Мистика Севера

Рыжая лисица, несущая смерть

В глуши необъятной Якутской тайги можно встретить загадочные необитаемые поселения – «отох», в переводе с якутского «покинутое жилище». У случайного путника вызывает недоумение тот факт, что все вещи: скарб, орудия труда, посуда, постель, находятся строго на своих местах, – будто десятилетиями ждут своих хозяев. Нет только одежды и огнестрельного оружия.

В детстве мы с ребятами одногодками нередко находили в таежной глуши небольшие заброшенные пустые балаганы, с камельками и подвалами. Но чаще всего эти постройки принадлежали либо отшельникам, охотникам, либо представляли собой схроны: во время гражданской войны престарелые родители прятали там своих детей призывного возраста, как от белых, так и от красных. Под камельком выкапывалась яма, вход в яму искусно маскировался, и когда возникала опасность, молодой человек там укрывался.

Однажды мне рассказали, что в одном таком таежном балагане в 80-х годах прошлого века охотники обнаружили в глуши тайги амбар – огромный схрон старинных икон. Сообщили о находке в ближайший сельсовет, оттуда в город. На следующий же день прилетел вертолет, люди погрузили все образа на борт. Что стало с иконами дальше – неизвестно.

Начиная с семилетнего возраста, я каждое лето проводил в деревнях. Примерно с десяти лет стал работать в школьных бригадах на сенокосе. И так вплоть до службы в рядах Советской Армии. По малолетству бригады посылались на работы недалеко от деревень, туда можно за малое время дойти пешком или доехать на велосипедах. По окончании пятого класса нас на весь сезон отвозили за несколько десятков километров от села куда-нибудь в глушь. Нами руководили взрослые – пара учителей и стариков. Работали от зари до зари. Единственный выходной – воскресенье. В этот день с утра, либо в субботу после работы, я со старшеклассниками либо охотился в тайге, либо с утра пораньше уходил в деревню – на вечерние танцы в клубе. А уже поздно ночью мы возвращались. Два-три десятка километров пешком – для нас это было не расстояние.

Так вот, не знаю, как назвать эти таинственные безлюдные таежные поселения – сайылык – у якутов это летнее поселение, располагающееся недалеко от деревни или поселка – или какие-то стародавние малые селения. Но я с пацанами выходил на них дважды – в 1971-м и в 1972-м годах. В 1971-м – это произошло в Мегино-Кангаласском районе, а в 1972-м году – в Верхневилюйском. Оба необитаемых поселения были похожи друг на друга как зеркальные отражения.

Последний случай мне запомнился лучше. Школьная бригада располагалась в озерной местности Харбалах. Там, недалеко от речки, стояла древняя юрта, с постоянно протекавшей во время дождей крышей, которую никто из нас не догадывался залатать – хотя бы засыпать землей. В юрте располагались мальчики. Девочки жили в палатках, но когда была прохладная погода, они перебирались в юрту: там был очаг. Всего нас было человек двадцать.

Помню, в юрте без дела валялись два старинных длинноствольных тяжелых кремневых ружья, которые когда-то принадлежали жившему здесь отшельнику. Кроме меня эти ружья ни у кого не вызывали интереса.

В одно из воскресных дней ребята решили пройтись по тайге. Не помню, чтобы мы брали у взрослых ружья, наверное, просто вздумали прогуляться. Часа через три по еле различимым тропам вышли на очередное открытое место. Озеро, юрты, – будто сайылык (летнее поселение, як). Но мы знаем, что рядом никакой деревни нет, – значит это не сайылык, а именно, пусть и маленькое, но поселение! И ни одного живого человека!

Примерно восемь-десять вполне крепких балагана. Видно, что старинные. В несколько жилищ мы заходили. Слева от входа – очаг (камелек) с остатками золы и пепла. Столы, ороны (нары) с постеленными на них облезлыми шкурами, столы, скамьи, на местах домашняя утварь – такое впечатление, будто хозяева просто куда-то отлучились, и вот-вот вернутся. Все чисто, аккуратно, и ухоженно.

На стенах местами развешана старинная конская сбруя. На резных полках аккуратно стоят самовары, старинная посуда, котелки, шкатулки, туяски, чороны, на столе лежат огромные старинные портняжные ножницы с иностранными клеймами, ножи, ложки, винтовые замки, высохшие лучные самострелы, и многое другое.

Меня очень заинтересовали старинные курковые ружейные механизмы, – конечно же, хозяева жилищ были охотниками, и им нередко приходилось ремонтировать свои ружья. Но при этом ни одного ружья в жилищах не было! Мне это показалось странным, ведь даже в мое время в любой деревенской семье было большое количество ружей и винтовок, часто даже у детей. Недалеко от юрт находились подвалы, это было видно по обитым изрядно истлевшими звериными шкурами крышкам. Но мы их почему-то не открывали.

Никто из пацанов толком не мог объяснить – что же это было – сайылык, или заброшенное древнее поселение? Но суеверные ребята говорили, что отсюда ничего нельзя брать, это «аи» – грех, иначе быть худу. После того, как мы оттуда ушли, про эти пустые древние поселения никто из нас не вспоминал. В повседневной суете все быстро забылось.

Надо признаться, один ружейный курковый механизм я сунул себе в карман. И более сорока лет он у меня болтался без толку в ящике среди домашних инструментов. И, глядя на него, я вспоминал про это заброшенное поселение. Впоследствии механизм бесследно исчез.

Многие годы я пытался найти объяснение – почему эти селения были оставлены людьми. Ответ был только один: здесь когда-то бушевала смертельная эпидемия: чума, холера, оспа, или проказа; и выжившие люди попросту оставляли свои хозяйства и вещи, даже очень ценные, и уходили из этих мест куда подальше. С собой брали только самое необходимое: оружие для самообороны и добывания пищи, одежду. Выживали одиночки, либо малые семьи. В XVII–XIX веках эти болезни, массово уносившие жизни людей, имели общее название «моровая язва», или «моровое поветрие». Консультации у специалистов Якутского института гуманитарных исследований подтвердили мою догадку. Зафиксированы случаи, когда людей подвигали на оставление насиженных мест шаманы, – они по наитию свыше заранее предчувствовали наступление прихода эпидемии.

Так произошло с целым городом на Собачьей реке (ныне река Индигирка) – Зашиверск. Название города подразумевает, что город находится «за шиверами» – за порогами, заложенном в 1639 году и исчезнувшем с лица земли в XIX веке: несколько последовавших одна за другой эпидемий оспы полностью уничтожили население.

Город был форпостом освоения русскими первопроходцами Индигирского региона. Здесь служилые и промышленные люди останавливались на отдых, получали снаряжение, пополняли запасы продовольствия. С этим трагическим событием связано много легенд изложенных в книге академиков А.П.Деревянко и А.П.Окладникова «Древний Зашиверск».

Академики обрисовывают трагедию города так: когда-то у стен Зашиверска устраивались многолюдные ярмарки, на которые со всех концов тундры и тайги съезжались люди, привозившие драгоценную пушнину – «мягкую рухлядь», поделки из кости, мясные, рыбные продукты, и другой товар. Из ворот крепости, увенчанных высокой башней с колокольней, выходили купцы в живописных одеждах, украшенных разноцветным ярким бисером, они выносили на торговлю различные изделия из железа, а также «огненную воду». Прежде чем начинался торг, священник и шаман обходили ряды и каждый на свой лад благословлял разложенные товары. Для населения, скучавшего от отсутствия увеселительных заведений, ярмарки становились, конечно, красочным представлением.

Однажды, во время ярмарки, увидев один богато окованный сундук, шаман потребовал немедленно вырубить в Индигирке прорубь и утопить этот короб. Но священник воспротивился, и заявил, что скорее утопит в проруби самого шамана, чем такую ценность. Свидетелям перепалка представителей язычества и христианства дала лишний повод повеселиться и пищу для пересудов. Сундук открыли, толпа народа устремилась к нему и мгновенно раскупила украшения, драгоценности и яркие ткани. Через несколько дней в городе появилась страшная гостья – черная оспа. От нее вымерли все жители, в том числе и сам священник. А немногие оставшиеся в живых, которым, конечно-же, было уже не до веселья, убежали из города, разнося инфекцию и смерть по всем окрестностям.

По другому устному преданию, живший в Зашиверске сильный шаман еще до начала эпидемии внутренним взором увидел, что в одной посылке прислали огненно-красную лисицу и вместе с ней – «большую беду». Он стал уговаривать людей уйти побыстрее в горы, но, увы, только сорок человек послушались ойуна и покинули город.

Через несколько дней шаман послал свою супругу посмотреть, как обстоят дела в городе. Возвратившись, она сообщила, что «дым выходит из трубы только одного дома». И шаман тут же отметил, что «оспа пришла и к ним, притаившись в шапке жены». Он тут же заставил всех беглецов зайти в юрту, запереться, и не смотреть в окна, а сам вышел на сражение со страшной гостьей. Во дворе поднялся ужасный шум. Несколько человек не вытерпели и подошли к окнам: во дворе сражались два страшных быка с огненными зеницами – пестрый и черный. Испугавшись, люди отпрянули назад и затаились в страхе. Лишь поздно вечером в юрту вошел изможденный и мокрый от пота шаман и с трудом промолвил: «Я победил оспу. Она ушла обратно». Эти сорок человек вернулись в город, но их было слишком мало, чтобы оживить его.

Зашиверск так и не восстановился, канул в лету.

«Телеграмма»

Галина Геннадьевна Д. рассказала. Это произошло в начале 90-х годов прошлого столетия. Семья в то время жила на летней даче в районе дачной местности Хатын-Юрях у Якутска. Отец был в преклонных годах, в виду болезни не вставал с постели, мать в это время находилась в больнице.

В тот день Галина с сестрой работали на огороде. День был жаркий, все окна в доме были раскрыты настежь, поэтому Галина и услышала голос отца:

– Галя, Галя!..

Пока Галина подходила к дому, отец уже стоял возле окна – он каким-то образом нашел в себе силы подняться. Выглядел он очень взволнованно:

– Галя, почтальон телеграмму принес!

– Какую телеграмму? – ничего не поняла Галина, – никаких почтальонов не было!

– Мама умерла! – убежденно ответил отец.

– Как умерла? Не было же никакой телеграммы!

Но отец больше ничего не сказал, он ушел вглубь комнаты, лег на кровать.

Необычное волнение охватило Галину, она сообщила сестре о происшедшем. Посмотрели калитку, мало ли что, может они пропустили приход почтальона. Но калитка была закрыта на крючок. В комнате отца тоже никаких телеграмм не было. Тут же решили ехать в больницу – проведать маму.

В больнице сообщили: мать умерла примерно с час тому назад. В то самое время, когда отец говорил о почтальоне, доставившем ему телеграмму.

Через несколько дней и отец ушел в вечность.

Как такое возможно?… Есть множество известных зафиксированных случаев телепатии, когда кто-то из супругов необъяснимым образом принимал как бы «сообщение» о смерти мужа или жены. Но в данном случае престарелому человеку принес «телеграмму» некто, кого он идентифицировал как «почтальон». То есть человек ясно видел и почтальона, и даже прочитал телеграмму. При этом лежащий буквально при смерти человек получил такой сильный стресс, что нашел в себе силы встать и дойти до окна. Объяснения нет.

Слизняк

Мой давний знакомый Алексей Борисович Сухоруков – старый опытный речник, капитан малого рыболовецкого судна. Стаж работы на реке Лена на различных судах сорок пять лет. Часто выходил в море. Не курит, не потребляет, портрет ветерана до сих пор висит на доске почета в речном управлении.

Недавно он попросил меня отремонтировать ему дома телевизионную антенну – я же по специальности радиомеханик. Пришел к нему в субботний день, отремонтировал быстро, пропаял, где надо, сели чай пить. Разговор начался с его любимой темы – с рыбалки, затем плавно перешли на больную тему – на экологию. От души поругали предприятия, своими выбросами отравляющие природу. Так как директоры и владельцы этих предприятий «мыслят по государственному», то и борьба с нарушителями экологии, а уж тем более их наказание, выходят за рамки нормального человеческого понимания.

В августе 2018-го года алмазодобывающая компания АЛРОСА своими ядовитыми выбросами загрязнила реку Вилюй, в официальных средствах массовой информации эту проблему обошли стороной, тем не менее, народ всколыхнулся благодаря сарафанному радио. Конечно, Вилюй источник воды и пищи для находящихся вдоль русла поселений и городов, и вдруг такое: в реку попала техническая вода с содержанием железа, цинка, марганца, меди, других тяжелых металлов. Это же яд, вредный не только для человека, но и окружающей среды, флоры и фауны. Людям приходится брать воду из озер, а на зиму заготавливать для питья озерный лед. Рыба в реке массово гибнет.

Обсудили мутирующих рыб с двумя ртами, которых еще до этой катастрофы выловили якутские рыбаки, и пойманных карасей с похожими на человеческие зубами – это что-то необычное, страшное, и опасное. В девяностых годах в Верхневилюйске теленок с двумя головами родился, жуть. Люди говорили – это последствия проводившихся когда-то ядерных взрывов.

– Совсем природу загадили, буржуи!.. Ты думаешь, раньше, в советское время, такого не было?! Еще как было! Не в таких масштабах как сейчас, но было, гадили природу! В некоторых местах рыбу опасно было ловить – сплошь отравленная, опасная для здоровья.

– Борисыч, а что, и раньше мутантов ловили?

После некоторого раздумья он ответил:

– Ну, мутантов я не встречал, конечно. Это вот, в двадцать первом веке началось.

– А что-то необычное было в твою бытность?

– Было. Один раз в жизни было. На реке.

– Расскажи!

Борисыч засомневался. Но вроде как отплатить же мне надо за ремонт, шлепнул рукой по колену:

– Ну, лан, – это у него такое персональное выражение «ну, ладно».

Вот что он рассказал…

В конце навигации это случилось, осенью. Сейчас год точно не помню, где-то в середине восьмидесятых. В речном заливе перед подъемом на берег для зимовки, судно следует «разоружить», то есть снять с него все прибамбасы, все, что снимается, и все это складировать. Конечно, днем работали всей командой, а на ночь я оставался на судне совершенно один: во-первых, я в то время холостой был, никуда не торопился: во-вторых – романтика, то да се, расставаться с рекой не хочется.

Уже поздно вечером дверь своей каюты плотно задраил, и после ужина лег спать. Луна в иллюминатор светит, волна за бортом потихоньку плещет, на стенах каюты блики от волны играют. Тишь, покой, благодать.

Вдруг, слышу, что-то необычное происходит: волна шустрее заплескалась, по правому борту звук пошел, будто кто-то на судно карабкается, и при этом какие-то чавкающие звуки издает. Леры – это тросовое ограждение вдоль бортов – заскрипели, видимо, вышедший с воды опирается на них.

Удивился, помню. А как тут не удивиться? Ну, лан, поначалу безмятежно так, спокойно, размышлять стал: кто, да что? А вставать никакого желания – так обычно бывает, когда уже расслабился перед сном – ленное томление. Но, думаю, все равно подниматься придется, узнать, что там такое делается. По крайней мере, послать незваного куда подальше.

Однако следом что-то жуткое происходить стало: на палубе шаги, похоже на шлепки мокрой шваброй. Некто по палубе таким образом побродил, затем шлепки до моей каюты, слышу, дошли. Стоит, сопит как-то громко и странно, чмокает, булькает, иной раз схоже со свинячим похрюкиванием. Про то, что встать хотел – уже и забыл, в матрас вжался, одеяло повыше натянул, не дышу. В общем, не герой уже. Чувствую, не человек это. Страшно и омерзительно.

Вижу, это существо пытается дверь каюты открыть, но у него ничего не получается: задрайка влево-вправо чуть люфтит, но не открывается, я же ее изнутри застопорил. Запах непонятный, и речной донной гнили, распространяются по всей каюте, жуть. В животе холодно стало, неприятно, я уже весь в испарине. Сердце натурально в пятки ушло, мурашки по телу, озноб. Какое там томление – весь напрягся как бревно.

Существо еще с минуту постояло, почмокало, посопело взахлеб, и ушлепало. Думаю, сейчас еще в иллюминатор заглянет, сил хватило со страху по ребячьи одеяло на голову натянуть, ну, типа, меня здесь нет… А потом по борту будто огромный слизняк в воду сполз: шарк, плюх… Когда на судне ночью один находишься все хорошо слышно.

И тишина… Ну, лан… Лежу, значит, лишний звук издать и двинуться боюсь. Буквально оцепенел от страха. Не знаю, спал или нет, но с первыми лучами солнца на ногах был. Холодно.

Дверь открыл, смотрю, снаружи, на задрайке уже замерзшая грязь ошметками с размазанными илом и тиной, и на палубе следы непонятные, тоже размазанные. До правого борта не решился дойти, смотреть не стал, боюсь. Воды попил, каюту задраил, и бегом до дома.

Дома давай мыться. Долго от рук прилипший ил с грязной слизью отмывал – видимо, за леры держался, а может, от задрайки поналипло. Гадость! Тьфу!.. Неделю, наверное, ни спать, ни есть, толком не мог. И на судно вернулся только через две недели, когда более-менее успокоился. Хорошо, в нашей поликлинике врач, мой товарищ старинный, друг детства, больничный нарисовал…

– До сих пор понятия не имею, что это такое.

Старый речник громко отхлебнул уже остывший чай:

– Ну, лан… Может, это слизняк какой-то гигантский а, Андрей? Не знаю, что и думать.

– А я откуда знаю, Борисыч? С чего ты взял, что это слизняк был?… Да и вообще, может, приснилось?

– Ну, следы, гадость липкая, то, се… Вот, улитка, или там, устрица типа – вот такое склизкое что-то на ум приходит.

Признаться, меня этот рассказ очень даже впечатлил. Даже легкий специфический запах речного ила, кажется, почувствовал. Тем не менее, выразил недоверие:

– Ты, Борисыч, слышал когда-нибудь, чтобы улитка-слизняк хрюкала?

Борисыч отстраненно пожал плечами. Я проследил направление его отсутствующего взгляда: он смотрел на стоящую на кухонном подоконнике замызганную трехлитровую банку почти до верху забитую кривыми пластами чайного гриба.