Вернулась в Росту*, сняла жилье в том же доме, где когда-то на первом курсе знакомилась с городом. И охватила меня такая пронзительная ностальгия. Вот когда приезжаешь в новый город, сразу нелепости цепляются на тебя, как микробы, и ты им искренне удивляешься. Стала вспоминать, как все начиналось и – смеяться…

Расскажу о нескольких из них. Больше всего меня поразили автобусы «10-тки». Знаете, вот сейчас езжу на троллейбусах и все статично, без приключений. А там, там жизнь просто кипит. Может, потому что пенсионеров и «опустившихся» в них больше. Вваливается однажды в такую вот «10-тку» в полдевятого утра хорошенько «принявший на грудь» мужчина, показывает проездной. Кондуктор останавливает автобус и кричит на весь салон: «Вы показываете питерский проездной! Вы бы мне еще из Чунга-Чанга проездной предъявили!» И почему иностранцы называют русских пьющими?

Или зашел как-то в автобус характерный маргинал с сигаретой, потом изумился, что забыл ее выкинуть и кинул прямо под ноги кому-то из сидящих. Порой меня поражает русская невоспитанность, а потом мы бьем в грудь и выкрикиваем: «В Финляндии так чисто…» А однажды, не поверите, сам пассажир полез в драку с водителем. Автобус встал из-за аварии на дороге. И водитель объявил, что пока не уладится ситуация, мы никуда не двинемся с места. Тогда мужчина довольно больших габаритов пролез через дверь водительского салона и откровенно стал матюгаться, закончив свою речь угрозой: «Ты меня еще до Турции довезешь, скотина!». Великий могучий русский язык. Но зачастую мы русские на нем не говорим…

В этот же день по дороге обратно напротив моего сидения уселась прилично одетая девушка, в одной руке держит руку своего молодого человека, в другой – банку открытого пива. Хотя мы все прекрасно слышим объявление в автобусе: «запрещается распивать спиртные напитки и другие напитки, содержащие алкоголь». Но же из чувства противоречия всегда стремимся плевать на правила. Это для нас условность. Но кондуктор отдает этой девушке билетик и равнодушно идет дальше по салону. Смею предположить, что контролер уже побывал в этом автобусе. Девушка собирается выходить, наклоняется вперед, а потом громко и смачно рыгает. Я не вру, честное слово. Прямо в десяти сантиметрах от моего лица. Потом улыбается и произносит, еле связывая звуки в одно целое: «Извините, дамочка!». Вот он, воспитанный русский народ. Интеллигенция. А напоследок, скажете, придумала. Хотя нет, вы и сами, возможно не раз были свидетелями эгсбиционизма. Ехала я на зачет по «введению в языкознание», даже скажу точно число – 28 января 2006 года – уж, надолго это событие отложилось в моей памяти. Села я по обыкновению в десятку, в середину салона, у окна – плейер в уши, тетрадь на колени. Ко мне подсел лысый мужчина средних лет, в черном пальто с кейсом. Я даже бы не обратила на него внимание, если бы мое кресло не начало пошатываться. Смотрю влево, а он, извините меня, удовлетворяет свою сексуальную потребность правой рукой, левой поддерживает кейс, чтобы тем, кто стоит над ним и держится за поручни, не было видно. Улыбается мне. Я только с брезгливостью отворачиваюсь, даже не ищу помощи в глазах других, зная, что эту картину «посчастливилось» наблюдать только мне. Потом, через минуту-другую он заканчивает, вытирает руки о кресло, застегивает ширинку и выходит. Люди, но будьте вы людьми, сдерживайте свои желания, мы же не животные. А сейчас знаете, мне кажется, меня уже ничего не удивит.

*Роста – микрорайон в городе Мурманске.

О расслаблении

«Господи, за что?! Мы же договорились! Пусть другие стареют, а не я!»

Джоуи Триббиани. Сериал «Друзья»

Что-то клацнуло внутри. Яркая вспышка…и пронзило. Чувствую, как медленно, но верно кровь регенерирует и превращается во что-то теплое, терпкое, тягучее. Кажется, что я сейчас все смогу, уговорю любого, наступлю на небо или вдребезги уничтожу стену, которая стоит между всеми танцующими фигурами… Неважно, что будет завтра. Сейчас я здесь, в накуренном зале, в бесцветной дымке дыхания чужих гортаний. И мне хорошо. В таком состоянии хочется петь или плакать. Трудно определиться. Главное, ощущать этот непонятный двигатель в жилах. Мысли мутнеют, голова кружится, как на самой большом пике огромного колеса обозрения, когда пересыхает от страха и восторга все тело… а конечности не слушаются. Я выхожу на танцпол, слабая и расслабленная… Но мне чудится, причем довольно ясно, что я всемогуща или всесильна. Я сама абстракция. Я произведение авангарда. Я неуемность и необъятность. Я одновременно пуста, как допитый бокал, и наполнена, словно у меня в мозгу есть бескрайние кромки. Это состояние мы называем эйфорией. Нет ничего, кроме музыки и моего послушно настроенного и двигающего в такт существа. Мерцанье света, яркие мгновенные стремительные вспышки на рукав, юбку, носки сапог. До меня дотрагиваются. Чувствую отпечатки пальцев на восприимчивой коже. Осязаю каждую линию рисунка. Хочу контролировать свои движения… Не выходит. Тело поет. Тело звенит. Желание ползет от ступней к коленкам, затем выше к бедрам. Сливаюсь в поцелуе с губами своего мужчины. Отворачиваюсь, провожу глазами сливающиеся потоки света на стенах. Его руки скользят по талии, он шепчет что-то неприличное, навязчиво, но ласково. Сажусь и привстаю. Ощущаю его неукротимое возбуждение. Снова что-то щелкает внутри. Страсть заливается в меня, будто в сосуд. Не противостою. Я отдаюсь ей полностью. Вижу его горящие глаза, влажные виски, сильные предплечья. Он хочет меня. Горячо. Томительно. Потрясающе. Я совершенно пьяна…

О начале пути

По сути, мой вид одиночества пережить тяжелее всего. Одиночество вовсе не означает, что ты заперт один в своей комнате. Ты можешь быть в людном месте и ощущать себя по-прежнему самым одиноким человеком, потому что никому по-настоящему не принадлежишь.

Фредди Меркьюри

Детский дом. Открытые окна. Запах столовой соды и хлорки на этажах. Мальчик, стоящий у рамы. Только что очнувшийся от приятного сна. Такого сладкого, как три ложки сахара, разбавленные в стакане чая, такого нежного, словно прикосновение вербы до ладони, такого реального, будто эти свежеокрашенные рамы перед глазами. Этой ночью ему снился папа.

Он часто видел других отцов, которые приходили к его сверстникам. А своего – никогда. Тогда он его придумал. И каждую ночь перед сном он представлял папу и верил в то, что его отец обязательно должен быть моряком. И тогда ему снились черные стонущие волны, достающие до неба и усатый мужчина с аксельбантами на плечах на борту корабля, крутящий неукротимый штурвал. Худенький сонный мальчик стоял у окна. Строптивые масляные глазки, острый нос. Мальчик, еще не лишенный веры. Веры в то, что где-то жизнь счастливее. Веры в то, что где-то время идет быстрее.