Читать книгу: «Июльский снегопад», страница 10

– Радуйся, что твоя башка на месте. Хотя может быть и стоило бы отрубить.

– Я радуюсь. Ты расскажешь, что у тебя случилось с Рулу? Он вернул мне записку, которую я отдал тебе… если честно, я думал тебя уже нет в живых.

– Я уже тоже думал, что меня не будет в живых. Рулу заманил меня к скалам, я там уже ничего не соображал, как раз прочитал записку, думал только как придушить тебя, когда найду… Там на меня напали. Оглушили камнем. Я должен был висеть здесь же, на этом столбе, не знаю, почему меня оставили в живых.

– Понятно. Если ты отвяжешь меня от этой жерди, возможно, в живых останусь еще и я. Я думаю вместе нам будет проще найти какой-то выход из всей этой истории.

– Выхода здесь нет.

– Может и нет. Тем не менее я бы предпочел судить об этом в качестве живого человека, если у тебя, конечно, нет на это своего взгляда.

38

Фабрис собрал все свои чемоданы и покидал их в кучу перед печью, перекрыв тем самым половину комнаты. Открытым оставался лишь чемодан с бутылками виски. В печи потрескивал разведенный огонь, отсветы которого плясали на обшарпанном полу, на улице светило солнце. Его лучи заливали золотом лежавшую за стеклами улицу, но все их усилия были бесплодны – погода стояла столь холодная, что Фабрис даже не решался открывать окно. Он лишь смотрел в него и радовался, что у него нет никаких причин выходить из комнаты.

Чайник, что стоял на печной плите, закипел, Фабрис снял его и заварил себе в кружку чай. От кружки по рукам его поползло тепло. Чай пах травами, которые местные жители добавляют почти во все и пьют их как лекарство от любой болезни, сам же Фабрис не замечал в этих травах ничего, кроме более-менее сносного вкуса. Время от времени он верил в сверхъестественные силы, но только не в этот день. В этот день он не верил ни во что.

Фабрис выгнал с окна бьющуюся о стекло бабочку и снова вернулся к печи, там он сел на стул, что раньше стоял у стола, но теперь был приставлен к теплой каменной стенке. Рядом на полу лежала украденная книга. Он хотел вернуть ее, но в библиотеку его не пустили – Риг пообещал продырявить ему башку, если еще раз встретит на своем пороге. Впрочем, Фабрис и не собирался больше заходить туда, все это потеряло для него какой либо интерес. Он разочаровался во всем, кроме человекомедведий. Кроме них и забегающей время от времени с едой миссис Арнье видеть ему не хотелось больше никого.

Фабрис спустился со стула на пол, прислонился спиной к печи и раскрыл книгу. Ее содержимое каждый раз виделось ему по-новому – не то что бы во всех этих рисунках и непонятных символах открывался какой-то смысл, смысла в них Фабрис так и не нашел, но вот та бессмысленность, тот по-детски наивный и хаотичный способ изображать сцены каждый раз обретали для него какое-то новое значение. В этот раз он всюду натыкался на изображения треугольников. Где-то они просто висели в пустоте, не имея в себе никакого смысла, где-то же вокруг них стояли люди и животные, здесь треугольники обретали форму жилищ. Что значат все эти треугольники и значат ли они вообще хоть что-то Фабрис узнать не мог. Пролистав книгу почти до середины, он уже хотел закрыть ее, но взгляд его зацепился за один из рисунков – нечто вроде гейзера, вокруг которого плясали фигурки безголовых людей. Рядом были нарисованы те же самые треугольники.

Усмехнувшись всей этой бессмыслице, Фабрис захлопнул книгу и отбросил ее в сторону. После праздника он разлюбил прогулки, разлюбил лес и все те виды, что прежде казались ему магически-прекрасными, так что теперь заняться ему было совершенно нечем. Оставалась только работа. Впрочем, единственное, что он мог сейчас сделать – послать к черту все пустые размышления, собраться и пойти за туман. Но идти он туда не хотел. Ему не нравилась погода. Он каждый час порывался схватить сапоги и броситься в лес, но в последний миг его останавливал ледяной ветер, который дул с озера и промораживал до костей.

За стеной послышались шаги. Сначала это был далекий, приглушенный звук, что доносился снизу, но уже через несколько мгновений дверь открылась и в комнату ворвалась миссис Арнье. Она была как всегда жизнерадостна и бесцеремонна. Если бы эту женщину похитили демоны, то вернули бы ее назад через три дня, – подумал Фабрис, улыбнувшись. Что-то человеческое в нем попыталось поднять его с пола на ноги, но он решил не поддаваться этой слабости и сидеть так, как ему хотелось.

– Миссис, Арнье, Вы… – поприветствовал Фабрис. Он был рад, что она зашла. С ней он всегда мог спорить, а это было лучшим средством от тоски.

– Через полчаса печь прогреется, что же вы мне сразу не сказали, что у Вас тут стужа? Как только здесь сидите… – проговорила миссис Арнье. В руках ее был поднос с едой.

– Я сам только сегодня это понял, – ответил Фабрис. Ушибы его еще не зажили и причиняли боль, но он пытался прятать их от миссис Арнье, он мог доверять ей все свои сильные стороны, но слабости доверить не мог.

– На улице немного начинает теплеть, пару дней и будете снова сидеть с открытым окном.

– На юге с открытым окном можно сидеть всегда. Только там ты никогда не воспринимаешь это как ценность.

Миссис Арнье поставила поднос на стол, подошла к Фабрису и села рядом с ним на его груду чемоданов.

– Ка Ваша работа?

– Прекрасно. Можно сказать я вернулся к ней снова после недельной разлуки.

Вернуться к своей старой жизни Фабрису так и не удалось, так, как для этого требовалось отыграться за последнее поражение, в то время как сидя в комнате перед печью сделать это было не так легко. Но понемногу он возвращался к своему прежнему ритму и прежним взглядам, вместе с которыми возвращался былой энтузиазм.

– Не думала, что Вы собираетесь ловить своих человекомедведей, сидя в комнате.

– Один мудрец сказал мне, что, прежде чем идти в лес я должен свести ноги с мозгами. Так вот я пока что свожу их. За последнюю неделю у меня все так разошлось, что быстро тут не справишься.

Дома Фабриса держала в большей степени жуткая стужа и непрекращающиеся дожди, но это он решил умолчать.

– Мне кажется, ничего такого не произошло.

– Я знаю. Напротив, все случилось даже к лучшему. Меня понесло черт знает куда, но теперь все вернулось на свои места. Я рад этому. Может быть, это и не так благородно, радоваться неудачам, но здесь, мне кажется, это как минимум простительно.

– Не заметила, чтоб вы чему-то радовались.

Фабрис отпил чай из кружки, и снова поставил ее на пол рядом с собой.

– Радость бывает разной. – улыбнулся он. Миссис Арнье не знала всего того, что с ним произошло, как и все в деревне она знала только про розыгрыш, так что Фабрис лишь улыбался, когда она старалась его поддержать. Он сам знал, что никакой радости в нем нет, но все же те чувства, которые он сейчас испытывал, нельзя было отнести и к грусти, все это было печалью перерождения, которая всегда соотносима в том числе и с радостью. – Есть одна радость для тех, кто делает то, что хочется и получает от этого удовольствие, есть другая…, для тех, кто должен делать то, что должен делать, независимо тот того, радостно ему от этого или нет. Я, по крайней мере надеюсь, что эта вторая радость есть.

– Вы умный человек, я уже говорила Вам это, но слушать Вас порой невозможно. Зачем же нам тогда жизнь, если мы не можем делать все так, как хочется?

– Хочется всегда не того, миссис Арнье. Всегда заранее известно, что именно ты должен хотеть, но сам дьявол вечно подсовывает тебе под нос что-нибудь другое… Когда я с Вами спорил, в начале, мне всегда хотелось ошибаться. Вы говорили, что моя работа как порок, что человек должен делать что ему хочется, слушать свое биологическое естество… Что-то внутри меня всегда надеялось, что во всем правы именно Вы. А сейчас я вижу, что прав всегда был только я. Моя жизнь – это наука. Я ученый. В этом и есть мое естество. Я должен заниматься наукой, радует она меня или нет, а все эти первобытные торжества для меня должны быть лишь нелепостью…

– Так и что, они для Вас нелепость?

– В том-то и дело, что нет.

– Мне кажется, так не бывает, как вы говорите. Дом нельзя сложить из одного кирпича. Даже если твой кирпич размером с дом, то он все равно еще не дом. Одно всегда дополняет другое, из всего этого и складывается в итоге жизнь.

– Можно и сочесть, не спорю, только нужно ли. Представьте себе, если бы петух вместо того, чтобы петь по утрам учился рыть норы. Это был бы самый тупой и бесполезный петух на свете, из него даже суп побоялись бы варить.

– Для окружающих может быть он и был бы бесполезным, но не для себя. Если он от этого счастлив, почему ему не рыть норы?

– Потому, что в итоге не будет не нор, не пения. Будет только один бесполезный петух. Спасибо Вам, миссис Арнье, Вы очень много для меня сделали, но сейчас мне хотелось бы наконец прислушаться к себе самому. Даже если, как Вы говорите, мной обуял дьявол, я сегодня склонен ему симпатизировать. Я приехал к вам ученым, а вы пытаетесь сделать из меня дикаря. Дикарь из меня не выйдет. А если и выйдет, то это будет самый бесполезный дикарь, так что лучше оставить все на своих местах.

– Так значит мы дикари?

– Нет, миссис Арнье, не Вы. Но все остальные – да. Я не оскорбляю этих людей, это прекрасно, что они такие. Они счастливы жить такой жизнью. Я и сам, если честно, успел рассмотреть во всем этом что-то прекрасное… Но мне не понять их, а им незачем понимать меня, так что лучше все оставить на своих местах. Так будет проще всем.

– Вы вправе думать как хотите. Ничего не буду говорить.

– Спасибо Вам, миссис Арнье. Можно я Вас кое о чем попрошу? Одним ошибочным образом в мои руки попал вот этот амулет, – Фабрис достал амулет, который ему подарила Лия и протянул его миссис Арнье. – Можете отдать его Лии?

Фабрис вовсе не планировал расставаться с амулетом и, тем более, не планировал расставаться с ним подобным, бесчестным по отношению к себе и Лии образом. Тем не менее нахлынувшая в этот миг волна гнева подталкивала его совершить что-нибудь особенно безрассудное, и именно амулет, что все это время был в руке Фабриса, стал жертвой этого сиюсекундного порыва.

– Я не буду лезть в ваши дела, вернете сами. За одно расскажете ей то, что только что рассказали мне, – ответила миссис Арнье.

– Рассказывать людям без чувства юмора нелепости бесполезно. Ладно, спасибо Вам за еду, миссис Арнье, это единственное, в чем я ни разу здесь не разочаровался. Пора поднимать задницу с пола и двигаться вперед.

– Вот и именно, сидеть здесь толку нет. Я принесла пирог с лесными ягодами, если найдете в себе силы добраться до стола, попробуете.

– Спасибо Вам, силы найдутся. Больше двух дней подряд такие подонки как я грустить не способны, так что должно быть уже к вечеру придется приходить в себя.

– Буду надеяться, у Вас все получится.

– Да, я тоже.

Вечером, когда на улице снова посыпался дождь а в доме стало холодно и тихо, Фабрис поймал в коридоре Амеди, что в это время бегал по дому с деревянной палкой. Стук от его сапог разносился по всем углам, так что вычислить его местонахождение было не так сложно. Фабрис отвел его в свою комнату и знаком попросил не издавать лишних звуков.

– У меня есть секретное поручение, – прошептал Фабрис на ухо Амеди. – Ты знаешь, где живет Лия?

Амеди кивнул головой.

– Ты можешь отнести ей вот это? – Фабрис протянул завернутый в лист бумаги амулет. Если в миг, когда он протягивал амулет миссис Арнье им правил один только душевный порыв, сейчас это уже было трезвое, выверенное решение. Все свои неудачи и трагедии последних дней он ставил в заслугу одной лишь ей и хотел дать знать, что игра эта для него закончена.

– Могу, – ответил Амеди. Он растерянно смотрел на Фабриса и, казалось, готов был согласиться на что угодно.

– Отлично. Тогда беги к ней прямо сейчас, пока еще светло. Только ничего не говори миссис Арнье, это мой секрет. Ты ведь умеешь хранить секреты?

Амеди кивнул.

– Вот и прекрасно. Можешь тогда бежать.

– Мне что-то сказать ей?

– Нет. Ничего не говори. Там все написано.

Фабрис сел обратно за стол, который был весь завален бумажками, разгреб все по сторонам и зажег светильник. По комнате разбежались отсветы огня. Холодный ветер, что гудел за окнами и время от времени ударял в стекла потоком воды, напоминал Фабрису о том мире, от которого он прятался за стенами комнаты, но Фабрис и не думал прислушиваться к ветру. Он доел последний оставшийся кусок пирога, встал из-за стола и лег в кровать. Его потянуло в сон. Спать он не собирался, ему еще нужно было дождаться Амеди и узнать все подробности встречи с Лией, но и совладать со сном он уже был не способен. Не прошло и десяти минут, как сладка пучина окутала его и унесла прочь.

Разбудил Фабриса внезапный стук в стену над его головой. Фабрис сначала подумал, что это должно быть миссис Арнье с ужином, но вспомнил, что та ни разу еще не стучалась в его дверь и уж тем более не стала бы стучать в стену. О ее появлении он узнал бы еще раньше, чем она двинулась в его сторону с кухни.

– Кто здесь? – проговорил Фабрис, протирая глаза. Он не знал сколько времени проспал, не знал утро сейчас или все еще вечер, голова его была тяжелой, тело болезненно.

Поднявшись с кровати, рядом с печью он увидел Лию. Она стояла в длинном плаще, с которого скатывались капли воды, что блестели в тусклом вечернем свете как горный хрусталь. Лицо ее было спокойным, красивым, но глаза смотрели с каким-то новым, незнакомым Фабрису прежде огнем, в котором торжествовало что-то ужасное, тревожное. Был этот огонь ужасом любви или ужасом смерти – Фабрис не знал, лишь чувствовал, что взгляд этот не чужд ему, напротив, если бы он сам представлял Лию перед собой, она получилась бы точно такой, какая была сейчас.

– Ты, – выдохнул Фабрис. Он все еще не знал, снится это все ему или нет, так что даже не удивился ее появлению здесь. Не знал только, рад он этому появлению или нет.

– Не ждал, что ты придешь.

– Знаю, что не ждал, – проговорила Лия. Она и сама не ждала от себя этого. Даже сейчас, стоя здесь, она не знала, зачем ей нужно было приходить сюда. Ей хотелось многое сказать, но, вместе с тем, не хотелось произносить ни слова. Своим бессмысленным и глупым появлением, своей неловкостью она лишь могла дать знать, что в ней вовсе нет того холода и расчетливости, за которую ее принято ненавидеть. Если весь мир вокруг и был для нее глуп, то не отдельно, а вместе с ней. Если она и молчала, то не от нежелания говорить, а от того, что ей и вправду нечего сказать. Она лишь чувствовала что-то горячее, что расползалось по ее телу, чувствовала, как близость с Фабрисом переворачивает все внутри нее, но

– Я попросил Амеди зайти к тебе… Правильнее, наверное, было бы мне самому прийти, но… пришлось бы тогда что-то сказать, а сказать мне нечего.

– Ты написал, что я переиграла тебя в игре, в которую ты даже не играл… Я тоже ни во что не играла. Я не знаю, почему ты так решил.

Каждое слово давалось Лии с огромным трудом, сюда ее привело отчаяние, желание избавиться ото всего, что столько лет томилось в ее душе, но сейчас она поняла, что все, что там томилось нельзя облечь в слова, нельзя высказать. Все это было понятно ей одной и не было никакого смысла стараться это выразить.

– Я немного не это имел в виду, – проговорил Фабрис. Ему было смешно смотреть на всю эту историю, которая была проста, как связанная из соломы кукла, но вместе с тем уже не поддавалась никакому осмыслению. – Я хотел только сказать, что я чужеземец и то, что я никого здесь не могу понять, это не ваша проблема, а моя. Вам нельзя доверять мне, мне нельзя доверять вам, все это вполне обычно… Не знаю, как еще сказать, чтоб всем стало понятно…

– И не нужно ничего говорить. Что толку от слов – проговорила Лия. Она подошла к Фабрису и вложила в его руку амулет, который он ей отправил. Фабрис взглянул ей в глаза, ожидая увидеть в них упрек, но упрека в них не было – Лия смотрела на него все с тем же огнем, тем не менее, во взгляде ее, теперь, было и тепло, которого он не замечал никогда прежде, словно пока он спал что-то случилось, а он этого еще не знал. Что все это значило разгадать было невозможно, да и не так Фабрису требовалась эта разгадка.

– Я не уверен, что должен принимать это… – пробормотал он, все еще пытаясь прийти в себя.

– Я отдала тебе его не потому, что это что-то значит. Он всегда был твоим. И это не ловушка и не насмешка, это просто так, я не знаю, что это…

– Разве бывает что-то просто так?

– Нет.

– Значит, все же, это не просто так? Ладно, мне кажется, я понимаю тебя. Должно быть, мы оба уже давно понимаем друг друга, только делаем вид, что ничего не понимаем, потому что боимся… Ты считала меня бесстрашным, но ты даже не представляешь, как я боюсь.

– Я тоже боюсь.

– И что же мы будем делать с этим страхом?

– Я не знаю.

– Ладно, спасибо за амулет. Обещания мои для тебя, должно быть, почти ничего значат, тем не менее я обещаю, что он не пропадет зря. Прости за это все. Меня тут у вас принято называть южным червем, сейчас я как никогда близок к этому определению… Я уже не знаю, что здесь правильнее сделать, что не сделай, все равно ошибешься.

– Ничего не нужно делать.

– Человек не может ничего не делать.

– Человек не может, но не обязательно всегда быть человеком.

Лия подошла к Фабрису, села с ним рядом на кровать и обняла его за плечи. Сделала она это так холодно и нерешительно, словно никогда прежде никого не обнимала. Фабрис почувствовал, как с ее волос к нему на плечо падают капли воды, почувствовал аромат холода и ветра, которым была пропитана ее одежда. Внутри него все опять рухнуло. За два дня он смог придать руинам внутри себя хоть какое-то подобие порядка, но теперь вновь не стало ни порядка, ни понимания, зачем этот порядок вовсе нужен.

Лия поднялась с кровати, встала к порогу.

– Все, что случилось с тобой, могло случиться только с настоящим человеком. Ни с одним из нас такого бы не случилось, – проговорила она. – Победили не мы, а ты. Пусть даже ты не играл.

– И в чем же я победил?

– В желании играть. Ты так и не сорвал записку со столба. Я сорвала ее за тебя, чтобы дождем не размыло.

– Записку?

– Да.

– И что это за записка?

Лия достала из кармана клочок бумаги и приколола его булавкой к деревянному брусу, что подпирал потолок рядом с печью.

– Ты решишь сам, срывать ее или нет. Я подумала, что может тебе не хватило времени… Или ты злишься за то, что случилось. Но если дело не в этом, то можешь не трогать.

– Спасибо тебе… – проговорил Фабрис. Он не знал, что сказать. Сон все еще не покидал его голову, и он проклинал все свое существо за то, что не способен подобрать ни одного слова. Только сейчас ему все открылось – открылось то, почему Лия попросила его в тот день сорвать листок, почему все это обернулось тем, чем обернулось. Он был просто влюблен, а влюбленному простительно все, и уж тем более глупость. Та глупость, что привела его в эти края, теперь была не одинока, теперь весь его путь был выложен чередой глупости, и ни один мудрец не смог бы сказать, должен ли он этому радоваться или должен скорбеть.

– Прощай, – проговорила Лия. Она открыла дверь и вышла в коридор, где в этот момент стояла тьма. Силуэт ее потонул в этой тьме подобно силуэту луны, тонущей в дождевых облаках.

– Прощай, – ответил Фабрис. Он чувствовал, что нужно сказать что-то еще, что все не может закончиться вот так, но слов он так и не нашел. Сонная голова его была пуста. Он лег обратно в кровать и задумался, что было бы неплохо, если б все это оказалось лишь сном, который исчезнет в тот же миг, как только он откроет глаза. Что завтра он проснется и лишь посмеется над всей этой историей. Но это не было сном. И записка, и оставшийся после Лии тонкий аромат дождя были более чем реальны, сомневаться в них было глупо. Да и не к чему было сомневаться. Все это было и уже не могло исчезнуть, как не могли исчезнуть сосны, озеро, не мог исчезнуть дождь, что колотил по окнам. В какой-то момент Фабрису захотелось вскочить с кровати, догнать Лию и все объяснить ей – рассказать обо всех своих чувствах, рассказать о том, что сам он готов вот так же молча и робко стоять у ее кровати целую вечность, если это будет нужным, не сожалея ни об одном мгновении потраченного на это время. Но он остался лежать. Усталость и чувство безысходности придавили его к кровати, он чувствовал, как что-то важное ускользает из его рук, но ничего не мог поделать с этим. Мог только следить за тем, что происходит внутри и удивляться своим мыслям, своим чувствам. Чтобы залить разбушевавшийся внутри его пожар не хватило бы всех мировых вод, но все же он был уверен, что именно так и нужно поступить – залить все водой. Залить и больше не думать. Где-то глубоко внутри себя он знал, что делает все правильно. Остаться с Лией он не мог, как не мог больше вмешиваться в ход происходящих вокруг событий. Этот холодный северный мир он теперь мог только любить. Любить издалека. Он мог лишь любоваться им, словно картиной, в которой все неправильно, но вместе с тем гениально.

Когда Фабрису стало окончательно ясно, что этим вечером он уже не заснет, он поднялся с кровати и подошел к окну, чтобы попробовать определить время. Было еще относительно светло, но понимания времени это не давало – с одинаковой вероятностью сейчас могли быть и глубокая ночь, и вечер, и раннее утро. Фабрис сел за стол, достал револьвер и стал его чистить.

– Завтра иду, – решил он. Пусть хоть все дожди и холода мира будут ждать его завтра за порогом, он пойдет в лес, пойдет в долину духов и убедится, наконец, что во всем этом проклятом лесу нет ничего ценного для науки. Оставаться в этом краю он не хотел больше и дня. Он уже не желал никого найти, напротив, надеялся окончательно убедиться в полной безнадежности своей затеи и обрести свободу.

– Сжечь записку! – промелькнуло в его голове. В этот же миг, словно одержимый, он схватил спички, содрал листок и уже приготовился сжечь его вместе со всеми своими сомнениями, но руки его дрогнули. Он вновь вспомнил лицо Лии, что только что стояла перед его кроватью. Вспомнил ее глубокие глаза, нежные губы, вспомнил как тепло она смотрела на него этим вечером. По всему его телу пробежал жар. Он почувствовал, что не может сжечь записку, более того, содержимое ее показалось ему важнее всего существующего на этом свете.

Он сдался, бросил спички в сторону, а сам упал на кровать, с которой так долго пытался поднять себя прежде.

– Никуда не пойду. Найду завтра же коней и уеду, а записку прочту уже на юге, – решил он для себя. Но решение это почти ничего не значило. Фабрис чувствовал – если не сжечь записку, прочитает он ее не на юге, а еще сегодня же вечером, а может и прямо сейчас, и уже ничего не сможет остановить его.

Сначала медленно и нерешительно, затем импульсивно, едва не разорвав на части, Фабрис развернул записку.

В ней было всего несколько слов, выведенных аккуратным почерком:

“Духи, должно быть, уже в пути. Не упусти их.”

Фабрис перечитал записку несколько раз, но так ничего и не понял. Тем не мене, что-то холодное пробежало по его телу, словно ветер, что все это время ждал его за окном, нашел способ ворваться не только к нему в комнату, но и к нему в душу. Мир потускнел. Он почувствовал, что может сидеть в этой комнате вечность, но от той тьмы, что ждала его за окнами, от холода и запаха льда ему здесь уже не скрыться, все они уже давно вошли сюда и смотрят бесплотным взглядом из пустоты.

– Чтобы найти духов, нужно любить… – промелькнуло в голове Фабриса. – Любить!

39

Рано утром Фабрис проснулся от холода. Ночью он приоткрыл окно, чтобы впустить свежий воздух и заснул, так что теперь в комнате было не теплее, чем на улице. Не под одеялом, не под чем угодно еще было не согреться.

Фабрис выбрался из кровати, натянул свитер и подошел к окну. За окном медленно кружились хлопья снега. Они казались такими белыми, что весь мир на их фоне был словно вылеплен из грязи. Они были как пепел, спускающийся над полем битвы. Они сверкали в свете только что поднявшегося солнца, лучи которого пробивались сквозь свинцовую завесу облаков и тихо падали на сырые камни, превращаясь в капли воды. Все это было как сон. Фабрис открыл окно и высунулся – улица была пустой, лишь вдалеке слышался топот лошади и чьи-то голоса. Над озером висел густой белый туман. Сквозь него можно было разглядеть лишь торчащие вдалеке склоны гор, которые втыкались своими вершинами в облака.

Захлопнув окно, Фабрис накинул на себя еще одну кофту, и спустился вниз, где обычно всегда можно было согреться у печи. Не на кухне, не в просторном зале никого не было.

– Миссис Арнье! – позвал Фабрис. Голос его охрип от холода.

Никто не откликнулся.

– Вы не говорили, что зима у Вас начинается летом…

В доме никого не было. На кухне в печи стояла еда, в одной из комнат топилась печь, но людей не было, словно все они в один миг исчезли. Кругом стояла тишина.

Фабрис оделся и вышел на улицу. Там было пусто и холодно, ни с одной из сторон не слышалось ни одного человеческого голоса. С неба спускались снежинки. Они делали это так медленно, словно пытались оттянуть до последнего свое свидание с землей. Фабрис поднял свое лицо в небо, где сквозь серые облака продиралось солнце, на лицо его опустилось несколько снежинок.

Фабрис вернулся домой, заварил чай и сел у печи, в которой трещал огонь. Все происходящее казалось ему сном, только это был не вчерашний кошмарный сон, а другой, куда более кошмарный, но все же более близкий Фабрису сон. Этот сон был таким, каким и должен быть – суровым, холодным, пустым. Что-то явно произошло. Фабрис почувствовал, как к нему подступает тревога. Что-то темное и холодное, что прежде он видел лишь в глазах прохожих, коснулось и его самого, заставив сердце сжаться, а душу замереть.

Раздался стук в дверь. Три коротких удара один за одним прогремели по рассохшимся доскам и расползлись по стенам, нарушив царивший в комнате покой. За все прошедшие дни Фабрис ни разу не слышал, чтобы кто-то стучал в дверь этого дома, так что, услышав удары он замер, словно застигнутый врасплох зверь. Он уже не только догадывался – он явственно чувствовал, что что-то случилось.

Стук повторился.

Фабрис подошел к двери, открыл. За дверью стоял Вонглу. Лицо его, как и в миг их первого знакомства в кузнице, было бесчувственным, глаза пусты. Он стоял прямо и неподвижно. Двигались лишь снег, что кружился над его седыми волосами, и раскрасившиеся в теплые тона облака.

– Доброе утро, – проговорил Фабрис.

– У тьмы нет своей воли, но есть твоя воля. Нужно помнить о своей воли, – проговорил Вонглу.

– О моей воле? – замер в недоумении Фабрис. Если в начале он лишь подозревал, что все происходящее – сон, то сейчас в этом у него не было никаких сомнений. Если вчерашний вечер с визитом Лии еще можно было как-то соотнести с действительности, то это утро уже не соотносилось ни с чем. Оно было попросту невозможным.

– Ты спрашивал, как искать путь.

– Вы на счет того нашего разговора, да?

Вонглу смотрел на Фабриса пустым, холодным взглядом, в котором молчала безнадежность и тоска всего мира. Из кармана своей куртки он достал бумажку и протянул ее Фабрису. Это была та самая карта, которую он отправлял в полет три дня назад.

– Духи леса с тобой, я слышал, как они говорили о тебе. Если ты знаешь куда идти, они тебя выведут. Безголовые снова надели головы. Искать их нужно сейчас.

Договорив, старик еще раз бросил на Фабриса свой взгляд, развернулся и пошел прочь, медленно, прихрамывая. Фабрис проводил его взглядом до переулка, куда он свернул и только после этого стал соображать, что же только что произошло.

– У духов нет воли… – усмехнулся он про себя. – У меня уже тоже нет воли. Ни у кого в этом проклятом краю нет воли!

Миссис Арнье вернулась спустя час после прихода Вонглу. Фабрис так и не смог развести огонь в своей печи, так что сидел внизу на кухне. Когда миссис Арнье вошла, он пил чай, который сам согрел, и смотрел в окно, за которым тихо спускались снежинки.

– Миссис Арнье! – поприветствовал Фабрис. – Я уже подумал вы все исчезли.

Миссис Арнье ничего не ответила. Она выглядела задумчиво и подавлено, что совсем ее не напоминало, Амеди, что зашел следом, был и вовсе напуган. Если все предыдущее еще можно было как-то приписать к обыденности, то задумчивый вид миссис Арнье уже ставил на всем точку – никакой обыденности больше не существовало. Что-то произошло.

– Что-то случилось? – спросил Фабрис. Только сейчас он вспомнил про вчерашнюю записку Лии. От этого воспоминания по телу у него побежал холод, а чашка чая чуть не вывалилась из обмякшей руки. Миссис Арнье еще не успела ничего сказать, но он все уже знал, Пазлы сложились.

– Они приходили к нам ночью, – проговорил Амеди.

– Кто?

– Человекомедведи.

– Приходили? – вскочил из-за стола Фабрис. Произнесенные Амеди слова ничего для него не открыли, но все же только сейчас мир его был окончательно разломлен

– Никто не может найти Лию, – проговорила миссис Арнье.

– Лия…

Фабрис почувствовал, как мир меркнет, ноги наливаются тяжестью.

– Сейчас как раз было собрание, – продолжила миссис Арнье. – с утра пришел Рулу и сказал, что они видели их в лесу, они шли со стороны деревни. Ночью. На реке остались следы.

– А что с Лией, ее похитили? Или она просто пропала?

– Никто ничего не знает, что с ней. Ее лошадь утром вернулась одна, так что думать можно что хочешь…

– Откуда вернулась, из леса? Она что, ночью была в лесу?

– Говорят, что да. Утром. С сегодняшнего дня запрещено выходить из деревни, так что с Вашими делами придется немного подождать. И лучше Вам совсем никуда не выходить, случиться может что угодно.

Фабрис вскочил из-за стола и начал одеваться. Он не знал, что и зачем будет делать дальше, знал лишь, что больше не может прятаться от жизни. Мир его стоял на краю пропасти и шатался, словно подрубленное дерево. Последние два дня Фабрис пытался убедить себя, что он может поступать как хочет и что все недопонятые им явления этого мира и не требуют никакого понимания, но сейчас всю эту вуаль самообмана сорвало ветром. Вся правда встала перед ним как своды дворца в ясный день. За несколько секунд он взбежал по лестнице в свою комнату, схватил там куртку и револьверы, направившись к уличной двери.

– Куда Вы? – остановила его миссис Арнье в дверях.

– Все это из-за меня. Все эти демоны, это не чья-то воля, это моя воля! – ответил Фабрис на ходу, даже не пытаясь соображать, что он такое бормочет. – Все моя воля!

Фабрис сбежал вниз по улице и выбежал на главную площадь. Снег кружился над ней, словно искры костра, медленно спускаясь на камни и сливаясь с грязью. Шпиль храма тонул в проносящихся совсем близко от земли облаках. Вопреки обыкновению на площади в этот день также царило безмолвие. Не было ни лавок, ни торговцев, лишь высокий мужчина вел под уздцы двух коней, которые вырывались из его рук и фырчали. Фабрис подбежал к дверям храма и постучался. Никто не откликнулся. Тогда Фабрис принялся стучать по дверям сапогом и стучал до тех пор, пока оттуда не выскочил Риг и не приставил ко лбу Фабриса револьвер.