Шампанское для аферистки

– Капсулами! – Многозначительно, будто это невесть какая важная информация, закончила она и, довольная, потянулась к коробке с печеньем. Только потом, доев печеньку,, Наденька изволила пояснить: – В желудке и пищеводе медик нашел полурастворившийся желатин. Оболочки капсул делают из желатина. Странно, что следователь не сделал из этого выводы.

– Какие выводы? – Наденька – единственный человек в мире, перед которым я, не глупый в общем-то мужчина, чувствовал себя дураком. Но она же и единственная, перед кем я этого не стеснялся. – Ну не таблетки она приняла, а капсулы – какая разница?

– Разница в том, что фенобарбитал в капсулах не выпускают – только в таблетках.

– Хочешь сказать, что она отравилась не фенобарбиталом?

Надя закатила глаза:

– Никитин, не расстраивай меня. Хочу сказать, что она отравилась фнобарбиталом, но, так как его выпускают только в таблетках, то твоя Аленкова перед самоубийством растолкла приблизительно восемь пачек фенобарбитала, пересыпала получившийся порошок в капсулы из—под другого лекарства, а все упаковки тщательно уничтожила.

Она замолчала и потянулась за очередной печенькой. А я с умным видом кивал, боясь выглядеть в глазах Нади еще большим идиотом. Но, поняв, что до разгадки я сам так и не додумаюсь, все же спросил?

– А как ты думаешь, зачем ей такие сложности?

– Ей-то не за чем, но, если допустить, что это было все же убийство, и кому-то понадобилось выставить его самоубийством…

Дальше я уже и сам сообразил: убийце не нужно было дожидаться, когда Аленкова примет фенобарбитал и забирать упаковки. Он заранее – за неделю, может, даже за месяц или два – принес в квартиру капсулу с порошком фенобарбитала и подбросил ее во флакон с какими-нибудь другими капсулами – вполне безобидными. А дальше ему оставалось только ждать, что рано или поздно она ее примет!

– Надюша, ты гений! – искренне сказал я, целуя мою любимую женщину в висок.

– Я знаю, – вздохнула та.

Оставалось главное – понять, как вновь поступившая информация может помочь моему подзащитному. И тут же я догадался – никак. Аленкову как никому другому удобно было подбросить капсулу с фенобарбиталом, потому как отношения с женой он поддерживал и время от времени в ее квартире бывал. Разве что теперь не имело смысла, был ли он в Петербурге двадцать восьмого августа или не был – на этом я и попытаюсь сыграть, чтобы попытаться освободить Гришу хотя бы под подписку о невыезде.

И все-таки – зачем Аленков приезжал в тот день в город? Почему не хочет об этом говорить начистоту даже со мной? Почему так упорно твердит, что виноват в смерти жены? А может, и правда виноват… Допустим, Аленкова позвонила ему двадцать восьмого, наговорила гадостей – женщины умеют одной фразой настроение портить. Он взбесился, поехал в Питер, основательно с женой поскандалил, после чего вернулся на свои раскопки, а она наглоталась таблеток…

Я понял, что гадать бесполезно – мне нужно собрать побольше информации об отношениях четы Аленковых, а помочь мне в этом могли только приближенные к их семье. В подругах Дарьи, по моим данным, числилась лишь Захаровой. В надежде, что свидетельница уже вернулась, я поехал на Васильевский остров, где та жила.

Дверь в квартиру Захаровой меня озадачила. Много таких дверей я повидал за время службы в РУВД: держалась она на одной петле, вторая вместе с куском ДСП торчала наружу. С другой стороны крепилась к косяку – тоже вывороченному, но грубо прибитому двумя гвоздями. Квартирку вскрыли и, похоже, совсем недавно.

Двух парней, куривших у окна между лестничными пролетами, я заметил не сразу и пару секунд недоуменно их рассматривал. Те, в свою очередь, смотрели на меня. Это явно были не бесприютные бомжи: оба замерли и даже, по-моему, не дышали, но стоило мне сделать одно неверное движение, как они оказались бы рядом.

Я еще раз скользнул взглядом по двери Захаровой и – вдавил звонок ее соседей.

– Кто там? – настороженно спросил женский голос.

– Полиция! – нагло соврал я и невзначай продемонстрировал парням корочки адвокатского удостоверения, благо, если не приглядываться, они очень похожи были на полицейские.

Дверь приоткрылась на длину дверной цепочки: пара огромных глаз за увеличительными стеклами очков внимательно читали надписи в удостоверении, а я оглянулся назад. Только уже не растерянно, а оценивающе, примерно так рассматривал свой контингент Лихачев и его коллеги. Парни так и сверлили меня взглядом, но не двигались.

Дверь захлопнулась и тут же отворилась полностью.

– Заходите, – хозяйка – худенькая старушка – с ненавистью глянула на тех же парней и захлопнула дверь за моей спиной. Потом торопливо повернула все замки, плотно притворила и внутреннюю дверь. Деловито подтолкнула меню в сторону кухни – снова закрыла дверь. Села на табурет и потом только прояснила ситуацию:

– Так ты, сынок, адвокатом, значит, будешь? К Захаровым?

– Да… Их, я так понимаю, дома нет?

– Лиля уехала – куда не знаю, не спрашивай! Тамара Васильевна тоже у подруги живет, но каждый день квартиру навещает…

– Сегодня она уже была? – осторожно спросил я.

Старушка внимательно на меня посмотрела:

– А тебе, сынок, она зачем?

– Мне вообще-то с Лилей поговорить нужно. У неё недавно подруга погибла… А что тут случилось?

– Так ты не знаешь, – недоверчиво оглядела меня старушка, как будто прикидывая, имею ли я отношение к тем двум, на лестнице. – Ну, слушай. Меня, сынок, Антонина Николаевна Нестерова зовут. В конце августа это случилось, в пятницу. Уже под утро слышу – звонят к Тамаре Васильевне. Долго звонили. Потом стучать начали. Потом ругаться на всю парадную. Потом слышу: треск – дверь ломают… Я в полицию-то, конечно, уже позвонила, а они все не едут и не едут! В квартиру к Тамаре Васильевне ворвались, разговаривали о чем-то негромко, потом ушли. Полиция только через час приехала, а Лилечка – сама заплаканная, растрепанная – выбежала в парадную: "Уезжайте, – говорит, – сами разберемся". Долго они препирались, потом уехали.

– А кто в дверь ломился? Эти же? – я кивнул в сторону лестничной площадки.

– Они, ироды, они…

– Антонина Николаевна, а Тамара Васильевна не говорила вам, чего от них хотели?

– К Лиле, сынок, приходили. А Тамара Васильевна сама у Лилечки допытаться не смогла.

– А куда Лиля уехала, Антонина Николаевна, вы не знаете?

– Не знаю, сынок. Да и зачем мне это – и Лиле так спокойнее, и мне.

История, конечно, занятная, только на что она мне? Местонахождение Захаровой я по-прежнему не знаю. Остается только надеяться, что она позвонит сама.

Я поблагодарил хозяйку, оставил визитку и взял обещание перезвонить, если Захаровы появятся:

– Да погоди ты, сынок! – старушка костлявой, но крепкой рукой усадила меня обратно. – На следующий день рано утром приехала к Лиле подруга её… та, что отравилась потом. Чуть позже мужичонка приехал. В очках, худущий такой. Как же его она называла? Дай бог памяти…

– Гриша? – еле слышно спросил я.

– Гриша, Гриша!.. – подтвердила хозяйка. – Весь день почти сидели они там втроем. Под вечер только уехали.

Заглянув в календарь, я убедился, что пятница в конце августа приходилась как раз на двадцать седьмое число.

Лиля Захарова казалась мне все более интересно штучкой. Парни-то на лестнице явно бандитской наружности, а у нее с ними дела. Конфиденциальные. Полиции не касающиеся. И следователю дамочка наврала: на дачу она собралась ехать не из-за каких-то переживаний Аленковой, а исключительно спасая собственную шкурку. Вот и сейчас она спряталась, а я отчего-то был уверен, что так просто ее не найду – но нужна она мне была еще больше. Она могла подтвердить алиби Аленкова, рассказать, что приезжал двадцать восьмого Гриша именно к ней, и что уехал он вовсе не с женой. Я даже понял, почему Гриша обо всем этом молчит как партизан: парни эти наверняка запретили Захаровой обращаться в полицию.

А в Крестах, куда я тотчас поехал прояснять ситуацию, меня ждал сюрприз…

На освобождение Аленкова до суда теперь можно было и не рассчитывать. Выяснилось, что при задержании он оказал сопротивление (интересно, какое именно, если едва ли держал хоть раз что-то тяжелее ручки), помогать следствию отказывается, а сегодня ночью, вдобавок, чуть не устроил побег из СИЗО. "Чуть" – это, конечно, громко сказано. Гриша просто вырвался от конвоя, когда его вывели из камеры на очередной допрос, и рванул вперед. Добежал аж до следующей запертой решетки – на том побег и закончился. Но Зайцеву, естественно, сообщили, что "обвиняемый задержан при попытке к бегству". И вот теперь сидел передо мной Аленков снова в наручниках – похудевший, осунувшийся, к тому же с разбитой губой и рассеченной бровью. Хорошо, что стрелять не начали, хотя имели полное право.

– Ну и зачем ты устроил этот дурацкий побег? – спросил я.

– Ты не понимаешь, мне нужно выйти отсюда… – Аленков жалостливо посмотрел на меня. – Ненадолго… На сутки хотя бы. Дай закурить?

Я выложил на стол пачку. Гриша жадно вытряхнул сигарету, неловко покрутил её пальцами. Закашлялся, подавившись дымом. Курил он, по всему видно, нечасто.

– Зачем? – спросил я. – Из-за Лили?

Он прямо на глазах осунулся ещё больше.

– Так ты знаешь? А они? – Он, вероятно, имел в виду правоохранительные органы.

– Пока нет. Но узнают, конечно. Где Захарова прячется?

Гриша вытаращил на меня глаза:

– Так она все-таки уехала?! – кажется, он обрадовался.– Молодец девочка… я думал, она меня не послушает.

Гриша снова подавился дымом сигареты и смял её, недокуренную, в упаковке из-под маргарина, служившей здесь пепельницей.

– Ты что, не понимаешь – она единственная, кто подтвердит твое алиби! – вкрадчиво объяснил я.

Аленков же безразлично пожал плечами, будто над этим стоило еще и раздумывать.

– Кто ее ищет? Чего хотят? – я попытался подойти с другой стороны.

– Её хотят убить, – просто ответил Гриша. – Я сам толком ничего не знаю, она не рассказывала – боится. Я знаю только, что люди они страшные, и что они ей угрожают. Самое верное решение для нее – уехать. А я и здесь могу посидеть, – Гриша дотронулся до ссадины на брови, – здесь не так уж и плохо…

– Как с сокамерниками отношения?

– Уже ничего… – он смущенно улыбнулся, – я в камере чемпион по нардам. Можно заберу? – он беззаботно спрятал мои сигареты в карман. – А то заняться совершенно нечем. И еще… я тут до Ариночки, секретарши моей, дозвонился, попросил ее книги мне собрать и записи мои. Привези мне их в следующий раз, а? Пока тут сижу, хоть монографию закончу.

Я в ответ на это беззвучно бесился:

– Как мне тебя защищать, если ты вообще не помогаешь?!

Тот пожал плечами:

– Ну, ты же адвокат – придумай.

Глава 4. Семья Фарафоновых

Старогорск

Оксана выключила фен и, замерев, прислушалась к звукам внизу. Ну да – телефон! Он ей позвонил, он все-таки позвонил! Ну, наконец-то! Однако не успела и за дверь выскочить, как поняла в очередной раз, что тревога ложная.

– Да, папа. Хорошо, папа. Я ему передам… – монотонно, потухшим голосом отвечала по телефону мама. И уж точно не тому, чьего звонка Оксана так ждала.

Медленно, еле передвигая ноги, словно ей было не восемнадцать, а восемьдесят, она вернулась к себе. Прислонилась спиной к двери, закрыла лицо ладонями и, тонко заскулив, собралась уже расплакаться от обиды на него, от злости на свою слабость и на весь этот несовершенный мир. Но тут же одернула себя – нет, нельзя, не сейчас! Оксана себя знала: даст волю слезам, так весь день и просидит, без толку слоняясь по дому. Надо хоть до Настьки доехать.

Оксана покинула комнату сорок минут спустя, уже полностью одетая: белые брюки-капри, майка, стильный приталенный пиджак. Минимум косметики на лице, волосы благородного пепельного оттенка расчесаны на косой пробор. Мельком оценив себя в большом зеркале в холле, Оксана решила, что никто в жизни не догадается, до чего паршиво у нее на душе.

– Дочь! – позвала из кухни мама. Оксана закатила глаза, но решила, что лучше подойти.

Маман была во всей красе: в строгом офисном костюме, со сложной прической и тщательным макияжем она стояла, босая, опершись спиной о холодильник, и курила, сбрасывая пепел в миниатюрную вазочку китайского фарфора. Пепельниц в доме не держали.

– Дочь, кто сказал, что нет человека – нет проблемы?

– Сталин, мам, – вздохнула Оксана и сунула матери блюдце попроще. – Это дедушка звонил?

– Дедушка. Пообещал, что когда его выпишут из больницы, он убьет нашего папу. Самолично и с особой жестокостью.

– Ты все из-за тех монет переживаешь? – Оксана цокнула языком и снова закатила глаза. – Да ладно тебе, мам, все равно никто никогда не докажет, что это была взятка. Пройдет пару недель, и они еще сами папу назад позовут, прибегут как миленькие…

И тотчас пожалела о сказанном: взгляд матери стал ледяным и острым, как спица.

– Раз и навсегда запомни: – убийственно тихо сказала мать, – это была не взятка. Даже думать так об отце не смей, ты меня поняла?

– Да поняла, поняла… не маленькая… – мать все еще сверлила ее глазами, и Оксана решила поскорее убраться из дома. – Ладно, мне пора.

Но добраться до коридора опять не удалось – спустился вниз папа:

– Почему до сих пор не в институте? – угрюмо спросил он.

Другого настроения у отца не было уже месяца два – с тех пор, как случилось это пресловутое ограбление. Оно и понятно: едва всю семью под монастырь не подвел. Правильно дедушка говорит.

– Первых пар нет, – не оборачиваясь бросила Оксана.

Она уже выбрала туфли, но размышляла, не надеть ли каблук пониже.

– У тебя всю неделю первых пар нет, что же за институт такой?

– Обыкновенный, мама выбирала. – Черт с ними, с туфлями, сойдет и так – лишь бы убраться поскорее. – Буду поздно! – крикнула она, так и не обернувшись и вышла вон.

И захлопнула за собой дверь, прошипев в сердцах:

– Как же вы мне надоели все!

Не семейка у нее, а сумасшедший дом! А после того, как городскую квартиру ограбили, и вовсе дома появляться не хочется: все нервные стали, дерганные… Цепляются к каждой мелочи. А главное, было бы из-за чего нервные клетки тратить – про эту взятку уже забыли все, кроме них!

Училась Оксана в Москве, и на дорогу всегда уходила уйма времени, но ей это даже нравилось. За рулем она чувствовала себя уверенно, дорогу любила – столько всего можно передумать за это время. А если еще подгадать и ехать на учебу не к первой паре, а, скажем, к третьей, то вообще красота – пробок почти нет. Одно лишь плохо, когда поздно приезжаешь в Университет – места на парковке не найдешь. Однако сегодня повезло: еще издали Оксана заметила, как отъезжает темно-синяя Шевроле-Лачетти и проворно заняла место. Чирикнула брелоком сигнализации и в полной уверенности, что день сегодня будет удачным, поспешила к знакомому киоску. Здесь купила свежий «Космо», чтобы не скучать на лекциях, а потом, не убирая кошелек, привычно перебежала дорогу.

Студенческая «едальня», громко названная кафе, приветливо распахнула двери – но Оксана не туда, разумеется, направлялась. Левее, в двух шагах от входа, зимой и летом в любую погоду стояла там в поношенном, но опрятном пальто старушка.

– Доброе утро, баб Лёль! – кажется, впервые за день Оксана улыбнулась от души. Положила в картонную коробченку пару сотенных бумажек. – Погодка сегодня неважная, баб Лель, вон и дождь собирается. Может, домой пойдете?

– Постою еще немного, дочка, да пойду, – ласково улыбнулась та.

Оксане отчего-то было приятно слышать это «дочка». Да и сама старушка ей нравилась – ну, по крайней мере, та приседала на уши, как это любят делать старики. Пару раз Оксана даже под ручку доводила ее домой.

Это была их старушка. Не торопясь уходить, Оксана молча и выжидающе глядела на нее, пока та не догадалась сама:

– Нет, дочка, и сегодня я его не видела,– горестно покачала она головой.

Сколько уже раз она отвечала так? Десять, двадцать? Сколько еще Оксана выдержит?

Слезы подступили к горлу, и она, не прощаясь и не ответив ни слова, поплелась обратно.

Полгода назад баба Леля еще была для Оксаны никем. Девушка в тот день только что расплатилась в кофейне и, заглянув в кошелек, с неудовольствием отметила, что мелочи скопилось много. Приметив эту старушку, Оксана решила высыпать все. Однако, не успев подойти, наблюдала любопытную сцену: к обочине лихо подкатил, поблескивая лакированным бочком, «Лэнд Крузер», и широкоплечий высокий мужчина – Оксана видела его лишь со спины – выскочил, чтобы положить в старушкину коробку денег. Он тронул ее за руку, коротко, но улыбчиво что-то сказал, а после, не оглядываясь, вернулся в машину.

Оксана заворожено проводила его взглядом.

Ее приятели-студенты старушке подавали часто, но исключительно на выходе из кофейни, как и Оксана сплавляя ей лишнюю мелочь. Или же, демонстрируя широту своей души подругам, шедшим рядом. А Оксанин папаша и вовсе, если и переводил какие-то суммы на счета детских интернатов или домов престарелых, то заботился, чтобы ни одна газета не упустил это событие. Оксана же подобную показуху не любила и даже презирала. А то, что она наблюдала сегодня, было, по ее мнению, настоящим мужским поведением.

И молодой, к тому же. и симпатичный. Лицо – тонкое интеллигентное в дорогих очках – показалось ей знакомым… И тут Оксана ахнула: да ведь это с ним ее знакомила Даша вот только на прошлой недели!

Его звали Грег. Оксана не дала ему уйти: слава Богу, что он замешкался, не успев уехать, а Оксана не постеснялась поздороваться. Он вспомнил ее тотчас.

До чего же страшно становилось при мысли, что они могли разминуться тогда…

Лекциям, казалось, конца и края не будет. Оксана честно отсидела три пары в самом дальнем ряду аудитории, даже пыталась записывать что-то. А с последней ушла – надоело. Все надоело.

В «Скорпион» она явилась раньше обычного, еще и семи не было. Маленький, темный и душный подвальчик, где гремела кислотная музыка, и подавали разбавленный дрянной мартини. То еще местечко, но здесь любила бывать Настька, а Оксана лишь ей и могла выплакаться.

Патлатый бармен вяло перешучивался с обкуренной девицей. Оксана постучала по стойке, привлекая внимание:

– Настя уже здесь? – напрягла голос, перекрикивая музыку. И разозлилась: – Да сделай же потише!

Бармен, приятель Настьки – впрочем, здесь все друг другу приходились приятелями – хмыкнул и, как ни странно, громкость убавил.

– С утра сидит, – он кивнул на дальние столы. – И не одна, а опять со своим провожатым. Выпить налить, красотка?

Оксана поморщилась, но процедила:

– Мартини, – хотя заранее знала, что напиток ей не понравится.

– С десертом? – бармен подмигнул.

Оксана снова поморщилась, но уже, скорее, для вида. И кивнула. От предвкушения даже настрой ее чуть улучшился. Она уже без брезгливости оглядела полупустой зал, приметила подругу и уверенно двинулась к ней. Худая, бледная, как смерть, та умиротворенно смотрела в пространство и даже чуть-чуть улыбалась.

– Привет. Смотрю, давно уже сидишь? – уселась напротив нее Оксана.

– Опять ты? – подруга отвернулась к стене.

– Душевный ты человек, Настя, – укорила Оксана.

– Отстань. Снова будешь на своего Грега жаловаться?

Оксана вздохнула:

– Я ведь люблю его, Настя.

– Ну и дура, – отозвалась та и даже изволила повернуться. – Для дела он тебя использовал и уехал. Дойдет это до тебя когда-нибудь? Вспомни, когда квартирку твоих родителей обнесли, и когда твой драгоценный Грег свалил.

– Опять ты за свое…

Слова эти больно ранили. И опять с опозданием Оксана пожалела, что приехала. Или не пожалела? Она ведь не только ради Насти сюда ездит – пора бы уж себе признаться…

И тут на диван рядом плюхнулся Макс, «провожатый» Настьки, и загородил ей выход из-за столика. Спросил весело:

– О чем сплетничаете, девочки?

– А тебе не все равно? – любезничать с ним Оксана не собиралась.

Этот Макс таскался с Настькой уже неделю и столько же набивался к Оксане в друзья. Даже о любви с первого взгляда что-то говорил. Мерзкий тип. Лишь когда бармен, он же официант, принес Оксанин заказ, Макс отлип от нее, откинувшись на спинку дивана.

– Твой мартини, красотка.

Бармен снова подмигнул, снимая с подноса бокал. А после, пока нес бокал на стол, уронил ей на колени маленький бумажный сверток, который Оксана проворно смахнула в сумочку. Так ловко, что никто и не заметил. Довольная собой, уже дрожа от предвкушения, она почему-то даже не отшатнулась, когда этот мерзкий Макс вдруг схватил ее за руку. И крикнул громко:

– Понятые!

К их столику двинулись какие-то люди.

– Да ты!.. Что ты себе позволяешь!.. – Оксана от его наглости слов подобрать не могла. Она попыталась встать, но Макс с силой усадил ее на место, по-прежнему не давая вытащить руку из сумки.

Попыталась подняться и Настька, но рядом с ней молча села на диван женщина с папкой в руках и кожаным портфелем. Тогда-то Оксана прекратила вырываться и слегка растерялась.

– Оксана Викторовна, вы подозреваетесь в незаконном приобретении наркотических средств, согласно первой части двести двадцать восьмой статьи Уголовного Кодекса. Я прошу вас держать руки на столе и предъявить содержимое сумки.

Оксана уже не чувствовала железную хватку Макса на своем запястье – она с силой, почти до крови впилась ногтями в собственные ладони и перевела ненавидящий взгляд на Настьку. Та только отвернулась, пряча глаза и признавая тем самым, что сдала ее именно она.

– Вы все равно ничего мне не сделаете. Вы знаете, кто мой дедушка?

– Знаем, – невесело кивнула женщина. – Но все равно я прошу вас показать мне сумку.

Оксана уже догадалась, что говорить следовало именно с ней. А когда присмотрелась тщательней, то пораженно охнула:

– Подождите, вы ведь… вы допрашивали уже всех нас. В июле, когда квартиру ограбили! Ваша фамилия Астафьева, правильно? – Оксана совершенно не понимала, что происходит.

– Совершенно верно, я и сейчас работаю по тому же делу. – Астафьева помолчала выжидающе. Переглянулась с Максом, а потом сказала уже миролюбивее: – Оксана Викторовна, я могу не заглядывать в вашу сумку, если вы этого не хотите, но взамен вы должны мне рассказать об одном человеке. С ним вас познакомила Дарья Аленкова. Припоминаете?

– Каком человеке?.. – прошептала Оксана, уже догадавшись, что речь идет о Греге.

Они, так же как и Настька думают, что это Грег ограбил их квартиру и сбежал с деньгами.

– Это все ее вранье! – Оксана кивнула на притихшую Настю. – Грег здесь не при чем! Он состоятельный человек – зачем ему грабить нас?

– Вы не думали, что он мог вас обмануть?

– Я знаю, что он не при чем, – отчеканила Оксана. Потом взяла свободной рукой сумку и поставила ее на стол: – Я ничего вам не скажу! Обыскивайте! Только учтите, сегодня вы мне трепете нервы, а завтра вам… – она гневно глянула на следовательницу, потом еще более гневно – на Макса, – и тебе тоже… – она звонко шлепнула его по руке, которая все еще клещами держала ее запястье. – Вам обоим устроят такую взбучку, что вы этот день будете еще долго вспоминать!

И все-таки Оксана жутко, до нервной дрожи боялась, что сейчас в сумке они обязательно найдут сверток с экстези, задокументируют это все и еще дело возбудят. А могут вдобавок и отвезти ее в мерзкую грязную камеру, где обитают самые настоящие преступники. С них станется!

Но девушка больше всего боялась даже не этого. Ведь сегодня, еще до конца рабочего дня папа все уладит. Если понадобится, родители и дедушку из санатория выдернут, чтобы тот помог. А у него сердце. Он после папочкиной взятки с инфарктом слег, а уж единственную внучку он любит всяко больше, чем зятя.

А что ей за эту историю устроит мама!..

Оксана так глубоко погрузилась в собственные переживания, что не видела, какой молчаливый диалог идет между следовательницей и Максом. Макс, в конце концов, поднялся с дивана и двинулся к выходу из клуба. Встал в дверях. Оксана оглянулась на него и убедилась, что даже если сейчас поднимется из-за столика, уйти далеко ей не позволят.

– Вы свободны, – Астафьева сказала это не Оксане, к сожалению, а Настьке, которая пулей вылетела вон. – Оксана Викторовна, сведения, что к ограблению квартиры имеет отношение ваш знакомый по имени Грег, я получила не от вашей подруги.

– Все равно – Грег ни в чем не виноват!

– А Дарья Аленкова? Ее причастность вы допускаете?

– Ее? Вполне! Вот ее-то вам и нужно искать – и я вам это уже говорила.

– Аленкову уже нашли. Мертвой две недели назад в Санкт-Петербурге.

Оксана не смогла найти слов. Настороженно смотрела на следователя и не знала, стоит ли верить.

– Вспомните, кто познакомил вас с Грегом? Именно Дарья, так? – продолжала Астафьева. – Как вы можете ему верить?

– Могу! – стойко ответила Оксана.

– Хорошо, – согласилась вдруг астафьева. – Допустим, человек по имени Грег действительно невиновен. Тогда чего вы опасаетесь? Вы не думали над причиной, по которой он не может вернуться в Старогорск? Что, если ему сейчас нужна помощь – любая, даже правоохранительных органов. Подумайте. Вдруг как раз сейчас у вас есть шанс помочь ему.

Оксана забеспокоилась еще больше: что если это правда? Ведь Грег не мог просто бросить ее – он ее любит, Оксана это точно знала! Тогда почему не едет?

Ему не позволяют это сделать – напрашивался ответ.

А если он все-таки может приехать, но не хочет?.. Тогда он об этом пожалеет!

Санкт-Петербург

– Леш, я сегодня обманула одну девушку. Неплохую в общем-то девушку, только глупую. И, вроде, умную… но глупую. Я пообещала, что помогу ее парню. Но я не собираюсь ему помогать, наоборот, я сделаю все от меня зависящее, чтобы он оказался за решеткой, потому что он убийца. Но это ничего не меняет – я все равно ее обманула. Как ты думаешь, я плохо поступила?

Я шумно вздохнул: Катя никогда не задавала легких вопросов.

– Ну… если бы этот убийца когда-нибудь вернулся к той девушке, вряд ли вышло бы что-то хорошее. Это называется, ложь во благо, Кать.

– Думаешь?

Она замолчала, как будто обдумывала мои слова. Потом снова спросила:

– Значит, ты на меня не сердишься?

Я сперва не понял, что она имеет в виду прошлый свой звонок. А когда понял, усмехнулся:

– У меня силы воли не хватает на тебя сердиться!

– Понимаешь, – начала оправдываться Катя, – если бы я обратилась в официальные органы с официальным запросом, мне бы все равно ничего вразумительного отвечать не стали. Дело о монетах громкое, Питер не стал бы такой информацией делиться. А кроме тебя у меня нет ни одного знакомого в Санкт-Петербурге.

– А почему бы тебе просто не спросить меня. Обязательно нужно все делать с выкрутасами? Со спектаклями?

– Вдруг бы ты подумал, что я звоню только из-за этой кражи!

– А это не так?

– Не так… – тихо ответила Катя. Тут я услышал, как в трубке принялся пищать ее сотовый, да и она заговорила торопливо, не давая мне вставить ни слова: – Все. Мне совершенно некогда, созвонимся как-нибудь…

– Кать, подожди, – сумел все-таки остановить я ее, – может хватит нам выдумывать повод, чтобы просто поговорить? Подожди, не перебивай… Ты, наверное, удивишься, но я не помню, что еще в последнее время меня так радовало, как твое вчерашнее сообщение на автоответчике.

Вот теперь я ждал, что скажет она. Только Катя молчала, а на заднем фоне разрывался ее сотовый.

– Скажи хоть что-нибудь!

– У меня телефон звонит… – неуверенно произнесла Катя.

– Хорошо. Тогда я позвоню завтра?

– Как хочешь, только трубку я не сниму.

– Почему?

– Потому что я буду в другом городе. В Петербурге. Не обольщайся, я буду там исключительно по работе, так что можешь даже на цветы не тратиться, – предупредила Катя.

– Исключительно? – с сомнением переспросил я.

– Без вариантов.

Мне показалось, или она произнесла это с улыбкой?

Глава 5. Пропажа

Старогорск

Парня в знакомой темно-синей ветровке Оксана увидела сразу, как только выехала на проселочную дорогу, ведущую к особняку – и несколько раз просигналила.

– Привет, братишка, – поравнявшись с ним, она открыла дверцу, – папеньки, я так понимаю, дома нет?

Это был Пашка – сын отца от первого брака. С родителем, правда, у него отношения были неважные, так что Паша предпочитал появляться в особняке, только когда того не было дома.

– И его, и Ларисы нет – Дениска по телефону сказал. Я давно уже обещал ему заехать, еще месяц назад стрелялку специально для него русифицировал – играет во всякое барахло пиратское…

– Паш, вот только не грузи меня подробностями – и без того тошно, – перебила его Оксана, поморщившись.

– А что так? С парнем проблемы?

Пашка был проницательным, как всегда. Углубляться в эту тему, слава богу, не пришлось – уже въезжали во двор.

Маман перезвонила через несколько часов и предупредила, что они на каком-то банкете у знакомых и вернутся поздно ночью, так что Пашка после недолгих уговоров согласился остаться на ужин. Сидели в Денискиной комнате: Паша и младший брат химичили над своей «стрелялкой», переговариваясь малопонятными терминами, а Оксана сидела в углу дивана и подпиливала ногти. Она такие вечера обожала – когда родители были дома, Оксана никогда не могла расслабиться – каждую минуту ожидала, что сейчас или мама начнет допрашивать отца, почему он поступил именно так, а не эдак; или отец будет отчитывать домработницу за то, что та передвинула его «древности», когда протирала пыль; или Дениска начнет канючить и цепляться к матери – а та нервничала, когда ее отрывали от работы, и частенько срывалась. Или, еще хуже, к родителям приезжали гости, и все дружно начинали изображать идеальную семью…

– Как у родителей дела? Краденое не нашли? – не отворачиваясь от компьютера, спросил Павел.

– Смеешься? Нет, конечно. И не найдут уже. Да маман сама не рада, что заявление о краже написала. Пашка, вот она вроде неглупая женщина, полтинник давно разменяла, а думает все задним числом. А я вот сразу чувствовала, что не надо с ментами связываться, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Ксюш, не говори так о Ларисе – она взрослая умная женщина. Наверное, у нее были причины заявить в полицию.

– В том-то и дело, что взрослая, а ума, как у пятилетней!

– Оксан, пойдем на балкон? – предложил Паша.

Девушка нехотя отложила пилочку, поднялась с уютного кресла и вышла за братом. Над Подмосковьем уже была ночь – Оксана поежилась и пожалела, что не захватила свитер. Хотела вернуться, но Пашка поспешно снял свой и накинул Оксане на плечи, заботливо поправив ей волосы и длинные серьги, попавшие под свитер.

Потом он достал сигареты и прикурил, а Оксана ждала, что Пашка сейчас опять начнет оправдывать мать и рассказывать, какая она хорошая. Удивительное дело: отец бросил первую семью, когда Пашке еще не было и трех лет, а ушел он к Ларисе. По всем законам логики, как считала Оксана, Пашка должен был Ларису люто ненавидеть, как женщину, лишившую его отца. Или хотя бы относиться с легкой неприязнью. Но Паша мачеху почти что боготворил. Приписывал ей качества, которых у той и не было никогда. А еще, недавно он объявил Оксане, что ее мама, оказывается, красавица, и самой Оксане стоит многому у нее поучиться.