Читать книгу: «Гаремы. Все зло от баб?», страница 18

Глава 12. Большой турнир

Стало скучно, у всех были какие-то дела, Мазур с Сафием целыми днями решали вопросы подготовки к турниру и необходимой перестройки города. Милл не вылезал из своей клиники, а мне было скучно и обидно. Про меня как-то все забыли, даже отец Фартин теперь не мог встречаться со мной каждое утро, потому что и он решал вопросы управления церкви и целые дни проводил вместе с отцом Фатием. К Лейле тоже было не попасть, кроме как вечером, и я целыми днями бездельничал и тренировался, но и это мне уже порядком поднадоело, так как особенной мотивации получать статус рыцаря у меня не осталось. Мне надоело тут, я хотел домой и встав утром, я вновь не знал, чем себя занять. Сходил в клинику и понял, что там мне нечего делать, все уже как-то обходились без меня, вопросов Милл больше не задавал, да и отчеты он как-то перестал давать. Работал, ему было некогда. Я прогулялся до дома Мазура, но там было все еще хуже, у него был полный зал народу, и было просто не до меня. Сафия вообще нигде видно не было. И, постояв в конце коридора, я решил, что делать мне и тут нечего. Я пошел на Арену.

На Арене шла тренировка, я решил пострелять из Лука, ведь эта дисциплина у меня была самой слабой, но чем больше я стрелял, тем больше навык нарабатывал. Однако и это мне быстро наскучило. Выпустив двадцать стрел, я решил пойти в конюшню и потренироваться верховой езде.

Я купил коня, того самого, в яблоках. Он принял меня и уже узнавал. Правда, пришлось отдать за него весь выигрыш с поединка Мазура. Никто не предупреждал, что к коню ведь нужно еще и кучу всяких прибабахов, которые были обязательны, поэтому, когда трактирщик выкатил мне счет в три золотых, я даже обомлел, но при помощи Нега и Мазура удалось сторговать его до двух с половиной, и я, как всегда, остался без денег. Но конь был знатный и того стоил. Я возвращался последние дни легкой рысью, отстав от всех, так как жалел его, но, как говорил Мазур, обратно нам уже незачем было торопиться.

После того как Мазур пришел в себя, в кибитке он задал мне вопрос:

– Это был яд?

– Да.

– Яд пещерного геккона?

– Я понятия не имею. Могу только рассказать, что он делает

– И что?

– Вызывает отек легких, разрушает кости.

– Яд пещерного геккона. Подлейший яд. Это ящерица такая, живет в пещерах, она сама небольшая размером, сантиметров тридцать в длину, но у нее на спине шипы, из которых выделяется этот самый яд. Если в пещеру забредает какое животное или человек, эти ящерицы стараются попасться так, чтобы обязательно поцарапались о них. Яд медленный, животное погибает не сразу, а в течение нескольких дней. Кости становиться мягкими. В итоге ящерицы пожирают его. Если человек решает заночевать в таких пещерах, обычно он не просыпается, и от него ничего не остаётся даже костей. Съедают все. Применение яда на арене строго запрещено, но яд геккона, из-за того, что его действие небыстрое, может остаться незамеченным. Меня-то он свалил, потому что я не спал двое суток и просто потерял сознание и свалился с коня больше от усталости. Так-то я бы до конца дня бы чувствовал только легкое недомогание.

– Если бы ты до конца дня не упал бы, я бы тебя уже и не смог спасти. Если бы пошло разрушение костей, я бы уже не смог процесс остановить.

– Ну, славно, значит, ведет нас Пророк, раз опять помог даже в этой мелочи.

И на этом мы закончили наш разговор, дальше была только дорога с минимальным общением. Приехав в город, мы устроили большой общегородской пир. Все праздновали, что мы выиграли право проведения большого турнира. А потом началась работа, в которой я оказался чужим. Ну, или может не совсем чужим, но каким-то не очень нужным. Первые две недели меня это радовало, а потом надоело. Я искал, чем занять себя в течение дня, а вечером шел к Лейле, вместе с ней ужинал, занимался любовью и шел обратно к себе. На следующий день все повторялось. Правда, я наконец-то разобрался с протоколом, убрал надоедающие мне сообщения при использовании сканера, разобрался с несколькими приложениями, до которых у меня так и не доходили руки, и продолжил откровенно скучать. В Средневековье было скучно, мы в двадцать первом веке все время привыкли жить в информационном потоке: телевизор, интернет, телефон. Мы постоянно чем-то занимаем свой мозг, а если нет информации, есть алкоголь, который занимается тем, что вычищает информацию из мозга. И мы называем этот процесс -«расслабление». В Средневековье процесс расслабления был точно таким же, но процесс насыщения мозга информацией был существенно менее интенсивным. Тут больше было физической работы, нежели умственной, а для меня и такой работы особенно не было. Ну ,кроме тренировок на арене, но и они сейчас были не очень интересными, так как в основном шла отработка приемов, спарринги были редки, хотя я и просил сотников мне их устраивать, на что они мне разумно отвечали:

– Спаринги все будут за три недели перед турниром, там и «Груши» опыта поднаберутся, и тебе будут занятия.

Отрабатывать приемы мне было скучно, к тому же, как кандидату не обязательно. И я еще и филонил. Правда мне полюбились конные прогулки, сейчас, когда уже наступила весна, стало значительно теплее. Я катался на моем коне все дальше и дальше от города, изучая окрестности, мечтая взять с собой Лейлу, но все еще не знал, как ей это предложить, как ей все рассказать. Она все-таки всю жизнь не выходила из стен гарема, и я боялся настолько расширять границы мира в ее сознании. Все ее рассказы про жизнь сводились к внутриполитической жизни гарема и новостей с потоком имен, которые я даже не пробовал запоминать.

– Вот, а вчера девушек на большой турнир отбирали, на ставку. Их же теперь, нужно в отдельное помещение перевести, что бы они там жили, в общем, отобрали. Я в комиссию вот входила, по мне они все такие красивые, так тяжело конечно расставаться, если придется.

Вот под такие вот рассказы я обычно засыпал, лежа на ее груди. Потом она обязательно будила меня со словами:

– Алеша, тебе пора.

И я с большой неохотой вставал и шел к себе. Хотел было оставаться у нее на всю ночь и уходить утром, но она побоялась.

– Утром могут евнухи прийти, а вдруг мы не проснемся, а там любое подозрение, и все, меня спишут, а тебя, в лучшем случае, кастрируют. И, как бы мне ни было неохота, я вставал и шел к себе.

Весна брала свое, садик около дома Лейлы начал зацветать и распускаться. До большого турнира оставалось уже меньше месяца. В город прибывали посольства, столбили места. Уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что Эгиль станет «Городом Городов», и воеводы других городов спешили отдать почести Мазуру и застолбить себе место получше. Город расцветал, статус «Города городов» давал очень много, город становился столицей, все торговые караваны начинали идти через него. Трактирщик, у которого я обедал, рассказал мне, что впервые в истории «Городом городов» может стать настолько северный город как Эгиль. И что купцы, конечно, будут недовольны этим фактом, но тем не менее за два-три года все основные маршруты будут перестроены.

– А пока что я уже стал выручки-то больше получать. Идут посольства, идут новые люди. Вон Хилт на Арене говорит, что уже на три команды набрал мечников.

– Да, он и мне говорил, да и в других дисциплинах говорят, много пилигримов.

– Да, в следующем году уже конкурсные матчи будут.

Конкурсные матчи – привилегия больших богатых городов, когда для того, чтобы попасть на содержание города, нужно не просто пройти привратника, а выбить кого-то из действующей команды. Жизнь воинов, конечно, становилась более опасной, так как пилигримов могло быть и много. Но как я понял, город не был заинтересован в том, чтобы терять бойцов просто так, и там такие турниры не проводились чаще одного раза в месяц и при условии, если набирали необходимое количество заявок. В этом году Эгиль набрал в три раза больше, чем обычно, воинов-спортсменов, и в этом была и моя заслуга, связанная с появлением простейшей медицины и методов обработки ран.

Я сидел в трактире и планировал, то ли поехать на Арчи по западной дороге, то ли пойти все-таки потренироваться. До начала турнира оставалось три недели, и уже нужно было заниматься, и я сидел и думал, куда направить свои стопы. Все-таки, свобода выбора иногда бывает вредна, особенно когда выбираешь из двух вещей, обе из которых делать не хочешь. Я решил прогуляться до отца Фартина и, если его на месте уже не будет, то пойти на арену. Я прошел на церковную площадь и по ней дошел до стены с кельями, и постучался к Фартину. Он оказался дома, и я услышал его голос:

– Входи, Алексей, входи, давно тебя жду, – вот интересно, он так говорит из вежливости, или правда меня ждал? Видимо, все-таки из вежливости, ну как он мог меня ждать? Последний месяц мы с ним и не встречались почти.

– Приветствую, Отец Фартин. Как ты тут, как самочувствие?

– Да с Божьей помощью жив еще, ты проходи-проходи, я уже и чай тебе заварил, хорошее такое название ты придумал, «чай», всяко лучше, чем «отвар». Вкусное такое название. Еще ты на корешки «кофе» говорил, но мне не нравится, а вот «чай» нравится, – Фартин, как и многие старики, которых я знал, имели склонность рассуждать сами с собой, как бы жуя мысли вслух, по-разному их преподнося. Может, в старости это особенность такая, развитие диалога с самим с собой, когда и поговорить не с кем?

– Да вот, представляешь, мне заняться нечем в городе, надоело все, скучно мне.

– Ну, так ты, видимо, миссию-то свою уже выполнил, вот и заняться тебе нечем, – такой прямой ответ Фартина меня поставил в тупик, я ждал, что он скажет что-то вроде: «Да не боись, ты тут всем нужен, тебя любят и ценят», – а он мне вот так? Внутри закипела злость, и я спросил:

– Так может мне уйти?

– Так может и пора уже, – Фартин, вроде, был не злой, он разговаривал со мной открыто, и я понимал, что он был прав. Видя, что я напрягся, он все-таки смягчился и произнес уже помягче. – Ты, Алексей, герой, и войдешь в легенды нашего мира как святой, но ты выполнил свои миссию, дал столько информации, что больше мы унести уже не сможем. Ты ускорил продвижение в нашем мире максимально. Ты выполнил свою роль, пробил ворота, до следующего сражения ты не нужен.

То есть вот так, опять орудие, которое пробило головой дубовые ворота и брошено в сторону. Орудие хорошее, и его обязательно заберут и сохранят, но на руках носить не будут. Хорошо хоть на вилы не подняли, как в Техно.

– Я хотел после Большого турнира уйти. Меня тут кое-что еще держит.

– Лейла?

– И она тоже, ну еще хотелось увидеть и поучаствовать в Большом турнире.

– Ну, это можно, это не повредит тебе. Но есть одна проблема, про которую я тебе хотел рассказать. Во время Большого турнира из Энделя приедет большая комиссия, которая будет проверять Эгиль на готовность получения статуса «Город городов», далеко не все хотят этого. Комиссия будет злобной и фанатичной. Прибыть она может в любой момент, и лучше для всех будет, если ты перейдешь жить на арену и там до турнира пробудешь. Не нужно, чтобы тебе задавали вопросы. После турнира, после посещения гарема тебе лучше всего уйти и забрать с собой Лейлу, иначе ты закончишь красиво.

– Странно, второй мир и второй раз один и тот же результат, вроде делаю добро, но все равно нужно бежать.

– Ты делаешь добро, которое человек в рамках одной жизни оценить не в состоянии, и даже десяти жизней ему может не хватить. Тебе повезло с твоим даром путешественника, но в тоже время ты взял на себя определенный груз. Ты стал этим самым орудием, и я тебе лично очень благодарен, что ты помог мне в моем мире, но ты ведь чужой тут, ты не вправе дальше решать за этот мир, как ему жить и развиваться.

Меня прошиб сначала холодный пот, потом горячий. Я вспомнил слова Клавы из Техно, и теперь мне их говорит старик Фартин. И говорит он так, как будто он хозяин этого мира, а я так, просто рядом пробегал.

– Не злись, Алексей! Я, правда, тебе благодарен за помощь. И я надеюсь, что тот, кто тебя послал, найдет для тебя награду. Я, кроме того, что буду всегда рад тебя видеть в моем мире, ничего больше пообещать не могу.

– В твоем Мире? Ты считаешь, что этот мир твой?

Фартин ничего не ответил на мой вопрос, который я задал, находясь практически на грани истерики, во мне все кипело и бурлило, я хотел спорить и драться, но вдруг осекся и посмотрел на Фартина внимательно. Он улыбался и наливал чай в чашки.

– Твой мир?!

– Да, я такой же человек, с болячками и проблемами, и чудес не творю и даже не могу ничего изменить, вот так просто, потому что сам создал эти правила и сам создал все это. И пока что лучшее, что у меня тут получилось это вот этот чай.

Сказать, что я был потрясен – не сказать ничего. У меня было столько вопросов к Фартину, но задать я их не мог. Он был творцом, я пил чай все это время с создателем, который сказал, что лучшее, что у него тут получилось это этот самый чай. Я шел в сторону арены и думал над словами Фартина. Я совсем не был религиозным, более того, я скорее был агрессивным атеистом, чем хоть сколько-то погруженным в теософию человеком. И то, что мне много раз говорили Элронд и Элиза, все как-то проходило как бы мимо меня. Я даже Элронда не воспринимал в серьез. К тому же, он и сам, при всей своей серьезности, был настолько эгоцентричен, что не вызывал никакого доверия к его словам. Мне гораздо легче было представить создателя-творца в виде старца с белой бородой, который сидит на царском троне и так вот ладошкой над людишками водит, чем вот такого обычного человека, больного старика, который бормочет не всегда связанные слова и заваривает хоть и вкусный, но всего лишь чай.

Но что же мне делать? Желание покинуть этот мир стало острым, я хотел домой, но уйти так просто не мог, мне нужно было увести Лейлу. Может, если она согласится уйти со мной сегодня, я покину этот мир, Бог с ним с турниром, к тому же, оказывается, Бог действительно с ним. Кстати интересно, а может и Клава – творец в Техно? Тоже ведь не по годам мудрая старушка была, хорошенько тогда мне мозг-то вправила. Ведь почему Бог – обязательно мужчина?

Я решил воспользоваться советом Фартина переехать на арену. Переезд уже не был таким простым, как раньше, у меня был готов рыцарский доспех, но мне было кому помочь, поэтому я прямым шагом пошел в клинику к Миллу, нужно ведь было с ним еще попрощаться. Все-таки, он за это время стал мне практически родным человеком, хотя конечно избавиться до конца от предвзятости я так и не смог. Милл был в своем кабинете, он был почти в белом халате с шапочкой на голове. Почти, потому что отбеливать ткань до белоснежного цвета тут еще не научились. Но при этом, когда я рассказал, как выглядят врачи у меня в измерении, Милл прямо очень захотел это повторить, и по его заказу стали шить то, что я бы скорее назвал робами, чем врачебным халатиком. Но Миллу они очень нравились, и он мне взахлеб рассказывал:

– А я понял, почему нужна белая ткань! И почему нужно закрывать все участки тела! На белом видна грязь! Я вот делал операцию, вышел и сразу заметил, что у меня на подоле кровь осталась, а ее ведь нужно убрать, чтобы заразы не было. Только ее очень уж много нужно, этой одежды.

Милл сидел в своем кабинете и, как и положено главному врачу больницы, что-то писал перьевой ручкой. Так как я пожалел бедных птичек, которых тут рвали на перья, и подсказал, как можно сделать перо из металла, они быстро стали в Эгиле ходовым товаром, хотя Сафий лично считал, что перо птицы лучше, так как чернил помещается больше, а пишет оно дольше. Я не стал с ним спорить, это был его выбор, а вот Милл сразу оценил железное перо по достоинству, так как ему нужно было писать очень много. Подняв голову от работы, Милл увидел меня и улыбнулся:

– Алексей, приветствую! Прости, я очень занят, столько всего еще нужно успеть. Еще эта проклятая комиссия, многое ведь нужно спрятать и придать клинике богообразный вид.

– Как это?

– Ну, мы же тут силой божьей лечим, вроде по благословению отца Фатия, а у нас ни одного святого образа в палатах, и даже часовенки нет своей. Людям исповедоваться негде, службу совершить благодарную, за спасение, вот сейчас и организуем это все в спешке.

Я не мог понять, всерьез ли обо всем этом говорит Милл или с сарказмом, мне казалось, что большего атеиста, чем Милл, в этом измерении больше нету. Но, как и все местные, он ведь вырос воспитанный церковниками, да и большую часть жизни проработал на них. Потому его отношение к этим всем ритуалам и бубнам было максимально серьезным, хоть наверняка в душе он в науку уже верил больше, как и очень многие из тех, кого я встречал в «Гаремах». Конечно, тут все было по-другому, несмотря на церковное образование, практически все мужское население умело читать и писать, то есть общая грамотность была на уровне второго класса начальной школы. Другое дело, что читать особенно было нечего, свободной литературы, как таковой не было, книгопечатание было целиком и полностью в руках церкви, потому книг в понятии «Художественной литературы» не существовало. Но при этом книги все же были, и стоили они очень дорого. Также было достаточно много «ремесленных свитков», как тут их называли, или технической литературы, как бы назвал я.

– Ну, так и как, получается?

– Да, это дело не хитрое, только времени много отнимает это все. Но думаю, справимся, не переживай.

– Да я вот тоже за помощью к тебе, на арену хочу переехать, дом свой под клинику тебе отдать целиком. Мне он больше не понадобится.

Милл долго молча смотрел на меня, мне кажется, он понял, что я уже не вернусь.

– Как же много у меня осталось к тебе вопросов, Алексей, как же много! Но так много работы, ты прости, что я перестал приходить к тебе. Но просто мне не хватает времени, мы столько всего делаем.

– Милл, ради Бога, не нужно оправдываться, то, что я встретил тебя тут, это был подарок судьбы всему миру. Я очень рад. Но мне пора, все что смог, я вам дал.

– Ты после Турнира уйдешь?

– Может и раньше, я не решил еще.

– Ну, хорошо, – Милл плакал, у него бежали слезы по щекам, он встал из-за стола и, вздрагивая плечами, подошел и обнял меня. Я растрогался и обнял его в ответ, от него пахло какими-то препаратами, пахло остро, но этот запах даже успокаивал.

– Милл, да ладно, я приду к тебе еще в гости через пару месяцев, точно приду, – говорил я ему, с трудом сдерживаясь, чтобы самому не зарыдать. Заболели скулы, защипало глаза и что-то засвербело в носу. – Ну ладно, ладно, Милл, каждый должен дальше идти своей дорогой. Дай мне двух ребят, чтобы я пошел своей. У меня там барахла что-то накопилось.

– Да, да, это не вопрос, ты иди, я распоряжусь, тебе все принесут. Тебе доспехи ведь нужны и вещи чистые?

– Ну да, просто я его один не унесу.

Рыцарский доспех, который для конного сражения, был громоздким и неудобным, хоть и был изготовлен специально для меня и под меня, но одеть или снять такой доспех самому без помощи было невозможно, как и забраться на нем на коня. Я, когда в первые сел на Арчи в доспехе, чтобы провести первичное испытание, понял, как чувствуют себя танкисты. Я не видел своих рук, с трудом мог шевелиться и при этом сидел на коне и должен был попасть копьем в противника. На своей первой тренировке, я воткнул копье в цель, но слетел с коня, упав на спину. Благо вся турнирная арена была устелена соломой, и удар был не таким уж и жестким. Но тем не менее, встать на ноги сам я не мог и лежал, как жук навозник, которого перевернули на спину , и беспомощно шевелил лапками. Одно, конечно, было без сомнений, во всем этом добре выехать на сражение стоило того, чтобы тебе сразу вручили золотой ярлык. Просто сесть в этом доспехе на коня – уже был подвиг. Мне еще предстояло четыре тренировки, причем две последних против живого противника, и мне категорически не нравилась эта затея. Но, чтобы получить звание рыцаря, я должен был выступить именно в этом виде соревнований. Хотя победа была не обязательна, и мне достаточно было поучаствовать, внутренняя гордость прямо вопила от обиды, когда я представлял, как на глазах у всей арены буду лежать в соломе и лошадином дерьме, как беспомощный жук, пока ко мне прибегут оруженосцы, чтобы поднять меня. Уж лучше бы я два раза сразился на мечах или копьях или даже вызвал на дуэль кого из рыцарей в этих двух дисциплинах, чем испытать такое унижение.

Но все-таки я надеялся, что не ударю в грязь лицом. По крайней мере, Хилт меня уверял, что мой доспех один из лучших, и выбить меня из седла будет делом не простым. И что мне просто нужно следовать технике и крепко держать ногами Арчи. И я держал и учился, но уверенности во мне не было.

Я заселился в отдельную комнату, в этот раз вовремя решив переехать на арену, по словам Хилта, он мне придержал лучшую из лучших комнат. Почему она была лучшая, мне было понятно: во-первых, она была на самом верху, во-вторых, окна этой комнаты выходили на стену гарема, а это значит, что проклятые трубы не будут так сильно раздражать по утрам, и это было действительно прекрасно. Я разложил доспехи, протерев, сложил оружие, и тут понял, что верхний этаж не очень-то мне подходит, так как уйти незаметно к Лейле и вернуться с 3 этажа я не мог никак. Придется искать место, откуда можно будет незаметно уходить и не заметно проявляться. Я решил поискать и пошел гулять по арене и казармам. Казарменная баня, которую топят во время турнира, была в самый раз. Правда, конечно, нужно будет смотреть за тем, чтобы никто не видел, как я захожу туда и выхожу оттуда. Ну, в конце концов, придумаю, что заходил за чем-нибудь, что там может лежать. Я огляделся, вокруг никого не было, и перешел в соседнее измерение, дойдя до привычного уже мне места, посмотрел в домик Лейлы. Было еще довольно рано, и ее могло и не быть на месте. Но она была дома, я вошел к ней, как всегда, через ванную комнату, чтобы не пугать. Она бросилась мне на шею, с радостным криком:

– Леша, как я рада тебя видеть, как я рада, у меня для тебя новость! Обалденная новость! Я беременна, представляешь, у нас будет маленький!

Я вот как стоял, так чуть и не упал. Я не знал, как на это должны реагировать мужчины, лично мне было страшно. Я, конечно, обрадовался, все-таки стану отцом, как такое может не радовать, но тут же мозг выдал мне кучу информации о том, где я, как я, с кем и с чем! Меня сковал страх. Видимо, гримаса, которая застыла на моем лице, испугала Лейлу, она отстранилась от меня и спросила:

– Ты что, не рад?

– Э-э-э… как не рад, рад. Просто все так неожиданно.

– Неожиданно? Ты ходишь ко мне больше месяца, что тут неожиданного? А ты для чего ко мне ходил, разве не для того, чтобы у нас был маленький?

А ведь и правда, я ходил к ней, не предохраняясь даже самым простым способом, в течение достаточно длительного срока, и чего я ждал? Реально остолоп. Забыл, что секс, в общем-то, придуман как раз для зачатия детей, и беременность была всего лишь вопросом времени, хоть почему-то я и был уверен, что да минет сия чаша меня. Ну, с другой стороны, почему бы и нет, на самом деле. Я люблю Лейлу, она любит меня. Заберу ее в Родное, там будем вместе воспитывать нашего ребенка. Только вот надо ей как-то это предложить. В общем, самое время, это сделать как раз сейчас, и может даже сегодня уйти отсюда.

– Лейла ты прости меня, я просто, правда, не ожидал, и очень рад. Ну, на самом деле, это может и вовремя даже. Мне нужно уходить, в то место, из которого я пришел, и я хочу взять тебя с собой. С собой в свой мир.

– Как это взять? Я же не могу уйти из Гарема.

– Я проведу тебя тем же путем, которым хожу сам, и ты уйдешь со мной, но мой мир очень далеко отсюда.

– Я не могу уйти, как ты себе это представляешь?

– Пойдем, я покажу, – я взял ее за руку и провел в соседнее измерение. Она с изумлением, озиралась, глядя на огромные сосны, которые вдруг оказались на месте ее домика.

– Это колдовство? – шепотом, сдавленным от ужаса голосом спросила меня. – Ты колдун?

– Нет, тут нет никакого колдовства, – ответил я ей, хотя даже и сам не был уверен в правдивости своего ответа.

– Верни меня в мой домик, – жалостливо попросила Лейла, она была напугана. Я вернул ее в дом, и она опять начала озираться.

– Это был твой мир?

– Нет, до моего мира еще несколько таких нужно пройти, но там совсем все по-другому, не как у вас тут.

– А как у вас там?

– Ну, у нас женщины живут с мужчинами, и вообще очень все по-другому.

– И все счастливы?

– Нет, не все.

– Я боюсь и не хочу уходить. Алексей, ты меня прости, но я не могу уйти с тобой, как я уйду? У меня тут Лилит и Салем. Как я их брошу? Я тут всю жизнь прожила. Лучше ты оставайся, приходи ко мне, как и прежде. Я рожу тебе ребеночка, и мы будем вместе его воспитывать, как Салем и Сафий, – она смотрела на меня мокрыми, полными слез глазами. Отказать ей я не мог, но и оставаться тут тоже, не имел права. Смотреть на Лейлу, которая тихо плакала, глядя на меня, было невыносимо, я готов был ей пообещать все, что угодно, чтобы она не плакала, но я не смог бы выполнить этого. Я обнял, ее поцеловал и сказал:

– Я что-нибудь придумаю, – и ушел.

Я шел через лес по направлению к арене, и что-то в груди невыносимо ныло. Эта странная боль, когда больно не физически, была невыносима, хотелось залезть на дно бутылки и не вылезать, пока эта боль не пройдет. Говорят, время лечит, и, наверное, и меня через какое-то время отпустило бы, но блин, сейчас больше всего в жизни я хотел, чтобы не отпускало и не болело. Боже, как я хотел быть с Лейлой! А кому мне теперь было молиться? Ведь главный отец Фартин, он знал, что я люблю Лейлу! Может он специально все это придумал, чтобы не отпустить ее со мной? В душе стала закипать ярость, этот полоумный старик должен был мне помочь, он должен был ее уговорить и сделать так, чтобы она ушла со мной. Или что, он не хочет отпускать никого из своих? Ему придётся! Иначе я не уйду и ему тут такого наизобретаю! Я дам им порох! А лучше сразу ядерную бомбу или еще что похуже. В голове зрел план мести, но в то же время приходило понимание, что ничего я сделать не в силах, и ярость сменило опустошение, опять вернулась боль.

Я пришел на Арену и поднялся к себе, больше к Лейле решил пока не ходить. «Выиграю золотой ярлык, отдам его ей, и тогда уйду. Золотого ярлыка ей должно было хватить, чтобы жить комфортно и растить нашего ребенка, просто так уйти я все-таки не мог. Нужно было хоть что-то сделать для нее. А завтра буду тренироваться, что есть сил, что есть мочи. Я выбью всех из седел, получу золото и стану рыцарем!» – думал я.

Шли дни, я посвятил себя тренировкам, как и хотел, занимался по всем дисциплинам по очереди, и, в общем-то, владел сносно копьем и мечом, даже с луком у меня появился шанс выжить, да и с копьем на коне я тоже уже знал, что просто так не свалюсь. Из меня мог получиться неплохой рыцарь. В луковой стрельбе я усвоил одно правило, поскольку мне необязательно выигрывать в случае брошенного вызова, то я вправе выжить. То есть мне нужно было стрельнуть, как можно быстрее и куда угодно, а затем повернуться спиной, чтобы щит сделал свою работу. Конечно, было стыдно будущему рыцарю отлынивать, но жизнь дороже гордости, по крайней мере, у меня. Я провел тренировку с живым соперником, смог даже попасть копьем ему в плечо и получить копьем в щит. Мои страхи оказаться на арене в соломе и лошадином говне, уменьшились, но не исчезли полностью. Все-таки, выпасть из седла было тоже не так просто, тяжесть доспеха тоже была преимущество, масса седока была большой, а дерево копья рыцаря было мягким и с надпилами, энергии не хватало, чтобы вот так просто вылететь из седла. То, что я вылетел на тренировке, было скорей недоразумением, так как тренировочное копье было крепче, и сделано было таким лишь для экономии, поэтому, когда я его воткнул в мешок, оно не сломалось, а выкинуло меня из седла. Все-таки город ценил рыцарей и старался их беречь, и когда я это понял, мне стало легче.

В город прибыла комиссия из Энделя и начала свою работу. Комиссия устраивала проверки по всем направлениям, весь город был в большом напряжении. До турнира оставалось три дня, а члены комиссии были повсюду и проверяли все подряд. Оружие, доспехи, еду, баню. Такое впечатление, что половина жителей Энделя приехали в Эгиль и проверяли все и вся.

– Тут не только с Энделя люди, купеческая Гильдия тоже своих людей предоставила, и с городов есть люди. Но если купцы и другие города скорее хотят, чтобы мы поправили ошибки, то Эндель будет нас топить, чтобы статус свой сохранить. Но шансов у них нет, после того, как вы ушли с города, там начались погромы и, говорят, сожгли все посольские дома. Вряд ли Эндель теперь восстановится, но и нам просто так первенство не передаст, – говорил мне Хилт за обедом. – У них теперь цель существования – навредить нам, даже если сами помрут. Думаю, через год у них голод начнется, нет лучшего лекарства.

– Голод? А почему?

– Ну как почему, они привыкли жить за счет ресурсов, которые поступали в «Город городов», свои хозяйства пришли в запустение, и минимум три-четыре года уйдет на восстановление. Если бы они приняли свое поражение и начали бы трудиться, то может в следующем году уже бы и восстановились. Но поскольку сейчас все силы города направленны на то, чтобы сделать плохо нам, их ждет большая расплата. Когда говорят, что нужно уметь проигрывать, это ведь не пустые звуки.

– Да уж, действительно, проигрывать нужно уметь.

Проверки шли везде и всюду и раздражали всех, даже меня. Когда я пошел заниматься к копейщикам, какой-то не понятный человек решил проверить заточку моих мечей и копья, и в итоге порезался об эльфийскую сталь клинка, так как решил провести по ней мякотью пальца. И порезавшись, он скрючил недовольную мину и куда-то убежал. Хилт и Клим ржали во все горло, глядя на незадачливого проверяльщика, и вслед отпускали ему злобные шутки. В общем, все понимали, что особенно никаких решений эта комиссия уже вынести не сможет, и статус «Города городов» уже можно считать у Эгиля, потому все относились к проверяющим с легким раздражением и иронией, и никто не воспринимал их в серьёз. И я, в общем-то, старался не думать об этом особо и готовился к турниру. Поэтому, когда я вдруг увидел вечером в своей казарменной комнате Сафия, сильно удивился. Я шел после вечерней тренировки с грушами на копьях, где у меня все получилось, и настроение было просто замечательным. Я открыл дверь в комнату и вдруг увидел Сафия. Он сидел на кровати, опустив голову ниже плеч, и плакал. Видеть плачущего старика, да еще и Сафия, которого я откровенно считал непробиваемым, было настолько удивительным, что я не мог поверить своим глазам, но это действительно был он, он сидел и плакал, и слезы капали на пол.