Читать книгу: «Кащеевы байки. Сказки о снах, смерти и прочих состояниях ума», страница 7
Смени картину мира, как лицо
Кащеева жена смотрела на себя в зеркало.
Обычное зеркало, и в нем обычное лицо. Такое же, как у всех: два глаза, нос, рот, лоб, щеки, подбородок. Она знала, что большинство людей найдет в этом лице кучу отличий от других лиц, и мнения насчет привлекательности, как и насчет чего угодно, окажутся противоположными со множества разных сторон. Также Кащеева жена была уверена в том, что никогда не поймет сама, в чем же заключаются различия. Одно и то же, расположенное в нужном порядке. Разница в миллиметраже форм и размеров. И из-за этой разницы живые создают критерии красоты и уродства, мучаются, совершенствуют, стыдятся, изобретают понятие гармонии и верят в сезонную моду на форму губ и цвет глаз. Она пожала плечами и отошла от зеркала. То лицо или это – неважно. Такая же иллюзия, существующая только в головах у живых, как и остальные. За ее спиной зеркало мгновенно впитало черты оставленного лица, как покрытая водой бумага вбирает акварель.
Прислонившись к косяку плечом и скрестив руки на груди, Кащеева жена наблюдала, как, сидя за столом, красится перед другим, маленьким зеркалом хозяйка квартиры. Долго, тщательно, слой за слоем наносит свое представление о том, что такое красота. Какая-то фрактальная безысходность, подумала Кащеева жена. Она рисует себе другое лицо затем, чтобы нравиться кому-то, чьих взглядов на прекрасное не знает, но домысливает, прибавляя к своим какие-то особенности, например, что лучше брови погуще, а скулы порезче. А у этого кого-то (и еще хорошо, если конкретного) вообще смутное отношение к лицу, его интересуют руки. Ноги. Волосы. Но вот именно такие брови ему не нравятся. Не нравятся брови…
Да, покачала головой Кащеева жена, как ловко они придумывают способы концентрироваться на простых вещах, чтобы коротать свой и без того короткий век. Они, живые, остро нуждаются в понятных задачах и целях, отсутствие ориентиров грозит им утратой потребностей и желаний. А ведь именно последние заполняют и объясняют жизнь. Четкая картина мира придает определенности существованию, пустота и хаос пугают человеческий разум. Всем им нужно во что-то верить. Неудивительно, думает Кащеева жена. Они же не знают о том, что смертью их жизнь не заканчивается. Поэтому идея потратить ее на лишение самого себя приятных успокаивающих иллюзий, обосновывающих все твои действия, вызывает в лучшем случае недоумение, в худшем же – ужас. Оттого живые так упорно не желают понимать, что в основе всех их мотиваций лежит…
Пшик.
Пшик.
Женщина брызгает себе на шею духи. Кащеева жена присматривается к ее накрашенному лицу и по-прежнему не видит разницы. Безнадежно, думает она, сколько бы мы ни сосуществовали на двух сторонах реальности, я смогу понять лишь логику их мыслей, а эмоции так и останутся для меня абсурдным развлечением, чем-то наподобие театра или кино для них. Как меняется женское лицо после нанесения косметики? Она понимает, я – нет.
Хорошо, по крайней мере, что я общаюсь с мертвыми, которые уже осознали, что разница находится в воображении создателя, чьи эмоции воплощают в плоть и кровь ее значение.
Женщина осторожно, стараясь не помять, натягивает через голову мягкую шерстяную тунику и старательно расправляет на груди складки широкого воротника-хомута. Потом идет к шкафу, берет с полочки шкатулку с цацками, вытаскивает оттуда по очереди украшения и задумчиво вертит, перекладывая так и эдак, в руках. Кащеева жена перемещается на диван рядом – ей надоело наблюдать стоя. Наконец выбирается узкая серебряная цепочка с кулоном в форме цветка, с прожилками на лепестках в полмиллиметра – тонкой работы, признает Кащеева жена, и хозяйка квартиры, осторожно переступая ножками в тончайших чулках, направляется к большому зеркалу в коридоре, чтобы завершить марафет. Кащеева жена слышит, как она доходит до зеркала, останавливается. И наступает тишина. А потом раздается визг и грохот.
«Упс, – думает Кащеева жена, – недоглядела».
Она выскакивает в коридор, где мечется от стены к стене хозяйка квартиры. Она похожа на красивого мотылька, пойманного в стакан, только мотылька, опрометчиво наделенного голосом, сейчас приближающимся по регистру к ультразвуку. «Какие же они эмоциональные и громкие, – вздыхает Кащеева жена, глядя на расплывчатое изображение лица в зеркале. – А я набралась у них рассеянности, перестала убирать за собой». В переливчатом оловянном озере зеркала плавало лицо, которое она оставила, уходя в комнату. Неудивительно, что женщина паникует. Удобный материал – стекло, эта медленно текущая жидкость. Всегда можно исправить ошибки. Кащеева жена запускает пальцы в вязкую структуру зеркала, цепляет отражение, скомкав, вытягивает наружу. Женщина замолкает.
А если поэкспериментировать с ее взглядом на реальность, вдруг придумывает Кащеева жена, уже собравшаяся растворить пальцами комок отражения. Почему бы и нет. Мало ли среди живых бродит странненьких людей, одним больше, одним меньше – кардинально на мироздании это не скажется. Она тщательно скатывает отражение в мячик и кидает его на пол, в сторону женщины. Мячик ударяется об пол и упруго скачет прямо к ногам хозяйки квартиры. Та медленно оседает на пол по стене. «Ну что ж, действительно, проведем время с пользой, – думает Кащеева жена, – попробуем расширить необъяснимым твое восприятие». Она опускается на колени рядом с женщиной, берет ту за руку. На долю секунды хозяйка квартиры открывает глаза и видит перед собой перекатывающиеся сгустки дрожащего воздуха. А потом Кащеева жена и хозяйка исчезают.
«Множественность», гудит у нее голове. «Множественность в единстве». Какая еще множественность?
– Кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? – слышит она свой голос, густой, мурлычущий и гулкий. Перед ней стоит мужчина, их опаляет жгучее полуденное солнце. Она видит мужчину сверху. Видит также и собственные лапы – огромные, сильные, мягкие. Лапы неспешно сминают землю, оставляя борозды от когтей.
– Человек, – усмехаясь, отвечает она и вытирает крепкой смуглой рукой пот со лба. В сандалию забился маленький камешек, он колет ступню, раздражает, и она небрежно приподнимает ногу, чтобы вытряхнуть его. Мельком взглядывает на ногу – мускулистую и загорелую, а как же иначе, ведь пройдено столько дорог, и переводит глаза вверх на чудовище, хлещущее себя по золотистым горячим бокам бычьим хвостом.
Она гибко, по-кошачьи, приподнимается на могучих лапах. Ужас и стыд владеют ею. «Жалкий человек разгадал загадку, теперь пришло мое время». Она идет к краю горы.
«Множественность». Она чувствует страх. Боится мужчина. Боится чудовище. Оба боятся смерти. Кто из них она? Страх разрастется и заполняет все – Сфинкса, мужчину, раскаленный воздух. Может быть, она спит? Это сон? Как проснуться? Она вцепляется зубами себе в лапу, мужчина кусает себя за руку. Из прокушенного места течет кровь, больно. Но солнце по-прежнему печет плечи и спину сквозь тогу, сквозь шелковистую львиную шерсть. Она поднимает глаза вверх. Вверху огромное прекрасное женское лицо, запрокинутое к небу, искаженное ужасом. «А ты и не знала, что можешь быть многими?» – слышит она. Оглядывается по сторонам и видит лишь текущее вокруг марево. Впереди пропасть. Сзади пропасть. Сфинкс отталкивается от земли и с воплем бросается вниз с обрыва. Мужчина падает на тропу, вокруг него крутятся горы, небо, солнце, все смешивается в диком водовороте, он видит мелькающие в кувырках лапы и хвост, летящую навстречу землю и сквозь собственный крик слышит рев чудовища.
«Для первого раза тебе хватит», – говорит Кащеева жена. Женщина сидит на тропе, опираясь спиной о стену из коридора. Напротив нее лежит мужчина, потерявший сознание. Она встает, подходит к краю обрыва и различает внизу, на камнях, разбитое тело Сфинкса.
Они сидят в коридоре. Женщина, прислонившись к стене, Кащеева жена – рядом на корточках, подобрав юбки. «Прекрасно, – говорит Кащеева жена, – теперь ты, по крайней мере, начнешь сомневаться в несокрушимости своей реальности. Начало положено». Она встает с пола, подходит к зеркалу и смотрится в него. В зеркале отражается обычное лицо. Нос, рот, брови. Кажется, в прошлый раз брови были другого цвета, замечает Кащеева жена, аккуратно вытягивает пальцами отражение, скатывает его, бросает женщине на колени мячик и превращается сначала в переливающиеся сгустки воздуха, а потом пропадает вовсе.
Вавилонская башня
Мягкое облако медленно сползало по склону горы. Кащей и Кащеева жена с любопытством наблюдали за его плавными движениями. Снизу казалось, что оно не просто живое, а осмысленно сущее, обладающее конкретной целью существо. Облако поглощало камни и метры узкой извилистой тропы с видимым удовольствием, будто изысканное лакомство. И его оставалось немного. Был пик, грозно штурмующий небеса, – и нет его, ни единого просвета, только мгла, поглотившая пространство в своем подвижном чреве. Повеяло холодом и влагой.
– Пора, – пробурчал Кащей, с трудом закидывая на спину огромный рюкзак. Звякнула о карабин алюминиевая чашка, пристегнутая сзади, брякнули друг о друга колья палатки, котелок и нож где-то в недрах. – Скоро откроется тропа. Нам надо спешить.
Кащеева жена неохотно поднялась с камня. Рядом журчало озеро без дна, цвели своим августовским острым цветом жарки, и совершенно не хотелось ничего делать. Они и так преодолели почти два километра по узким таежным дорожкам, разбегавшимся среди корней вековых сосен, как бурундуки. Мышцы ныли, пальцы болели и не слушались, часто дорожка пропадала, и приходилось лезть напрямик по крутому косогору, цепляться за корни и утопать в мокром мху, рискуя сорваться вниз, на острые камни.
– Может, еще подождем? Тут хорошо. Авось, туман рассеется… – Кащеева жена встала рядом со своей поклажей и вопросительно взглянула на Кащея. – Обязательно вот так штурмовать гору?
– Именно так и надо, и именно штурмовать. Иначе мы не дойдем до башни. Придется ждать до завтра… Плюс тропа до нее видна, только когда перевал закрывает облако. Как ты думаешь, сколько времени мы тут просидим в ожидании подходящей погоды? – Кащей бодрился голосом, но чуткий глаз жены явно видел, что ему совершенно никуда не хочется идти. Достаточно чуть-чуть задержать его, показать мнимую слабину, и он тут же, воспользовавшись моментом, сбросит рюкзак и усядется на камень, хмуря брови. Будет изображать из себя эдакого первопроходца, покуривать и журить ее за женскую слабость, внутренне радуясь возможности переложить ответственность за решение и побездельничать. Ага, щас ему.
Кащеева жена превозмогла лямки рюкзака и подтолкнула носком ботинка Кота Баюна, свернувшегося калачиком на островке травы.
– А ты что, с нами уже не идешь? – спросила она.
Кот потянулся, открыл глаз и снова принял удобную позу.
– Я вас догоню. Идите.
– Ленивая ж… животное. Нет в тебе спортивного духа! – прижгла взглядом лентяя Кащеева жена и поспешила за мужем.
***
Восхождение с каждым шагом давалось все труднее. Сначала тропка была крутой, извилистой, но проходимой. Из-под ботинок сыпались камни, приходилось цепляться за скалы, а местами и вовсе ползти на четвереньках. Кащей вполголоса матерился и пыхтел, обливаясь потом, а его жена каждый час требовала привал и шумно пила воду, оглядывая окрестности. Правда, смотреть там было особо не на что. После первых двухсот метров они вошли в плотный туман, в самое сердце облака, и с каждым новым метром звуки становились все тише, а видно было все меньше.
– Ты вот скажи, какого лешего мы сюда поперлись? – не выдержав, спросила Кащеева жена на одном из привалов. – Лезем, как проклятые, ничего не видать, и тяжко же! А мы, между прочим, пространство и время в дугу скрутить можем. К чему мазохизм?
– Мазохизм есть проявление доблести духа… – было прогнусавил Кащей, с выпученными глазами пытавшийся отдышаться, скорчившись на крошечном пятачке, но, увидав взгляд супруги, поспешил продолжить мысль. – Мы же идем куда? К Вавилонской башне. Как известно, вход на нее открывается только тем, кто преодолел животное внутри себя. Вот мы его и… преодолеваем.
– Можно как-то по-другому? Менее опасно для здоровья?
– Вот, вот оно! Видишь, как говорит? Инстинкт самосохранения, базовая вещь. Причем, заметь, нам присущая исключительно потому, что мы являемся частью материи и жизни, пусть и в отрицательную сторону. Умереть же все равно не можем. А он есть. Пойдем!
Кащей брызнул потом, качнулся и с отвращением напялил на себя рюкзак, чуть не сверзившись вниз. На секунду его сердце пронзил ледяной щуп адреналина, и тут же он замахал руками, зашипел и уцепился за камень. Пробормотав нечто нелицеприятное про мироздание и свое в нем место, Кащей пополз дальше.
– Стоик доморощенный, классику ему подавай, – пробормотала Кащеева жена, выдвигаясь следом. Ее ноги оскальзывались на мокрых камнях. – В следующий раз пойдем иным путем. Экстатическим. Надо пробовать новое. Как догоню, так и скажу. Эй, муж, ты куда поскакал? Подожди!
Ответа не было. Кащей пропал в тумане, прыгнув на очередной камень. Он буквально растворился в пространстве, провалившись сквозь густое белое марево. Кащеева жена огляделась, и что-то смутно кольнуло ее нутро. Куда? Как? Что? Тревога поползла вверх по позвоночнику, оплетая его наподобие длинного змея. Кащей потерялся, и кто знает, куда его занесло. Надо что-то делать, но что? Кащеева жена ощутила нарастающую панику, грозившую поглотить ее суть. Тело перестало слушаться, ноги подгибались, пальцы отбивали крещендо в такт пульсу. Надо спускаться, но как же оставить его? А я? Что будет со мной? Может, уже поздно? Почему я? «Помогите! – чуть не вырвалось у нее прямо из середины груди. – Помогите мне, я не могу ничего сделать, защитите меня…» А как же он? Его бросить? Я смогу жить без него? Страх встал между камнями, и чувство потери уже почти захлестнуло ее голову, когда она усилием сбросила наваждение и с криком «Ка-а-а-а-ащей, ау!!!» ринулась вверх по склону. Метнувшись между камнями, она быстро понеслась наверх и пропала. На тропе через перевал никого не было.
Кащей поймал жену в охапку, освободил от рюкзака и крепко расцеловал.
– Ты куда потерялась? Я чуть не поседел от страха. Я… Ты тоже это почувствовала?
– Да. – Кащеева жена отстранилась и посмотрела за плечо мужа. – Это она?
– Именно. Я только что тут оказался. Ха, ты смотри. Пробрало. Я-то думал, нас уже ничем не взять.
– Тоже мне, бронированный нашелся. Воплощаться в смертных и исследовать их умы – это одно, а вот стать ими – совсем иное. Я чую, что башня нас на несколько мгновений сделала смертными или сотворила иллюзию того же. Зачем, правда…
– Кажется, начинаю догадываться… Испытанием было бы нечестным. Оно одинаково для всех, и нам на какое-то время дали то животное, с которым живет и сосуществует каждый из смертных. Башня смотрела, как мы с ним справимся и что будем делать. Я же тебя потерял и так испугался… А потом искал, искал…
– Ага, все так и было. Ну, пойдем?
Они взялись за руки и двинулись по ступеням, выбитым в отвесной скале. Наверху уходил в небо пик, серебрящийся снежной шапкой, а на его самой высокой точке упиралась в самую синь ажурная, невозможная и невероятно красивая конструкция. Она состояла из переплетения воздуха, света, ветра и воды, заключенных в архитектурную форму, вечно текучая и оттого материальная до последнего витражного окна. Ее высота подавляла и окрыляла в одно и то же время, очищая ум от всего лишнего. С лестницы было видно каждый ее изгиб, каждый шпиль и пролет, и каждый шаг добавлял к картине что-то свое. Правда, подъем был довольно долгий, и под конец даже это величественное зрелище начало уже немного приедаться.
Когда Кащей и Кащеева жена поднялись на последнюю ступень, то увидели вход в Вавилонскую башню. Высокие, из белого дерева ворота были распахнуты, а перед ними лежал Кот Баюн и лениво щурил глаза. Кащеева жена подскочила к нему и было хотела схватить за ухо, но смогла удержаться и только сверкающий взгляд говорил об ее эмоциях.
– Ты… ты… как ты тут очутился?
– Я-а-а-а-а? – зевнул Кот и, выгнувшись, потянулся всем телом. – Я тут сразу оказался, как вы пошли на перевал. Сидел, ждал, спал. Договаривались же идти внутрь вместе? Ну вот, я честно жду. А вы чего так долго?
– Мы! Долго! Я! Тебя! Они! – шипела Кащеева жена, уперев руки в боки. – Мы стали смертными! Проходили испытание, между прочим. Обуздывали в себе животное. А ты в это время спал. Как ты тут вообще очутился?
– Это потому, что вы все-таки антропоморфные создания, Царица. Вас такими видят люди, с вами себя отождествляют как-то, и потому вы должны идти их путем. Хоть мы на самом деле многомерные, бесконечные и многоаспектные, Вавилонской башне до этого дела нет, – пояснил Кот. – Я вот, с ее точки зрения, зооморфная сущность, ибо на заре времен выбрал себе как основную форму кота. Потому ко мне применяются правила животных, то есть скоростное путешествие наверх. Я ж не могу обуздать сам себя? Нарушается главное правило систем… Что ничего, но для места, созданного людьми, таки недопустимо. Есть вопросы?
– Нет. Я даже знаю ответ на вопрос, кто согласно своей животной природе будет гонять покойников от нашего сада весь следующий эон без выходных. – Кащеева жена уже не сердилась, но была явно в боевом настроении. – Трудовое законодательство не распространяется на четвероногих. Пошли уже внутрь.
И они пошли. Прошло совсем немного времени, и белые двери захлопнулись. В башне загорелся яркий свет. Он не резал глаза, но на него не было никакой возможности смотреть. Казалось, что в нем сосредоточен весь свет мира вообще, все, что было, и все, что будет. И это было действительно так. Он пробился сквозь окна первого этажа, а потом быстро пополз все выше и выше, туда, где Вавилонская башня упиралась в небо. Вместе с ним летели внутри величайшего строения, созданного людьми, Кащей, Кащеева жена и Кот Баюн, уверенно руливший хвостом в процессе движения.
