Читать книгу: «Иноки – воины России: шаги в бессмертие», страница 4

Время вверять себя Богу

Данила, Тохта, Плясун и еще двое новобранцев направились к сотнику и испросили разрешения усилить ночную охрану. Сотник уже знал о возможном нападении врага. Разрешил добровольцам укрепить постовых. Тохта широкими жестами указал направление движения вражеской конницы. Данила сразу же разметил линию, по которой начали копать небольшие узкие траншеи – ловушки для лошадей. В их распоряжении были семь заступов, выполненных из добротной кованой стали с прочными березовыми черенками. За пару часов с небольшим выкопали два ряда траншей в локоть глубиной. Данила сам делал все разметку, располагая линии траншей перпендикулярно предполагаемому движению конницы. Траншеи замаскировали срезанными ветками кустарника.

Спать никто не хотел. Ночь была темной, едва улавливались силуэты ночных стражников и добровольных помощников. Тохта, житель степей, вещал вполголоса:

– Обычно ночами в степи поют разные птицы, пищат, пересвистываются сурки, мыши, выбравшиеся на поверхность. На них охотятся крупные степные птицы. Они громко хлопают своими могучими крыльями. Сверчки поют свои звездные песни. Эту ночную жизнь можно слушать до самого рассвета. А сегодня никого не слышно. Вся живность попряталась под землю или ушла подальше от нас, потому что знают, что такое конная лава, несущаяся во весь опор. Значит, враги где-то рядом. Ждут своего времени. Их мингбаши (командиры тысяч) строят конников так, чтобы они друг другу не мешали, не закрывали во время скачки пространство для стрельбы. Для этого каждый лучник должен скакать строго в своем ряду на определенном расстоянии. В каждом ряду будут двигаться всадники с факелами, указывая сектор обстрела. Так великая степь научила своих детей истреблять друг друга.

Даниле показалось, что весь мир застыл в ожидании. Скоро задул холодный, насыщенный странными запахами ветер.

– Дух смерти, – подумал он.

Под утро всех начало клонить в сон. Плясун как-то нелепо захихикал:

– Эх ты, Тохта, знаток военного дела! Светлеет уже, а никого и близко нет. Видать испугались они нашего воинства, особенно доблестного Тохту.

Когда он завершал свою нелепую шутку, в мертвой тишине небо на востоке осветилось каким-то особым, кроваво-красным цветом, земля глухо загудела, затряслась мелкой дрожью. Это тысячи конских копыт глухо застучали по застывшей в тревожном ожидании земле. Вздремнувшему Даниле показалось, что кто-то неведомый, всемогущий и всеведующий принялся трясти земную твердь, жестокими короткими ударами заставляя ее болезненно дрожать, принимая боль от ударов огромной массы конских копыт.

Данила молвил: «Началось». Плясун громко икнул, нижняя челюсть его затряслась в такт сотрясениям земли.

Тохта успел прокричать: «Ложись!». Все новобранцы растерянно ощупывали вокруг себя жесткую колючую землю в поисках щитов и оружия. И всего через несколько секунд утробный гул наполнил воздух. Тысячи толстых оперенных стрел прошли над ними на высоте человеческого роста, разорвали и зажгли походные шатры. Стрелы с зажженными наконечниками, смоченными земляным маслом (так называли нефть, добываемую близ Баку), шли так плотно, что срезали центральные и боковые опоры шатров. Для этого часть стрел имела широкие плоские наконечники, заточенные под тупым углом. Новобранцы вскакивали, пытаясь отбежать от горящих тканей и сразу же падали, сраженные мощным потоком стрел.

Тохта и Данила громко кричали: «Лежать! Лежать!». Но эта команда была услышана лишь несколькими десятками пехотинцев, получившими эти установки от них заранее. Остальные же метались по лагерю даже после ранения стрелами, не успев пробудиться от сна, превратившегося в ночной кошмар. Данила, громко ругая себя, прокричал: «Всем ползти на мой голос! Щиты, копья, луки держать при себе». Через минуту, когда прошла первая конная лава и ливень из стрел прекратился, три с небольшим десятка пехотинцев со щитами подползли к ним. Тохта прокричал:

– Всем слушать меня! Кто хочет остаться в живых, пусть лежат рядом и слушают мою команду! Прикрыться щитами! Сейчас я всех расположу так, что когда встанете, составите единый строй. Укрываемся щитами и выставляем копья. В первом ряду становятся все, кому достались длинные копья бродников. По моей команде встаем и упираем пику тупым концом в землю. Скоро они ударят по лагерю конным строем. Слушать мою команду!

Второй раз конная лава, двигаясь в обратном направлении, прошла вплотную к лагерю спустя десяток минут, когда стали различимы силуэты всадников. И опять лавина стрел ударила по ордынскому воинству. Только в этот раз не было никакой паники и суеты. И живые, и мертвые лежали ничком на негостеприимной земле. Живые со всей силой, с желанием выжить прижимали щиты к себе. В этот раз попаданий стрел в живую силу было на порядок меньше.

Не успел стихнуть топот копыт, как Тохта закричал: «Все в строй! Первая линия будет здесь». Его крик дружно подхватили сотники и десятники.

Данила окриками собрал небольшую команду и заставил воздвигнуть перед строящимися войсками небольшой вал из остатков шатров, кусков войлока. Сюда же подтащили походные телеги с имуществом, сбросив с них продукты, бурдюки с водой. В это же время с десяток пехотинцев лихорадочно копали длинную узкую траншею – ловушку для конницы. Кому не хватило заступов, копали чем попало: топорами из обозного имущества, кончиками сабель. Сотники, десятники зычными голосами подгоняли работающих. И все это под аккомпанемент стонов и криков о помощи раненых, которым некогда было помогать. А убитых и раненых было много – больше четверти воинов не смогли встать в строй. Часть раненых все же встали в задние ряды. Лекари и товарищи успели их перевязать, остановить кровь. Все понимали – сейчас их жизнь зависит только от них самих. Десятники, сотники обходили ряды, делали страшные лица, говорили о почетной смерти на поле боя и позорной смерти трусов.

Благодаря усилиям и прозорливости Данилы и Тохты десятки центральной части строя понесли совсем небольшие потери. Это были как раз десятки Тохты и Данилы. Оба они, по молчаливому согласию формально назначенных командиров, вступили в командование десятками этой группы строившейся пехоты.

Счет шел на секунды. Тревожное ожидание столкновения и кровавой резни, казалось, растянулось на века, превратив ожидание в горячий сгусток отчаянного желания выжить. Когда раздался громобойный рев боевых труб, напряжение лопнуло, разбило хрупкую защитную скорлупу надежды. Безмолвно замершие ряды совсем молодых юношей, не успевших стать воинами, разом выдохнули, мысленно произнеся «Началось!».

Тохта развернул Данилу к себе и бросил, словно ударил кнутом:

– Плохо, это смешанный тумен, там грузины и аланы – лучшая бронированная конница. Нас сомнут.

Грохот тысяч копыт уходил ввысь и оттуда, с небес, опускался на головы стоящих в строю новобранцев, словно вещая им приближение божьей кары. Остановившись, Данила успел посмотреть в глаза Тохте, дерзко и уверенно бросил:

– Не боись, мы все смогем! – Потом добавил: – Я беру, как договаривались, семерых. Передние кони свалятся со сломанными ногами, идущие сзади всадники замедлятся, и мы нырнем под коней, вспорем им животы снизу. А ты пока берись за лук. Сбивай всадников у наших траншей, там они замедлятся.

Еще раз обошел первые ряды, словно и не было перед ними бешеного конского галопа. Предупредил свою команду, которую мысленно назвал «конорезами»:

– Как только конники напорятся на строй копий, ныряем вниз, под лошадей. С собой берем только пычоки (те самые полуметровые кинжалы особой заточки), никаких щитов, сабель, ничего более. Все делаем, как договаривались. Каждый вспарывает по три коня, и сразу ныряем обратно, к своим.

Успел увидеть лица приближающихся всадников. Передние конники летели бешеным галопом с длинными копьями наперевес. Скачущие следом держали в руках занесенные сабли. Вот передние кони угодили в траншею и разом с десяток лошадей рухнули, переломав передние ноги. На миг конское ржание, в котором взорвалась боль этих крупных разумных животных, перекрыло все звуки боя. Сзади защелкали тетивы тугих степных луков, стали густо падать всадники и конная лава напротив центра пехотинцев дала слабину. С десятка два всадников, утеряв ударную силу, на небольшой скорости все же врезались в строй. В этот момент Данила и его люди нырнули под лошадиные туши, уворачиваясь от конских копыт. Данила успел вспороть животы у нескольких коней, потом почуял, что его заметили, за ним началась настоящая охота; уклоняясь от зловещего посвиста клинков, рванул назад к пехотному строю. Скользнул за воинов первых шеренг к своему оружию – сабле и луку. Через пару секунд его лук, щелкнув тетивой словно самостоятельная машина войны, сразил статного всадника из первых рядов. Через три минуты первый колчан опустел. Множество конников бессильно свесились со смятенных коней, ломая, руша конский строй. Откуда-то слева заорал Тохта: «Урр!» (Бей!). Его призыв подхватил Плясун: «Урр!». Вся пехота завыла, воинственно зарычала: « Урр!». То был вопль за жизнь, за последний глоток живого воздуха, за последний шанс увидеть голубое небо и ощутить земную твердь под ногами. А еще каждый воин разноплеменной пехоты увидел глаза близких, посылающих спасительные лучики любви и надежды и настойчивый призыв: «Выживи, родной!».

Данила рывком бросил взгляд налево, направо и ужаснулся – атакующая конница смяла ряд пехотинцев справа и слева. За спиной десятков Данилы и Тохты шла страшная рубка, в которой словно подкошенные падали зарубленные, слабо обученные пехотинцы. Его взгляд встретился с глазами вражеского всадника, одетого в богатые кованые доспехи синего цвета, в золоченом высоком шлеме. Тот зычным голосом стал призывать своих воинов, указывая своей саблей в сторону Данилы и его друзей. Данила понял – сама смерть прицелилась в него. Коротко бросил, обращаясь то ли к всаднику, то ли к смерти: «Врешь! Не в этот раз!».

Поднял свой монгольский лук и пустил стрелу, целясь в конскую голову, следом – вторую, прямо в конский глаз. Конь закружил, забил копытами и упал, сбросив всадника.

В этот момент в звуки боя ворвался грозный рык боевых монгольских труб. Данила понял – ловушка, в которую заманили вражескую конницу, захлопнулась, и закончилось заранее спланированное жертвоприношение «подсадных уток». Они вырвали у судьбы право на жизнь!

Оглядевшись, понял, что они стоят на островке, окруженном конскими тушами и павшими с обеих сторон воинами. В живых из его команды осталось пятеро лучников, но стрел в колчанах почти не было. Прокричал зычным голосом: «Стреляем только если на нас будут нападать! А так пусть уходят! Пусть уходят…». Боковым зрением заметил, как один из вражеских всадников уступил своего коня военачальнику в богатых, отделанных серебром синих доспехах. Вражеская конница с места ушла галопом. Островок из живых пехотинцев обтекали с двух сторон, не вступая в схватку, надеясь успеть к спасительному выходу из горловины окружения и вырваться из кольца смерти.

Обессилевшие воины собрались вокруг Данилы и Тохты, присевших на свободный от трупов и крови клочок земли. Данила пересчитал – 13 бойцов с ранами, кровоподтеками, но живых. В руках одного из воинов появился бурдюк с водой и пара чашек. Воду пили жадно, словно вливая в себя энергию жизни.

Монгольская конница, военачальники появились под вечер. По заведенному правилу основная часть конницы ушла в погоню за остатками вражеских войск. Их будут гнать долго, пока не перебьют всех для того, чтобы уничтожить живую силу и выкорчевать дух сопротивления.

Тем временем ордынская пехота принялась собирать раненых и хоронить убитых. Разгром был ужасный. Восемь из каждых десяти пехотинцев были убиты. Из числа оставшихся в живых много было раненых, покалеченных. Основная часть из них – славяне и мордвины, поэтому подъехавшие конники-кипчаки не спешили помогать раненым. Они разбили шатры, принялись варить пищу для оставшихся в живых. Павших укладывали рядами вдоль выкопанной траншеи. Никто из монгольских начальников не горевал. Они одержали славную победу и не стеснялись праздновать ее у горы трупов воинов своей же армии. Их воинское мастерство оценивалось не по количеству погибших своих воинов, а по убитым конным воинам врага. Уничтожить конницу противника в генеральном сражении – это самое главное, так учила военная наука монгольской державы.

Данила, Тохта, Муслим, Никита не спеша прошли к местам, где они готовили ловушки для вражеской конницы и поразились – количество лошадей со сломанными ногами было огромным! Рядом лежали трупы растоптанных всадников. Хитро продуманными ловушками они спасли себе жизнь, уничтожив отборную часть передовых отрядов конной лавы, состоящую из лучших коней и всадников. Павших воинов уже успели обобрать мародеры, содрав все мало-мальски ценное. Теперь вся эта законная военная добыча должна быть поделена между победителями…

В этот момент у одного из пехотинцев случился тяжкий приступ рвоты. Он достойно держался в самые тяжелые моменты боя. А вот теперь, возвращаясь из мира войны в обыденную жизнь, не выдержал. Его внутренняя суть мирного землепашца не выдержала кошмара массовой резни. Парня с трудом увели с поля смерти к расчищенной от трупов площадке, где были разведены походные костры, и готовилась обильная еда.

Им не дали отдохнуть. На следующий день погнали вперед. Раненых загрузили на телеги, тем из них, кто мог держаться в седле, дали лошадей. Остальные, чуть более двух сотен, пошли пешим ходом на юго-запад. Славное море Балык-денгиз (рыбье море) осталось в стороне. А Данила так надеялся увидеть знаменитое море, переправиться через пролив в Крым, увидеть город чудес – генуэзскую Кафу! Он словно забыл, что этот город стал центром работорговли, где каждый день продавались сотни рабов, в основном русичей, булгаров, мордвин).

Теперь они шли по следам боев, где ордынская конница уничтожала арьергарды разбитых аланов и грузин. Преследуемых гнали безжалостно, догоняли и резали как баранов.

Ключ к заветной двери

Оставшиеся в живых новобранцы, прочувствовав на себе могучую мощь и безжалостную логику мощной военной машины Орды, не переставали удивляться ей. На всем протяжении пути встречались трупы убитых всадников и павших от бешеной гонки лошадей. Большинство убитых были из числа вражеской конницы, преимущественно грузины. Несмотря на бешеный ритм погони, спешившая ордынская конница находила время для того, чтобы ограбить трупы, снять, содрать подвязанные к поясам кошели, ценное оружие, добротно выделанные кольчуги, латы (их можно выгодно продать). Монголы не опасались отстать от алано-грузинской конницы, ведь у каждого из них припасено по паре запасных коней. А бежавшие остатки вражеской конницы таких резервов не имели и были обречены на бесславную гибель.

Никто не ожидал сопротивления этому истреблению. И все же преследуемые смогли удивить всех врагов своим мужеством, лихой удалью. На одном из отрезков пути дорога, утоптанная тысячами копыт несущейся конницы, делала крутой разворот, огибая округлый холм. Вдоль тракта шел глубокий овраг. Проезжая часть на повороте суживалась. С одной стороны разверзалась почти отвесная пропасть в глубокий овраг. С другой – на путь напирал крутой склон холма. Даниле подумалось: «Вот здесь самое удобное место для засады». И оказался прав. Один из мужественных начальников вражеской конницы избрал это место для того, чтобы задержать преследование и посчитаться с ордынцами. Спрятавшаяся за крутым склоном грузинская конница пропустила несколько сотен преследователей. Затем коротким ударом отсекла их от основной массы вражеской конницы. На окруженных вражеских всадников обрушили всю силу своей ненависти, замешанной на отчаянии. Вдоль дороги лежало множество трупов погибших ордынцев. Но эта маленькая победа далась недешево. В отдельных местах, где шла отчаянная рубка, были видны трупы погибших грузин и аланов. Большинство из них сражено стрелами в упор. Оставшиеся в живых грузины захватили ордынских запасных лошадей, воду в бурдюках и ушли на юг. Они вырвали себе жизнь из глотки у ненасытной смерти, заплатив за это дорогую цену. Данила наметанным глазом оглядел место кровавой стычки и увидел у кромки обрыва в овраг уже знакомый ему дорогой шлем с золотой насечкой. Отраженный ярко-желтый лучик от нее стрельнул ему прямо в глаза. Жестами он позвал с собой Тохту и Плясуна, и мягко, по-кошачьи зашагал к шлему. В голове слегка зашумело, зароились мысли: этот шлем – хорошая добыча, но им нужна не столько добыча, драгоценности, которые можно вмиг потерять. Может, шлем этот – веха, которая укажет им нужный путь… Его Данила сразу накрыл сброшенным с плеч кафтаном. И тут же заметил кровавый след, ведущий от него в овраг. Подойдя к кромке, Данила понял, что им несказанно повезло: на одном из уступов крутого спуска виделся силуэт лежащего грузинского воина. Он был жив и смотрел на Данилу тяжелым мрачным взглядом. Его левая рука безжизненно висела вдоль тела, в правой он держал длинный, хищно отсвечивающий кинжал. Данила заговорил на кипчакском, делая примиряющие жесты, убрав саблю в ножны. Раненый замотал головой и внезапно сказал по-русски:

– Будь мужчиной и подходи, возьми меч в руки. Сразимся. Я тебя узнал. Это ты там, в лагере устроил нам ловушку, убил моего лучшего коня. Если б не ты, я бы ушел. Равных моему коню нет, а ты его убил. Вообще вы зарезали с полсотни наших лучших коней, убили исподтишка моих лучших воинов. Так мужчины не воюют!

Данила, не успев удивиться, принялся успокаивать раненого:

– Не беспокойся. Мы тебя спасем. Ты нам нужен для того, чтобы все мы вернулись на родину. Мы на этой войне – невольники, рабы. А нам надо вернуться домой живыми, чтобы там растить хлеб, воспитывать детей, если придется – защищать своих сестер, матерей, жен. Мы не хотим воевать за этих прожорливых хищных ханов, беков, мурз. Мы нужны тебе, а ты нужен нам. Мы спасем друг друга. Мы тебя не предадим. Мы выйдем в спокойное место, найдем тебе коня и отпустим тебя домой. А там, на Кавказе, мы уйдем к тебе, в твое царство, из которого не так уж трудно попасть на Русь. Соглашайся! Мы тебе дарим жизнь и свободу. И я в тебя верю, ты потом выручишь нас, поможешь вернуться домой.

Тохта и Плясун хорошо говорили на русском, но вначале они ничего не поняли, их словно оглушили. Никто из них не представлял, что Данила нашел тот самый путь спасения, возвращения домой, в котором они так нуждались. Данила первым ощутил, что лежащий перед ними раненый – их шанс выжить на этой войне, их пайцза (охранный символ, своеобразный пропуск на свободу в Орде) в опасном пути домой.

Раненый бессильно опустил руку с кинжалом, посмотрел на Данилу мутными от боли глазами, пробормотал:

– Кажется, Бог услышал мои молитвы! Но как вы меня проведете сквозь свою армию? Ведь меня сразу узнают и растерзают…

Данила жестом остановил грузина:

– Я все продумал. Сейчас мы тебя переоденем в воина ордынской пехоты, закутаем тебе лицо, скажем, что у тебя разрублена щека. Говорить не можешь. А через 5—6 дней найдем способ посадить тебя на коня и отправить домой, к своим. Как тебя звать?

– Давид. Я из рода великого Давида Строителя. При нем Грузия была от одного моря, Каспийского до Черного. То была держава. Теперь не осталось и половины. Остальное – жалкие ограбленные бесплодные места.

Переодевание свершили быстро, без лишней суеты. Давид как-то сразу обмяк. В какой-то момент зрачки его помутневших карих глаз уплыли вверх и их место заняли сине-белые белки – сознание улетело, бросив тело на попечение нежданных друзей. Обмякшего безвольного воина втроем донесли до одной из телег, хорошенько припрятав шлем и кинжал в богато отделанных ножнах. Потеснив раненых, лежащих на душистом сене, побрызгали на лицо прохладной водой и поднесли к распушим от жажды губам прохладной воды. Очнувшийся раненый пил жадно, опорожнив одну за другой три чаши. Данила улыбнулся:

– Жить будешь, земляк.

И тут же глазами показал: «Будь настороже! Не ляпни что-нибудь по-грузински!».

С Тохтой и Плясуном договорились дежурить у раненого поочередно. Благо после побоища им стали делать послабления.

Тохта вдруг ухватил Данилу за плечи:

– Ты станешь великим вождем! Ты способен менять мир. Такие рождаются раз в сто лет. Мне и нам всем повезло, да и ему, этому грузину, тоже. Вчера ты спас полсотни человек. Завтра спасешь тысячу, потом сто тысяч! Буду молиться за тебя. Дай тебе Аллах силы! А мы всегда будем рядом. Я за тебя жизнь отдам!

На рассвете прискакал Маматкул и объявил приказ: все выступают на Гянджу – оплот мятежа против хана. Пообещал всем богатую добычу. Подъехал к Даниле. Не слезая с лошади (он терпеть не мог ходить пешим ходом), громко своим каркающим вороньим голосом провозгласил:

– Я не ошибся в тебе, урус. Ты становишься великим воином. У тебя редкое сочетание умной головы и стальной руки. Назначаю тебя сотником. Твоя доля в добыче теперь будет в три раза больше. Купишь себе пару рабынь. Я разрешу тебе таскать их за собой в обозе. Хе! Тебе это понравится!

Привычным жестом сжал коленями бока своего скакуна арабской породы и с галопа ушел на юг (теперь многие ордынские начальники отказались от малорослых монгольских лошадей и предпочитали ездить на дорогих породистых арабских скакунах). Скоро колонна пришла в движение. Шли на новую войну. Впереди их ждал загадочный и многоликий, истерзанный войнами Кавказ.