Настя поспешила во двор. Прохладный воздух приятно обжег лицо, шею и голые ноги. Физическое движение подтолкнуло мысли, и Настя вдруг поняла, почему боль прошла так внезапно. В силу своей профессии Настя прочитала много книг, в том числе и Библию. О муже и жене там были сказаны следующие слова: «…И будут два одна плоть».

«Это что же, получается? – подумала Настя. – Массаж делали Сережке, но по-настоящему легче стало мне?»

Она едва не засмеялась от облегчения. Каждый вечер втихомолку – так, чтобы не видели муж и дети – она молилась Богу. Она боялась Его, иногда многословно просила избавить ее от физической и внутренней боли и совсем не удивлялась тому, что бесконечно далекий Бог не спешит к ней с помощью. Настя не верила в чудо и, наверное, даже побаивалась его.

И вот теперь Бог – всеведущий и добрый – не придавил ее громоздким чудом исцеления. Он просто выполнил то, что было обещано, а значит Он признал, что она – настоящая жена Сережки. Даже не смотря на ее давнюю и грешную симпатию к Эдику.

«Го-о-оспо-оди!..» – протянула про себя Настя и осела на порожки веранды.

Хлынул дождь. Стена веранды и козырек над порожками оградили Настю от изумрудно блестящих капель. Они хлестали по ветвям яблони, траве, желтому песку дорожки и задевали Настю только запахом свежести и чистоты.

Бог – был. Он существовал, а значит существовала на свете необоримая сила способная взметнуть человека на недосягаемую высоту не только выше адского пламени всемирной катастрофы, но и от куда более страшного холодного внутреннего голоса.

Настя засмеялась, уткнувшись лицом в ладошки. Она и сейчас верила не только в Бога, но и в то, что человек – любой человек – может незаметно для самого себя превратиться в сволочь, но она вдруг перестала бояться этой холодной правды. Сидя на Божьей ладошке и вцепившись руками в Божий палец, разве можно было бояться чего-нибудь? А ни-че-го!.. И даже за Сережку и детей. Потому что спасающая ее сила не могла не спасти и весь мир.

– Ты что тут, голая, под дождем сидишь и смеешься? – вдруг спросил Настю сонный голос.

Рядом с ней на порожки присел Сережка. Он набросил на плечи Насти куртку и сунул в рот сигарету. Пахнуло табачным дымом.

– Я не голая, я в рубашке, – сказала Настя. – И я не смеюсь… Это я закашляла чуть-чуть.

Настя протиснула руку под локоть мужа и прижалась к его плечу.

– Вот именно, кашляешь, – согласился Сережка. – Я когда тебя вчера вечером раздевал, чувствую, ты горишь вся… Ну, как в огне, честное слово. Толкаю тебя и спрашиваю, мол, ты как?.. А ты мычишь что-то и руками отмахиваешься. Потом вдруг заулыбалась и бормочешь: «Нет, не сволочь, не сволочь!..» Помнишь?

– Нет, – Настя вдруг почувствовала, что краснеет. – А что потом было?

– Ничего.

– Долго рядом сидел?

Сережка промолчал. Запах сигаретного дыма стал сильнее.

«Рассказать ему?» – подумала Настя. Она вдруг поняла, что ни за что на свете не сможет найти нужных слов. «Ах, как жаль-жаль-жаль!..»

Сережка заговорил о крыше. У него был монотонный, деловой тон, но сама речь была похожа на журчание ручья. Настя положила голову на плечо мужа и закрыла глаза.

«Так все-таки человек сволочь или нет?.. – подумала она. – У Сережки бы спросить, вот только он не поймет ничего. Да и про этого дурака Эдика ему знать совсем не нужно. Ну, ладно, сволочь я… Только ведь совсем чуть-чуть и когда все это было?»

Воин света

Наташе Лопухиной подбросили котенка. Впрочем, даже не подбросили, котенок сам вошел в полоску света, падающую из полуоткрытой уличной двери. Он сел и принялся рассматривать Наташу глупыми, голубыми глазами.

Девушка стояла на порожках веранды и искала ключи в сумочке.

– Ты откуда взялся, рыженький? – спросила Наташа.

Котенок тонко и жалобно мяукнул.

– Я на работу иду и не могу тебя оставить, – пояснила котенку Наташа.

Она подумала: «Он голодный, наверное…»

Девушка вернулась в дом. Пока котенок жадно ел, Наташа то и дело посматривала на часы. В конце концов, котенок наелся и стал похож на светло-рыжий, меховой шарик. Солнечный цвет его шубки казался довольно забавным.

– Тебя как звать-то, Воин Света? – улыбнувшись, спросила Наташа.

Котенок едва взглянул на девушку. Он зевнул и направился в спальню…

Через пару недель Наташа вдруг поняла, что котенок быстро слепнет. Воин Света реагировал только на звуки, перестал бегать и громко, жалобно мяукал. Он ел только тогда, когда натыкался носом на еду.

В ветеринарной больнице Наташе посоветовали усыпить котенка. Девушка легко, точнее говоря, механически быстро согласилась, но потом, уже стоя у дверей кабинета без номера, вдруг почувствовала пронзительный, леденящий ужас под сердцем. Это была уже не просто жалость к котенку, а сильнейшее нежелание иметь дело со смертью. Хладнокровные доводы рассудка в ее пользу Наташа отмела с неожиданным ожесточением.

«Да пошло оно все!..» – подумала девушка и сжала зубы.

Громко постукивая каблучками по кафельному полу, Наташа вернулась в кабинет врача. Она спросила, можно ли вернуть котенку зрение. Врач ответил, что операция будет стоить тридцать тысяч рублей.

Ожесточение ушло.

«Приехали… – слабо улыбнулась Наташа. – Не было проблемы, так извольте получить финансовый кризис на пустом месте…»

Весь кошмар сложившейся ситуации заключался в том, что Наташа не видела выхода. Летом она вложила почти все деньги в ремонт бабушкиного дома, который достался по наследству ее матери и в котором она сейчас жила. У Наташи осталось только двадцать пять тысяч рублей. Но ремонт дома не был окончен… Кроме того, нужно было купить новую стиральную машину и телевизор.

«А ты что, в самом деле, решила потратить последние деньги на приблудного котенка?!» – спрашивала себя Наташа.

Очень часто эта мысль казалась ей не менее чудовищной, чем та, от которой она отказалась в ветеринарной больнице. Но детское сострадание в душе девушки продолжало отчаянную борьбу с житейским практицизмом и раз за разом побеждало его.

У Наташи пропал аппетит, и испортилось настроение. Два взаимоисключающих чувства – протест против смерти и взрослое понимание никчемности жизни котенка – переплелись между собой и, в конце концов, превратились во что-то серое и вяжущее. На работе все валилось из рук… Начальник – всегда строгий и подтянутый Александр Гальдерович Штумм – то и дело бросал на Наташу недоумевающие взгляды.

«Вот и карьера летит к чертям, – злилась про себя Наташа. – Возьми же себя в руки, дура!»

Александр Гальдерович собирался назначить Наташу начальником отдела сбыта. Почти двукратное увеличение зарплаты могло бы обрадовать любого…

А потом пришла мучительная, изматывающая бессонница. В ночь на субботу Наташа не могла уснуть почти до самого утра. Она гладила Воина Света, который, в сущности, успокаивался только тогда, когда рядом была его хозяйка, и рассматривала темноту за окном.

«Господи, да что же это со мной творится-то?! – думала она. – Еще немец этот привязался…»

Наташа то злилась на Александра Гальдеровича, то, понимая, что ее злость лишена малейшего основания, злилась на себя, а то попросту плакала, уткнувшись носом в подушку.

«Честное слово, это безумие какое-то!.. Нужно на что-то решиться. Пойду завтра к маме…»

Воин Света подобрался к щеке Наташи. Он громко урчал, и Наташа так и уснула под эти успокаивающие, ласковые звуки…

Мама жила на соседней улице в большом, крепком доме с младшей дочерью Олей, ее мужем и годовалыми внуками-близняшками. После смерти отца она, по выражению Оли, «ударилась в религию». Но если младшая дочь довольно скептически относилась к вере матери, то Наташа часто сопровождала ее в церковь.

– Тебе нужно ходить в церковь, – говорила Наташе мама. – Ольке двадцати нет и у нее уже двое детишек. А тебе уже двадцать пять, а ты еще не замужем.

Когда Наташа рассказала маме о слепом котенке, та всплеснула руками.

– Ты с ума сошла! – закричала мама. – Выбрось его немедленно!

Наташа покраснела и опустила глаза.

– Не хочешь на себя деньги потратить – людям отдай, а не коту, – жестко сказала мама. – Большой грех в душе носишь!

Разговора с мамой не получилось… Наташа быстро ушла. Мама пыталась задержать ее, но Наташа с силой вырвала руку.

На улице она заплакала. Наташа почти не видела дорогу, которую ей застилала серая, непроглядная мгла…

Вечером небо заволокли не по-осеннему легкое стадо облаков. Дождь то шел, то затихал и, казалось бы, прятался в зеленой, шуршащей листве.

Наташа надела плащ и сунула за пазуху котенка. Воин Света замурчал и потянулся носом к ее щеке.

– Сиди тихо! – прикрикнула Наташа на котенка.

Она подошла к церкви не со стороны центральных ворот, а сзади и остановилась у калитки. Единственный фонарь на церковном дворе освещал киоск и белый бок храма.

«С котенком, наверное, дальше нельзя…» – нерешительно подумала Наташа.

Она оглянулась по сторонам. Быстро темнело, никто не мог видеть стоящую у калитки девушку.

Наташа перекрестилась.

«Господи, пожалуйста, помоги! – жалобно попросила она. – Мне денег не жалко, только если вдруг случиться беда с мамой, чем я ей помогу?»

Неумелая молитва получилась настолько искренней, что Наташе вдруг стало жарко. Воин Света за ее пазухой притих и больше не высовывал любопытный нос наружу.

«Господи, пожалуйста…»

Сзади подъехала машина. Свет фар осветил Наташу с головы до ног. Послышались мужские голоса, кто-то засмеялся…

Наташа отступила подальше от дорожки, в темноту.

– Прямо в лужу наступил, – пожаловался мужской голос. – Ни зги не видно.

– Отец Михаил, вас проводить?

– Сусанин ты!.. – улыбнулся первый и, судя по всему, не совсем трезвый голос. – Ладно, ты езжай, тут до фонаря два шага.

Машина стала разворачиваться. Свет фар нырнул в сторону.

– А ты что тут делаешь? – спросил веселый голос за спиной Наташи.

Девушка оглянулась… Сзади стоял священник в полном облачении. Наташа видела отца Михаила только в церкви. Она с удивлением рассматривала озорную улыбку на его лице.

– Ну, выпил, – сказал отец Михаил. – А что, грех, да?..

– Что вы!.. – торопливо выпалила Наташа.

– В семьдесят третьем доме квартиру освящал, – священник с интересом рассматривал лицо девушки. – А этажом ниже – свадьба… В общем, извлекли меня из лифта и повели… Силой не поили, но людей обижать не хорошо. Потом молодых благословил… – отец Михаил чуть помолчал и спросил: – А ты Наташа, дочка Ольги Васильевны?

Наташа кивнула.

– Что стоишь-то тут?

Наташа еще раз взглянула в веселые глаза отца Михаила и пожала плечами.

– Нечего тут в темноте маяться, – отец Михаил взял девушку за локоть. – Ну-ка, пошли ближе к свету.

Голос священника вдруг стал властным, а взгляд строгим и трезвым.

Остановившись в пяти шагах от фонаря, отец Михаил сказал:

– А теперь рассказывай все.

Наташу словно прорвало… Она сбивчиво, торопливо и многословно принялась рассказывать о своем горе. Из-за отворота плаща Наташи высунулась слепая кошачья мордочка. Воин Света понюхал сырой дождевой воздух, чхнул и по-черепашьи втянул голову.

– Я жить так дальше не смогу, понимаете?! – Наташа заплакала. – Убить котенка – не могу, а вылечить – не имею права… У моей сестры – двое близняшек. Уж лучше ей деньги отдать, чем котенку. Только я не могу… Я ничего не могу, понимаете?!

Наташа замолчала, но слезы не кончились. Она плакала так безысходно, что Воин Света вдруг словно почувствовал ее боль и принялся лизать щеку девушки.

– И все-таки права, пожалуй, твоя мама, – задумчиво сказал отец Михаил. – Вот недавно наводнение на Дальнем Востоке было. Да и вообще, мало ли вокруг тех людей, которым помочь можно…

Едва накрапывающий дождь вдруг усилился, но тут же стих, как набежавшая на берег волна.

– Ладно, я пойду, – тихо сказала Наташа. – Спасибо вам…

Она уже поворачивалась, но отец Михаил вдруг взял ее за руку.

– Подожди!.. Все что я тебе только что сказал понятно и просто, но теперь давай рассуждать с тобой следующим образом: вот скажи мне, пожалуйста, Бог есть?

Девушка удивленно посмотрела на священника.

– Как это?!.. Конечно же, есть!

– Хорошо. А если есть Бог, значит, существует и душа человеческая. И она, душа эта, может болеть и страдать. Вот скажи мне, если бы у тебя, например, заболела рука, и нужно было заплатить за лечение, стала бы эта плата грехом?

Наташа отрицательно покачала головой.

– А если не рука болит, а душа? – продолжил отец Михаил. – Те тридцать тысяч, о которых ты говорила, разве только котенка вылечат, а не тебя саму?.. – отец Михаил широко улыбнулся. Он потянулся вперед и по-отечески поцеловал Наташу в лоб. – Ах, ты, дите, дите!.. Плати! Никому бы такого совета не дал, а тебе говорю: плати за котенка. Не хлебом единым жив человек. А ту трещинку в своей детской душе, что ты получить можешь, потом ни один хлебный мякиш не залепит. Подожди-ка… – отец Михаил порылся в кармане и вытащил пятитысячную денежную бумажку. – На, держи… Люди, которым я квартиру освящал – не бедные… Бери.

– Нет, что вы!.. – Наташа попятилась.

– А я говорю, бери! Затем тебе даю, что твою маму знаю. Начнет она тебя ругать, так и скажи ей: мне, мол, отец Михаил пять тысяч добавил. Не поверит – ко мне ее пошли. Я с ней поговорю.

Наташа взяла деньги.

– Я отдам, – сказала она.

– Знаю, – отмахнулся отец Михаил. Он с радостью смотрел в широко распахнутые и сияющие от счастья глаза девушки. – По разному люди отдают… А ты береги себя и все у тебя будет хорошо. Теперь беги домой, дите!..

Он перекрестил Наташу.

– С Богом!

Уже у ворот, оглядываясь на храм и поднося сложенные пальцы ко лбу, Наташа вдруг увидела полусекундную, мысленную картину: сидящего на ее постели малыша и огромного, светло рыжего кота за ним. Лицо ребенка было как в тумане, а кот стоял так, словно огибал спину малыша и настороженно оглядывался вокруг.

«Это же Воин Света! – догадалась Наташа. – И я замуж скоро выйду…»

Она не увидела лица своего мужа, но вдруг поняла, что у него добрые, улыбчивые глаза и сильные руки.

«А Воин Света, значит, нашего малыша охраняет…»

– Беги домой, козочка пуховая, – донесся до Наташи веселый голос отца Михаила. – И запомни: береги себя!..

Священник засмеялся и погрозил девушке пальцем.

– С Богом береги, дите!

Жизнь прекрасна!..

– …Восемьдесят два, восемьдесят три… Убивать нужно таких авторов!

У Любы дрожали руки. Капли валокордина пролетали мимо стакана и украшали поверхность стола красивыми, дождевыми каплями.

– …Девяносто девять, сто! – Люба отхлебнула глоток лекарства, поморщилась и снова склонилась над рукописью.

«…Мрачное подземелье склепа было сырым и тусклым.

– Я его и мертвого любить буду, – закричала Марита и упала на гроб любимого. – Мертвого!..

Лица собравшихся людей казались неживыми в свете погребальных факелов.

«Бам!..» – донесся откуда-то издалека глухой удар колокола.

Рука любимого, лежащая на краю гроба, вдруг шевельнулась и медленно обняла Мариту за шею…»

Люба попыталась вслепую нашарить стакан с лекарством. Стакан упал набок.

– Да черт!..

– Ты что ругаешься?

Голос был добродушным, но на какое-то мгновение Любе показалось, что он прозвучал из мрачного склепа. Она вздрогнула всем телом и подняла глаза.

– Наверное, очень хороший роман? – Улыбающийся Федор Петрович сел в кресло напротив стола Любы. – Ты не заметила, как я вошел.

– Я боролась в подземелье с трупом любимого, окруженная компанией вурдалаков, – Люба попыталась улыбнуться в ответ. – Кстати, на сорок восьмой странице автор укокошил шестьдесят восемь человек без малейшей на то причины.

Молодая женщина взяла пузырек валокордина.

– Меньше строчки на один труп. Талант!.. Любочка, детка, давай-ка я лучше сам налью тебе лекарство, – Федор Петрович взял пузырек. – У тебя дрожат руки. Сколько капель?

– Лейте весь пузырек.

Молодая женщина потерла уставшие глаза ладошками.

– Люба, я твой шеф, а ты – мой заместитель. Ты должна много и упорно работать, а я наконец-то имею право отдохнуть, – Федор Петрович протянул стакан. – Потерпи еще полгода и я найду для тебя другую работу.

– Санитаркой в сумасшедшем доме? – усмехнулась Люба.

– Наше издательство платит за рукопись сорок тысяч рублей. Любочка, пойми, у тебя не хватит патронов на всех авторов, – Федор Петрович кивнул в сторону двери. – Кстати, твои подчиненные не столько читают чужие опусы, сколько строчат свои. Больше всего меня удивила одна молодая и симпатичная женщина у окна. Она плакала, но все равно писала… Интересно, кто она?

– Надя Васильева… Федор Петрович, это же кошмар! – Люба обхватила голову руками. – Представляете, у Нади недавно попал под машину маленький сын, и теперь он лежит в больнице с изуродованной ступней. От Нади ушел муж, а, кроме того, она в клочья разругалась со своей матерью. И она тоже пишет ту же чушь, что и все остальные?!

– Действительно, кошмар, – согласился Федор Петрович. – Так, Любочка, а теперь иди домой, но сначала погуляй по магазинам. Говорят, что для молодой женщины это самый лучший отдых. Твой шеф подменит тебя. Кстати, не забудь купить мне валокордин.

Федор Петрович закончил работу пол-седьмого. Он сладко зевнул и оттолкнул пальцем подальше рукопись романа «По прозвищу «Кровавый Динозавр».

– Бред какой-то… – поморщился Федор Петрович.

Он встал. В пустом кабинете для сотрудников издательства пожилая уборщица шмыгала мокрой тряпкой по полу.

– До свидания, Федор Петрович, – уборщица улыбнулась.

– До завтра, Клавдия Михайловна, – Федор Петрович старомодно приподнял шляпу.

На столе Нади Васильевой лежала толстая, ученическая тетрадка. Федор Петрович уже было потянулся к ручке двери, но потом задумался… Он подошел к столу и взял тетрадку в руки.

Через пару минут Клавдия Федоровна завершила свою незамысловатую работу и без того растянутую присутствием начальства и с удивлением посмотрела на шефа. Тот сидел за столом Нади Васильевой и читал.

– Федор Петрович, вы идете?

– Что?.. – Федор Петрович поднял глаза.

– Вы идете домой?

– Да-да… Я потом… – шеф снова углубился в чтение.

Клавдия Федоровна пожала плечами и тихо закрыла за собой дверь.

– Поймите, у нашей детской больницы ограниченные возможности, – главный врач с интересом посматривал на седоволосого мужчину в кресле. – Например, клиника профессора Тешнера в Цюрихе смогла бы поставить маленького Мишу на ноги за полгода. Что же касается нас…

– Сколько будет стоить лечение ребенка за границей? – нетерпеливо перебил Федор Петрович.

– Не меньше пятидесяти тысяч долларов. Простите, а вы родственник Миши?

– Нет, я начальник его мамы Нади Васильевой, – Федор Петрович встал. – Спасибо за консультацию, доктор. Детали перевода Миши в швейцарскую клинику вы обговорите с моим бухгалтером завтра.

– Простите, а где и кем вы работаете? – немного смущенно спросил врач. – Моя дочь недавно закончила экономический факультет университета и ищет работу…

– Вас интересует, какая фирма способна выложить пятьдесят тысяч долларов за лечение сына своей рядовой сотрудницы? – улыбнулся Федор Петрович.

– В общем, да…

– Я владелец издательства «Этана», – Федор Петрович протянул визитную карточку. – Ваша дочь может позвонить мне по этому телефону.

Лицо врача побледнело и дрогнуло.

– Простите, книгу «Привет из гнилого гробика» издали вы?

– Да.

– До свидания, – сухо сказал врач.

Федор Петрович спрятал визитку в карман и молча вышел.

У мамы Нади Васильевой было нервное и очень подвижное лицо.

– Да поймите же, поймите!.. – от нетерпения Федор Петрович едва не воздел руки к небу. – Ваша поездка с внуком в Цюрих не будет стоить вам ни копейки. Во-первых, с малышом должен быть рядом кто-то из родных, а, во-вторых, почему вас смущает то, что вы будете жить в шикарном санатории для нервнобольных?

– Потому что я здорова, – отрезала Вера Владимировна.

– А кто в этом сомневается? – наигранно удивился Федор Петрович. – За вашу поездку плачу я и ваше проживание в течение полугода в санатории, а не в гостинице, обойдется мне дешевле. Понимаете?..

– Но я здорова! – упрямо повторила Вера Владимировна.

– И я тоже. Но я с удовольствием поехал вместо вас.

– Это все Надька на меня жалуется – лицо пожилой женщины вдруг сморщилось и постарело. – Надоела ей мать, вот и хочет ее упечь подальше с глаз.

– Да куда упечь-то?! – снова повысил голос Федор Петрович. – В шикарный номер-люкс с вышколенной прислугой и видом на прекрасное озеро?.. Каждую неделю вы будете посещать горные Альпы. А если не хотите в Альпы, то просто шатайтесь по магазинам и покупайте тряпки.

Вера Владимировна надолго задумалась.

– Ладно, – она пожевала губами. – Внука Мишеньку жалко… Только одна я не поеду. У меня еще племянница есть, шестнадцать лет девчонке, а она заикается сильно.

– И отлично! – перебил Федор Петрович. – Все расходы я беру на себя.

– Только учтите, – женщина нахмурилась. – Я еще и передумать могу.

Похмелье было просто ужасным… Сашка Васильев с трудом приоткрыл один глаз и тут же застонал от боли в голове.

В кресле, рядом с диваном, сидел седоволосый, импозантный мужчина.

– Вы кто?.. – с трудом ворочая языком, спросил Сашка.

– Не беспокойтесь, я не ваша белая горячка, – Федор Петрович ободряюще улыбнулся. – У меня есть к вам одно деловое предложение.

– Хорошо, наливайте… – усмехнулся Сашка.

– Немного подождите. Ответьте, пожалуйста, мне на один вопрос: вы хотите бросить пить?

– Да, – признался Сашка. – Но сначала все-таки нужно опохмелиться.

– Да ради Бога!.. – Федор Петрович поставил на грязный столик яркую бутылку. – Знаете, Саша, водка сыграла с вами весьма дурную штуку. Вы лишились любящих вас жены и маленького сына. У вас нет работы и вы живете у своего друга на птичьих правах. Я хочу дать вам шанс…

– Какой? – Сашка жадно отхлебнул прямо из горлышка бутылки.

– Один мой знакомый геолог занимается поиском нефти. Ребята из его бригады зарабатывают очень большие деньги. Но если кто-то из них нарушит «сухой закон», с него снимают штаны, привязывают к дереву и оставляют на ужин комарам.

– Хорошая традиция и очень хорошее предложение с вашей стороны, – Сашка отхлебнул еще раз – Вы добрый джин из бутылки?

– Нет, джин, который вы сейчас пьете, никогда не сделает вам подобного предложения.

– А вам оно зачем?

– Это секрет. И у меня есть условие, вы уезжаете не менее чем на полгода.

Сашка сел и потер лоб.

– А за это время моя любящая жена найдет моему сыну нового папу?

– Сомневаюсь. Хотя полной гарантии, конечно, дать не могу, но девяносто девять процентов в вашу пользу я обещаю. Однажды я видел, как плакала ваша жена Надя…

Сашка со стуком поставил бутылку на столик.

– Когда я должен ехать?

– Завтра утром, – Федор Петрович положил на колени Сашки конверт и встал. – Здесь все необходимое, включая адрес.

– А я вас знаю, – окликнул Сашка гостя. – Вы начальник моей жены. Надя часто говорила, что вы похожи на бегемота с добрыми глазами.

– У вашей жены удивительная фантазия, – Федор Петрович улыбнулся и приподнял шляпу. – Думаю, она ей скоро очень пригодится…

У Нади Васильевой было усталое, недоумевающее лицо. Она со страхом смотрела то на Федора Петровича, то на красную от возмущения Любу.

– Поймите, Наденька, я только бизнесмен и если я вкладываю в вас огромные деньги, то надеюсь получить хорошую прибыль, – Федор Петрович был абсолютно спокоен и даже холоден. – Я предлагаю вам пятьдесят тысяч долларов аванса за первую рукопись вашего романа и совершенно не претендую на авторские права. Вас это устраивает?

– У меня нет никакого романа… – с трудом выдавила из себя Надя.

– Вы его напишете. Я устроил все ваши личные дела на ближайшие полгода. Вы можете спокойно работать.

– Но я просто не смогу!.. – Надя была готова зареветь от горя. – Я не умею писать романы.

– Сумеете, – сухо заметил Федор Петрович. – А теперь идите домой, и садитесь за работу.

Надя с трудом встала из кресла и побрела к двери.

– Кстати, в следующий раз вы можете прийти в наше издательство только с рукописью, – сказал Федор Петрович.

Надя всхлипнула и, не оглядываясь, кивнула.

– Мне действительно пора в сумасшедший дом, – твердо сказала Люба, как только закрылась дверь. – Или может быть вам, шеф?

Федор Петрович откинулся на спинку кресла и не спеша, закурил.

– Любочка, вам тридцать два года и я знаю вас уже восемь лет. Вы незаменимы в работе, и вы уже дважды успели побывать замужем. Но, к сожалению, оба раза не удачно. Как вы думаете, что такое счастье?

– Счастье – всего лишь крикливая жар-птица, которая верещит от возмущения, если ее держат за хвост обоими руками.

– Любочка, вы самый трезво мыслящий человек, которого я знаю. Но вам нужно отдохнуть, – Федор Петрович, наконец, улыбнулся в ответ. – У меня есть на примете прекрасный санаторий с видом на озеро. Когда вы вернетесь, вам нужно будет немного поработать с рукописью Нади Васильевой. Возможно, потребуется техническая корректировка, но не более того. Вы всегда отлично работали с начинающими авторами.

– Но не с теми, которым платят авансом пятьдесят тысяч долларов за первую рукопись.

– Вы, наверное, удивитесь еще больше, Любочка, если узнаете, что я заплатил эти деньги только за два слова.

– За какие два слова?!

– Идите, пакуйте чемодан, Любочка, и не задавайте лишних вопросов. Кстати, загляните в кассу, там вас ждет приятный финансовый сюрприз.

Надя с ужасом смотрела на чистый лист бумаги и грызла авторучку. В голове было пусто, как в старой, рассохшейся бочке.

«Не смогу, Боже мой, я же просто не смогу, – пульсировала одна единственная мысль. – Никогда не смогу!..»

Надя резко встала. Она долго бродила по комнате, изредка бросая жалкие взгляды на чистый лист.

«Заплакать, что ли?..» – Надя остановилась и потрогала глаза. Они были сухими и горячими.

«А может быть съесть чего-нибудь?»

Резкий звонок в прихожей застал молодую женщину на пути к холодильнику.

За дверью стоял Федор Петрович.

– Извините, Наденька, я украл ваш записки, – он протянул растерявшейся и смущенной хозяйке толстую тетрадь. – Знаете, я долго не мог расстаться с ними, потому что ни разу в жизни не читал ничего более удивительного и замечательного.

Петр Федорович старомодно поклонился, приподнял шляпу и вдруг стал похож на обаятельного бегемота с добрыми глазами.

Надя прижала тетрадку к груди и покраснела до кончиков волос.

– Удачи вам, Надежда!

Федор Петрович быстро пошел по порожкам вниз.

Стрелка часов показывали половину второго ночи…

Надя сидела за столом и листала возвращенную шефом тетрадь. Записки были написаны разными чернилами, разным, в зависимости от настроения, подчерком, и состояли только из одной, бесконечно повторяющейся фразы – «Жизнь прекрасна». Иногда конец фразы украшал толстый и оптимистичный восклицательный знак, иногда рука, выводившая буквы, делала фразу дрожащее неумелой и в ее конце стояло многоточие, но чаще всего за ней следовала простая точка.

Надя перевернула страницу…

«Жизнь прекрасна. Жизнь прекрасна… Жизнь прекрасна! – не отрываясь, читала она. – Жизнь прекрасна. Жизнь прекрасна…»

Надя улыбнулась и вдруг вспомнила лицо маленького Миши. Она провела ладонью по лицу и поняла, что плачет.

«Жизнь прекрасна. Жизнь прекрасна. Жизнь прекрасна!..»

Фраза была похожа на весеннюю капель, способную пробить метровую толщу старого, темного льда… Надя писала свои записки последние полгода каждый день. Она писала их, когда ее горе становилось совсем черным. Очень часто Надя не понимала смысла этой бесконечно повторяющейся фразы и просто верила в нее, как верят в восход солнца завтрашним утром.

«Жизнь прекрасна… Жизнь прекрасна!»

Она исписала всю тетрадку до конца.

«Боже, как же это глупо, – Надя засмеялась и вдруг почувствовала огромное облегчение. – Глупо, глупо!..»

Она отодвинула в сторону тетрадку и склонилась над чистым листом бумаги. Авторучка быстро вывела первые строчки:

«Профессор Мишкин сел в кресло возле камина.

– Итак, друзья мои, – он улыбнулся и обвел глазами собравшихся, – сегодня мы не будем выяснять, какой балбес вдруг счел, что я похож на обаятельного бегемота с добрыми глазами. Лучше я расскажу вам одну удивительную, смешную и просто замечательную историю похожую на сказку. Садитесь поудобнее, и слушайте. Итак, это случилось не так давно…»

Часы пробили два раза. Но Надежда их не слышала. Она улыбалась и работала…

Неведомая земля

– Здравствуй, мама!.. Это моя жена Наташа.

Впрочем, я не уверен, что сказал тогда именно эти слова. Скорее всего, прозвучала другая фраза, – ведь до свадьбы была еще неделя. Но одно я знаю наверняка: пока я говорил, Наташка испытывала жгучее желание спрятаться за моей спиной. Не стоит обвинять ее в трусости – у моей мамы был властный взгляд и сильный голос. Она всегда была полновластной хозяйкой в своем доме. Теперь же маме предстояло жить вместе со снохой, и она постаралась сразу расставить все точки над «и». Правда, мама не могла знать, что смотрит на девушку, которая будет ухаживать за ней последние пять с половиной лет ее жизни во время страшной болезни. Но Наташка справилась с этим… Она смогла пройти через испытание, перед которым пасуют, казалось бы, куда более сильные характеры.

Когда я приходил с работы, Наташка наливала мне борщ, садилась рядом и смотрела на меня. А мама присаживалась возле двери на кухню и смотрела на Наташку. Иногда мама делала замечания снохе, что-то типа «ты хлеба мало нарезала» или «а вот котлет нужно две штуки положить». Наташке было трудно привыкать к новой жизни. Несколько раз она тихо плакала по ночам. Утром я находил какую-нибудь малозначительную причину и кричал на маму. Мама гордо вскидывала голову, с каким-то насмешливым любопытством, словно впервые видела, рассматривала меня и молча уходила в свою комнату…

На Наташкины письма я натолкнулся через пару недель после свадьбы. Полиэтиленовый пакет лежал на верхней полке шкафа. Я сразу понял, что это за письма… Это была переписка Наташки с ее бывшим парнем: ее письма и письма к ней. Когда жених Наташки пришел из армии, он вернул ей письма и женился на другой.

Я не очень удачно взялся за пакет, часть писем рассыпалась. В комнату тут же вошла мама.

Я собрал листки бумаги и сунул пакет в дальний угол шкафа.

– Могла бы помочь Наташке с уборкой, – недовольно буркнул я матери.

Мама промолчала. Я понял, что она натолкнулась на письма раньше. Но мама ни за что не тронула бы Наташкину переписку без меня.

Я спросил:

– Ну, что ты так смотришь?!

Мама отвела глаза и чему-то усмехнулась.

Потом пришла из магазина Наташка. Она что-то долго объясняла маме, – кажется, речь шла о взбесившихся ценах – но та снова молчала. Хотя вряд ли Наташка могла бы упрекнуть свекровь в таком грехе, как молчаливость. Уж что-что, а поговорить и покомандовать она умела!..

Пред.1 ...5 678 9 След.

Изо всех сил

С этой книгой читают

Другие книги автора