Читать книгу: «ОТ ДУШИ НА», страница 2

Шрифт:

– На какое время у тебя такси? – спросил Лев.

– На шесть тридцать!

– Будь в шесть пятнадцать на берегу, попрощаешься!

Я встал еще до восхода солнца, собрал все вещи, проверил документы и билеты. В шесть я был у берега. Через несколько минут я увидел сидящую на оной из скал Марию. Она смотрела в даль, на поднимающееся над горизонтом солнце, красиво откинув назад голову.

«Какая у неё красивая осанка!» подумал я и помахал ей. В этот раз я не стану её беспокоить.

«Спасибо, Лев» подумал я и пошёл к дому.

Репортаж из театра

Репортёр:

– Добрый вечер, добренький вечер всем любителям нашего радио «Ё-Город». Как и обещали, мы сегодня ведём для вас прямой репортаж с бенефиса ведущего актёра Ульяновского нескучного театра, Константина Барабанщикова.

В прямом эфире вы услышите, как играет мэтр, а так же наши комментарии о происходящем в зале. С вами на одной волне Ольга Выходнова.

Итак, в зале раздаётся третий звонок. Шум постепенно сходит на нет. Свет меняется с яркого на спокойный. На сцену выходит Константин. Да-а-а. Фраку и до блеска начищенным туфлям сегодня повезло. Они украшают легенду нашего театра, актёра, сыгравшего более ста ролей за тридцать лет театральной карьеры.

Вы слышите в зале приветственные аплодисменты, переходящие в овации. Какая-то круглая поклонница в синем манто выбежала на сцену с букетом одуванчиков. Видимо, Константин любит одуванчики. Иначе это никак не объяснить. Не знала! Пока Константин дует на одуванчики, вкратце напомним вам о его актёрской карьере.

Его знают все. Большинство, как хорошего актёра городского театра. Некоторые, как сложного и угрюмого человека. Избранные, как пьяницу и неудачника.

Неудачника, спросите вы? Да, неудачника. Потому как полной жизнью ему предназначено судьбой жить только на сцене. Никто не знает, а точнее, почти никто не знает, как трудно и тяжело ему выходить из театра в обычную жизнь.

Каждый раз, переступая порог театра, выходя на улицу, он чувствует себя раздетым и беспомощным. Ведь именно тут, в реальной жизни, ему не удалась, ни одна роль. Ему не поверил ни один зритель.

Но впрочем… Об этом не знает практически никто, кроме меня. А что на сцене? Давайте послушаем Константина.

Константин:

– Спасибо друзья, спасибо. Спасибо что пришли на мой бенефис. Тридцать лет на сцене! Есть чем гордиться. Многие коллеги говорят, что я сложно устроен. Да что там многие, все!

Репортёр:

– Константин улыбается. Не удивляйтесь, дорогие слушатели, звукам со сцены. За кулисами что-то двигают.

Константин:

– Я отчетливо это понял сегодня, перед выходом на сцену, пересчитав количество пришедших товарищей. Не все смогли прийти, но тем дороже, пришедший каждый для меня! И так друзья! Мы начинаем!

Репортёр:

– В зале становится абсолютно темно. Еле слышен шелест поднимаемого занавеса. Луч прожектора выхватывает Константина.

Константин:

– Итак, встречайте!

Репортёр:

– Ещё один луч прожектора выхватывает табурет. Да, дорогие слушатели, табурет. Видимо тот, кто на нём должен был сидеть, не очень любит Константина!

Константин:

– Табурет? Табурет!

Репортёр:

– По-моему Константин в шоке. Он озирается по сторонам, выдерживая паузу. Видимо надеется, что пропавший вернётся. Ан нет! Интересно, как мэтр выйдет из ситуации! Давайте послушаем!

Константин:

– Узнаёте? Конечно, конечно. Его нельзя не узнать! Он играл в «Варварином счастье». Я сидел на нём в первом акте. А «Отставного полковника» помните? Я вставал на него одной ногой, когда стучал по голове генералу. И конечно, им бросали в меня в «Трёх капитанах», и в «Симбирском водевиле». И именно на нём стоял гроб, в котором лежал мой герой, в «Японском барабанщике».

Репортёр:

– Актёр присаживается на пол, рядом с табуретом и обнимает его.

Константин:

– Я забил в него гвоздь. Где-то пару лет назад. У него тогда болела нога. А он за это, порвал мне штаны на репетиции «Вия». И был за это заменён дублёром.

Спасибо друг, за сыгранные роли
И впредь нам будет по пути!
Опорой для удобства и при боли,
Ты был всегда, с тобой легко идти.

Прости за гвоздь в твоей коленке
И за неряшливый окрас,
За то, что двигал тебя к стенке
И ставил на тебя, не раз.

Ты молча принимаешь всех,
И не лицом тебя встречают,
От злости, а бывает для утех,
Тебя пинают и кидают!

Репортёр:

– Вы слышите бурные аплодисменты. Неожиданно!

Константин:

– Сегодня, в этот радостный день, меня хочет поддержать ещё один товарищ.

Репортёр:

– Ещё есть товарищ у нашего мэтра? Давайте посмотрим!

Константин:

– Встречайте!

Репортёр:

– Прожектор выхватывает на сцене стол. Неужели стол пришёл поздравить друга? Больше-то никого нет. Актёр опять озирается по сторонам и берёт со стола цилиндр.

Константин:

– Цилиндр! Спасибо друг, за преданность и дружбу!

Репортёр:

– Актёр берёт цилиндр в руки. Неужели цилиндр его друг, а не стол? Константин ходит с ним по сцене. Луч прожектора перемещается за ним.

Константин:

– Узнали чертяку? Чацкий, конечно. А фокусник в «Каштанке»? Я вытаскивал из него зайца! Заяц, был настоящий и немного испуганный. Цилиндр пришлось постирать, и бедняга пропустил сезон… Да, из-за болезни, получается. Он еле выжил в «Сватовстве гусара». Помните? Эта противная прима Парамошкина села прямо на него. Потом ещё были подозрения, что это я забыл его на стуле. Принцесса блин… Пришлось менять каркас. Сейчас он полностью восстановился и жаждет новой роли.

Спасибо друг, что жизнью рисковал,
Болезнь преодолел, восстановил себя,
Виновника, в случившимся скрывал,
И помни! Я люблю тебя!

Репортёр:

– Вывернулся! Как уж на сковородке. Ай да Константин! Вы слышите? Аплодисменты! Интересно. Что думают об этом зрители? Константин кланяется.

Константин:

– Сегодняшний вечер решил провести вместе с нами, мой замечательный друг, партнер, герой многих спектаклей.

Репортёр:

– Что? Ещё одна интрига? Луч света выхватывает на сцене… диван?

Константин:

– Диван! Конечно диван! А кто ж ещё-то?

Репортёр:

– Актёр подходит к дивану. По сторонам головой уже не крутит. Элегантно садится на него.

Константин:

– О сколько друг тебе известно!
Секреты бережно храни!
Ведь мы, практически совместно,
Являемся героями любви!

Сколько мы с тобой сыграли на этой сцене? Да и в жизни, в гримёрке, не меньше. Страшно подумать! У меня дома, с диваном, связано не так много воспоминаний, как с тобой.

Ты помнишь, как в спектакле «Осень»
Скрипел ты тихо подо мной?
Сезонов семь, а может восемь,
Любовью связаны с тобой.

Прости дружище, что в сезоне новом,
Не на тебе лежать придётся мне
Сраженным, модным, пьяным, голым,
Но верю, что вернусь к тебе!

Репортёр:

– Вы слышите бурные овации. Да-а-а, ничего не скажешь. Ловко он диван в друзья взял. Эх, если б не радио-эфир…

Похоже мэтр на этом не остановится и опять прожектор ищет друга на сцене. Вы верите, что это будет человек? Мне кажется, никто в зале не верит, что у Константина в театре есть друзья в виде непосредственно актёров. Ну точно!

Прожектор выхватывает вешалку, на которой кто-то оставил свой пиджак. Константин медленно снял пиджак с вешалки… Неужели пиджак и есть его друг? Актёр с яростью швыряет пиджак в темноту и нежно обнимает вешалку.

Константин:

– Вешалка!

С тобой в театр, мы в один сезон пришли!
И радостно и грустно вместе служим
И пусть завидуют они,
Кто нам не верен и не дружен!

Стоишь ты крепко, молчаливый друг
И держишь всё, что на тебя повесят
Как и меня, не взять им на испуг
Тебя, а кой кому ещё отвесят!

А помните, в «Каштанке» я зацепился за неё и не смог дать по морде этому напыщенному Хвастовскому? Пришлось ударить его ногой. Попал в пах… Да, было смешно… Не запланированный антракт…

А в «Трёх толстяках»? Помните: Она стояла посередине сцены весь первый акт. Её то одевали, то раздевали. Сколько же народу через неё прошло… Страшно подумать. Не мудрено, что к концу первого акта она рухнула на этого выскочку Петрова, со всей навешанной на неё одеждой. Я не успел… Прости друг… Не смог я поддержать тебя, в другом конце тогда я находился.

Но уже на следующий день, в «Петре Первом» она стояла, как новенькая! Без больничных и выходных! Не каждый человек так сможет!

Репортёр:

– На сцене медленно становится светло. Всё отчётливей видны все друзья актёра, пришедшие его поддержать. Диван, табурет, вешалка и цилиндр. Интересная компания. Вот и все друзья нашего мэтра, дорогие радиослушатели! Или нет? Похоже, у Константина есть ещё один друг? Послушаем.

Константин:

Жизнь без тебя- дерьмо, являясь фактом-
Спасенье в двух глотках всего,
Большой глоток пред первым актом
перед вторым- остатки из неё.

В любой костюм, чтоб не нарушить стиль
Войдёшь, судьбу мою спасая,
Последней сдам тебя в утиль,
За миг, до посещения рая.

Вы удивлены? А между тем, этот мой друг, так же на сцене. Знакомьтесь! Фляга!

Репортёр:

– Константин достаёт флягу из внутреннего кармана. У фрака есть внутренний карман? Делает глоток. Что это означает? Неужели скоро второй акт?

Вы слышите бурные овации. Опять букеты одуванчиков пошли к сцене. Да нет! Это прямо охапки одуванчиков! Их несут тётки разных размеров и возрастов. Почитатели таланта мэтра.

Некоторым могло показаться, что я комментирую бенефис актёра в невыгодном для него свете. Это вам только показалось. Уж я-то, точно об этом знаю, ведь я бывшая этого козла!

Константин:

– Друзья! Спасибо за любовь ко мне. Поверьте, она взаимна. Всё, что вы сегодня видели на сцене- шутка! Мои друзья, настоящие друзья, конечно, сегодня пришли на мой бенефис! Встречайте!

Выносил табурет- Михаил Петровский!

Принёс вешалку- Степан Козаков!

Репортёр:

– Действительно, на сцену входят артисты на поклон! Люди, а не вещи! Удивил, Константин! Не всё так плохо?

Константин:

– Двигали диван- Ирина Матвеева, Ольга Воронова, Виталий Стасов!

– Притащили стол и цилиндр- Олег Просковин, Диана Парамошкина, Василий Петров.

Вас ожидает второй акт с участием этих прекрасных актёров.

Репортёр:

– Занавес опускается! Народ вскочил и наперегонки ринулся в буфет и туалет. Всё, как обычно. И у нас, всё как обычно! Двадцать ноль, ноль. Время ульяновских новостей на радио «Ё-Город». Всем приятного вечера и до встречи в эфире!

Шекспировка

Заблудиться на дорогах Ульяновской области, конечно, стыдно. Особенно если в машине навигатор, в кармане смартфон. Да и что там, этой области то… Хотя нет, пожалуй, область-то как раз не маленькая. Побольше Крыма будет или там какой Бельгии, к примеру. Но всё равно, россиянин я и язык, стало быть, знаю. Честно признаться и дороги многие, тоже знаю.

Но вот беда какая. Все дороги сегодня, как назло, ведут в какую-то деревню Шекспировка. Я и так пробовал её объезжать, и эдак, никак. Даже пытался обратно вернуться. Всё равно приезжал в Шекспировку. Все электронные помощники, как сговорились, выводят меня на эту Шекспировку. Ладно бы ещё город какой или посёлок большой, а то ведь один дом всего. И тот, за высоким чёрным забором. Подъезжая к нему в четвёртый раз, я уже понимал, что придётся знакомиться с его обитателями. Бензин на нуле, телефон связь не ловит. Один выход, просить помощи.

Ну я и постучал. Тишина. Я силёнок-то добавил, хозяева видать глуховаты.

Слышу шаги. К забору кто-то вышел.

– Зачем стучишь ты сил не сберегая,
В мои уставшие врата?
Собачьего, давно не слышал, лая?
Иль порицания людского: а-та-та?

Приветствие было смешным, так мне показалось вначале. Особенно это: а-та-та. Но сказано басом и как-то с угрозой в голосе, что ли.

– Заблудился я, хозяин. Устал и бензин на нуле. Холодно в машине. Не поможете топливом? Или переночевать пустите!

– Ты не известен мне, о новый друг,
Внезапно прибывший под вечер,
Войти сюда, лишь ближний круг
Имеет право, ибо – вече.

– Так что же мне делать? Я же замёрзну у ваших ворот. И уехать не могу. Дайте хотя бы позвонить, а то мой телефон не работает.

– Ты милый друг иди себе
К утру до города дойдёшь.
Бензина нету здесь нигде,
Возможно, там его найдёшь.

– А коли силы больше нет,
Деревне нашей дай обет.
Сложи приветственный сонет,
Тогда заслужишь ты обед.

– Не понял, хозяин. Я что должен сделать? В город идти вообще не вариант, заблужусь. Стихи что ли прочитать, чтоб ты пустил меня на ночлег?

– Всё правильно ты понял друг.
Приветствуй рифмой сочинённой,
На вече, приглашённым в круг,
Войдёшь ты в дом благословлённый.

Послышались шаги, удаляющиеся от забора. Чтобы вы сделали на моём месте? Стучать и ругаться? Что-то мне подсказывало, что делать этого не стоит. Тогда точно не пустят меня в дом, любители поэзии. А на дворе апрель. Апрель, в средней полосе, я вам скажу… Корочкой льда покрыт. Ночью можно и дуба дать, как говорится.

Решил попробовать стишок сочинить. Залез в машину, взял ручку и бумагу. Начал мысли набрасывать. И так не клеится и эдак. Никак четверостишие не получается. Начали замерзать ноги. Наконец, через полчаса было готово два четверостишия. Я очень надеялся, что это похоже на сонет. Ну, на какой-нибудь маленький сонетик. Потому как, руки мои, уже писать не могли, закоченели.

Я снова постучал в ворота. Открывать мне не спешили. Однако я не стал опять лупить по воротам, а спокойно дожидался, когда у хозяина появится время меня выслушать.

– Ну что молчишь, в врата глазами косишь,
Надумал речь произнести?
Иль жалость проявить попросишь,
И снедь тебе сюда снести?

Не слышал я, как хозяин к воротам подошёл. Я от неожиданности бумажку со стихами своими выронил, а она от ветерка под ворота нырнула, на его сторону.

– Написал я сонет. Маленький, но написал. Он на бумажке, а она под ворота улетела. Я так-то не всё помню. Может сами прочитаете?

Хозяин вытолкнул бумажку наружу.

– Сия писулька почерком корявым
Тобой сонетом названа?
А ну-ка вслух прочти, кудрявый,
Пока не улетела в лес она!

Ну да, не каллиграфический у меня почерк. Но я его понимаю и мне достаточно. Обидно стало. Мало того, что у ворот час держат, так ещё и в невежестве обвинять надумали. Если сейчас не откроет, вышибу его ворота, нафиг, на последнем литре бензина. И со злостью прочитал свой литературный труд:

– Привет мужик, из-за забора!
Ты на ночлег меня пусти,
Прими сонет, мой миг позора,
За скудность фраз меня прости.

Душой и телом заблудиться,
В окрестностях имения твоего,
Мне суждено, дай кров, еду, воды напиться
И путь скажи до дому моего.

Ворота тихо распахнулись, и я увидел молодого мужчину, лет тридцати пяти, с красивой острой бородкой. Она, бородка, сразу бросалась в глаза. Ещё на лице была улыбка, чёрные глаза тоже улыбались. Хозяин развёл в сторону руки и произнёс:

– Ну что ж скрывал ты, о мой друг
Что силою стиха владеешь?
Добро пожаловать в наш круг!
Пойдём со мной, нутро согреешь.

– Да я, как-то и сам не знал. Видимо очень замёрз и со страха, придумал. А что, правда хороший сонет вышел?

Хозяин не отвечал, а молча шёл передо мной к дому. Наконец, мы поднялись на высокое крыльцо, и мужчина распахнул передо мной дверь. Мы зашли.

– Здесь сени, друг, вода и мыло
Сухое полотенце есть,
С дороги ты, что б чисто было
И чтоб за стол на вече сесть.

Он показал мне на умывальник. Я с удовольствием последовал его совету и уже через минуту мы вместе вошли в дом. Передо мной предстала интересная картина.

В большом зале, посередине, был установлен здоровенный дубовый стол. За столом сидело человек тридцать. Все- мужчины. Возраста разного, от двадцати до шестидесяти, полагаю. Все отменно одеты. В момент, когда мы вошли, они все разом перестали жевать и посмотрели на меня. Вы, наверное, скажете, что я трус… Затряслись поджилки-то. Вроде как ничего страшного я не увидел. Ну сидит тридцать человек за большим столом, заставленным блюдами с пищей. Ну едят, молча, даже не чавкают и тут… Тридцать пар глаз уставились на меня… Да. Наверное, я трус…

– Решил друзья, в наш круг, сегодня,
Заблудшего поэта пригласить,
Прошу принять, ведь он нам ровня,
Дать кров ему и накормить.

Это мужик, открывший мне ворота, представил меня собравшимся, стало быть.

Все тридцать лиц одновременно начали улыбаться. Вам было когда-нибудь страшно, от того, что смотрящий на вас улыбается. А тридцать смотрящих? Мне было. Захотелось добежать до машины и уехать отсюда подальше, пока не кончится бензин. Но в этот момент, из-за стола встал мужчина лет сорока, очень прилично одетый. Костюм тройка, платочек в кармашке. Симпатичный такой мужчина. В то время, как остальные принялись жевать дальше, он обратился ко мне:

– Приветствуем заблудшего поэта,
За стол, на вече усадить,
Тебя желаем, и при этом,
Штрафную чарку требуем налить!

Посадили меня за стол. Протянули кружку. Пришлось выпить. Не обижать же друзей- поэтов, стихами о том, что я не пьющий. Напиток вкусный. Не то мёд, не то клюква. По телу сразу побежала благодать. Ко мне, в тарелку, руки стали накладывать куски мяса, овощи, большую лепёшку. О, да это мои руки. Хорошее место мне дали. До всего дотягиваются. Только вот, что-то соображаю я уже не очень хорошо, захмелел маленько. Сижу жую, смотрю по сторонам.

Приличные вокруг люди. Рты салфетками вытирают, локти на столы не кладут, не чавкают. Впрочем, я уже это отмечал. И не разговаривают. Совсем. Правда иногда, периодически, один из них встаёт и речь толкает. Потом все дружно выпивают и опять жевать. Чудно мне показалось, что тридцать один мужик за столом никак еду осилить не могут. Её сколько не бери, а она всё есть. Самобранка у них что ли? Я улыбнулся.

Напротив, мужчина в бабочке встал, откашлялся и выступил:

– Позвольте мне, поднять бокал,
За друга нашего, Уилли,
За всё спасибо, что создал
За глыбы, камни среди пыли.

За твой талант благодарим
Мы Господа, открывши души
Тебя лелеем, помним, чтим,
Твой вечный труд ласкает уши.

Я, конечно, был выпивши… Но понял, что собрание-то по поводу их друга, Уилли. Видимо, на поминки я попал. Ну, ничего. Главное поем, а может ещё и спать уложат.

Были ещё речи. Думаю, что выступили все, или по крайней мере, многие. Но ничего этого, я уже не вспомню… Сморило меня. Отключился я, не помню как.

Проснулся утром в кровати. Одежда моя аккуратно на стульчик сложена. Я? Я никогда так не складываю одежду. Я её свободно кладу, как ей хочется… Носки на перекладине стула висят? Вот это сервис! В комнате никого. Минимум мебели. Я оделся и вышел в зал. Со стола всё было убрано. Не было ничего, говорившем о вчерашнем событии. Я тихонько вышел в сени. Никого. Вышел во двор. Никого. Ворота открыты.

Я с крыльца уже понял, что чудеса не закончились. Кто-то мою ласточку помыл. И сделал это прилежно и с усердием. Помыли даже там, куда я вообще не лазил никогда. Вот это приём! Душевные люди, эти поэты. Я вставил ключ в замок зажигания. Дотяну ли до трассы на остатках топлива? Но чудеса продолжались. Прибор показывал полный бак.

Ну что тут сказать. Уехать, не поблагодарив, я не мог. Поэтому сделал три круга по усадьбе. Не было никого. Я в деревне один. Видимо, все ушли на работы или ещё куда. Я взял в машине ещё какую-то бумажку и написал поэтам прощание.

– Беду, всем вече, осознав мою

Меня не зная, искупали в изобилии

За кров и хлеб благодарю,

И пусть спокойно спит Уилли.

Я наколол её на гвоздь у двери и покинул деревню. Нужная дорога нашлась сразу и уже через час я был дома. Пришлось всё рассказать жене. Конечно, это выглядело подозрительно. Часто ваш муж пропадает на ночь, а утром приходит и заваливает вас стихами? Вот и у моей, не часто. Она поверила, конечно. Но как говорится, доверяй, но… Полезла в сеть. Нет говорит, в области, никакой Шекспировки!

Я настроился на скандал. Пришлось везти жену в Шекспировку, показывать дом.

Скандал всё же был. Ни один электронный гаджет Шекспировку не показывал. И как я не старался найти дорогу, ни одна к деревне ни приводила.

И вдруг, жена нашла в сети информацию, что вчера, двадцать четвёртого апреля, был день рождения Шекспира!

«Так вот о каком Уилли они стихи читали», подумалось мне…

По всему выходит, Шекспировка, только раз в году появляется. На следующий год опять поеду. Надо же жене правоту доказать. Если кто захочет, пишите заранее сонеты, и двадцать четвёртого апреля приезжайте в Ульяновскую область. Навигаторы обязательно возьмите, они подскажут дорогу.

Its My Life…

Ну вот, опять… Молодая, симпатичная девушка, стоящая на передней площадке троллейбуса, смотрит на меня не отрывая взгляда, мило улыбается. Троллейбус подскочил на очередной кочке и девушка, в так раскачивающемуся троллейбусу, многозначительно кивает мне головой. Желающие, если бы таковые были сегодня, в этом троллейбусе, несомненно, могли бы сделать вывод, что этих-то двоих, связывают ох- какие отношения! И покрылись бы багровым румянцем, потому как стыдоба, прямо пёрла из девушки. «Эх! Такое, наверное, они вытворяют! Аж завидки берут»

Все. Абсолютно все, желающие, могли бы прийти к такому выводу. И они бы не ошиблись. Эта прекрасная девушка, поддержала бы их в своих догадках. А может быть и что-то рассказала.. Она. Но не я… Я-то её вообще не знаю и первый раз вижу. Она же, настолько рада была нашей встрече, что тоже вышла вслед за мной из троллейбуса и быстрым шагом догоняет меня. Ну и пусть. Не бежать же мне от неё!

– Вячеслав Петрович! Вячеслав! Слава! – схватила меня за рукав.

– Вы, меня? – пришлось остановиться.

– Славочка! Ну что же вы? Делаете вид, что не узнали меня, проказник!

– Вы хотите со мной познакомиться?

– Славочка. Что за игры? Больше, чем мы знакомы, познакомиться сложно. Ты не рад меня видеть? А я думала о тебе…

– Олег.

– Не поняла.

– Меня зовут Олегом. Олег Петров. Вот паспорт.

Обычно я не показываю людям свой паспорт. Точнее, раньше не показывал. Теперь это со мной случается всё чаще. Не то чтобы мне это надоело или сильно докучало, но я… Словом, я уже задумываюсь, что совершил ошибку…

Представьте лицо комика Луи Де Фюнеса. Возьмите от него часть лица, левую, например. Добавьте к нему, правую часть лица актёра Фрунзика Мкртчяна. То, что получится, будет отдалённо напоминать моё лицо. Отдалённо, потому как, для полноты картины, нужно будет ещё добавить брови Леонида Брежнева, глаза Савелия Краморова, уши Юрия Никулина. Всё это хорошенько взболтать и неравномерно размазать по моему лицу.

«Ужас какой!» – скажете вы. И будете правы. Так думаете не вы одни. Соседи мои, по лестничной площадке, при встрече со мной, крестятся. А некоторые, молитву читают.

Опять же люди подпрыгивают, которые внезапно со мной сталкиваются. Знаете сколько я за свою жизнь видел широко раскрытых пар глаз? Тысячи. Десятки тысяч. И во всех этих глазах я видел своё отражение.

Не то, чтобы внешность моя, очень мешала мне жить, отнюдь… Работа у меня умственная, требующая уединения и погружения в себя. Так что никто меня большую часть дня и не видит. Личная жизнь? И тут всё нормально. Женским полом не обделён. И внимание на меня обращают вовсе не страшненькие, а скорее, бесшабашные что ли. Таким всё время в постель нож для колки льда тащи, или секс на мачте телецентра подавай.

Достало всё… Да, достало. Соврал я… Конечно, достало и ещё как. Иначе бы не собрался бы я на эту операцию по изменению внешности.

– В кого будем превращаться, друг мой? – задал мне ожидаемый вопрос, мой пластический хирург, Анастас Владимирович Шпак.

Только на четвёртом приёме, по поводу операции на моём лице, я принял решение.

– Я хочу быть похожим… на всех. Хочу быть, как все!

– Надо бы выявить конкретное лицо, типаж так сказать. Понять, словом, куда работать, молодой человек! Может в сторону Филиппа Киркорова? Или Андрея Миронова, например… Или вот, очень хорошее лицо у меня в копилке есть… Джордано Бруно, например! А? Если уж тратить деньги на лицо, то нужно его сделать таким, чтобы глаз не оторвать было!

– У меня и так такое лицо. Глаз не оторвать. Ещё и ноги слушаться перестают. Запоминается на всю жизнь.

– Так что, может Джордано…

– Нет. Я хочу быть как все. Я хочу быть похожим на всех и не похожим ни на кого. – Сделайте мне среднестатистическое лицо обычного человека.

– Ну, молодой человек! Это не ко мне!

– А к кому?

– К маме вашей! Или к папе! Они, судя по всему, занимались вашей внешностью. Куда я, по-вашему, должен деть эти скулы? Как я, по-вашему, должен поступить с этими бровями? Предлагаю Джордано… Или Киркорова!

– Вы не поняли, Анастас Владимирович! Я не хочу быть похожим на кого-то. Я хочу быть таким же как девяносто девять процентов людей моего типа, по возможности, конечно. Чтобы у меня было, самое обыкновенное, ничем не примечательное, лицо.

– То есть, молодой человек, вы решительно настроены убрать со своего лица, этот греческий профиль, эти актёрские глаза, эти, запоминающиеся уши? А вы уверены, что вас вообще, кто-нибудь когда-нибудь узнает?

– Вот! Вот именно это, мне и надо. Никто и никогда.

– Дело ваше.

Где-то через три месяца со мной и стали происходить случаи, описанные выше.

Учащиеся из школы напротив, принимают меня за учителя математики. Я, грешным делом, несколько раз, разрешил им не делать домашку на завтра. В ЖЭКе, когда я вхожу, все встают и приветствуют, видя во мне начальника из мэрии. В двадцать седьмом магазине кассирша мне всегда сдачи сдаёт на тысячу больше, чем надо, при этом многозначительно подмигивая. Вчера, в музее, смотрительница одна, подарила пригласительный в театр, со словами: «По старой дружбе».

Ах, да… Соцсети… Поменял фото на аватарке… Письма посыпались. Есть смешные: «А знаешь ли ты, что я была влюблена в тебя в шестом классе?» Есть и грозные: «Ты когда сто штук отдашь, козёл?» Разные есть письма, на любой вкус.

И улица… Вот уж, действительно, полна неожиданностей. Таких, как эта, сегодняшняя, с девушкой из троллейбуса.

Теперь со мной здороваются. Все. Или почти все. Ведь я для них теперь: начальник, любовник, сосед, сослуживец, бывший, настоящий и… Словом, такой, как все…

Скучной такую жизнь не назовёшь. Я стал таким, как все и проживаю жизнь, их жизнь, не свою.

Сегодня я снова на приёме у Анастаса Владимировича Шпака.

– Ну, молодой человек! В кого будем превращаться, друг мой?

– Анастас Владимирович. Я Олег. Иванов. Я был у вас три месяца назад.

– Вы? Не помню. И о чём мы говорили?

– Вы мне поменяли лицо!

– Я? На чьё?

– Ни на чьё.

– То-то я гляжу, ничьё у вас лицо. Ни Киркорова и не Джордано…

– Анастас Владимирович. Я хочу, чтобы вы вернули мне моё лицо. Вот моя прежняя фотография.

– А-а-а-а… Вспомнил… Вы хотели быть, как все!

– Да!