Слёзы чёрной вдовы

Пролог

1891 год, Российская империя, Выборгская губерния

– Ну, гляди, что ты натворила! Сколько крови! Весь паркет в крови, вся комната! Что теперь станешь делать?!

Отец стоял над нею, заложив, как всегда, руки в карманы, и наблюдал сверху вниз, будто Светлана опять была маленькой неразумной девочкой.

– Я… я не знаю, – простодушно ответила она. Потом еще раз посмотрела на свои руки, перепачканные свежей кровью, и в отчаянии подняла глаза на отца: – Это не я. Это, наверное, не я… Я не могла!

А отец усмехнулся – жестоко, свысока, словно пригвоздив ее этим смешком к полу.

– Себе‑то не лги, милая, – он опустился возле Светланы на корточки, поднял с пола револьвер и вложил в ее руку. – Ты могла. Ты вполне могла.

Потом отец ушел, а Светлана осталась в этой страшной комнате одна – перепачканная в крови и сидящая на полу возле тела своего мертвого мужа.

Глава 1

Надя Шелихова, младшая сестра графини Раскатовой, напряженно вглядывалась за стекло, за поворот поселковой дороги, и в нетерпении своем прикусывала губу чуть не до крови. Оттуда, из‑за поворота, вот‑вот, каждую секунду, могла вынырнуть полицейская карета, и Надя отчего‑то боялась этот момент пропустить.

Сестра ее тоже находилась в столовой, Надя краем глаза видела, как Светлана, натянутая будто струна, сидит и смотрит в противоположную стену. В руках она сжимала дымящуюся чашку с кофе и, время от времени вспоминая о ней, вдруг отпивала с совершенно неуместным удовольствием. Светлана вообще выглядела удивительно спокойной.

– Едут, – воскликнула наконец Надя и разволновалась еще больше. Ее бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке. Она порывисто обернулась к сестре: – Светлана, едут! Это полиция, должно быть!

– Быть того не может, чтобы полиция так скоро явилась, – невозмутимо отозвалась сестра и снова отпила кофе. – Это Гриневские, я посылала к ним, едва рассвело.

Впрочем, Надя уже и сама удостоверилась, что сестра права. Как всегда. Темное пятно на дороге приобрело очертания запряженного парой гнедых ландо, в котором обычно объезжала свои владения Гриневская, подруга Надиной сестры и хозяйка всего поселка Горки, где вот уже которое лето подряд снимала дачу графиня. Однако сегодня подле Гриневской сидел и ее супруг.

– И как только ты можешь быть такой спокойной, Светлана! – упрекнула Надя, досадливо отходя от окна. – Твой муж лежит мертвый в библиотеке, а ты пьешь кофе, будто ничего не случилось!

– А что прикажешь мне делать – истерить, как ты? Сядь и не мельтеши, бога ради!

Надя без слов присела на краешек стула, опустила взгляд и принялась теребить кружево на юбке. Вот так всегда: сестра не стеснялась в выражениях в ее адрес. И правда, кто она, Надя, в этом доме? Приживалка, тяжкий крест, который великодушная графиня Раскатова взвалила на себя, обязавшись устроить Надину жизнь. И права голоса она здесь не имеет – Надя давно к этому привыкла.

– Прости, Надюша, сорвалась… – извинилась все же Светлана. – Шла бы ты лучше к себе, право слово.

Надя украдкой подняла на нее глаза и подумала, что, несмотря на внешнее спокойствие, сестра все же крайне вымотана случившимся.

Еще бы, ведь всего несколько часов назад Светлана сама нашла в библиотеке тело мужа. Сестра, стоящая подле него на коленях, была так бледна, что Надя в первый момент подумала, что мертвы они оба. Но потом Светлана прошептала:

– Господи боже… что я наделала…

И посмотрела на свои перепачканные кровью руки.

А теперь эта же самая Светлана спокойно пила кофе и упрекала Надю за истерику.

– Позволь мне все же остаться, не прогоняй, – несмело попросила Надя, потому как сидеть в одиночестве, в доме с мертвецом, ей до ужаса не хотелось. Но и признаваться в своих страхах хотелось не больше. Потому Надя нашлась: – Я люблю тебя и желаю помочь – ведь ты моя сестра!

– Ну как ты можешь помочь, дурочка? – Светлана произнесла это почти ласково, так, что Надя даже не обиделась в этот раз на «дурочку».

Подумав немного и набравшись храбрости, Надя поерзала на месте, чуть развернулась к сестре и, заглядывая ей в глаза, спросила:

– Светлана, а что все‑таки произошло ночью… в библиотеке?

И тотчас, не успев даже договорить, она пожалела о своем вопросе, поскольку взгляд Светланы, только что снисходительно‑ласковый, теперь, как острая спица, пронзил все существо Нади. Она опять сжалась, готовая слушать в свой адрес порцию новых оскорблений.

Однако сестра с обманчивым спокойствием отозвалась лишь:

– Ты разве чего‑то не разглядела в библиотеке, сестрица? Может, за доктором пора посылать да зрение тебе проверить?

После этого в столовой долго висела тишина, которую нарушил только бой напольных часов из библиотеки – било девять. Надя пыталась осмыслить сказанное сестрой и все не решалась поверить. А Светлана, едва часы затихли, с громким звоном поставила чашку на блюдце, резко встала и отвернулась, уронив лицо в ладони.

Надя решила, что она плачет.

– Так, значит, это действительно ты… убила Павла Владимировича, – сказала она едва слышно и судорожно сглотнула.

А сестра, оторвав руки от лица, бросила ей очередной колючий взгляд:

– Да, Надюша, вот полиция приедет – так им и скажешь! Меня тогда сразу на каторгу, а тебя – на улицу, под забор, вышвырнут. Достойное окончание рода Шелиховых, и говорить нечего!

– Так что же нам делать?.. – прошелестела Надя, всерьез обдумывая эту перспективу.

– Что делать, что делать… Уж точно не кудахтать, как курица, и не мямлить. Ничего, в полиции тоже люди служат. И не просто люди, а мужчины – договоримся.

С этими словами Светлана, уже справившись с той минутной слабостью, подошла к настенному зеркалу и начала приводить себя в порядок. Поправила непослушную прядь у виска, дотронулась пальцами до лица, будто проверяя – все так же оно совершенно в своей красоте? И оттянула корсаж платья, у которого был и без того неподходящий для утреннего туалета вырез.

Женщины красивее своей сестры Надя никогда не встречала. Высокая, стройная, со столь царственной посадкой головы, что неуклюжая и нескладная Надя иногда сомневалась: впрямь ли они родные сестры? Нет, схожесть меж ними, конечно, была: обе имели водянисто‑зеленые глаза, «русалочьи», как называл их папенька, и копну пышных, чуть вьющихся волос – темнее у Светланы и светлее у Нади. Вот только если каждая черта лица Светланы была вылеплена с любовью и старанием искусной рукой скульптора, то над лицом Нади этому скульптору трудиться было явно лень, и он, оставив по‑детски пухлые щеки, грубоватый нос и вялый подбородок, решил, должно быть, что довольно и этого.

Повернув кофейник так, чтобы ее лицо не отражалось в серебре, Надя вздохнула. Не то чтобы она была дурнушкой – совсем нет, не будь рядом Светланы, ее, возможно, даже сочли бы хорошенькой. Из‑за глаз хотя бы. Но, будучи в тени Светланы, выделиться ей нет никакой возможности… Это при том, что сестре было уже двадцать восемь, а семнадцатилетней Наденьке эта цифра казалась очень и очень почтенным возрастом. К примеру, Гриневскую, ровесницу Светланы, Надя вполне серьезно считала женщиной в годах.

– Напрасно ты позвала Гриневских, – тотчас, едва о них вспомнила, сказала Надя, – не нравятся они мне. Оба.

– А разве тебе вообще кто‑нибудь нравится, Надюша? – заметила сестра, продолжая поправлять прическу. – Алина моя лучшая подруга, единственная даже, если быть точнее. А Сергей Андреевич… он умный человек и обязательно подскажет, что делать.

Надя же еще раз покосилась на декольте платья сестры и даже фыркнула. Будто она совсем маленькая и не понимает, что эта «лучшая подруга» для Светланы лишь неприятное дополнение к «умному человеку» Сергею Андреевичу.

Словно в ответ на ее мысли, за дверью послышались громкие голоса и шаги, а после, оттесняя экономку, в столовую ворвались Гриневские, чрезвычайно взволнованные.

– Светлана, друг мой, ты так напугала нас своей запиской! – Гриневский, не здороваясь и не обращая внимания на Надю, через всю столовую бросился к ее сестре, с ходу припадая к ручке. – Что стряслось, ma chère?¹

Законная же его супруга волнения проявила куда меньше. Кивнула Наде в ответ на ее книксен, после чего молча стала у камина, не торопя никого с расспросами.

Алевтина Денисовна Гриневская, которая предпочитала, чтобы ее называли Алиной, была худой, как жердь, с некрасивым веснушчатым лицом – она и впрямь выглядела отчего‑то куда старше своих лет. Надя не любила эту женщину и почему‑то побаивалась. Она казалась ей ведьмой, сбежавшей с шабаша: слишком странная, слишком догадливая и слишком себе на уме. Сходство с ведьмой дополняли огненно‑рыжие волосы, которые Алина никогда не могла толком прибрать – именно такими изображались ведьмы на иллюстрациях в сказках, которые давным‑давно читал Наде папа.

Муж Гриневской – Сергей Андреевич, – напротив, мужчина был весьма привлекательный. Высокий, статный, с густыми темными волосами. Стариком, под стать жене, он Наде не казался, хотя она и видела, что он всегда надевает очки, когда берет книгу. Но все же она не понимала, что Светлана находит в этом мужчине. Должно быть, она просто смеется над ним, ведь Наде прекрасно было известно, какие достойные молодые люди увивались за ее красавицей сестрой в Петербурге.

Наде Гриневский казался человеком неинтересным и глупым, несмотря на убежденность Светланы в обратном. Она разглядывала гостей, пока те наперебой выспрашивали у Светланы подробности случившегося – на Надю они внимания не обращали: младшая сестра Светланы никогда никого не интересовала.

– Ты уже послала за полицией?! – с оттенком ужаса в голосе переспросил Гриневский и нервно заходил по комнате. – Напрасно, совершенно напрасно…

– Не я, так кто‑нибудь другой бы позвал, – поморщилась сестра, – такого не утаишь.

– Можно было что‑то придумать!

– Что придумать? В погребе его закопать?!

– Все лучше, чем звать сюда полицию!

– Что уж теперь говорить – дело сделано… – разумно заметила Алина. – Надобно думать, как быть дальше. Светлана, ma chère, где все случилось?

– В библиотеке…

– Я взгляну, – не дожидаясь позволения, Гриневский, нервничающий отчего‑то больше всех, бросился вон из столовой.

В доме он бывал достаточно часто, чтобы знать расположение комнат, так что в провожатом не нуждался. Дамы не слишком охотно, но все же двинулись за ним. А Надя осталась.

Она заходила уже в библиотеку, видела все, и у нее не было никакого желания вновь переносить эти ужасы. И без того перед глазами стояла та картина: муж Светланы, граф Павел Владимирович, лежащий на полу с простреленной грудью в луже собственной крови. А над ним Светлана – бледная, растрепанная, с сумасшедшими глазами. Что меж ними произошло? Поссорились? Должно быть, так и есть…

Но стоять в неожиданно опустевшей столовой тоже оказалось неуютно. Поежившись, Надя решилась и тихонько вышла, чтобы, преодолев гостиную и музыкальный салон, притаиться у рояля, откуда и голоса в библиотеке были слышны, и тела несчастного графа не видно.

– Кто‑нибудь еще сюда входил? – сразу услышала Надя вопрос Гриневского.

– Никто, я сразу заперла дверь и ключ никому не отдавала, – уверенно отозвалась сестра.

– А кто еще есть в доме, кроме вас с Надей?

– Никого, – излишне поспешно отозвалась Светлана, – только прислуга, разумеется.

– Прислуга… – повторил Гриневский задумчиво, – Светлана, а в доме ничего не пропало, ты проверяла?

– Ничего я не проверяла! Не до того мне было! – По раздраженному ее тону Надя поняла, что сестра уж сама жалеет, что позвала этого «умного человека».

– Серж, в самом деле, что ты говоришь? – упрекнула мужа и Гриневская, – по‑твоему, слуги ограбили дом, убили хозяина и остались на местах?! Ведь все на местах?

– Да, кажется… – Светлане явно не нравился этот разговор. – Это абсурд, мои слуги здесь ни при чем.

Наде же это абсурдом не казалось, и она начала припоминать, как косо посмотрел на нее Петр давеча, когда она возмутилась, что он неровно правит коляской, пока вез ее в аптеку. Он явно затаил на нее зло тогда… А Василиса, экономка, с такой любовью натирает всегда столовое серебро, будто это ее собственность. К тому же Алена, Надина горничная, рассказывала, как два года назад в соседней деревне вот точно так же один крестьянин убил управляющего имением…

– В столовой‑то убирать прикажете, барышня? – Надя вздрогнула, потому что это спросила Василиса, тихонько подкравшаяся.

– Ах, не до тебя, право… – поморщилась Надя, – убирай, если угодно, мне все равно.

Василиса имела наглость покачать головой, будто еще и осуждала ее, но ушла наконец. А Надя принялась размышлять дальше.

Другой прислуги, кроме Петра, Василисы и Алены, на даче не было – да и эти местные, круглый год живут здесь, присматривают за домом и, должно быть, считают себя хозяевами.

Тем временем Гриневские со Светланой покинули библиотеку: Светлана была бледна, почти как в тот раз, Алина мрачнела и становилась еще некрасивее, а Гриневский глупо хлопал глазами, качал головой и все вздыхал беспрестанно. Однако они не успели даже сесть, как навстречу выбежала с перепуганными глазами Василиса.

– Барыня! – заголосила она, хватаясь за голову. – Барыня, там полиция! На черной большой карете! У ворот уже почти… что делать‑то?

– Скоро они явились… – Светлана сжала губы, будто задумала что‑то. – Не бойся, Василиса, я ведь сама их звала. Иди, встреть по‑хорошему, да веди в гостиную. Скажи Алене, чтоб чай подала.

Экономка как будто успокоилась, видя, что хозяйка ничуть не волнуется, согласно закивала и поспешила прочь. Взгляд же Светланы, скользнув по стенам музыкального салона, остановился на Наде, и она словно не сразу поняла, что младшая сестра вообще здесь делает. Потом нахмурилась и велела:

– Надя, ступай к себе и, пока не позову, не смей спускаться.

– Светлана, позволь… – попыталась было воспротивиться она.

– Не спорь со мною! – повысила голос сестра. – Хоть раз просто сделай то, что я велю!

– Пойдем, Надюша, я провожу, – Алина навязчиво взяла Надю под руку и почти силой повела к дверям. А уже выходя, полуобернулась к Светлане и горячо заверила: – Не бойся, Светланушка, ничего не бойся – мы с тобой!

* * *

Едва закрылась дверь за Алиной и Надей, Светлана почувствовала, как рука Сержа властно легла на ее талию, а губы оставили влажный след на шее.

– Алина права, mon cœur², тебе не о чем волноваться, – горячо прошептал он на ухо. – Если понадобится, то я сам…

– Что – ты сам?! – Светлана раздраженно стряхнула его руку и отвернулась.

Но Серж, слава богу, больше не делал попыток к ней прикоснуться. Вместо этого он сел на банкетку возле рояля и в который уже раз вздохнул.

– Думаешь, я слишком строга была сегодня с Надюшей? – спросила вдруг Светлана.

Серж безразлично пожал плечами:

– Надя невыносима, любой бы сорвался на твоем месте. Думаю, она сама это понимает и знает, что ты все равно ее любишь.

– У меня нет никого, кроме нее, – конечно, люблю! – горячо согласилась Светлана, не оборачиваясь к нему. – Все, что я делаю, все – для нее. – Она снова решительно сжала губы. – Я сама поговорю с полицией, останься пока здесь.

Серж не стал спорить – наверное, понимал, что бесполезно. Он лишь покачал головой еще раз и досадливо молвил:

– Не понимаю, как вообще твой муж оказался здесь? Почему он не в своем имении? Кто его звал? Только вчера утром ведь его еще не было!

– Сама хотела бы знать, зачем он вдруг приехал… – ответила Светлана мрачно. – Я его с прошлой зимы не видела и даже не писала. Откуда он узнал, что я в Горках?

Но, не дождавшись, как объяснил бы это Серж – по правде сказать, она и не нуждалась в его объяснениях, – Светлана решительно направилась к дверям. Задержавшись в столовой, все у того же настенного зеркала, она оттянула корсаж еще ниже. Потом подумала и накинула поверх плеч ажурную полупрозрачную накидку – так было даже эффектнее. Однако Светлана будто бы и не заметила, как хороша сейчас, поморщившись каким‑то своим мыслям. Но все равно горделиво вскинула голову и отправилась встречать полицию.

Глава 2

Полицейский приехал всего один, но зато за версту было видно, что это не местный исправник. Одет он был в штатское и даже немного щеголевато. Темноволосый, с аккуратными усиками и в модной шляпе. Немного манерный – насколько Светлана могла судить, внимательно разглядывая его из окна в гостиной. Сперва ее удивило, что следователь так молод, но потом она подумала, что это определенно ей на руку. И, воодушевившись, принялась ждать, когда Василиса проведет его в дом.

Однако кое‑что Светлану насторожило: слуга, что приехал со следователем, вдруг подозвал Петра, коротко сказал ему что‑то, и вместе они принялись распрягать лошадей из полицейской кареты. Это что же – следователь собирается здесь задержаться?..

Долго раздумывать над этим не пришлось: за дверью послышался голос Василисы, и Светлана поспешила отойти от окна. Напустила на себя облик убитой горем вдовы – однако такой вдовы, которую всякому хотелось бы утешить, – и, поправив ажурную накидку на груди, села в кресло.

Вблизи следователь оказался даже привлекательным и, главное, галантным:

– Михаил Алексеевич Девятов, – отрекомендовался он, припадая к ручке Светланы. – Первым делом позвольте мне, Светлана Дмитриевна, выразить вам соболезнования… от меня и от лица Платона Алексеевича, моего шефа.

Услышав это имя, Светлана почувствовала, как сердце ее пропустило удар. Против воли у нее вырвалось:

– Платон Алексеевич знает? Уже?

Но потом все стало на свои места: ее муж был не последним человеком в Петербурге и, разумеется, друзей нажил много. Платон Алексеевич, граф Шувалов, тоже входил в их число: много лет назад, когда Светлана с Павлом еще выезжали вместе, они часто бывали у Шувалова, а тот навещал их. Служил же Платон Алексеевич в таком ведомстве, которое и упоминать‑то всуе не стоило…

– Да, мой шеф славится тем, что знает в Петербурге и окрестностях о каждом выстреле, – некстати улыбнувшись, объяснил Девятов.

Светлана едва совладала с собою, потому что не сомневалась в этот момент: Шувалов действительно знает о каждом выстреле. Уж его ей точно не удастся обмануть… но все же она совладала и, поймав взгляд следователя и понижая голос, сказала доверительно:

– В таком случае, я уверена, вы непременно найдете того, кто это сделал.

Девятов ответил ей взглядом чуть более долгим, чем позволяли приличия, и отчаяние, уже успевшее охватить Светлану, немного отступило.

– Я думаю, вам лучше побывать на месте, где все случилось. Позвольте, я сама провожу вас, Михаил Алексеевич.

С этими словами Светлана вновь протянула руку, чтобы он помог ей подняться, а после, пройдя мимо него так близко, что коснулась кружевом на рукаве его сюртука, она направилась в библиотеку. Светлана словно бы не замечала, что ажурная накидка соскользнула с ее плеча, оголив тонкую полоску кожи возле ворота платья. Девятов молча шагал позади, но Светлана готова была поклясться, что этот участок ее кожи он изучил вдоль и поперек.

И она убедилась в этом, когда вела следователя через музыкальный салон: Сержа там уже не оказалось, слава богу, зато была дверь со стеклянными вставками, начищенными Василисой до зеркального блеска, где и отразился взгляд Девятова, которым он жадно и масляно скользил по ее шее.

«Мужчины все же примитивны до отвращения…» – подумала она и с трудом поборола порыв закутаться в накидку плотнее.

Павел лежал в библиотеке. Точно так же, как ночью, – раскинув руки и с навеки застывшим на лице немым осуждением. Именно таким Светлана, наверное, его и запомнит на остаток жизни. Жаль, что таким. Жаль, что она уже и не может вспомнить его лицо во время их помолвки, когда он был влюблен, а она смотрела на него как на божество. Или когда родился Ванечка и ей казалось, что в целом мире нет никого, кроме них троих, – им никто и не нужен был.

Теперь Павел лежал в ее доме убитый, а Светлана совсем ничего не чувствовала к нему. Он и правда успел стать ей чужим человеком. То восторженное чувство влюбленности как‑то резко, почти что в один день, сменило безразличие – холодное и бескрайнее, как ледяная пустыня. Вот чего никогда не было между ними, так это ненависти: там, где царствует безразличие, ни для каких других чувств места нет.

Было ли ей жаль Павла? Наверное, да. Он был еще слишком молод, чтобы умирать. Хотя, попытайся Светлана хоть сколько‑нибудь проявить это сострадание, вышло бы фальшиво до омерзения. Ведь в мыслях своих она похоронила мужа уже давно. Оплакала, похоронила и оставила в прошлом.

Единственное, что Светлану по‑настоящему волновало сейчас: что будет с Надей, когда все откроется? И дело даже не в том, что сестра останется без крова над головой, без средств и без покровителей, – дело в несмываемом позоре, который навсегда теперь пристанет к фамилии Шелиховых.

Пока же Светлана, растеряв всю решительность, стояла в дверях, следователь Девятов делал свою работу. Натянув тонкие перчатки, он сноровисто осматривал и даже ощупывал кровавую рану на груди Павла. Потом, тяжело повернув тело на бок, поднял сорочку и, беззвучно шевеля губами, буквально изучал буро‑фиолетовые синяки на спине.

– Вы доктор? – догадалась Светлана.

Пожалуй, только представители этой профессии лишены брезгливости настолько, что считают человека – и живого, и мертвого – материалом для изучения, и не более.

– Что? – переспросил Девятов, кажется, он настолько увлекся, что забыл о ней. Это плохо. Но он тотчас улыбнулся, будто извиняясь: – Ах нет, не доктор, но без основ военно‑полевой медицины в нашем деле никуда. Быть может, вам лучше подождать в гостиной?

– Нет, – быстро и твердо ответила Светлана, – я хочу все видеть.

Впрочем, Девятов уже закончил с телом Павла и теперь, почти распластавшись на полу, с увеличительным стеклом изучал пятна крови, уже высохшие и въевшиеся в паркет. Поколебавшись, Светлана подкрутила масляную лампу, потому как в библиотеке стоял неприятный полумрак, отнюдь не помогающий следователю. И с опаской принялась ждать, что он найдет.

Казалось, кровь в библиотеке была разлита лишь под телом Павла, но следователь ползком и с лупою в руках изучал паркет и в шаге от него, и в двух, все ближе и ближе подбираясь к Светлане… а главное, по его глазам и диковатой улыбке было понятно – он определенно что‑то видит. Когда же Девятов приблизился настолько, что был в прямом смысле у ног Светланы, она не выдержала и поспешно отошла за порог. И сама отметила, что под носком ее туфли оказалось небольшое, но четкое бурое пятно. Было ли оно там прежде, до этой страшной ночи? Бог его знает…

Но следователя наличие пятна необыкновенно обрадовало.

– Интересно‑интересно… – пробормотал он.

И, не отводя лупы, полез во внутренний карман сюртука, откуда извлек металлический несессер, размером чуть крупнее портсигара. Внутри оказался пустой спичечный коробок и лопаточка, не больше пилки для ногтей. Ею Девятов тщательно и ловко выскреб между дощечек паркета немного бурого порошка, в который превратилась высохшая жидкость, и почти любовно ссыпал этот порошок в спичечную коробку.

– Что‑то нашли? – не удержалась Светлана, которая, глядя на это действо, не знала, что и думать.

Но Девятов лишь улыбнулся ей и ничего толком не ответил. Он уложил коробку обратно в несессер, почистил лопаточку о носовой платок и отправил ее туда же. Светлана разглядела, что спичечных коробков у него еще два или три.

А после следователь осмотрелся в библиотеке – теперь выше пола.

– У вас отличная коллекция книг! – не к месту сделал он комплимент. – Должно быть, проводите здесь много времени?

Этот вывод Девятов сделал, судя по всему, когда углядел в дальнем углу библиотеки внушительную стопку книг возле уютного глубокого кресла и почти до основания оплавленную свечу. Это Надюша оставила: сестра любила читать и действительно проводила в библиотеке много времени, но Светлана, почувствовав, что не нужно заострять на сем факте внимание, лишь вымученно улыбнулась и повела плечом.

Но следователь и не стал допытываться.

Его внимание привлекла остекленная дверь, что вела на террасу прямо из библиотеки. Уже стянув перчатки, он отодвинул занавеску и сквозь стекло рассматривал террасу вместе с расстелившимся за ней задним двориком, утопающим в зелени.

Дверь была плотно закрыта и заперта на засов – изнутри. Наверное, поэтому она тотчас перестала интересовать Девятова, и он, отпустив занавеску, снова повернулся к Светлане.

– Очевидно, что ваш муж был застрелен, – сказал он. – В доме есть оружие?

– У Петра, моего сторожа, есть что‑то… – произнесла Светлана и сделала вид, что задумалась.

Это «что‑то» было стареньким пехотным штуцером, с которым, как рассказывал Петр, еще его отец оборонял Бомарзунд в Восточную войну. Но Светлана сомневалась, что этот штуцер вообще способен еще выстрелить – настолько он был видавшим виды. Разумеется, Павел застрелен не из штуцера, а из револьвера. Да, Светлана несколько разбиралась в оружии, но никогда не выказывала этого интереса на людях и тем более сочла неуместным упоминать при полиции.

Девятов же кивнул, наверное, взяв себе на заметку поговорить с Петром.

– А выстрел вы слышали?

– Нет, – подумав, отозвалась Светлана, – я ничего не слышала.

– Странно… – пробормотал следователь. Потом вслед за Светланой вышел из библиотеки и закрыл за собою дверь. – Вы говорили, что сами нашли тело. Расскажете, как все было?

Светлана очень постаралась не выдать, что именно этого вопроса она ждала и боялась уже давно. Но и ответ был у нее готов заранее – еще до того, как она отправила Петра за полицией.

– Это случилось ночью, без четверти час примерно, – заговорила Светлана, когда они вернулись в гостиную и расположились в креслах. – Мне надо было поговорить с мужем, потому, едва я закончила с делами – сверяла счета, спустилась в библиотеку. Было почти темно. Я подкрутила лампу, добавляя света, и увидела на полу…

В этот момент столь сильные эмоции завладели Светланой, что она вдруг встала и отвернулась от следователя, желая хоть как‑то их скрыть. Видимо, не так безразличен был ей Павел, как она привыкла думать… ей было необыкновенно трудно говорить о нем, мыслить, как о мертвом. Все внутри переворачивалось от необходимости говорить о нем так. Это неправильно… это какая‑то ошибка.

– Простите… – ругая себя за эти нервы, Светлана сделала усилие и повернулась к следователю. Вновь продолжила рассказ – сухо, отрывисто, так, как научила себя говорить: – Я подбежала и села рядом, пыталась привести его в чувство – я не сразу сообразила, что он мертв, понимаете?.. – Она всхлипнула – на этот раз вполне осознанно и притворно.

Светлана очень постаралась, и одна‑единственная слезинка скатилась из уголка глаза, повиснув на ресницах.

– Понимаю, – участливо кивнул Девятов и подал ей свежий платок.

– Спасибо. – Она коснулась им кожи возле глаз, так и не тронув драгоценную слезинку. – Спасибо вам за все, я верю, вы действительно мне поможете.

Светлана отлично знала, как хороши вблизи ее русалочьи глаза, становившиеся от слез почти прозрачными. И подняла взгляд на Девятова, лицо которого было сейчас так близко к ней, что она разглядела красные прожилки возле его радужки.

«Сколько же он не спал, бедняга?» – даже с сочувствием подумала она.

Вот только понять, действуют ли все ее уловки, она до сих пор не могла.

– Что вы сделали потом? – задал очередной вопрос Девятов.

– Потом? Потом я все же поняла, что мой муж мертв… хотя я уже вся перепачкалась в его крови, и Надя, моя сестра, вошедшая в этот момент, перепугалась почти до обморока. На ее крик сбежались слуги – я пыталась их успокоить, заперла дверь в библиотеку и… собственно, сразу отправила человека за полицией.

Светлана сама удивлялась, но то, что она рассказала, было правдой. Почти. За исключением нескольких деталей.

– Ведь убийца не мог далеко уйти? – горячо уточнила она. – Вы найдете его, да?

– Разумеется, найдем, Светлана Дмитриевна, не сомневайтесь, – заверил ее следователь не менее горячо. – Вы сказали, вошла ваша сестра… а зачем она направилась в библиотеку ночью?

Сердце Светланы вновь пропустило удар. Надя‑то здесь при чем – неужто он допускает, что девочка имеет к этому хоть какое‑то отношение?

– Взять книгу, – она ответила это как что‑то само собой разумеющееся. – Моя сестра не может уснуть без книги и такая рассеянная, что наверняка не думала застать Павла Владимировича в библиотеке в такой час… – И, понижая голос, попросила: – Она дитя совсем, такая впечатлительная девочка… прошу, не втягивайте ее в это.

– Хорошо, – кивнул Девятов как будто с пониманием, – разумеется, я не думаю, что ваша сестра причастна к этой трагедии. Но побеседовать нам все же придется. Очень мягко, уверяю вас.

«Он действительно ее подозревает…» – Светлана паниковала уже не на шутку.

А следователь заговорил с нею опять:

– Светлана Дмитриевна, позвольте спросить: много ли семей проживает здесь, в округе?

– Нет, сейчас всего три семьи, включая нас с сестрой и Гриневских, хозяев поселка. Едва ли вам стоит посвящать в это наших соседей – они даже знакомы с моим мужем не были.

– Как это? – изумился Девятов.

Светлана, понадеявшись, что, быть может, увлечет его беседой и он забудет о Наде, охотно начала рассказывать. Право, она давно уже была лишена той стыдливости, из‑за которой могла бы молчать об этих подробностях своей жизни.

– Видите ли… – с деланым смущением Светлана отвела глаза, – должно быть, Платон Алексеевич не счел нужным посвящать вас в детали, но у нас с супругом несколько разнится круг интересов. Павлу Владимировичу по душе более теплый климат и уединение… Он никогда не бывал в Горках, а за последние четыре года мы виделись от силы раз пять.

Светлана вновь отыскала глаза Девятова и вымученно улыбнулась.

Если этот следователь хоть сколько‑нибудь сообразителен, то должен догадаться, что Павел просто‑напросто оставил ее. Бросил, если угодно. Правда, она и сама не очень настаивала на своих правах жены. Может быть, даже первая сказала, что не хочет его больше видеть: когда умер Ванечка, все было словно в тумане – Светлана плохо понимала, что говорила и делала тогда. И возможно, что, если бы он не послушался и остался с нею… возможно, та восторженная влюбленность переросла бы во что‑то более глубокое. В настоящее.

Они вполне искренне клялись когда‑то, что не расстанутся ни в горе, ни в радости. Оказалось, что в радости быть вместе не составляет никакого труда… а вот горя они пережить не сумели.

Но что теперь сокрушаться.

– Павел Владимирович большую часть года проводит в родовом имении, под Новгородом, около ста верст отсюда, – продолжила Светлана, – мне же нужно вывозить сестру в свет, потому я осталась в Петербурге. Лишь на летние месяцы снимаю дачу здесь, у Гриневских – они мои друзья с самого детства, мы вместе росли.