Читать книгу: «Сокрытое в камнях», страница 6
Тим не хотел двигаться. Он лежал на спине в яме и держался за выступивший над головой сосновый корень. Нуониэль вперил взгляд в одну неопределённую точку, и лишь ноздри его мерно раздувались, когда юный посол вдыхал хладный воздух сурового утра. Волчья кровь запеклась на лице толстой полосой, идущей от макушки вниз по лбу. Спотыкаясь о желтоватую бровь, чёрный след сходил на переносицу, а затем, задев глаз, спускался на щёку и дальше сквозь щетину на подбородок и шею. Всё заканчивалось пятном, размером с полгруди, растёкшимся по зелёной тунике.
Тимберу пришла мысль, что он похож на героя древних сказаний. Он пережил ужасные вещи и теперь сидит в крови, чувствуя, что слава победителя омрачена великой потерей. Тим давно хотел оказаться в положении героя-страдальца. Но, имея развитый ум, прекрасно понимал, или же просто убеждал себя, что в нужный момент всё получится не так как в воображении. Теперь, в яме под клеткой с убитым волком, Тимбер чувствовал себя ужасно, но не потому, что так должен чувствовать себя выживший герой из легенд, потерявший что-то важное. Тим ощущал себя глупцом и кривлякой. Причём самого дурного толку – тайным кривлякой. Воображалой. Но хуже всего для юного посла оказалось то, что он сидит и думает ни о ситуации, ни о друзьях, даже ни о мёртвых зверях, а о себе. Впрочем, не столько о себе, сколько о том, как он сам себе представляется. Это напоминало игру в переодевания. Только не сам Тим прыгал в разных одеждах перед зеркалом, а его разум примерял ситуации и разглядывал себя в них.
Нуониэль пошевелился. Засохшая кровь потрескалась, и кусочки посыпались на песчаную почву. Горе-герой поднялся, отряхнул одежды, поправил как мог веточки, и пошёл в кусты по нужде.
Оправившись, он вышел на берег. Агидаль, блуждающий вдалеке у кромки воды, поднял очередной камушек. Заметив нуониэля, посол мастера Инрана с минуту постоял, подбрасывая камень на ладони, а потом швырнув в воду.
Тим подошёл к одной из разломанных клеток. Галька вокруг почернела от крови. Прутья невольницы торчали в разные стороны белыми, лоснящимися изломами. На одном из таких расщеплённых шестов Тимбер заметил крупный клок серой шерсти.
«Не Фирдир», – пронеслось у него в голове.
Взобравшись на опушку, юный посол увидел союзниц. Вожатая сидела на земле поджав под себя ноги. Перед ней лежало бездыханное тело Белки. Прильнув к пустой клетке, беззвучно плакала Лиридия, а Мари стояла в сторонке. Молодая союзница поглаживала единственного оставшегося в живых серого хищника, смирно сидевшего подле неё.
Подойдя к мертвому зверю Тим опустился на колени напротив Рики. Белка выглядел худым и как бы меньше; будто смерть ужала его, скукожила. Нуониэль медленно коснулся белой шерсти на груди: всё такая же мягкая, она более не грела руку.
Вожатая казалась старше своих лет: неглубокие морщины на лице нуониэльки сделались темнее и суше.
– Дикари не те, кто бегут сквозь чащу наравне со зверем, – тихо произнесла она, – но те, кто видит в звере лишь шкуру.
– Этот волк был вашим? – спросил Тим.
– Если бы на ладье был мой волк, всех этих варваров… – слова застряли у неё в горле. Вожатая вздрогнула.
– Мы похороним их, – сказал Тим, после продолжительной паузы.
Рика не ответила. Она поднялась, подошла к Мари, и стала ласково укладывать её пышные, золотые веточки. Один сиреневый лист оторвался от толстых и гибких локонов. Вожатая подняла его и долго рассматривала.
– Сезон твоей юности окончен, – произнесла Рика, и вложила лист в руку Мари. Девушка покрутила его, а потом перевела взор на Тима. Она ни нахмурилась, ни сверкнула глазами, а просто выпустила из руки этот бесполезный лист, встала и пошла прочь. Серый зверь спокойно последовал за ней.
Лиридия, стоявшая у клетки, на Тимбера даже не взглянула. Она приблизилась к своей наставнице, а та нежно погладила девушку по плечу. Затем обе скрылись где-то за деревьями.
Снова спустившись на берег, Тимбер застал Агидаля, сидевшего на выступившем сосновом корне. Человек накинул себе на плечи тяжёлый кожаный дождевик, и даже натянул на голову капюшон.
– Холодно, – произнёс Тимбер, дабы хоть что-то было сказано. Посыльный не ответил.
Фыркнув, молодой нуониэль твёрдой походкой зашагал вперёд по гальке, пока не дошёл до воды. Мелкие волны, лениво хлюпали о круглые камушки. Тимбер долго стоял, глядя на горизонт. Потом он так же неожиданно пошёл обратно, взобрался на опушку, отломал от клетки крепкую жердь и стал копать землю, возле Белки. После нескольких резких взмахов сделалось очень тепло и пришлось скинуть дождевик. Через несколько минут Тимбер снял и льняную рубаху. Земля оказалась влажной, и, дабы не вымазать штаны, Тим разделся до трусов.
Разделив свои веточки на две части, он скрутил каждую из них в объёмный узел, чтобы не мешали работе. Нуониэль кряхтел, старался. Деятельность занимала его. Пусть никто не хочет с ним разговаривать! Они сколько угодно могут думать, что волков убили из-за него! Это нелепо! Да, требовалось принять решение. И быстро! Мог ли Ланко Сивый гарантировать, что варвары не тронут союзниц? Сразившись с этими морскими налётчиками, выжил бы он – юный посол? Яростны и искусны в бою люди полуночи, а покинувший Школу нуониэль посетил всего несколько уроков ратного дела. По правде сказать, он только и умел, что вынимать из ножен меч. Тренировал он этот приём каждый день. Даже если рядом не оказывалось меча, Тим использовал палку. Кривую, короткую – совсем не похожую на тонкие, остроконечные мечи братьев. С палкой Тимберу нравилось больше, ведь с ней движения выходили ладно.
Когда работа была завершена, Тим оделся, вытащил из кустов мешки с вещами, отыскал там топорик и нарубил из сломанных клеток дров для костерка. Он решил сидеть у огня до тех пор, пока союзницы не вернуться: самолично хоронить Белку и других волков Тим не хотел.
Первым на опушку поднялся посыльный. По-свойски взяв топорик и нарубив несколько полешек, Гиди подсел к костерку. Порывшись в вещах, которые они успели стащить с «Пёрышка», человек расстроился: из съестного имелось лишь несколько варёных рыбёшек. Они лежали в корзине-плетёнке, завёрнутые в тонкую промаслённую кожаную тряпку. Кто тащил корзину – уже и не вспомнить, но впопыхах её, видимо обронили, и от этого, снедь обильно присыпало песком. Агидаль сходил к берегу и помыл варёных рыбёшек, отчего они ещё больше развалились. Когда он вернулся, на опушку пришли и союзницы. К общему столу девушки добавили вдоволь брусники, горсть лесных орехов и трёх зайцев, пойманных волком.
Готовили зайчатину молча, ограничиваясь лишь вопросами о том, имеются ли кастрюли, шампура, соль и прочая бытовая чепуха. Союзницы ловко разделали длинноухих, и вообще, ни в чём не уступали опытному Агидалю по части походной жизни.
Поели также в тишине, разделив всё поровну. Первой поднялась от костерка Рика. Она положила Белку в яму. Союзницы помогли ей с остальными волками. После они закопали звериную могилу.
– Да следуют духи ваши за ветром сквозь леса, – произнесла Рика и пошла на берег. Там она вымыла руки и немного поглядела вдаль. Вернувшись, вожатая сказала:
– Быть тут далее и опасно, и бессмысленно.
– А что теперь не бессмысленно? – спросил Агидаль.
– Уходить.
– И есть только одна дорога, – добавила молодая Мари, поправляя свою златолиственную гриву, – домой!
– Нас приставили к посольству для сопровождения зверей, – объяснила вожатая. – Теперь их нет.
Агидаль обернулся на волка, смирно лежавшего на краю опушки и увлечённо грызущего ароматные заячьи кости.
– Да и посольства нет, – буркнула Лиридия и отошла к сломанной клетке, где ещё вчера сидел Белка.
– Я не ведаю, как вы, господин посол относитесь к произошедшему, – начала Рика.
– А я знаю! – злобно воскликнула Лиридия, и решительно подбежала к костру. – Мы – стая Волка! Muri oke! Нет нужды защищать нас! И не было!
– Это запоздалая ярость, Лири, – спокойно произнесла Рика.
– Но справедливая! – не унималась девушка. – Кто мог бы сражаться, тому стоит сражаться! Так учили нас! Но всё случилось по-иному! Мы бежали! Мы потеряли зверей! Тропа, на коей мы стоим – мертва!
Она резко отвернулась и ушла, скрывшись за деревьями.
– Это горькая правда, господин посол, – сказала Рика. – И всё же не стоит серчать на юную союзницу.
Тут из леса обратно выскочила Лиридия; она будто нарочно не отошла далеко, желая подслушать, что же будет дальше, но не сдержалась уже при первых словах вожатой.
– Вы не можете так говорить с ним! – накинулась девушка на старшую. – Мари, скажи ей, что так нельзя! Или вы ждёте, что он проявит уважение к вашему дому? Господин то, да господин сё! Если нам теперь идти назад, то я не желаю всю дорогу слушать, как вы унижаетесь перед не пойми кем!
– Ты говоришь о…
– Я говорю о том, кому собственный отец не пожелал дать своё семейное имя!
– Довольно! – строго приказала Рика.
– Мы можем все переругаться, – вступил в перепалку Агидаль. – Ещё успеется понять, кто в чём виноват, и как лучше было всё устроить. Сейчас самое важно – решить, что делать.
– Тогда нечего обсуждать! – нахмурилась Лири, сложив руки на груди. – Мы уходим!
– Вожатая стаи всё ещё я, – напомнила союзнице Рика. Зелёные тройчатые стебельки её травинок начали раскрываться нарастающему дню, делая причёску объёмной, а лицо моложе. – Выбираю тропу я. И как идти по ней тоже.
– И это самый сложный вопрос, – сказал Агидаль. – Ясно, что вы решили уходить. Но как? Ладьи у нас нет!
– Пойдём к проливу Монндоэ, – пожав плечами, ответила вожатая.
– Интересные дела! – удивлённо отметил Гиди, после неловкой паузы. – Путь неблизкий. А что там?
– Рыбаки. Они перевезут нас.
– Если договоритесь, – усмехнулся Агидаль.
– А нет, так дождёмся глубокой зимы: перейдём пролив по льду, – решительно вставила юная Мари.
– Даже если по льду! Оттуда до наших лесов всё ещё далеко! Однако то хотя бы полуденный берег! Но, не станем заглядывать так далеко. До пролива Монндоэ ещё добраться надо. Я в здешних лесах не бывал; только карты видел – и то плохие. Всё же, чую, путь неблизкий.
– Мы умеем ходить по лесам, человек! – гордо заявила Рика.
– Ах вот как! – усмехнулся Агидаль. – Ну что же, посмотрим! Монндоэ у нас на восходе. Я не слышал о городах и поселениях в этих краях. Значит, дорог здесь также нет. Как именно вы собираетесь идти? Да ещё и без карты!
– Пойдём строго на восход, – надменно отвечала Рика. – Если не отходить сильно влево, то упрёмся в конец залива Абати. Оттуда возьмём вправо и неизбежно достигнем другого залива, имя которого я не помню. Он небольшой. Обогнём его и оттуда строго на полдень. Если я правильно считаю, то весь путь не длиннее тропы от Школы до Альхона. Только наискосок.
– Только наискосок… – вздохнув, повторил Гиди. – Сколько же то дней будет?
– Дюжина. Возможно, две седмицы.
– А теперь послушайте, что я скажу, – поправив тростинкой поленья в костерке, начал Агидаль. – Это ваше «только наискосок» превратит дюжину дней в двадцать. И у вас не будет ровной тропы, где за каждым кустом раскинулась гостеприимная деревушка с людьми-слугами: ещё пяток дней накидывайте. Не стоит также переоценивать свои силы: не станете же вы идти каждый день! Три – четыре дня. От силы пять! После потребуется с денёк полежать, отдохнуть. А часто ли вы ходили из Школы в Альхон зимой? Сегодня двадцать девятое грязника. Вот-вот начнётся грудень, и здесь, ближе к полуночи, он трошки студёней, нежели в наших краях. Если никто из вас не заболеет от холода, если ваш волк ежеденно будет снабжать вас зайчатиной, если вы не собьётесь с пути и проявите невероятное усердие, то в самом лучшем случае, к проливу вы подойдёте через месяц. Но если вы доберётесь туда за два месяца, я всё равно сочту ваш переход достойным восхищения.
– Зря ты рассказываешь мне о тяготах пути, человек, – строго ответила Рика. – Если знаешь иную тропу, то молви о ней. А нет, так собирайся в путь!
– Иной тропы я не знаю, – отмахнулся Гиди. – Но и ваша меня совсем не радует.
– В таком случае нет надобности медлить, – заявила Рика. – Господин посол, вы должны решить, что из вещей мы оставим тут: лишний груз нам ни к чему.
Тимбер не ответил. Он поднялся, подошёл к наспех сваленной куче хлама и хотел было приступить к отбору, но, о чём-то задумавшись, побрёл с опушки в лес. Тим слышал, как молодые союзницы что-то пробормотали на счёт его несуразного поведения. Воздух среди деревьев казался влажным. Пожухлая трава вязала ноги. Даже сквозь добрые красные сапоги Тим чувствовал холод, исходящий от глубокого лесного ковра. Сердце застучало сильнее, а в животе прихватило. Такие ощущения накатывали и раньше. Например, когда он первый раз отправился в Школу. Или вечером накануне урока в Классе Воинов, где Тиму предстояло встать против другого ученика с деревянным мечом. В горле образовался ком. Он сильно давил, жёг; от него бросало в дрожь, а самым мерзким оказалось то, что на глазах выступили слёзы. Тяжёлые слёзы. Моргнёшь, и потекут по щеке.
Тим спешно взошёл на опушку, остановился подле Рики, и, не глядя ей в глаза, что-то очень тихо сказал.
Вожатая ответила не сразу:
– Ничего дельного в этом нет!
– И всё же! – понуро глядя в сторону, отвечал Тим.
– Это не ваше решение, господин посол! – голосом встревоженной матери, объявила Рика. – Это решение вашей гордости и неопытности!
Мари тихонько подошла к Лири:
– Я не понимаю о чём они толкуют.
– Такой тропы нет! – продолжала Рика.
– А давайте без недомолвок! – нахмурился Агидаль. Девушки взялись за руки и одобрительно глянули на человека.
– Вы отправитесь домой без меня, – объявил дрожащим голосом Тим. – А я пойду вперёд. Мне поручили дело.
– Уж извините меня, юный росточек, – вперив руки в боки, возмутилась Рика, – но вам следовало бы послушать, что говорят взрослые! Тропа гордыни ведёт к гибели! И тут, уверена, господин Агидаль полностью меня поддержит!
– Пойти вперёд? – ахнул Гиди, захлебнувшись от смеха. – Куда?
Тим направился к вещам и стал что-то искать.
– Не думаю, что мы успели вытащить тюк с приказами, – заметил человек.
Тим резко обернулся и потряс в воздухе папкой. Затем он развязал бечёвку и стал перебирать пергаменты. Не выдержав ожидания, Агидаль выхватил один из листов.
– Список имущества посольства, – прочитал он. – А где наставления мастера Инрана? Что он просил сделать нашему великому посольству? А консул? Жрать ему лысых собак! Ах да: наш важный господин посол прочитал всё по пути сюда! Возможно, он запомнил, что именно нам требуется сделать? Или мы помним имя того короля, к которому надо обратиться? Ой-ой, постойте! Наш посол помнит, как назывался город, в который направлялось «Пёрышко»!
– Ваши вопросы остры, господин Агидаль! – поддержала Рика. – Но они меркнут, если задуматься над тем, как именно господина Линггера отослали в этот путь. Они сказали, что леса наши в опасности! Пусть! Они молвили, что нет никого кроме Тима, способного отправиться в путь. Как же так? Неужели не нашлось никого во всём Лойнорикалисе, готового встать на эту тропу? Али вы столь особенны? Обладаете редкими талантами? Возможно, им вас просто не жалко? Вот вопросы, которые следует извлечь из безмолвья!
– Но стая Волка последовала за мной! – робко заметил Тим.
– Стаю Волка отправили приказом те, кого сейчас нет с нами! – резко ответила Рика. – Кто может сражаться, тому стоит сражаться! Кто говорит о битве, тому на неё и идти! Наши леса в опасности? Так они говорят! Что это за опасность, которой некому противостоять, окромя мальчишки? Но стая Волка видела достаточно! Леса останутся, а те, кто силятся вершить нашу судьбу рано или поздно исчезнут. Сгинуть молодым – дурная тропа!
– Всё так, – всплеснув руками, ответил Тим, и, украдкой, чтобы никто не заметил, смахнул с глаз слёзы. – Я плохо понимаю, что требуется от нашего посольства. Я не помню названий мест, куда надо пойти. Я не знаю, как звать короля, у которого мне просить помощи. И я поддерживаю возвращение домой. Однако, обратно я не отправлюсь. Пока не отправлюсь. Мне нужно подумать. Подумать и решить, как именно требуется поступать. Вы говорите верно, вожатая Рика Оксали: я не вижу правильной тропы. Но я не найду её, если сейчас развернусь.
– Громкие слова! – сложив руки на груди фыркнула Мари. Она отвернулась, шурша золотыми листьями.
Агидаль как-то странно глянул на девушку, а потом отошёл к костерку, сел подле него, скрестив ноги, и подбросил в пламя полешко.
– Ты, Агидаль, волен отправиться со стаей, – буркнул Тим, не глядя на человека.
– Сам знаю, что делать! – пробубнил в ответ посыльный мастера Инрана, а потом продолжил так, чтобы все слышали:
– Сейчас никто никого не переубедит. Каждый останется при своём решении. Следовательно, не будем терять времени! Если разделяемся, то и спасённое с ладьи надобно поделить.
– Нам ничего не надо! – заносчиво воскликнула Мари, но Лиридия, стоявшая подле, тут же шлёпнула свою подругу. Та смолкла.
Сначала никого не воодушевляло разгребание вещей, но скоро деятельность успокоила путников, позволила им отвлечься от споров и претензий. Каждый получил возможность осмыслить случившееся и сказанное. Настало всеобщее примирение.
Многое из вещей посольства осталось на «Пёрышке». Ни важных указаний мастера Инрана о цели путешествия, ни заметок Лария Дисидуария – отца Тима, путникам обнаружить не удалось. Не нашли и бисерницы с самоцветами. Осталось на ладье и кое-что ещё, но досаднее прочего показалось отсутствие церемониальной одежды посла. Пусть куль с этими дорогими платьями и весил немало, всё же он мог на что и сгодиться.
Первым, что Тим отложил для себя стала кипа его пергаментов с описаниями Линггерийской долины. Гиди при этом ничего не сказал, хоть ухмылисто скривил рот.
К кипе Тимбер приложил и бесполезный теперь список имущества. Последний сохранившийся документ – Заверенный Посольский Свиток в латунном футляре нуониэль заткнул за бечёвку, которыми обвязал свои записи.
Серебряная Шкатульная картинка почти ничего не весила, но имела ценность кажется во всех уголках Эритании. Эту вещицу Тим передал лично Рике на случай непредвиденных трат или откупа от недружелюбных охотников за чужим добром. Бруски из лунного камня тоже поделили: Рика и Тим взяли по одному.
– Семена идэминеля! – объявил Гиди, показывая склонившимся над вещами маленькую коробочку. – Десять штук.
– Разделим пополам, – предложила Рика. – Авось кому из нас доведётся встретить того, кто сможет их высадить!
Тим высыпал себе на ладонь пять маленьких тёмных крупинок, а потом аккуратно поднял одну из них:
– Это посадим на могиле.
Затушив костерок и скинув остатки разобранных клеток в кусты, путники окружили одинокую могилку. Лиридия связала из палочек могильный знак, напоминающий букву «н» и воткнула его в холмик сырой земли. С «Пёрышка» удалось спасти и маленькие бутылочки с соком таинственного цветка идэминеля. Один из пяти хрупких сосудов разбился. Такой сок имел большую ценность, поэтому, когда Тим положил свою бутылочку на могилу, Рика заметила, что это безрассудно: лечебные свойства сока могут здорово помочь в пути по неизвестным землям. Нуониэль заметил, что Мари и Лиридия также не одобрили такую браваду, поэтому он спрятал сок в карман зелёного дождевика.
– Я надеюсь получить от вас вести с первыми ладьями по весне, – сказала Рика, когда настал час прощаться.
– К весне, может, и сам вернусь, – ответил Тим, обнимая вожатую.
– Да будет так, сынок! – вздохнула Рика. – Неси свет сквозь тьму, Тимбер из Линггерийской Долины!
– Eni freu loi, – ответил он на ланнийском, и с почётом поклонился.
Девушки отделались робким кивком и молча направились в глубь леса. Рика глянула на волка, смирно сидевшего подле.
– Guroke, madu! – скомандовала она, и зверь метнулся в чащу.
Подойдя к краю опушки, Рика обернулась.
– Господин Агидаль? – окликнула она посыльного. Но тот продолжал стоять рядом с Тимом.
– Госпожа Рика, я понимаю, что моё решение может показаться странными, – начал Гиди, переминаясь с ноги на ногу. – Я не сомневаюсь, что настойчивость доведёт вас до пролива Монндоэ. Вас трое. Даже четверо.
– Я предполагала, что дома вы ожидаемы семьёй, – удивилась вожатая. Девушки подошли к ней и непонимающе стал смотреть, то на Гиди, то на свою Рику.
– Это так, – отвечал посыльный. – И мне приятно, что вы, нуониэлька, проявили озабоченность о моих домочадцах. Если вам доведётся попасть в Лойнорикалис раньше нашего, то будьте добры – сообщите моим о сегодняшнем дне. Скажите, что последний раз видели меня в добром здравии. Передавайте поклон и… И слава Триединству!
Агидаль замялся, махнул рукой и взвалил на плечи один из мешков с поклажей.
Рика задумалась, но после длительного молчания, чинно поклонилась Агидалю. Девушки на этот раз сделали то же самое, хоть по их лицам Тим смекнул, что они не понимают, зачем вожатая склонилась пред человеком. После этого, союзницы ушли в лес, а Тим с Гиди ещё долго стояли и слушали, как стихает шелест травы под женскими ногами.
– Это будет нелегко понять, – сказал Тим, когда в мире кроме них двоих не осталось никого.
– Легче некуда! – буркнул Гиди. – Идти с мужиком в неизвестность или тащиться с бабами домой! Тоже мне выбор!
– Согласен! – ответил Тим и, достав из кармана бутылочку, кинул её на могилку.
– Ах даже так?! – ухмыльнулся посыльный.
Тим повернулся к лесу, закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Головокружительно и пьяно́ делалось в душе. Мир, уже проснувшийся в городах и сёлах, тут на берегу ещё спал. Морозный воздух проходил внутрь пульсирующего тела от мокрого кончика носа до пылающей груди, раздираемой дикостью древнего леса. Тим захотел побежать по клацкающей гальке, по лесной траве и даже по морю. Веточки его налились свинцовой тяжестью, будто сами себя пожелали вырвать; они толкали в виски, в затылок, в макушку, желая сталь длиннее, дотянуться до земли, пробить влажную почву, уйти к основам мира и раздробить их в пыль! Тим знал: если сейчас откроет глаза – взор его расправит крылья из воздуха, заплетённого в солнечные лучи, и вознесётся сквозь облачные пары́ до синего неба и сияния всех светил. И тогда его – маленького юношу с девичьим именем – разорвёт пополам. И не станет веры ни в какие чудеса людей. Не останется места во вселенной никакому Триединству света, жизни и силы, имя которой лишний раз не стоит произносить, а прибудет лишь неминуемая, неотвратимая, чудопламенная весна. Та самая, выбивающая из-под ног почву и уносящая вперёд к таким мирам, что неподвластны чёрным знакам, сплетённым в колдовство безропотного томления и сизой памяти.
– Ну как, – хлопнул Тима по плечу Гиди. – Топаем?
Нуониэль опустил голову, открыл глаза и сделал самый долгий выдох в своей жизни.
– Тянуть-то нечего, – снова заговорил посыльный. – Али чего нового намыслил?
– Нет, – счастливым шёпотом ответил Тим. – Так… О весне подумалось!
Тим будто стряхнул с себя невидимую пыльцу всей прошлой дороги и глянул на скромный багаж.
– Этот мешок тебе за плечи, а этот мне, – показал нуониэлю Гиди. – Ещё мешочки на пояс: тут три маленьких и два побольше. Выбирай.
Тим взвалил на себя мешок; тугая верёвка шершаво впилась в плечо сквозь накидку и рубаху. Навесив груз на пояс, Тим глянул на меч брата.
– Ах, да! – почесав затылок, отозвался Агидаль. – Эту бандуру сам неси!
Тимберу пришлось несколько раз снимать с себя все вещи и даже плащ, чтобы приладить второй пояс с мечом должным образом. Намучившись с оружием, нуониэль плотно обернул его кожей, перевязал бечёвкой в нескольких места и закинул за плечо под мешок.
– Гроза лесных воров! – сплюнул Гиди, осматривая бравого спутника.
Нуониэль стоял, коряво расставив ноги, чтобы не упасть под тяжестью поклажи. Руки он тоже развёл в стороны, и от этого походил на какую-то пузатую ёлку; благо веточки на голове прекрасно завершали комичный образ.
Агидаль ловчее управился со своей частью вещей. В завершение, посыльный взял в правую руку заранее приготовленный походный посошок, что он смастерил из жерди от волчьей клетки. Двигался нагруженный человек так естественно, будто был для этого рождён.
– Ну, бери! – сказал Агидаль Тиму, подойдя к длинному ларцу, украшенному камнями. – Ты за один конец, а я за другой. Только, чур не дёргать при ходьбе!
Тим, грузно ступая, покачиваясь из стороны в сторону, приблизился к самоцветнику, кряхтя наклонился и, неуклюже взяв его за середину, снова выпрямился.
– Сам понесу, – серьёзно ответил нуониэль, на что Агидаль улыбнулся одним уголком рта и на мгновение закатил глаза.
– Ну, потопали! – пожал он плечам.
Тимбер медленно пошёл к деревьям. Ларец выскальзывал у него из рук, ветки цеплялись за наплечный мешок, а гарда меча успела запутаться в веточках и теперь упиралась в затылок. Гиди проводил взглядом нерадивого спутника, а потом поднял с волчьей могилы бутылочку с целебным соком, спрятав её в один из мешочков на поясе.
За́ полдень остановились на отдых. С непривычки Тим измотался и не хотел заниматься костром. И хоть день стоял влажный, прохладный, путникам не требовался огонь, чтобы согреться: под тяжестью груза они взмокли.
– Знаешь, властелинчик, – начала Гиди, сидя напротив Тима, и ощипывая подобранную ветку, – подлый ты оказывается нуониэлишка!
Посыльный достал нож и стал нарезать им стружку, складывая всё аккуратно в кучку.
– Часа три шли, а ты и словом не обмолвился, – пожурил спутника посыльный.
– Ты тоже, – ответил ему Тим, развалившийся в корнях кривой сосны. Юноша лежал с открытым ртом, положив руку на грудь.
– Я? – удивился Гиди. – Так ведь я обиделся! А ты – подлый! Зная, что я с тобой не разговариваю, нарочно мне ничего не скажешь, а прёшь с этим своим сундуком и пыхтишь.
– На опушке ты разговаривал.
– То не в счёт – то по делу! А тут? И я бы скинул всё на то, что переход тяжкий выходит: то чаща, то буерак! Да только гляжу на твою ветвистую рожу и чую, что сильно ты рад всему происходящему. И даже суровая дорога тебе мила.
Тим приподнял голову и посмотрел на собеседника с прищуром.
– Вряд ли найдётся глупец, радующийся тяжёлой тропе, – произнёс Тимбер.
– То-то и оно! – заулыбался Гиди, доставая из мешочка на поясе огниво и кресало. – Весёлого вокруг мало, а ты аж расцвёл.
– Расцвёл? – нахмурив брови, спросил Тим.
– Ох, как я угадал! – захлопав от радости Агидаль, забыв, что у него в руках огниво и кресало. Камешек звонко застучал о металлическую скобочку. – До того угадал, что ты аж на вопрос расщедрился! И сам ведь на опушке проронил что-то о весне! Неужели эта союзница столь немила тебе, что в её отсутствии легче дышится? Ну это правильно: коль баба в пыл одним видом своим не вгоняет, то и пёс с ней!
Тимбер не ответил. Он сел, размял шею, подложил в занимавшийся костерок сосновую шишку.
– Если тебя это так интересует, – начал Тим, – то я делаю заключение, что посыльный Агидаль более на меня не обижается.
– Вот об этом я и толкую, – поднялся Гиди, потрясая ножиком в воздухе. – Душонка у тебя из хлеба. Чёрствого! Закрылся ты в себе, словно и не выходил из той пещеры! Мы устали, изголодались! Грустно! Хочется хоть каплю света, надежды! Так о чём же ещё потолковать, как не о бабах! А ты всё на себя переводишь! Чтоб ты знал, я в твои годы…
Гиди осёкся, почесал затылок остриём и направился в сторону, поискать дров для костерка.
– Да ты и сам в свои годы… – буркнул он еле-слышно.
Отдыхали путники несколько часов. Чем дольше они сидели у костра, тем ощутимее становилась усталость. Они даже обсудили возможность остаться в этом месте на ночёвку, но в итоге превозмогли неохоту и двинулись в путь.
Доро́гой Гиди приметил, что сумраки тут сгущаются раньше, чем дома. В пору было бы им всё же встать на ночлег на привале, но прилив сил воодушевлял двигаться дальше.
– Лиридия, – заговорил вдруг Тим, шагая вслед выбирающему дорогу Гиди, – она, как кость в горле. Но не рыбья, а своя. И тошнит, и наизнанку выворачивает, а надо с этим жить.
– А среди людей молвят: «стерпится – слюбится»! – ответил Гиди. – Бабская, видимо, поговорка!
– У нас так не говорят.
– Не удивлён! – засмеялся Агидаль. – У вас, видимо, как в легендах.
– Каких ещё легендах?
Гиди остановился и, подняв левую бровь, хитро взглянул на Тима:
– Да тех самых! Про героев, месть, чувства. Возвышенные…
Он зашагал дальше.
– Какие возвышенные? – не унимался Тим.
Агидаль снова громко рассмеялся.
– Да оно только одно такое, возвышенное! – объяснил Гиди, снова встав, словно вкопанный. – Когда глядишь на неё, и понимаешь, что всё – в пыл вогнала! И нет пути назад! У тебя, чай такого не бывало ещё, да? Но вы нуониэли как-то да понимаете, что: «это то самое»!
– Да, – мечтательно произнёс Тим, глядя куда-то вверх. – Это иногда происходит… Тогда… Тогда наступает весна.
Гиди вздохнул, а лицо его расплылось пряной улыбкой. Он шагнул к Тиму и похлопал спутника по плечу. Посыльный сказал что-то на счёт дороги и привала, но нуониэль не уловил значения слов; в этот момент он подумал, что Агидаль больше не сердится.
Заночевали у склона холма. Место выбрали укромное, издали незаметное. Костерок разожгли в ямке, и только тонкая струйка дыма, тающая у макушек сосен, могла бы их выдать. Перед сном, кутаясь во все свои одежды, Тим размышлял о том, что Рика и девушки передумают идти к проливу и нагонят их. Придумать причину, по которой союзницы так поступили бы, Тимбер не смог, но зато во всех деталях представил себе эту встречу. Гиди уже давно спал, когда Тим бросил воображать. Подкинув напоследок в костерок, он накрылся с головой от ночной тьмы, оставив лишь нос снаружи. Нуониэль долго ворочался, отгонял ненужные мысли, старался вообще не думать, однако сон не шёл. Нуониэль озяб, нос у него заложило, а потом и дождь застучал по толстому кожаному дождевику, раздражая назойливостью. И только Тим стал забываться, как за спину ему затекла струйка воды.
Светлело. Нуониэль будто и не спал вовсе. Теперь он свернулся калачиком и ждал, когда же проснётся Агидаль.
Зарядил ливень. Путникам пришлось в скорости собраться и двинуться дальше. Лишь природа слегка утихла, парочка присела на мокрые камни глухого оврага и позавтракала сушёной рыбой с остатками жареного мяса, ранее предназначавшегося волкам.
Дальнейший переход оказался отвратительно-тяжёлым. Нескончаемый дождь, холод, плутания по кустам и чащам. Тим и Гиди настолько отупели, что, остановившись на обед, просто сели на землю, прислонившись спинами друг к другу и молчали более часа. Они изголодались, но жевать не осталось сил. Вместо еды путники много пили. Из-за влаги в сапогах, ступни покрылись мозолями. Спина, плечи, ноги – ныли от изнеможения. Впрочем, всё это не шло ни в какое сравнение с ощущением неизвестности грядущего. Участники нуониэльского посольства не понимали, где они находятся, и как долго им ещё топать.
