Божественная трагедия

Цепочка третья

Шаг 1. Дежавю

Они, в белых тапочках с названием яхты Лингфилда, добрались до пристани, которая оказалась в пяти минутах ходьбы и сели на вапоретто до железнодорожного вокзала. Вой полицейских сирен, был повсюду. К острову Джудекке мчались со всех концов десяток голубых полицейских гидроциклов. Но водный общественный транспорт их не интересовал. Все полицейские скрылись в канале Ротонда. Вокзал не был перекрыт, да и не мог быть перекрыт, туристы для Венеции важнее всего. Сесилии тоже нигде видно не было.

Барт купил билеты до Милана на ближайший поезд евростар, выкупив все купе. В привокзальном магазине Марлен с Максом набрали сэндвичей, салатов, взяли бутылку вина. Марлен необычайно быстро купила лоферы для всех, на счастье в Италии на каждом углу можно купить обувь. Белые тапочки они выбросили в урну. Макс рассудил, что в телефонах и очках достаточно поменять только симкарты.

У Макса было стойкое ощущение, что после взрывов, убийств, 7 миллионов, погонь, смертей, амулетов он сошел с ума. И очевидным признаком безумия стало дежавю. Поезд, итальянский поезд, за окном холмы и виноградники. Перед ним Марлен, которая с хитрой улыбкой выкладывает на столик купе амулеты из косметички, расшитой бисером. Те самые, с которыми Сессилия, сбежала час назад. Те самые, которые этой бессонной ночью Марлен уже выкладывала на столик поезда, когда Макс полагал, что все потеряно. Барт молчал потрясенный. Виноградники все мелькали за окном. Камешки, тусклые почерневшие топазы, почти не играли на заливающем купе солнце.

Но это были те самые камешки. Макс помнил каждый кусочек, которые они нашли в коммуналке на Невском, в подземелье Инженерного замка, в подвале тронного зала Константина, на Капитолийском холме, последний – Лингфилда – тоже отпечатался в его памяти. Все амулеты в сборе.

– Но как, – наконец прервал тишину Барт. – Марлен, ты не психолог, ты волшебница.

– Сесилия села со мной, как с самой слабой. Чтобы я не помешала ей сбежать. Я и не помешала ей сбежать. Пусть бежит без амулетов. Когда мы неслись на гидроциклах, я разрезала рюкзак ножом от штопора, который прихватила с яхты, и просунула руку. Вы же знаете, что у меня тонкие пальчики.

– Тонкие и ловкие, – почти подобострастно поддакнул Барт.

– Зачем? – досада и злость в голосе Макса разрушила идиллию. – Зачем ты их снова взяла? Я их больше видеть не могу. От этих камней надо срочно избавиться.

– Успокойся, Макс, – холодно и по-русски произнесла Марлен. – Истерикуешь, как баба.

Родной язык на Макса подействовал своеобразно. Он вывалил на Марлен и на Барта весь мат, который в совершенстве выучил от своего взводного в псковском полку ВДВ. Марлен молча выслушала его, затем достала бутылку вина и открыла ее тем самым штопором.

– Мне они нужны, – коротко сказала она. – И закончим на этом. Уж не силиконовой кукле их у меня похищать.

Поезд мчался дальше, бутылка была почти допита, а салаты съедены.

– Я билеты купил, из Милана в Питер, прямой, бизнес-класс только оставался, но денежек у каждого теперь много, – радостно произнес Барт, демонстрируя экран своего iPhone. – Вылет через 5 часов. Успеем. Раз Виктор умер не в Питере, да и вообще никто не умер там, лучше лететь обратно. А вот здесь, как раз, мы изрядно наследили. На всякий случай купил билеты на другие имена, с возможностью в аэропорту поменять пассажиров. Так подороже, но безопаснее.

– Как вы думаете, это Сесилия взорвала катера? – спросил Барт. – Каким образом? У нее же не было гранатомета?

– Не знаю, – проговорил Макс. – Загадка. Но, наверняка, кто-то ей помог. Тот, кто следил за Виктором. И, наверняка, за нами. Тот, кто умеет следить на расстоянии. Тот, кто как-то заложил взрывчатку в катера так круто, чтобы не было шансов на выживание.

– Интересно, когда Сесилия поймет, что шкатулка пустая, она и ее этот всесильный взрыватель, начнут искать нас? – спросил Барт

– Наверняка они уже начали это делать. Так что нам надо бежать. Нас они не взорвали, пока. Но могут это сделать легко.

– Но кто это? Не Лингфилд. Не Виктор. Ни Рачовски. Кто?

– Почему не Лингфильд? – вдруг спросила Марлен. – Может эта курица действовала с ним заодно. Может так они отвлекли Виктора от яхты и взорвали в безопасном месте?

– Слишком сложно. И рискованно, – сказал Барт. – Зачем? Здесь кто-то другой.

– А что Ангел? – мрачно спросил Макс.

– Не могу найти. Исчез и не отвечает ни по одному из контактов.

– Ну и черт с ним, – Макс ругнулся по-русски. – Хотя часть гонорара все равно ему принадлежит. Он же в доле. Захочет денег, свяжется. Сколько итого у нас?

– По одну миллиону семьсот пятьдесят тысяч на каждого, с учетом Ангела.

– Хорошо, – нерадостно буркнул Макс. Усталость, злость, страх воспламенили его нутро.

– Вот вы мне коньяк не взяли, – злобненько произнес Барт, – а мне он нужен. И очень. Ладно, пойду в буфет. Надеюсь, что в этом поезде наливают.

И он вышел из купе. Макс снова достал камешки и принялся вертеть их в руках. Марлен, также склонилась над столиком. От камней словно исходила какая-то незримая, но вполне ощутимая энергия. Или ей так показалось. Но теперь, когда все части оказались вместе, это излучение стало намного сильнее. По крайней мере, Марлен не ощущала такого, когда их рассматривала в Риме. Будто вместе, они обретали нечто большее.

Макс вертел в руках камни.

Шаг 2. Рокировка разума

Как будто высосали всю жизнь, все мысли, идеи растворились в этом потоке бесконечного движения. Вроде была цель, но эта линия метро – круговая и ты забыл куда ехал и где выходить. Кругом толпы людей, столь же потерянных, едущих неизвестно куда. Ты видишь лица знакомых, но не знаешь о чем говорить. Разве, что о погоде… Какая погода? Ты в метро ездишь по кругу годами! Как и они. Отвратительное ощущение потерянности. Как себя так и всего мира. Все это кажется нереальным.

А что было раньше? Жена, сын, мама. Армия, работа. А был ли он счастлив хоть день. Макс пытался припомнить, но вся жизнь представлялась ему серой обыденностью. Ровной повседневностью. От этого стало страшно. Еще страшнее становилось, когда представлялось такое же будущее.

Но ведь были и последние дни полные событий, рокировок фигур.

Но к чему всё это? Бессмысленность не только прокралась в голову Макса, но и вела себя, как хозяйка. Он чувствовал себя плевком, который сейчас смоют водой. И ничего не изменится! Зачем? Зачем всё это? Понятно если бы он испытывал какие-то эмоции. Ведь жизнь – это, наверное, эмоциональное наполнение. Наверное… Наверное. Но всё это происходило безэмоционально. Тускло.

Макс посмотрел на Марлен. Она показалась ему настолько обычной, что ему захотелось ее задушить. Просто и безэмоционально. Он смотрел на нее, и черты ее оплывали, она становилась все отвратительнее, и хотелось, чтобы ее не стало. Макс представил как удобно большие пальцы ложатся в яремную ямочку и выжимают жизнь.

И тут стало настолько плохо, настолько пусто, что расхотелось самому дышать.

Только на грани потери сознания Макс усилием воли запустил в работу легкие и шумно втянул воздух.

Его мир догорал, остался только пепел. В этом году было тяжело дышать.

И он почувствовал, что сам становится дымом. Кончики больших пальцев завибрировали, как мобильник. Он с неожинанной силой захотел ощущать шею Марлен, ощущать как она задыхается, как удаляется из нее жизнь. Он посмотрел на нее и не увидел.

В голове звонко лопнуло, посыпались осколки, искры брызнули из глаз, вместе с осколками стекла, брызнул смех Марлен, лицо защекотили струйки крови.

Марлен стояла с розочкой от бутылки в руках и дико хохотала.

Макс двинулся на нее преодолевая сопротивление воздуха, будто он находился не в воздушном океане, а на дне Мариинской впадины.

Шаг 3. Безусловно красный

Высох стебель одуванчика. Была такая здоровая зеленая трубка, а сейчас, как трахея курильщика… или что там ещё?!

Раньше можно было разломить этот стебель и прикоснуться срезом к коже. Кружок белого молочка. Сейчас – трах-хе-хе. А сверху на стебле еще такой вполне живой цветок. Желтенький. Раскинул лепестки. Курящий идиот! Стебель сгнил. Вот двинуть бы тебя сейчас бутылкой по голове!

Марлен посмотрела на почти опустевшую бутылку тосканского вина. Вино всё еще играло на губах цветом и букетом.

Марлен даже не вспомнила о том, что Макс не курил. Она смотрела на его правильный нос, высокий лоб, резкий подбородок и хотела всё это смыть, словно свежую акварель с листа. Вдруг образ Макса растворился и возник образ Алекса. Но вдруг черты друга перед ней начали меняться. Она поняла, что это всего лишь сон – наваждение. И перед ней не Алекс и даже не Макс. К Максу она тоже не испытывала симпатию, а перед ней кто-то похожий на Алекса и на Макса одновременно, причем в одних и тех же позициях и причем позиции эти самые худшие и самые отвратительные, которые она не принимала никогда. Ей очень захотелось его… их убить. Бутылкой из-под вина. Бутылка легко в ладонь. Очень удобно. Они сидели в креслах. Глаза Макса неотрывно смотрели на нее. И как Марлен показалось очень злобненько сверкали.

Марлен больше не раздумывала. Нечего сверкать – сверкнула бутылка. Глаза их зацвели красными цветками.

И тут Марлен почувствовала боль в руке, и то, что ей трудно дышать. Пальцы пережимали шею-стебель. Она была уверена, что в руке осталось стекло которым она разрежет этот мир, как землю, чтобы родились новые цветы. Но руки были пусты. Ладони были настолько пусты что казалось – на них не было кожи и даже мышц. Она хватала противника, но даже воздух не могла схватить.

В лицо ей вдруг в голову ударила тугая ледяная струя, и все померкло в непонятно откуда взявшемся облаке белой ваты. Но перед тем как, вата заполнила все пространство купе, она она увидела Барта. Вернее сначала красный баллон, направленный на нее, затем где-то далеко Барта. Дальше все померкло в белой, холодной гадости. и Неугомонная боль захлестнула глаза.

Барт остервенело поливал огнетушителем на дерущихся. Они потеряли хватку и ориентацию. Макс оглушенный упал на кресло, Марлен продолжала кружиться, из снежного химического облака то и дело вылетали ее руки. Но и она успокоилась, осела и замерла.

Шаг 4. Платье для Афродиты

Макс, будто умываясь, протер руками лицо и дико уставился на Барта.

– Ты чего?

– Вы с Марлен немного повздорили, – сказал Барт, все еще держа наготове огнетушитель.

– А-а, а что здесь… – Макс на остатки белой гадости.

– Возвращаюсь я счастливый, с бутылкой бренди, а тут вы вцепились друг в друга. Я огрел Макса по голове бутылкой бренди. Бренди вдребезги, Максу ничего.

Макс потрогал голову. Зашипел от боли, видимо найдя рану.

– Был бы мозг, было бы сотрясение.

– Я в тамбуре схватил огнетушитель, – продолжил Барт. – Вот собственно и всё. Бренди жалко. Марлен, ты как? Ты, как Венера, рожденная из порошка?

Взгляд Марлен, был испуганным.

– Что на нас нашло?

– Я думаю, вот это, – и Барт показал на амулеты.

Они спокойно лежали на чистом столе, посреди залитого купе. Максу катастрофически захотелось выпить крепкого алкоголя. В купе остался только запах. И Макс пожалел, что бренди разбился.

– Нужно, чтобы амулеты хоть как-то изолированы, – четко произнес Барт. – Когда они вместе, я с нескольких метров чувствую их энергию. Сходите, умойтесь. Только в разные концы поезда. А я пока что-нибудь придумаю.

Барт прикрыл дверь и заглянул в соседнее купе. Там веселилась группа молодых людей и девушек. На столе были разложены сендвичи, куча пустых бутылок пива и термос. Барт уставился на термос, а молодежь вопросительно уставилась на него.

– Извините, – очнулся Барт. – Я забыл дома термос, а мне очень нужно пить горячие напитки. Можно я у вас его куплю. Сто евро.

– Купите на вокзале, – с польским акцентом посоветовала одна из девушек. видимо, термос принадлежал ей.

– Не могу терпеть, мне нужен сейчас. Вы ведь сами на вокзале сможете купить. Я думаю, за двести евро сможете купить термос Армани.

И Барт доверительно достал две ярко зеленые купюры. Спутник девушки легонько подтолкнул ее.

– Вам так сильно нужен термос? Вам нездоровиться? Забирайте просто так.

– Просто так не заберу. Вам же нужно купить новый, – и Барт смело шагнул вперед, взял со стола термос синего цвета, положил на стол деньги и удалился. Купе с молодежью хранило молчание.

Макс вошел в купе вместе с Бартом. Барт бесцеремонно вылил остатки кофе прямо на пол. Немного черного на белом могло увеличить продажную стоимость этой абстракции в несколько раз. Но Барт об этом сейчас не думал.

– Макс. Аккуратно положи амулеты в термос. Постарайся не долго держать их в руках.

Макс молча послушался. Глаза еще щипало. И ему не хотелось вспоминать произошедшее. Он аккуратно сгреб камешки и веревочки и насладился гулких звуком, падающих в пустой металлический сосуд драгоценностей. Вошла Марлен. Она молча смотрела на происходящее. Но когда Макс закончил безапелляционно заявила.

– Нужно их сдать в багаж. Пусть летят отдельно

– А не потеряют? – спросил Макс. – Хотя, если потеряют, я буду рад.

– Увы, – Барт улыбнулся, – багаж бизнес-класса загружают отдельно от эконома, так что не потеряют.

– И чтобы положить в багаж хоть что-то, нужно этот багаж вначале купить. Я куплю чемодан и пару платьев в Милане, – твердо добавила Марлен. – А то странно лететь в костюме из пены и сдавать в багаж абсолютно пустой чемодан. Я все куплю.

Макс с Бартом не выходили из миланского вокзала, поглощая кофе в малюсеньком кафе микроскопическими чашечками с черной капелькой на дне. Марлен вернулась с ярко красным чемоданом. Макс поморщился, но, скорее от пятой чашки нестерпимо крепкого эспрессо, который, надо отдать ему должное, развеял сон. До аэропорта добрались на такси.

Шаг 5. Аэропорт

Принадлежность какой-либо группе людей накладывает определенный отпечаток на внешность. Это как посвящение в секту. Стиль жизни, стиль мышления, стиль одежды. Индивидуальность в обществе кажущаяся, и она проявляется до тех пор, пока рядом не появится человек той же группы общества. Макс с трудом мог отличить секту бухгалтеров от секты мерчендайзеров, зато охотников за собой он определял сразу. Это чувствовалось почти физически: тепло в ладонях и привкус во рту, похожий на жженый сахар. Ему, правда, надоело быть дичью. Хотелось самому полакомиться охотничьим трофеем. Самоуверенный охотник и мысли не допускает, что он сам добыча, хотя через мгновение зубы сомкнуться на его шее. Макс оценивал любые перемещения в зале аэропорта. Пышная дама в платье с рюшечками и огромной шляпе, украшенной перьями и гигантским зонтом-тростью, видимо, чтобы не казаться такой большой, но комичность этой фигуры подчеркивал худенький мальчуган прицепиввийся к сумке.

Шупленький мужичок с жиденькой растительностью на лице нерешительно бродящий вдоль сидений и изредка подходящий к бару, борящийся то ли с похмельем, то ли со страхом полёта.

«Русский», – решил Макс.

Губы мужика шевелились и слова явно складывались в русский мат.

Громадный африканец в белом саване.

А хрен знает какой группе они принадлежат, но не охотников – точно, да и не жертв.

Макс прикрыл глаза и весь аэропорт привиделся ему планом с серыми точечками людей, как в очках дополненной реальности, только без надписей и навязчивых пояснений. Они зарегистрировались на рейс без очереди на отдельной стойке бизнес-класса, поменяли имена на билетах на свои, и теперь, их местонахождение может стать известно любому, кто может проникнуть в систему

Боковым зрением Макс видел и их красный чемодан уезжающий на ленте, вместе с вещами прочих пассажиров. Он взглянул на Марлен. Та впилась взглядом в чемодан и еще долго смотрела в черную дыру, где скрывался багаж всех пассажиров. На ее лице застыло напряжение.

В бизнес-лаунже Барт растерянно терся у бара в сотый раз принимая решение отказаться от чарки коньяка и выставляя новые доводы против этого решения. Макс накладывал себе еду, поскольку осознал, что кроме салатов в поезде не ел почти сутки. Марлен сидела с чашкой кофе на диване напротив панорамного окна.

Макс подсел к ней и взглянул в окно. У телетрапов стояли самолеты, ближайший заправлялся из огромного бензовоза, мимо сновали автобусы, ходили служащие в ядовито-зеленых жилетах.

Макс решил, что все опасности позади. Сейчас они сядут в самолет, прилетят домой, он обнимет сына. Амулеты, если Марлен так хочет, пусть забирает. Ему 2 миллиона хватит на всю жизнь. Купит квартиру, бэху пятерку, обеспечит сына. «Надо позвонить матери», – решил он. Как они? Сейчас звонить уже, наверное, безопасно.

В ладони пришла теплота опасности. Теплые точки замельтешили со всех сторон. Макс глянул на Марлен. Она изящно отставив мизинец пригубляла кофе, растерянно прилепившись взглядом к худенькому мальчугану вцепившемуся в ремешок сумки огромной, пышной дамы.

На мягком диване, несмотря на кипящую за стеклом бурную жизнь аэропорта, царили спокойствие и неспешность. В представлении Марлен только приглушенный рев самолетов выдавали истинную сущность времени. Она была бы почти счастлива, столько раз избежать смерти – это уже счастье если бы не боль внизу живота. Марлен судорожно подсчитывала цикл – нет, не должны начаться. Но чувствовала – вот вот начнется.

– Извините, мальчики я на минутку.

Ее опасения оправдались. Это настолько заслонило переживания последних дней и откинуло на несколько уровней назад. События эти вдруг перестали быть значимой картой. И осталась только она. Любящая женщина потерявшая любимого и не могущая иметь детей.

Ангел, ангел, где ты? Где ты?

Хрупкость оказалась еще более хрупкой. Это была просто серая пыль. Она вернулась на диван и отрешенно уставилась в стекло.

– Жена погибла, – выдавил Макс и уже ровно добавил. – Бывшая жена. Мать плачет. Автокатастрофа.

– Слушай, Макс, а может это дезинформация? Попытка найти тебя, приманить?

– Если это так, то задействовали мою мать, – сухо бросил Макс. – И кому это надо?

– А нельзя это проверить?

– Как?! То, что голос ее – сомнений нет. Слава Богу, что с сыном все в порядке.

– А что за автокатастрофа, – спросила Марлен. – Где?

– Мать плачет, подробности толком не сказала. На трассе где-то. Говорит, не одна в машине была. Сын с моей матерью. Мне срочно надо домой.

Барт посмотрел на часы:

– Скоро уже взлетаем. Нас отсюда пригласят.

– А я не могу никуда ехать, – сказала Марлен. – Мне в больницу надо.

Взгляд Макса был острым, такого острого Марлен еще не видела. Барт даже забыл заговорить, настолько был изумлен.

– Что? – уронил Макс.

– Кровотечение там, – и Марлен обозначила ресницами направление.

– Знаешь, у женщин такое бывает, – подавился шуткой Барт под незримой пощечиной от Марлен. – Надо, так надо.

И, чтобы замять неловкую паузу, показал вниз за окно:

– Интересно, не наши ли чемоданы едут.

Мимо самолетов, действительно ехал маленький паровозик из тележек с наваленными доверху чемоданами. Последняя тележка была почти пустой, на ней свободно лежали два коричневых в клетку и один ярко красный чемодан.

– Так это ж наш, – воскликнул Барт.

Действительно, чемодан, купленный Марлен в Милане не узнать было невозможно. Они прилепились взглядами к своему сокровищу. Но неожиданно буксир, везший весь состав, резко рванул в сторону, и быстро полетел в сторону ближайшего самолета. Не взирая ни на что, он со всей, впрочем, небольшой своей скоростью налетел на шланг который шел от бензовоза к самолету. Шланг вырвало и на асфальт полилось авиационное топливо, переливаясь радужными бликами на солнце.

Происходящее было похоже на замедленную съемку. Пламя полыхнуло, бензовоз рванулся с места и покатился подальше от самолета. Но тележки с чемоданами почти в мгновенье оказались объяты огнем.

Марлен смотрела на факел, несущийся прочь от здания аэропорта. Она цеплялась за сознание, пытаясь удержаться на ногах. Но она уже ничего не слышала, только отдаленный гул или писк, и комната поплыла. Она поняла, что падает.

Шаг 6. На перепутье

Их багаж сгорел полностью. Так им сказали расстроенные и испуганные работники аэропорта.

Амулетов, больше не было. Несмотря на то, что он даже где-то был рад этому, все равно грустно. Так долго искать, столько людей погибло, а они взяли и пропали в аварии, которые случаются раз в несколько десятилетий.

Случайностей не бывает. Это еще одна «случайность», благодаря которой возникали пожары в банке, где хранился амулет. И нападение у банка. Хорошо, что их не взорвали. Хорошо что живы.

За Марлен приехала скорая. Барт с Максом стояли на обочине дороги и смотрели вслед удаляющейся реанимационной машине, увозящей Марлен. Макс представлял себе что это дорога – гитарная струна. По этой струне можно было идти и туда и сюда только они топтались на месте над розеткой… И в любой момент великан музыкант мог дернуть струну и они бы не удержались на этой дрожи возникновения музыки.

А Барт спокойно копался в планшете.

– Мне в Питер надо. К сыну. С женой попрощаться.

– Рейс задержали на три часа, чтобы разобраться с багажом. Там ведь сгорела половина чемоданов. Ты еще успеешь. Не рискуй только! – улыбнулся Барт.

– Соображу, – откликнулся Макс. Барт протянул несколько купюр.

– Здесь все, что из наличности осталось. Твой гонорар попозже. Данные твоего счета дам по приезду в Россию. Я в больницу к Марлен поеду, а потом в банк, открою на вас счета и переведу части. Вот хорошо! – вздохнул он, впрочем, не радостно. – Больше не надо никуда бежать. Только Ангел куда-то пропал. На чье имя переводить – не знаю.

– Я тоже пытался связаться. Тишина

– Ладно, давай! По приезду, созвонимся! Думаю, буду завтра, – и Барт обнял Макса. – Ни пуха ни пера!

Макс стиснул щуплую, неунывающую, вечно пьяную субстанцию и понял, насколько стал ему стал дорог Барт. Насколько близка ему Марлен. Стиснул и отпустил.

– Ладно, до встречи.

Макс садился в самолет и думал, что возможно великан музыкант уже начал играть увертюру, а они и не заметили, как свалились со струны-дороги.