – в завтрашнем сражении мы будем победителями. Головы наших врагов на ваших пиках будут вам всем наградой. В знак уважения из личного бурдюка Маматкула отлили целую чашу выдержанного кумыса и вручили ее Даниле. Пришлось выпить все до дна, отчего у неудачливого рассказчика весь день недовольно урчал живот.

Великое, безбрежное Время, казалось, слилось с поражающими сознание просторами степей и перелесков, плывущих навстречу новобранцам. Первую часть пути по правому берегу Итиля (древнее тюркское название Волги) две тысячи пехоты, приданной лучшей монгольской коннице, прошли пешком. Здесь, у небольшого глинобитного города Укек их встретили всадники на крепких длинноногих скакунах – бродники, вольный народ. Данила много слышал о них от молодого Галицкого князя, нашедшего в свое время пристанище в бродницких становищах. На первый взгляд, этот народ представлял собой разношерстную, лишенную всякой дисциплины толпу. Более половины из них были русоволосы, имели простые русские крестьянские лица, курносые носы и голубые глаза. Все бродники разговаривали на русском языке. Из чего Данила заключил, что большинство из них – это беглые русские крестьяне, сбежавшие от русских бояр и князей, либо те же русские крестьяне, попавшие в басурманский плен и сумевшие сбежать. Но было среди них также много смуглолицых, узкоглазых, с иссиня-черными волосами в типично кипчакской одежде. Бродники никому не выдавали беглых и никто не смел посягать на их вольности, поскольку они были союзниками монгол еще с времен сражения на Калке. (В 1223 году, когда разрозненное русское воинство подверглось страшному разгрому. Сам Субэдей-Багатур от имени Чингисхана даровал им особые привилегии.) Часть из них имела кафтаны хорошей выделки, добротные сапоги из тщательно выделанной кожи, кожаные колпаки с заостренным верхом, опускающимся на правую сторону. Но большинство было одето в простые льняные рубахи и кожаные панцири, усиленные большими стальными бляхами. Особым выглядело вооружение бродников – длинные тяжелые копья с полуметровыми закаленными трехгранными наконечниками, легкие овальные щиты, обтянутые бычьей кожей. Многие всадники имели степные добротные луки, у некоторых к седлам прикреплены самострелы, сработанные в итальянских мастерских в Кафе (город на Крымском полуострове вблизи современной Керчи). Вооружение завершали добротные кривые сабли, схожие с теми, что получили рекруты несколько дней назад. Разношерстное воинство, на первый взгляд, представлялось простым сборищем степных искателей легкой добычи. Однако такое впечатление оказалось ошибочным. Внезапно прозвучал длинный пронзительный свист, за ним два коротких посвиста более высокого тона – словно дротики, внезапно брошенные в цель. Тотчас бродники выстроились в линию четким длинным прямоугольником по двадцать пять всадников в ряду, всего четыре ряда, повернувшись лицом к Волге. Ровными рядами в небо смотрели длинные наконечники копий.

Перед строгим строем конников появился всадник в богатом доспехе, в нарядной стальной кирасе с черным отливом и островерхим черным шлемом. Всадник громко прокричал что-то, подняв вверх правую руку с длинным изогнутым клинком. Потом произнес короткую речь. Говорил по-русски. Ветер относил его слова. Однако Данила все же уловил отдельные фразы. Сотник говорил о воинском долге, о славе, о добыче. Упомянул о Великом хане и беклярбеке Мамае. Следом раздались два длинных свиста и один короткий пронзительный. Сотня мигом развернулась и неспешно тронулась вдоль берега.

Данила понял, что бродники организовали свое войско по монгольским правилам (десяток, сотня, тысяча, десять тысяч). Все перестроение прошло за несколько минут без суеты, окриков, ржания лошадей. Вглядевшись увидел, что в рядах славянские лица, обрамленные длинными русыми волосами перемеживались не только с кипчакскими, но и с кавказскими, отличавшимися гордой посадкой головы, носами с горбинкой. Сотник что-то громко вещал вслед, из обрывков фраз было понятно, что он опять говорил на русском языке. Едкая степная пыль, поднятая копытами конников, желто-серым облачком накрыла уходящую сотню. Уплывающая колонна всадников словно мираж растворилась в горячем степном мареве.

Данила провожал их долгим взглядом, мысленно воспарив над стройными рядами всадников. Внезапно ощутил себя в самой середине уходящих всадников. Под ним был вороной длинноногий конь, нервно перебиравший копытами, словно собирающийся сорваться в карьер. Понял – вот она судьба, затаенная пока в образах. Подсказка была явная – найти момент и уйти к бродникам, прихватив с собой с десяток соратников, только вот как уйти? Ведь беглых гулямов даже бродники выдадут всесильным ордынцам. Остаться в ордынской пехоте – значит, стать бессловесным придатком неумолимой ордынской военной машины и обречь себя на бесславную гибель посреди безлюдных степей.

Выход один – надо ждать большого сражения, в котором все они, ордынские пехотинцы, станут добычей для противника. В кровавой мясорубке надо суметь защититься, затаиться, выжить и потом незаметно уйти, выбравшись из горы трупов. И только на войну спишут их исчезновение…

В висках застучало так, что Данилу качнуло в сторону. Он ткнулся в плечо Павлу, рекруту из мордовского села по кличке «Плясун» (это прозвище рекрут заработал за неловкое подпрыгивание при обучении бою на саблях). Плясун едва удержался на ногах, спросил незлобливо:

– Ты чего? Размяться захотел?

Данила криво улыбнулся:

– Знаешь, пятка вот зачесалась. Теперь прошло. Не боись. Более не буду.

Южнее, в сотне верст от Укека многочисленную пехоту погрузили на большие, почерневшие от воды и ветра баржи и, отталкиваясь длинными шестами, поставив небольшие квадратные паруса, двинулись вниз.

Пока грузились на баржи, разбирали увесистые черпаки; ими всю дорогу предстояло черпать накапливающуюся воду с днища. В неспешной утомительной работе Данилу сопровождали образы, целые картины событий, которые рождал его неугомонный мозг. Эту черту – мыслить образами, замечать молниеносные движения противника – заметил в нем его наставник, молодой Галицкий князь. Он был немало удивлен, когда Данила рассказал о том, что может видеть полет стрелы, пущенной им в цель. За сотую долю секунды до опасного выпада он улавливал движение напарника в учебном поединке. Особо князь удивлялся рассказам о событиях, в которых участвовал отец, сопровождавший новгородского князя в Сарай-Берке. Было много пересказанных отцом сцен его участия в битве при Синих Водах, когда татарское войско побежало под ударами русско-литовских отрядов, и потом было перебито. Тогда рассказы отца превращались в голове Данилы в реальные картины, в которых он как бы просто стоял рядом и смотрел со стороны, с возвышения, как в страшной рубке падают люди и кони, как летят отрубленные руки, а тяжелые стрелы пробивают кольчуги с чавкающим, звонким шлепком.

Вот и сейчас Данила видел, как идет безжалостное сражение, как вокруг его товарищей нарождается защитный завал из мертвых лошадиных туш и человеческих тел. Потом виденье ушло, поскольку легким толчком его заставили взять ковш и выгребать воду за борт. Вернувшись в реальность, Данила увидел, что, несмотря на усилия рекрутов, вода на днище судна не убывает. Дело в том, что баржа под весом пехоты погрузилась в воду и в результате появились новые щели из плохо проконопаченных швов между досками. Так в течение трех дней новообращенная ордынская пехота черпала воду из старой черной баржи. Все ругались сквозь зубы, но недовольства не показывали. Ведь иначе пришлось бы топать сотни верст и нести на себе все снаряжение и запасы еды.