Партия раздумий

III Creak

Скрип. Он то ближе, то дальше. Скрип невыносимого страдания надуманной безысходности. Скрип, знакомый вам.

Он заставляет смущаться и делать то, что ранее бы и не пришло вам в голову. Он срежет уставшие от бессилия уши. Он направляет слух в направлении своего движения.

У них иной скрип. Он становится частью процесса. Они никогда не станут ближе друг другу. Если она делает легкое и непринужденное движение в направлении него, то он так же легко увернется, чтобы не сокращать расстояние. Если он захочет повернуть лицо в ее сторону, то она невзначай найдет что-то интереснее в другой.

Они стоят напротив, немного поодаль друг от друга. Они не смотрят в глаза, не держатся даже кончиками пальцев, не касаются. Но боковое зрение всегда самым внимательным образом наблюдает за тем, что находится слева. Что в той стороне движется и с какой скоростью хлопают ресницы. С какой интонацией производится речь и как часто появляются ямочки радости на щеках. Марафон никогда не завершится, потому что дистанция скрипа так и останется непоколебимой. Бесконечный забег хитрой плавности.

X Exasperating oblivion

Страсть в глазах, которые наливаются больнично-диким желанием. Оно туманит разум, будто вы пали в гипноз, который доводит до состояния ярких разноцветных вспышек воображения. Дикий порыв не даст думать рассудительно. Он охватывает, даже поглощает прежде всего не красным, как это обычно представляется в голове. Это цвет замершего в моменте ожидания тела от готовности совершить все, чем движет азарт. Это цвет увеличившихся глаз, обличенных в форму монеты. Это обратный отсчет секунд. А что после?

Азарт проявлялся в их отношениях в стремлении преобладать инициативой. У него она была перманентно, так как влияние подразумевает под собой подобную предприимчивость. Но именно с ее непоколебимой целью обтекать все возможное вокруг своей властью создавалась дикая погоня запала.

С другой стороны, подобный ажиотаж возникал из-за игр, которые возвышались ежечасно возле стены их выдуманного театра. Роли сами подразумевали игру не столько слов, сколько эмоций, которые лишь отвечали друг на друга, заходя в глубочайшие чащи закулисья.

Они пытались все более и более изощренно подойти к своей новой игре, которая так и втягивала в пафос азарта. А после смогли бы они выбраться из нее?

Реверанс не был прощанием. Он еще более возбуждал пыл от упоения азарта.