Именно сюда зимой 1950 г. по еще не оправившейся от военного лихолетья заснеженной российской земле привезли в сопровождении вооруженной охраны группу мужчин необычного для этих мест азиатского вида.

Везли их до села на санях, мимо занесенных снегом полей, опустевших деревень, почти не встречая людей…

Наконец добрались до русской усадьбы, какие в России еще принято называть тургеневскими. В годы войны здесь размещался лагерь № 48 для немецких военнопленных. По дорожкам усадьбы прогуливался, бывало, неудачливый фельдмаршал Паулюс, сдавшийся в плен под Сталин градом.

Обычным жителям села вход на территорию усадьбы был тогда категорически запрещен. Но были и те, кто проводил там целые дни, – сотрудники расположенного в усадьбе учреждения. Во время съемок фильма «Лаборатория смерти. Апокалипсис по-японски» (я был художественным руководителем сценария этого фильма) съемочной группе удалось пообщаться с некоторыми местными жителями, и они рассказали нам интересные истории.

Татьяна Мотова, работавшая в лагере медицинской сестрой, поведала:

– Я помню не все. Но некоторые события и случаи врезались мне в память навсегда… Новых обитателей лагеря, которых привезли уже после немцев, размещали по два-три человека в комнате. Одеты они были чистенько – пиджачок такой защитного цвета, брюки. Очень прилично.

На втором этаже стояли рояль, бильярдный стол. Они играли в бильярд, гуляли, занимались садоводством… Как медсестра, я обязана была снимать пробы с блюд, которыми их кормили. Для тех тяжелых лет еда была очень даже пристойная. Наши в селе себя такими блюдами побаловать не могли. Помню, они просили приготовить им салат из хризантем… Акклиматизированных для нашего климата сортов хризантем у нас тогда не было. Поэтому в салате заменили лепестки хризантем лепестками наших ромашек. Он мне не нравился. Им тоже.

Киномеханика Валентину Александровну Доколину иногда вызывали показывать заключенным кино.

– Меня строго предупредили: «В разговоры не вступать. Никаких вопросов не задавать, на их вопросы не отвечать». А кино наше им смотреть нравилось. Особенно «Тайна двух океанов»… У них там был свой переводчик.

Вспоминает Галина Никитина, внучка охранника лагеря.

– Мой дедушка говорил, что они отдыхали здесь, как на курорте. Гуляли, выращивали цветы, сочиняли стихи. Тут была и прекрасная липовая аллея, и роща, и пруд с лебедями. Они были спокойные, тихие, всегда любезные. Многие выглядели совсем уже старичками…

Да, у сотрудников лагеря «старички» вызывали порой симпатию, ведь почти никто не знал, что это были преступники, осужденные Военным трибуналом в Хабаровске за подготовку бактериологической и химической войны против человечества, за создание оружия массового истребления людей, действие которого не ограничивается ни линией фронта, ни границами государств, подвергшихся нападению.

Готовясь вызвать смертельные эпидемии среди населения Советского Союза, Китая, Монголии, в частности, среди войск США, японские военные и врачи, гулявшие по липовой аллее в Чернцах, за несколько лет до этого в закрытых лабораториях увлеченно и методично испытывали средства массового уничтожения на живых людях. И были готовы в случае приказа не колеблясь пустить их в дело.

Для советских юристов процесс в Хабаровске, где открылись ужасающие по своей жестокости и бесчеловечности факты, был самым настоящим схождением в бездну, в преисподнюю.

* * *

Прежде чем приступить к рассказу непосредственно о ходе Хабаровского процесса, как мне представляется, следует ответить на несколько вопросов.

После распада СССР наши знания о советско-японской войне 1945 года расширились. Открылся доступ к закрытым документам, позволившим рассмотреть события тех лет более полно и под разными углами.

Однако в этой атмосфере появилось немало желающих «перевернуть» взгляд на те события, лихо переменить позиции, продемонстрировать «смелость» научной мысли, что зачастую оборачивалось погоней за политической конъюнктурой, а то и просто безответственностью.

Увы, усилия «переворотчиков» мало чем отличаются от японской пропаганды, где сохраняется предвзятое и в целом негативное отношение к политике Советского Союза, а ныне России. Где в поколениях целенаправленно воспитывается особое восприятие исторического прошлого. Постоянно муссируются темы «нарушения пакта о нейтралитете», «оккупации северных территорий», содержания в «сибирских лагерях» солдат и офицеров разгромленной советскими войсками Квантунской армии.

Японские СМИ для поддержания концепции «виновности Советского Союза за нападение на Японию» весьма выборочно подходят к публикации документов о вероломной политике и стратегии Токио в годы войны, попросту утаивая многие из них. Нехотя признают существование «неудобных» фактов и документов и многие японские историки. Те же из них, кто пытается объективно рассмотреть историческое прошлое, предлагает альтернативные официальным концепциям выходы из тупика противоречий вокруг пресловутого «территориального вопроса», подвергаются обструкции и остракизму.

Вот тот ряд вопросов, на которые, как мне представляется, необходимо дать ответы.

1) Почему всего через год после окончания Токийского процесса, осудившего японских военных преступников, совершивших чудовищные преступления против мира и человечества, Советский Союз решил провести самостоятельный процесс в Хабаровске? Что за этим решением стояло – действительная необходимость или политическая интрига? На чем разошлись вчерашние союзники?

Частично мы уже затронули эту проблему, но, несомненно, тут нужен более обстоятельный разговор.

2) Чем объясняется вступление СССР в войну против Японии? Почему до сих пор идут споры, было ли оно оправданно? Юридически безупречно? Каким именно был вклад советской армии в победу над японцами – решающим, значительным или весьма преувеличенным? И не была ли операция советской армии легкой прогулкой, разгромом уже деморализованного противника? И как общий вывод: итоги победы СССР в войне с Японией в начале XXI века выглядят не так впечатляюще, как это казалось в 1945 году.

3) Какая идеология стояла за немыслимыми с точки зрения нормального человека преступлениями японской военщины, сделала их возможными? Кто ее разрабатывал, с какой целью, на что опирался?

К ответам на эти вопросы сначала и при ступим.

Вступление

Токийский и Хабаровский процессы, прошедшие вслед за Нюрнбергским «судом народов» над главными нацистскими преступниками Германии, осудили военных преступников Японии. Именно эти процессы поставили окончательную, победную точку во Второй мировой войне – войне, унесшей жизни более 50 миллионов человек.

Токийский процесс, длившийся более двух лет, с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г., в целом выполнил свою миссию, осудив зачинщиков агрессивных действий, направленных на завоевание мирового господства и порабощение мирных народов. Но он все же оказался непоследовательным в изобличении и наказании преступников. Тысячи самураев, сеявших смерть и разрушения в одиннадцати захваченных странах, ушли от возмездия. На скамье подсудимых заняли свои места не все политики и военные. Ушли от ответственности те, кто руководил их действиями, кто был подлинным сценаристом трагедии. В первую очередь это относится к тогдашним руководителям крупнейших японских монополий.

К сожалению, в период подготовки Токийского процесса предложения советского обвинителя о предании суду владельцев предприятий военной промышленности, магнатов авиационной промышленности, министров вооружений и других были отклонены.

И в этом ничего удивительного нет, ибо 1946 год открыл новую эру – американская администрация Гарри Трумэна вместе с Уинстоном Черчиллем взяла курс на «холодную войну» с Советским Союзом.

Анализ политической ситуации того времени позволяет сделать вывод, что американские правящие круги во главе с Трумэном сожалели, что в Нюрнберге на скамье подсудимых оказались глава мощного немецкого концерна Густав Крупп и директор Рейхсбанка Ялмар Шахт.

Генерал Дуглас Макартур, возглавлявший военную администрацию в Японии, действуя в строгом соответствии с полученными из Вашингтона указаниями, не повторил «нюрнбергских ошибок»: 30 августа 1947 г. своим приказом он выпустил на свободу главных военных преступников крупнейших японских монополистов. Таким образом, Макартур фактически узурпировал судебную и административную власть в Тихоокеанском регионе и по закулисным политическим соображениям нивелировал решения следственно-судебных органов. Своими действиями американская администрация фактически вручила судьбу японских головорезов послевоенному правительству Японии.

Тем не менее многочисленные факты, установленные предварительным расследованием и судебным следствием, касающиеся роли банкиров и крупнейших монополий, были настолько шокирующими, что даже зарубежные судьи, располагающие десятью голосами из одиннадцати, не решились о них умолчать и обойти стороной. Они фактически пренебрегли давней юридической традицией, согласно которой в приговоре упоминается вина только тех лиц, которые преданы суду. В приговоре, пусть и обезличенно (поскольку ни один из преступников не попал на скамью подсудимых), все же неоднократно фигурируют «промышленники», «банкиры», «дзайбацу» (финансовая клика).

Мировая общественность тогда мало что знала о преступлениях японского военно-промышленного комплекса на краю далекого Азиатского субконтинента. А решение Макартура на Западе вообще замалчивалось, как и то, что агрессивная людоедская война была поставлена монополиями во главу угла всей внешней политики Японии.

В этих условиях советское руководство приняло решение организовать новый судебный процесс над японскими военными преступниками, затеявшими производство бактериологического и химического оружия, над извергами, с легкой руки которых их пособники хладнокровно уничтожали и пытали людей, проводили над ними бесчеловечные опыты.

Во время своих жутких экспериментов они заражали живых людей, которых им «поставляла» японская армия и разведка. Как это делалось?

Плацдармом для агрессии против СССР, как известно, стала оккупированная японцами Маньчжурия, на территории которой находился город русских эмигрантов Харбин. Это была закрытая территория. Даже у проезжавших мимо поездов специально занавешивали окна, чтобы пассажиры ничего не могли увидеть. Никто не знал, что там происходит.

А происходило вот что. В окрестностях города постоянно исчезали люди. Японские жандармы задерживали на улицах мужчин и женщин якобы по подозрению в разных преступлениях, но в тюрьмы они не попадали… По Харбину ползли жуткие слухи…

Как показал на Хабаровском процессе генерал-майор медицинской службы Киеси Кавасима: «В оккупированной Маньчжурии мы не испытывали недостатка в людях, предназначенных для экспериментов. Ежегодно в порядке “особой отправки” в отряд поступало приблизительно 600 человек».

В центре комплекса находилось двухэтажное бетонное сооружение, которое считалось «адом бревен». А «бревнами» здесь называли людей, на которых проводили опыты. Садисты просто приравняли их к обычному расходному материалу, они не видели разницы между человеком, бревном или кирпичом…

Снабжение 731-го отряда «бревнами» было хорошо продумано и осуществлялось по тщательно разработанному плану. Людей не просто отлавливали как попало, чтобы доставить на базу для экспериментов, – нет. Повторим: это была четко регламентированная военная процедура, которую невозможно было провести без разрешения командования. Эта система называлась «особые поставки».

Сотрудник отряда рассказывал, что даже после войны никак не мог забыть один случай. Из окна его лаборатории, которая находилась на втором этаже, было видно тюрьму и внутренний двор. И когда он смотрел в окно со своего второго этажа, то всегда видел женщину с дочкой, которые грелись на солнышке. Но однажды девочка с мамой пропали.

Есть свидетельства, подтверждающие, что над женщиной и ее дочерью был поставлен опыт с ядовитыми газами. Там была комната со стеклянными стенами, в нее заводили людей и пускали отравляющее вещество. А «врачи» стояли и наблюдали за ходом эксперимента: что будет, если впустить столько-то литров газа, а потом еще и еще… Мать и дитя были похожи на птиц. Мама- птица обняла своего птенца, и так, обнявшись, они умерли…

Среди принявших мучительную смерть были русские, китайцы, корейцы, монголы, представители многих других национальностей.

* * *

Предыстория Хабаровского процесса связана с тем, что в 1945 году, на завершающем этапе Второй мировой войны, в результате разгрома Квантунской армии в плен было захвачено несколько сотен тысяч японских военнослужащих. В ходе проведенных допросов была получена информация о действовавших на территории Маньчжурии центров по разработке бактериологического оружия.

Советские органы государственной безопасности провели большую работу по «фильтрации» огромной массы японских военнопленных и выявлению среди них лиц, имевших отношение к исследованиям в области бактериологического оружия. В советских лагерях для японских военнопленных активно проводилась «оперативная работа по выявлению и допросу сотрудников противоэпидемических отрядов Квантунской армии». Постепенно стала проступать масштабная картина преступной деятельности специальных подразделений бывшей Квантунской армии. Вскоре был определен круг свидетелей – 36 военнопленных. В него вошли и будущие обвиняемые Хабаровского процесса.

В это время и возникла идея проведения в СССР самостоятельного судебного процесса над японскими военными, причастными к разработке бактериологического оружия. Помимо справедливого наказания преступников процесс мог бы послужить весомым аргументом в обострявшейся идеологической и политической борьбе с Соединенными Штатами. Уже стало ясно, что бывшие союзники решили использовать японских военных преступников в своих интересах и освободить их от ответственности.

C инициативой проведения суда в СССР официально выступил министр внутренних дел Сергей Никифорович Круглов, направивший 19 февраля 1948 г. в МИД соответствующее письмо. Пятого сентября 1949 г. министр иностранных дел Андрей Вышинский направляет В. М. Молотову письмо, в котором предлагает приступить к подготовке процесса. Ознакомившись с письмом, Молотов поручил вынести этот вопрос на обсуждение ЦК, и уже 7 сентября 1949 г. был подготовлен проект секретного постановления Совета министров СССР, в котором поручалось МВД, Министерству юстиции и Прокуратуре СССР «организовать в Хабаровске открытый судебный процесс над руководящими работниками так называемого противоэпидемического отряда № 731, занимавшегося изысканием бактериальных средств и способов их применения в войне против Советского Союза и Китая».

Тридцатого сентября, после согласований, И. В. Сталину был направлен проект постановления ЦК ВКП (б) и Совета министров СССР, утвержденный затем на заседании Политбюро ЦК 8 октября 1949 г.

Сначала судить предполагалось семь человек: генералов Кадзицуку, Кавасиму, Такахаси, Сато, подполковника Ниси и майоров Карасаву и Оноуэ. В это же время обсуждался вопрос о включении в этот список бывшего командующего Квантунской армией генерала Ямаду, который «в целях сокрытия следов деятельности отряда № 731 дал приказ личному составу эвакуироваться в Южную Корею, а помещение уничтожить. Одновременно с уничтожением помещений отряда была уничтожена и тюрьма, в которой находилось до 500 подопытных заключенных».

В двадцатых числах октября 1949 г. начались интенсивные допросы потенциальных обвиняемых. При допросах обязательно присутствовал кто-то из членов приглашенной из Москвы группы ученых-микробиологов. Советские специалисты отмечали, что в своих бактериологических исследованиях японцы продвинулись достаточно далеко.

В ходе следствия были собраны многочисленные доказательства преступной деятельности сотрудников отряда № 731 и его филиалов по созданию, испытанию и фактов использования в боевых действиях бактериологического оружия, проведению бесчеловечных медицинских опытов над людьми, неизбежно приводивших к смерти.

Тридцатого октября 1949 г. всем подозреваемым, а также двум сотрудникам ветеринарного отряда № 100, поручику Хиразакуре и старшему унтер-офицеру Митомо, было предъявлено обвинение по статье 58-4 УК РСФСР.

Все указанные лица свою вину признали, обвиняемый Сато – частично. Таким образом, круг обвиняемых составил уже девять человек.

В конце ноября 1949 г. министр внутренних дел С. Н. Круглов, министр юстиции К. П. Горшенин и Генеральный прокурор Г. Н. Сафонов доложили В. М. Молотову о завершении следствия в отношении указанных лиц и внесли ряд предложений. В их числе: арестовать и судить генерала Ямаду, переквалифицировать статью всем обвиняемым и судить их по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. «О мерах наказания немецко-фашистских преступников за злодеяния, совершенные против советских граждан». Как пояснялось, «хотя в этом Указе японские военные и не упомянуты, однако их преступная деятельность аналогична преступлениям немецко-фашистской армии». Всех обвиняемых предлагалось, с учетом собранных доказательств, приговаривать к пребыванию в исправительно-трудовых лагерях на срок от 10 до 25 лет. Начать судебный процесс планировалось 7 декабря в Хабаровске и закончить не позднее 14 декабря.

После принятия дополнений к Постановлению Совета министров Союза ССР от 8 октября 1949 г. против Ямады было возбуждено уголовное дело по признаку 1 ст. Указа от 19 апреля 1943 г. Такое же решение было принято в отношении еще одного обвиняемого – бывшего санитара-практиканта исследовательского отделения филиала 643-го отряда № 731 ефрейтора Кикучи Норимицу. А 5 декабря военный прокурор подписал постановление о переквалификации обвинения на эту статью всем подозреваемым. Последним, 9 декабря 1949 г., вошел в эту группу Курусима Юдзи, бывший санитар-лаборант филиала № 162 отряда № 731.

Таким образом, процесс, изначально планировавшийся как суд над руководителями отряда № 731, приобрел иной статус. Под следствием оказалось 12 обвиняемых.

Подсудимые

Преступников судил Военный трибунал Приморского военного округа. Председательствовал генерал-майора юстиции Д. Д. Чертков, членами трибунала были полковник юстиции М. Л. Ильницкий и подполковник юстиции И. Г. Воробьев. Государственным обвинителем на процессе выступил Л. Н. Смирнов. Защитниками были адвокаты Н. К. Боровик, Н. П. Белов, С. Е. Санников, А. В. Зверев, П. Я. Богачев, Г. К. Прокопенко, В. П. Лукьянцев и Д. Е. Болховитинов.

Досудебное следствие проводил военный следователь Н. А. Базенко.

Заключение по бактериологическим и медицинским вопросам составляла экспертная комиссия в составе действительного члена Академии медицинских наук Союза ССР Н. Н. Жукова-Вережникова, полковника медицинской службы В. Д. Краснова, заведующего кафедрой микробиологии Хабаровского медицинского института профессора Н. Н. Косарева, доцента кафедры микробиологии Хабаровского медицинского института Е. Г. Ливкиной, подполковника ветеринарной службы Н. А. Александрова, паразитолога О. Л. Козловской.

Процесс носил открытый характер, и все желающие могли присутствовать на его заседаниях.

По окончании процесса обвиняемые в тяжких преступлениях были осуждены Хабаровским военным трибуналом к различным срокам лишения свободы. Торжество законности и справедливости наконец осуществилось. Страшный эксперимент по распространению бактериологического и химического оружия провалился и был разоблачен. Советский Союз предпринял все усилия, чтобы не допустить массового истребления мирного населения.

Главный урок правосудия на Нюрнбергском, Токийском и Хабаровском процессах заключается в напоминании ныне живущим поколениям о страшной трагедии, грозившей всему миру, о подвиге наших соотечественников и других объединенных наций, о значимости решений состоявшихся судов для миллионов человеческих судеб.

Итоги процессов послужили фундаментом для выработки новых принципов международного правосудия, которые легли в основу и нового миропорядка, а также основополагающих документов Организации Объединенных Наций.

Л. Н. Смирнов

Как уже было отмечено, в силу различных исторических обстоятельств, в которых необходимо разобраться, Токийский процесс оказался непоследовательным, а порой и противоречивым в изобличении и наказании как военных, так и государственных преступников. Мировая общественность тогда мало что знала о роли японского военно-промышленного комплекса в преступлениях на краю Азиатского субконтинента, о том, что именно агрессивная людоедская война была в фокусе внешней политики Японии.

Тысячи головорезов, сеявшие смерть и разрушения в захваченных странах, все-таки ушли от возмездия. На скамье подсудимых заняли места не все политики и генералы, направлявшие и поощрявшие убийц, хотя именно они и были подлинными сценаристами страшных трагедий. Ушли от наказания и руководители японских монополий, чья безудержная жадность и хищническая алчность подпирали и питали агрессивную политику.