Второстепенный

15

Морская профессия обязывает к незамедлительному принятию решений в критических ситуациях. Находясь на борту, мы должны отдавать себе отчет, что – никто, кроме нас. Выпадет человек за борт – спасать его нам, будем гореть – тушить пожар нам, будем тонуть – эвакуироваться тоже нам. Выглядит это справедливо: мы сами выбрали этот путь, а значит, должны нести ответственность.

На деле же все немного сложнее.

Миром правят деньги. Это известно каждому. Прогресс вершится только из соображений экономии. Поэтому наш любимый менеджмент и осмелился отправить хромое судно в порт, наврав лоцману об отсутствии проблем.

Одной из причин, почему капитан мог срочно вызвать меня на мостик, было его желание устроить очередной выговор. Но в этот раз все оказалось гораздо серьезнее.

На пути в порт, прямо с лоцманом на борту судно заглохло в узеньком канале, отдавшись на волю течения. Вахту несли старпом с капитаном. Экипаж уже подняли на уши, чтобы бросить сразу оба якоря, если понесет в сторону берега.

– Все-таки, доигрались, – шепнул я Максиму на ухо. Мы тихонько засмеялись, но мастер это услышал.

– Очень весело? – обратился Василий ко мне. – Сейчас выпишу предупреждение, и уже не захочешь смеяться.

– Кхм, извините, – ответил я. Оказалось, так проще. Не пререкаться, не лезть на рожон, а просто покорно кивать головой.

Некоторым нравится чувствовать свою правоту.

– Капитан, я не буду заводить вас в порт, – послышался мягкий китайский говор лоцмана, когда движок смог стартануть.

– Ну, что ж, справедливо, – ответил Василий.

– Лодка уже в пути. Приготовьте трап с правого борта.

Удостоверившись, что мы не будем ломиться к причалу и пойдем на рейд, узкоглазый навигатор покинул борт.

В этот раз честь бросать якорь выпала мне. На залитой светом палубе бака, устало рассматривая огромную цепь, толпились два матроса и боцман.. За последнее время это был уже седьмой раз. Помимо чрезвычайной нужды, находясь в китайских водах, мы постоянно сбивались с расписания: то туман, то судно задержится у причала. Приходилось занимать выжидающее положение.

– Приготовьте левый якорь к отдаче, – сказал по рации капитан. – Сначала снимите стопор, потом сбросьте крепеж цепи. Лебедку не сообщайте, пока я не скажу.

По части бесполезных инструкций Василий был профи.

– Якорь готов к отдаче, – ответил я, когда нужные операции были проделаны.

– Хорошо, ждите, – ответил капитан.

– Ждите, – передразнил его боцман. – Каждый раз по полчаса стоим, пока он созреет.

Медленно продвигаясь среди таких же зависших на отстое пароходов, мы приближались к месту, обозначенному портовыми службами.

– Опустите левый якорь, чтобы был метр над водой. Только с помощью лебедки, – скомандовал Василий, дав еще одно  ценное уточнение.

– Сделано, – отрапортовал я.

– Хорошо, ждите, – ответил капитан. Мы с боцманом усмехнулись.

Следующие полчаса прошли в разговорах о жизни рядом с контрольным рычагом. Матросы кукарекали между собой на родном тагалоге, а Роберто рассказывал мне о своих проблемах.

Стандарт филиппинской семьи – много детей. Боцман не был исключением. Только все его бесчисленные братья и сестры разлетелись по свету. Предполагалось, что на днях грядет торжественное воссоединение в честь дня рождения отца, но Роберто все еще не получил новостей о замене. Его грызла обида за упущенную редкую возможность повидаться с родными, которые жили в Нью-Йорке, Австралии, Бразилии. Когда б еще вышло свести столько занятых людей в одном месте?

Вот и не мог боцман отделаться от грустных мыслей даже во время оживленной работы. Все, что ему оставалось, – ехидно шутить в адрес капитана, покуда тот ничего не слышал.

– Вирайте якорь обратно, – сказал Василий по рации, чем вызвал новую порцию искрометных комментариев в свой адрес. Особенно за возможность лишний раз прикасаться к массивному стопору, для поднятия которого с места нужны две очень крепкие спины, и то – быстро придущие в негодность.

Надежно зафиксировав якорное устройство, мы продолжили ждать по указке с мостика.

Не прошло и десяти минут, как Василий снова вышел в эфир:

– Раскрепляйте левый якорь.

Ликованию Роберто и матросов не было предела. Филиппинцы никак не могли привыкнуть к изменчивому сердцу капитана: все-таки, он далеко не красавица, а противоречий полным-полно.

– Погрузите одну смычку в воду с помощью устройства, – раздалось по рации.

Механизм заскрежетал, проворачивая барабан, на котором ржавой змеей ютилась цепь. Волны расступились, приняли огромное изваяние с лапами и сомкнулись над ним в причудливом танце.

– Готово, – доложил я.

– Хорошо, – подтвердил капитан. Его голос заметно слабел. – Ждите дальнейших…

Вдруг Василий затих. Мы с филиппинцами напряглись в ожидании следующих слов, но они все не звучали. Постояв еще пару минут в гнетущей тишине, я не выдержал и побежал на мостик. Воображение рисовало трагические картинки распластавшегося на полу Василия, которому никто не идет на помощь.

Лифт ждал внизу. Хорошо. Двери сомкнулись, и подъемник унес меня к самой вершине парохода. Половина пролета до мостика, распахнутая дверь.

Как ни в чем не бывало, капитан стоял, крепко задумавшись.

– Вы в порядке? – спросил я сквозь одышку.

Василий одарил меня неприятным взглядом и напал:

– Почему оставил якорь без присмотра?

– Показалось, вам плохо, – тихо ответил я.

– И поэтому бежал сюда, сломя голову? – от удивления Василий приспустил очки на переносицу.

– Да.

Немного помолчав, капитан сказал более нормальным тоном:

– Ладно, иди обратно. Мы как раз на месте.

Наблюдать за бегущей вниз цепью – удовольствие не из первого десятка. Настил бака огражден наклонными переборками, выдающимися в сторону корпуса. Чтобы высмотреть якорь, нужно встать на горизонтальную опору шириной ровно в одну ногу, навалиться грудью на фальшборт и хорошо вытянуть шею, не забывая при этом держать фонарик – ночь, все-таки. Опора мало того, что узкая, так еще и под наклоном. Ноги вынужденно сползают в нижнюю точку, и колени со всей силы упираются в косой металл.

Сидеть в античной позе приходится долго – пока не удостоверишься, что лапы якоря вбороздились в грунт, и судно не сдвинется с места радиусом в длину корпуса плюс цепь плюс двадцать процентов навигационного запаса – для убиения погрешности.

Когда держащая сила достигает своего исторического максимума, цепь натягивается. А потом плавно оседает, демонстрируя, что поводок надежен. Это значит, что пора принять нормальное положение.

Выпрямленные колени сразу благодарственно гудят в знак того, что застоявшаяся кровь снова гуляет по сосудам, а в голове наступает просветление, сравнимое с Ньютоновским после меткого попадания яблока.

Все тяготы и лишения закончились ровно в полночь. Пора идти спать, потому что настало время второго помощника.

– Спасибо, – сдержанно сказал мне капитан, но его слова прервала УКВ-станция.

Китайские вестники спешили сообщить нам радостную весть: оказалось, что они неправильно назвали нам позицию, и теперь придется выбирать якорь, чтобы, отойдя на десять миль, пригвоздиться там.

– Какие талантливые управленцы, – возмутился я, если переводить с великого и могучего.

– Можешь отдыхать, – успокоил меня Василий. – Мы сами справимся.

Утро настало ожидаемо, но резко огорошило нас интересными новостями.

Как выяснили очередные странствующие специалисты из Гонконга, во время ремонта на движок поставили трубы, изогнутые под неправильным углом. Из-за этого не хватало давления для подачи топлива, и пусковой воздух расходовался в три раза сильнее, чем нужно.

Ситуация накалялась, и наши менеджеры решились на беспрецедентный шаг: прислали на борт суперинтенданта, который отвечал совсем за другие суда, но находился в достаточной географической близости, чтобы срочно сорваться с места.

Суперинтенданты являются прямыми потомками аргузинов, стегавших плетями непокорных гребцов на галерах. Нужны они, чтобы мы не расслаблялись. Телесные наказания со временем превратились в выговоры и увольнения, но суть не особо изменилась: над моряками стоят люди, заведующие денежными потоками и карьерами высококвалифицированных офицеров.

Ступив на борт, наш технический босс первым делом отпрянул от Обормота, нахально предпринявшего попытку потереться об начальство.

– Держите его подальше, – попросил надзиратель. – И как вас не штрафуют за кота на борту?

Экипаж в первые минуты знакомства понял, что придется стоять на ушах все время, пока дорогой начальник не уедет обратно к своим подопечным.

Звали индийского аргузина Субраманьян. В народе его нарекли, конечно же, Субару – за схожесть имен и потрясающую способность газовать с места. Надзиратель вел себя так, будто выпил целый ящик энергетика, поперхнулся и решил запить его еще одним. Работа виделась ему небольшим развлечением в перерыве от настоящей Работы – но только в пределах команды судна.

Первый час пребывания Субару на борту длился целую вечность. На головы бедных офицеров сыпались всевозможные вопросы и распоряжения, требующие незамедлительного ответа. Здесь грязно, там прицепите бумажку, тут поставьте подпись, и вообще, заведите журнал, чтобы вносить туда температуру помещений дважды в сутки. Все незаметно оказались при деле, маленький муравейник пришел в движение.

Только вопрос с главным двигателем Субару вывел на задний план.

16

Как и любому автору, при создании динамичного повествования мне пришлось столкнуться со спасением персонажей из безвыходной ситуации. Вопрос вдвойне осложнился тем, что действующие лица начинали нравиться. Нужно было обойтись минимальными потерями. Даже захотелось поберечь Серетуна. Правда, для куда более грандиозного поворота судьбы.

Обладая хорошей фантазией, некоторые писатели изобретают целый сборник сказок и сверхмощную палочку, чтобы в решающий момент она путем тяжелой логической цепочки сообразила, кому принадлежит на самом деле. Другие же просто находят в зоне досягаемости потаенный лючок или удобные для акробатов стены. Хотя, порой дело кончается простым значком шерифа, защищающим сердце. Всем ведь известно: злодеи упорно метят туда, потому что на лоб ничего не нацепишь.

Сколько научных диссертаций уже было написано на эту тему, а проблема все равно преследует все новые и новые поколения писателей. Если копнуть глубже, палочка подчинилась правилам, которых раньше во вселенной не было, иначе бы восемьдесят процентов магических устройств осело бы на руках у двадцати процентов волшебников. Статистика удручающая, согласитесь. С “богом из машины” еще Древние Греки переусердствовали, низводя прием до ранга позорного ширпотреба.

Остается один вариант: придумать нечто свое, используя доступные здравому смыслу инструменты. Внимательно перечитать абзацы в поисках ответа.

Это своеобразные игры разума.

Кошки-мышки с собственными мозгами.

Решение не заставило себя ждать. Оно было настолько изящным, что без сомнения вызвало желание поскорее описать, как мои головорезы убегут от перепуганных дозорных.

– Заходите сзади! – крикнул самый рослый  из голубков. По всей видимости, начальник смены.

Трое стражников проскочили мимо арестантов, приняв угрожающие позы за их спинами. Хотя, на самом деле, голубки нашли способ, как не выдавать дрожь в коленках.

– Гадис, можешь колдовать? – с участием поинтересовался Серетун.

– Пока нет, – ответил мальчик.

– Астролябия? – встретив тяжелый взгляд девушки, чародей сказал: – Понятно. Доблефовались.

– Будем драться! – восторженно молвил Натахтал и кинулся на стражников с кулаками. Те в испуге отпрянули, наблюдая, как великий воитель спотыкается и медленно падает плашмя на пол.

– Тоже мне, герой, – закатывая глаза, сказал Серетун.

Пока неутомимый боец поднимался, стражники вместе с беглецами продолжали переминаться в нерешительности. Первый кулак, достигший цели, должен был положить начало мордобою, но никто не хотел быть инициатором.

Кольцо из голубков сжималось. Воинственный Натахтал, вернув себе равновесие, взял разгон и перебежал за спину стражников, держащих беглецов в оцеплении.

– Ключи, – тихонько процедил ему Серетун.

– Что? – будто глухой, спросил воитель. – Скачи?

– Ключи, – волшебник зазвучал чуть громче, но безрезультатно.

– Грачи? – самым любезным тоном переспросил Натахтал.

– На! – Серетун кинул связкой из кармана Гуля наудачу. Мужественный боец поймал ее и вопросительно уставился на компанию диссидентов.

Придя к одной идее, все пятеро единодушно выпалили:

– Бомжи!

– Понял, – Натахтал радостно побежал к ближайшей камере с двумя босяками, преспокойно спящими вопреки тарараму вокруг. Стоило ему распахнуть решетку, как оба выпорхнули с ловкостью ниндзя и устремились в сторону стражников.

Первый звук оплеухи положил начало стычке. При счете восемь на десять бывшие узники обнаружили, что неплохо справляются с профессиональными стражами порядка. Их субтильные лапки оказались неготовыми к подобным резким нагрузкам, а легкие не успевали качать достаточно воздуха в кровь. Запыхавшиеся голубки старались изо всех сил держать марку, но бурный натиск озверевших пленников ломал любое сопротивление.

В пылу битвы никто не заметил, что хохлатый Гуль пришел в себя. В его распахнутые глаза ударили бесформенные пятна, очень скоро принявшие очертания тюремной потасовки. Голубок моментально вскочил на лапки и тишайшим образом добрался до увлеченного волшебника. Вытянув из куртки нож, Гуль приставил его к боку коренастого мага и нежно сказал ему на ушко:

– Попался.

– Убивают! – тут же заверещал Серетун. – Без суда и следствия!

Скрип семнадцати отвисших челюстей заглушил его слова. Если беглецы просто разволновались за друга, то голубки – совершенно не ожидали такого хода от сослуживца. Стражники понятия не имели, что школьные годы, омраченные травлей за хохолок, сделали из Гуля настоящего отморозка. Законсервированный гнев вырывался неконтролируемыми порциями, когда голубок чувствовал себя униженным.

Пауза длилась недолго. Почувствовав превосходство, стражники начали действовать активнее. Беглецы с удивлением обнаружили, что в арсенале дозорных были не только скверные словечки и вялые оплеухи.

Испугавшись за кифару, Бадис попробовал оставить ее в безопасном месте. Когда выдался шанс, юный бард юркнул к лестнице и вбежал на верхний этаж.

– Что там творится? – перепуганно спросил мальчика толстый потомок туканов.

– Кто здесь? – удивился Бадис. И не мудрено: повар сидел на кухне, отделенной от основного помещения стеной с небольшим окошком.

– Я, – незатейливо ответил Арристис.

Бадис пошел на звук и увидел в окне пернатого получеловека-полуптицу. В детстве барду рассказывали об этой тюрьме, но увидеть ее воочию довелось впервые. Это не помешало плану созреть в его юном неокрепшем уме.

– Вы, наверное, повар? – уточнил у тукана Бадис.

– Наверное, – иронично заметил Арристис.

– Когда вы покормите нас? – задал мальчик неожиданный вопрос.

– Ты что, заключенный? – усмехнулся тукан.

– Да, – совершенно спокойно ответил Бадис.

– Караул, охрана! – завопил повар. – Я буду отбиваться, у меня есть нож.

– Они все заняты, – также вальяжно сказал бард. – Если сделаешь маленькое одолжение, я тебя не трону.

Бадис продемонстрировал кифару, удачно блеснувшую струнами, которые отразили луч закатного солнца.

– Какое одолжение? – Арристис изобразил крайне услужливого официанта.

– Дай, будь добр, пшеницу, – вежливым тоном попросил мальчик.

– Уно моменто, – произнес тукан и сам удивился, что за чудной язык сейчас прозвучал. Наверное, услышал на улице. Чертова глобализация.

Получив заветный мешок, Бадис ляпнул что-то в благодарность. Перед тем, как помчаться на помощь, мальчик оставил кифару в углу, строго наказав повару не прикасаться, иначе его поразит молния.

– Где тебя носило? – недовольно спросила братца Латис, отбиваясь от настырного стражника ногами.

– Ш-ш-ш, – Бадис демонстративно поднял перед собой мешок с пшеницей. Голубки, учуяв еду, перестали драться и замерли в напряженном ожидании.

– Ты получил власть, которая и не снилась нашему отцу, – восхищенно прошептал Гадис.

То, что произошло дальше, трудно описать человеческими словами. Рассыпавшиеся по полу зернышки словно магнит притянули стражников, со зверским аппетитом бросившихся к угощению. Остроперые голубки побросали узников и под общий гомон стали наворачивать внезапную манну небесную. Даже психически нестабильный Гуль-Буль после непродолжительной борьбы с собой присоединился к сослуживцам.

Ликованию освобожденных не было предела. Натахтал даже решил поносить юного барда на руках, чем он тут же и занялся, презрев межрасовый этикет. Серетун дружески похлопывал воителя по плечу, отмечая недюжинный вклад в успешное предприятие. Латис крепко обняла Гадиса, позабыв обо всех пакостях братца. Астролябия тоже хотела кое-кого обнять – а именно, Натахтала, – но постеснялась, оставив за собой право просто радостно скакать. Бомжеватые ниндзя…

Босяков и след простыл. “Наверное, ушли по своим ниндзевским делам”, – подумал Серетун и тут же одернул себя. Что еще за ниндзя? Слова такого никогда не слышал.

– Может, сбежим, наконец? – украдкой поинтересовался Бадис, оставшийся на периферии импровизированного карнавала.

Толпа бывших заключенных выразила согласие простым бегом в сторону лестницы. По дороге Латис приостановилась и погладила за холкой Гуля, прошептав: “Бедный птенчик”, а потом припустила еще быстрее прежнего.

Пролет за пролетом, компания друзей одолела многочисленные этажи тюрьмы, оказавшись на свободе.

Осталось только перелезть через забор.

Зубчатые штабеля прессованной древесины скрывали весь квартал от любопытных глаз. Сверху их покрывали битые бутылки, придавая конструкции нелепый вид. За специфическую архитектуру тюрьму прозвали в народе Пейтеромской Сечью, но из местных уже почти никто не помнил об этом.

– Поколдуй немного для приличия, – Натахтал легонько пихнул Серетуна локтем в бок. – Мне твоя дуга в лесу очень понравилась.

– Что это такое? – возмутился Гадис. – Как разбудить друга, так надо силы экономить, а как показать дешевый фокус – так пожалуйста?

– Вырастешь – поймешь, – многозначительно ответил великий чародей, с удовольствием отметив, что Натахтал не придал значения выпаду мелкого недоучки.

– Отойдите все, – предупредил воитель. – Сейчас будет магия.

Беглецы выстроились полукругом за спиной у Серетуна. Волшебник щелкнул пальцами. В руке возник сноп искр, который тут же вонзился прямо в сухие колышки. Получился небольшой пожар.

Продолжая щелкать в такт воображаемой музыке, чародей посылал в стены все новые и новые частички пламени, разжигая настоящее городское огнище. Древесина, быстро сгорая, обращалась в горстки угля. Заостренные концы осколков валились на землю без шума, заколдованные волшебником, чтобы не привлекать внимания. Огонь, к удивлению публики, тоже вел себя странно и не перекидывался на ближайшие соломенные крыши, оставаясь в пределах тюремного квартала.

Когда последние метры стены обратились в пепел, Серетун гордо переступил линию битого стекла и сказал:

– Добро пожаловать на волю.

Беглецы побежали за чародеем. И все было бы замечательно, если бы не возникшие из-за угла дозорные, которые прервали патруль, заметив огненное зарево над тюрьмой.

– Ну спасибо, – пробурчала Латис. – Что теперь делать? Мы вне закона.

– Как-то я об этом не подумал, – ответил Серетун и очень по-Натахталовски почесал затылок.

17

Наевшись пшеницы до отвала, пернатые дозорные не захотели гнаться за беглыми преступниками. Голубки предпочли отдаться дреме, так удачно пришедшей к ним взамен провальной идеи остановить головорезов.

Ритмичное посапывание зазвучало по всему коридору с распахнутыми решетками. Стражники сели на пол, упершись птичьими спинами в стены, и начали процесс переваривания – чтобы жирок завязался.

Один Гуль не мог успокоиться.

Со школьной поры никто не наносил его самолюбию такой урон. Долгие годы он старательно работал над телом: поднимал тяжелые валуны, оббегал семь городских секторов и отжимался много раз. А пшеница перечеркнула все его усилия. Зерновой гипноз оказался слишком сильным. Разум затмили инстинкты, и Гуль упустил шанс доказать себе, что чего-то стоит. Вместо доминирования над сорванцами, голубок выбрал стезю, погубившую его предков.

Птицы всегда были беззащитны перед человеком. Желание выжить подстегнуло их к тому, чтобы вобрать лучшие людские качества, изменив свою физиологию. Первые гибриды получились, когда голуби прилетели на ритуал, собравший множество волшебников. Пытаясь отбить орочьи отряды, чародеи решили объединить пару своих сильнейших представителей с воинами. Ожидалось, что на выходе сформируется целый корпус отборных силачей с большими способностями к магии.

Солдаты опрометчиво дали согласие на экспериментальный ритуал, не прочитав приписку мелким почерком о том, что более сильный разум поглотит конкурирующий с ним. Это означало для них полную победу чародейского интеллекта над воинственным и, как следствие, потерю своей личности.

Но воины не осознавали, какой великий акт альтруизма вознамерились совершить.

В разгар невероятного ритуала наглые голуби прорвались через слабые защитные поля, закрыв своими тельцами волшебников. Итогом стало появление мускулистых полуптиц. Более развитые умственно воины подавили интеллект пернатых. Так они узнали о великом чародейском обмане и очень обиделись.

В знак мести голубки присоединились к отрядам орков и помогли им взять Пейтеромск.

Орки не остались в долгу. По крайней мере, официально они заявили, что возьмут голубков служить стражниками, в знак признательности за военную помощь. На деле же – пернатые дозорные стоили гораздо дешевле любых других.

Все-таки, магически выведенные метисы никогда не ценились в этом мире. Только естественная эволюция придавала гибридам значимости.

По мере осмотра крепких тюремных стен, орки пришли к пониманию, что, если пиратов не вешать, то придется их кормить. Как-никак, демократия обязывает. Поэтому несколько вооруженных до клыков солдат притащили чародеев в город, чтобы создать таких же дешевых поваров взамен человеческим.

В ходе долгих дискуссий на роль материала выбрали самых упитанных жителей Пейтеромска и подвернувшихся под руку туканов. Три дня и четыре ночи волшебники водили руками, шепча страшные слова. И наконец, на четвертый день создали прямых предков Арристиса.

Шли годы. Цивилизация полуорков и полуптиц развивалась. В город все чаще заглядывали магические метисы, прося о защите от гонений. В других городах их постоянно били, но Пейтеромск был прогрессивным местом и радушно принимал расовые меньшинства.

Что касается голубков и туканов – эволюция брала свое. Птицы, как более слабый вид, были вытеснены эволюционировавшими потомками. Их популяцию строго контролировали в отдельных голубятнях, не позволяя пернатым снова захватить огромные пространства города. Жители не могли нарадоваться – больше никаких белых пятен на тележках.

Единственное, что отличало интеллект полуптиц от людского – приверженность атавистическим инстинктам. Голубки все так же двигали головами в такт походке и кидались на пшеницу, будто зомби.

Гуль не мог поверить, что такая незначительная деталь выльется в колоссальную проблему его самоидентификации. Считая себя в большей степени человеком, дозорный познал экзистенциальный кризис, уподобившись предкам. Самое обычное сырье для орочьего пива стало его приговором.

Мало голубку было школьных драк и титанических усилий под началом лучшего на всех Злободуньих землях бодибилдера, теперь и пищевое унижение подоспело.

Еще один вопрос терзал почти человеческий мозг стражника: куда делся нож? Гуль помнил, как подошел к волшебнику со спины, приставив холодный металл к чародейской бочине, а потом…

Нож пропал.

Будто его никогда и не было. Осталось только смутное воспоминание, словно осколок другой реальности.

Преисполненный решимости, голубок встал и, не оборачиваясь на сослуживцев, слетел вниз по лестнице. Нужно доказать самому себе, что все было не зря. Не для того Гуль терпел школьные обиды и копил силы, чтобы в один момент снова обернуться затравленным ребенком без опоры под лапками. Бандиты не смогут скрыться от его ясного взора.

Даже под покровом ночи.

Перечитав новый кусок, я пришел к неутешительным выводам. Налицо явственные комплексы, приобретенные в детстве и получившие в море благодатную почву для роста. Гуль питается моими подсознательными страхами, помноженными на тяжелые отношения с капитаном. Потому птичий гибрид и помнил про нож.

Вспомнились детские обиды, скопившиеся в уголке разума. Сколько драк развернулось на пустом месте, сколько оскорблений прозвучало без уважительной причины.

Дети – словно маленькие звереныши. Познание мира начинается для них с определения отличий. В ранние годы они строят простые ассоциативные ряды: холодно-горячо, далеко-близко, ярко-темно. Позже маленькие люди присматриваются к сверстникам и замечают, что кто-то выше, умнее, или сильнее. В подрастающем разуме детишки выводят медиану и стараются держаться как можно ближе к ней.

Обычно параметры нормальности диктует семья и ближайшее окружение. Все, что лежит за пределами понимания, воспринимается, как угроза. Поэтому любой ребенок, ненароком оказавшись вне выделенной плоскости, становится объектом для насмешек.

Вспомните себя в детские годы. Как бы вы отнеслись к замкнутому однокласснику, чьи тетради усеяны мелким почерком в каждой клетке? Если бы там были идеально выполненные домашние задания, вы бы просто подняли мальчика на смех. Мир давно изменился. Родители наверняка втолковывали вам, что много учиться не то, что вредно, – даже опасно. Поэтому какой-то ботаник-интроверт вызвал бы у вас жалость вперемешку с презрением. Не имея достаточного ума, вы не смогли бы распознать эти чувства и просто бы дрались.

Но в тетрадях было совсем другое. Первые неуклюжие истории с плоскими наивными сюжетами. Никакой логики, много диалогов и полно очарования.

Одноклассники вообще не знали, как реагировать. Вид ребенка, который не только учился с удовольствием, но и создавал что-то сам, вызывал неконтролируемые потоки эмоций. Даже опытная классная руководительница не могла с ними совладать и, в итоге, махнула рукой.

Пусть резвятся. Они же дети.

Вот и впитал в себя Гуль темные стороны моей личности. С другой стороны, чего я так переживаю? Хорошая книга получается, только если писать о том, что знаешь сам. Без деталей, взятых из жизни, текст остается просто текстом, и не работает, как нужно.

Обормот вскочил мне на колени и уставился в монитор, будто понимал, что там написано. Я не стал прокручивать страницу, чтобы кот мог дочитать. Удовлетворившись моим широким жестом, он несколько минут сидел, не шелохнувшись, а потом одобрительно мяукнул и отвернулся от экрана.

Можно писать дальше.

Бывшие узники неслись по узким улочкам Пейтеромска.

В голове Серетуна одна мысль сменяла другую, не давая додумать ее до конца.

Как же глупо вышло с пожарищем заборным. Надо было не выпендриваться, а просто проделать небольшой выход. Тихонько метнулись бы на улицу, никто и не заметил бы. Так нет же, тяга к дурацким спецэффектам взяла верх над здравым смыслом.

Упершись в тупик, Натахтал взволнованно спросил:

– Куда дальше?

– Вы же тут местные, – подхватил великий чародей. – Уведите нас из этого лабиринта!

– Мы бы с радостью, – ответила Астролябия. – Но город ночью совсем не такой, как днем.

– Кончайте свои загадки, – распсиховался Серетун.

– Никаких загадок, – осадила его Латис. – Просто топографический кретинизм.

– А близнецы что? – спросил волшебник.

– Это наследственное, – разочаровал Гадис.

Поворачивая под дикими углами, нарезая круги по необъятным секторам, компания диссидентов собирала за собой все более длинный хвост из стражников. Голубки приступили к оцеплению квадранта Б-2. Операцию координировали лучшие специалисты по ловле преступников.

Справедливости ради, преследований на улицах Пейтеромска не было так давно, что остались они только полотнами текста на страницах учебников, поэтому в погоне участвовали сплошные теоретики.

Завернув за очередной дом, группа декабристов остановилась перевести дух. Неумелые стражники потеряли их из виду, и появилось время восстановить силы.

– Что дальше-то? – спросил Бадис.

– Куда бежать? – вторил ему Гадис.

– Думайте, мужчины, – подвела черту Латис.

– В лес, – сходу сказал Натахтал.

– Почему в лес? – спросил Серетун и на секунду затих. Как же он столько пробежал с травмой после капкана?

– Не благодари, – будто прочитав мысли, шепнула Астролябия. Девушка под влиянием стресса случайно убрала рану волшебника из сюжета.

– Нам помогут, – уверенно сказал неутомимый воитель. – Только добраться бы.

Возле дома напротив возник знакомый силуэт в куртке. Серетун магическим пассом зажег единственный фонарь поблизости, который должен был разгонять мрак в средневековом дворе, но ленивые рабочие давно не меняли в нем свечку. Фигура плавно вышла на свет. Беглецы узнали Гуля. Выглядело это зловеще.

– Верни мой нож, – обратился дозорный к Астролябии.