– У нас не осталось иного выхода, – сказал он громко и свирепо. – Теперь лишь одно может остановить их раз и навсегда, только одно наказание, что Отступники заслужили сами, встав на нашем пути, – Смерть! Она ждёт каждого, кто посмел угрожать всему, что построили наши предки Творцы, всех, кто покусился на мечты людей и желает разрушить наш мир. Они отступили от наших идеалов и должны быть нещадно истреблены во имя нашей великой Мечты. У нас более нет права на ошибку, нет права на милосердие. Мы дали им шанс, а они воткнули нож в спину. Запомните раз и навсегда: нет пощады врагу…

Последние слова Наставника смешались со вспышкой боли в моей голове, всё поплыло перед глазами, меня обволокло ярким светом, и я зажмурился. Послышался выстрел, потом ещё один, они доносились откуда-то из глубины сознания, а потом боль резко прекратилась. Я открыл глаза. Свет постепенно растворялся в темноте вокруг меня, и только белый квадрат с нарисованной на нём круглой мишенью маячил где-то вдалеке. Я ощутил тяжёлую прохладную сталь в руке, почувствовал, как снова дрожит палец на спусковом крючке, меня всего бьёт озноб от сильных переживаний и страха за своё будущее.

Я вспомнил это место, тренировочную комнату для отработки обращения с огнестрельным оружием, находившуюся в самом сердце школы Стражей. Здесь нас учили, как правильно использовать табельное оружие, как себя вести, правильно дышать, куда направлять свои мысли и концентрацию, какие стойки занимать… и как убивать. Здесь я впервые ощутил всю мощь человеческой ярости, воплощённой в отполированном куске железа, что был призван концентрировать в себе весь гнев и направлять его в сердца врагов. Я помню, как впервые взял его в руки и он показался мне очень тяжёлым, в том числе с психологической точки зрения. От него веяло какой-то смертельной прохладой, безразличием к самой жизни, в нём не было ничего возвышенного и целеустремлённого, как нам пытались это преподнести. С той самой минуты я невзлюбил этот пистолет, он стал для меня скорее обузой, навязанной необходимостью, чем верным другом и соратником. Было нечто подлое в таком способе отключения при помощи маленького, металлического кусочка смерти, выпущенного исподтишка. Даже Отступники не заслуживали такой участи. А может, я невзлюбил пистолет из-за того, что никак не мог научиться с ним правильно обращаться. Я бесцельно тратил множество часов подряд на стрельбище, пытаясь отточить своё мастерство, но всё было безрезультатно. Он не слушался меня, отчего я ещё больше начинал бояться и ненавидеть его, а он, похоже, отвечал мне взаимностью. Иногда по вечерам здесь, на стрельбище, ко мне приходило отчаяние. Неужели я, лучший ученик этого набора, провалю такой простой экзамен? Неужели мечта всей моей жизни может так просто разбиться об эти холодные железные рифы? Каждый день я тратил остатки своих сил, засиживаясь на стрельбище допоздна, но продолжал промахиваться по цели, после чего от злости кидал в неё пистолетом, и даже так он пролетал мимо. Что со мной не так?

Я медленно и протяжно выдохнул воздух из лёгких, как нас учили, встал в стойку и направил дуло пистолета в направлении мишени. Руки дрожали, а ладони вспотели от постоянных тренировок. Я смотрел сквозь прорезь прицела и видел через неё свою цель – маленькую чёрную точку в центре круга на том конце комнаты для тренировок. Палец скользнул по спусковому крючку. Пистолет дёрнулся, выгибаясь от внутреннего возмущения после удара бойка, и пуля с длинным хвостом пламени вырвалась из огненного чрева и унеслась в сторону цели. Звук выстрела был очень тихим, приглушённым, только слабый хлопок раздался в комнате и мой крик, перекрывающий всё остальное. Хорошо, что в этом зале стояла система шумоподавления не только звука выстрелов, но и громкого голоса разгорячённых студентов.

Я посмотрел на новую дыру в мишени, возникшую с самого края и предательски так далеко от центра, потом эмоционально бросил пистолет на стойку перед собой и ещё раз в сердцах воскликнул:

– Чёрт! Опять!

– Какие-то проблемы, молодой человек? – внезапно раздался очень знакомый голос за моей спиной.

Я резко обернулся и увидел у входа в комнату тёмный силуэт, очертания, которые скрадывал общий сумрак в комнате. Меня немного напугал внезапный гость, ведь всё это время я думал, что нахожусь один в тренировочной комнате и даже не стал включать общее освещение, чтобы создать для себя более уединённую обстановку. Неужели этот человек видел все мои промахи? Я был так взбудоражен и напуган, что не смог удержать расплескавшиеся мысли и нервно выпалил первое, что пришло на ум.

– Не нужно лишнего притворства, вы и сами прекрасно знаете о моих проблемах, – довольно грубо и резко бросил я в ответ.

Человек немного помедлил у входа, потом сделал шаг навстречу, и из сумрака ко мне вышел Наставник, всё в том же комковатом свитере и с несвойственной ему смущённой улыбкой. На секунду меня парализовало волной испуга, а по телу выступил холодный пот.

– П-простите, Наставник, я не знал, что это вы, – заикаясь, затараторил я. – Я… я просто, тут…

– Всё в порядке…

Наставник назвал моё имя, но я вновь не расслышал его, мгновенная молния острой боли пронзила мой висок и так же быстро скрылась из головы.

– Не волнуйся, я могу понять твоё негодование. – Наставник сложил руки за спиной, раскачиваясь подошёл ко мне ближе и зажмурился, пытаясь разглядеть мишень в другом конце комнаты.

– Всё равно, простите, – всё ещё испуганно пропищал я. – Это сводит меня с ума. Я тренируюсь каждый день, но не могу совладать с этой железякой.

Кивком головы я указал на пистолет, лежащий на стойке.

– Хм, странно… – Наставник задумался. – Я видел тебя сегодня на курсах ближнего боя и видел твою страсть в схватке на мечах. Не похоже, чтобы ты не мог совладать с «железяками». Может, это от того, что мечи тебе нравятся больше огнестрельного оружия?

– Угу, – понуро ответил я, – мне нравится ближний бой, с ним я чувствую себя живым, подвижным, клинок как продолжение меня самого, он слушается, подчиняется моим мыслям, а этот… он ужасен. Я не смогу сдать экзамен.

После этих слов я окончательно помрачнел и поник. С лица Наставника моментально пропала улыбка, он заглянул в мои глаза, недовольно покачал головой и перевёл взгляд на пистолет. Потом взял его в руки, повертел из стороны в сторону и положил обратно.

– Не вижу в нём ничего ужасного. По-моему, в тебе есть всё, что нужно для сдачи всех экзаменов: достаточно холодная голова, расчётливость, быстрота мысли и отличная реакция. Проблема не в оружии, она в тебе, и нет никакой разницы между мечом и пистолетом.

– Но в убийстве из пистолета нет никакой чести, – с возмущением возразил я. – У противника нет шансов, это подло! К тому же я совершенно не ощущаю самого боя, он как бы отстранён от меня и не подчиняется моим действиям, а контроль – это самое важное для меня.

– В убийстве вообще не может быть чести! – Наставник повысил голос, перешёл на командные нотки и махнул рукой. В его глазах читалось явное недоумение и разочарование моим ответом. – Что за пафосная блажь, где вы этого набрались? Мечи, пистолеты, даже твои кулаки – это всего лишь инструменты, бездушные механизмы, которые вам вложили в руки для достижения определённых целей. Кто вы, по-вашему? Простые убийцы или видите в убийстве самоцель? Это жестокая необходимость, не более, тяжёлая жертва данности, которую мы вынуждены совершать! Вы – хирурги, что точечно вырезают опухоль, поразившую тело нашей Системы. Ваша основная задача – спасать жизни, отбирая её только у паразитов. Это не благословление и не дар, это тяжёлый каждодневный труд, пытка, которую не каждый способен вынести. Долгие годы мы тренируем вас, оттачиваем мастерство, чтобы сделать из глупых юнцов беспощадных специалистов и мастеров своего дела. А это, – Наставник указал на пистолет, – лишь инструмент вашей работы. Не всегда будет такая ситуация, когда ты сможешь подобраться к противнику для контактного боя. В большинстве случаев он убьёт тебя на подходе. Именно для этого нужно дальнобойное оружие. Для каждой операции – свои инструменты. Вас учат обращаться с ними, и для каждого существуют одни и те же правила. Твоя проблема именно в этом. Ты на многое способен, но ты непостоянен, не всегда можешь держать в узде свой пылкий нрав. Ты даёшь эмоциональные оценки вещам, наделяешь их чувственным восприятием, отношением, что не свойственно, как ты выразился, «железякам». Это просто инструмент, вещи, запомни это!

Я стал мрачнее тучи и выглядел как нашкодивший школьник. В тот момент мне стало действительно не по себе и казалось, что я совершил фатальную ошибку, после которой не будет пути назад. Я всё-таки сделал то, чего всегда так боялся, – разрушил копившееся годами доверие. Я оцепенел, не в силах больше пошевелиться. Вся учёба разом крутилась в моей голове, моменты из жизни вспыхивали один за другим и безвозвратно угасали в нарастающей тревоге. Я искал ответы на главный вопрос: «Что же мне делать дальше, как жить?» К тому моменту я уже простился с надеждами стать Стражем и почти простился с жизнью. Но Наставник медлил, молчаливо буравил меня строгим назидательным взглядом и чего-то ждал. Обычно он бывает более решительным и жёстким с претендентами, многие на моей памяти вылетали из школы и за более мелкие провинности. Наставник увидел мои беспорядочно мечущиеся глаза, немного расслабился и усмехнулся.

– Чего ты боишься, юноша?

– Я? – Вопрос показался мне неожиданным.

– Да, ты. Чего ты сейчас боишься? Меня?

– Я боюсь провалить экзамен и не стать Стражем… – пробубнил я себе под нос.

– Ох, вовсе не этого тебе стоит бояться, друг мой. Экзамен по стрельбе – это меньшее, что тебя должно волновать. Это всё мелочи, периферийные знания. Безусловно, они тоже нужны и крайне важны, чтобы получить статус Стража, но в первую очередь тебя стоило бы выгнать по другой причине. – Наставник прикрыл глаза и покачал головой. – Ты хороший, усердный ученик, я прекрасно вижу чистоту твоих помыслов и силу душевных порывов. Но твоя импульсивность порой становится непредсказуемой, хаотичной, ты не умеешь держать эмоции на коротком поводке, сохранять свой разум чистым и защищённым от проникновения скверны. Вместо того, чтобы направить свой гнев против врагов Системы, ты занимаешься саморазрушением. Страх – твой главный враг, он сковывает тебя и не даёт раскрыть свои навыки и способности. Научись контролировать себя и свои мысли, возьми над ними первенство, подчини их конкретной цели. Многие претенденты, такие же, как и ты, пренебрегают моими советами, полагаются на процедуру Отречения, думают, что она поможет избавить их от страхов, сомнений и эмоций, но это не так. Отречение не панацея…

– Что же мне делать? Я отчислен? – через силу прохрипел я сквозь пересохшее горло.

– Что? – Наставник даже немного усмехнулся. – Нет! Пока нет. Пойми, в тебе есть то, чего нет в большинстве других. Я вижу это каждый день на наших занятиях и видел сегодня в том отточенном неистовстве на арене ближнего боя. Ты лучший претендент в этом наборе, даже несмотря на все твои юношеские заскоки. Но пока рано зазнаваться, ты должен собраться. Возьми в руки своё оружие!

Наставник указал на пистолет, и я послушно последовал его приказу.

– Хорошо, теперь прицелься. Что ты видишь?

– Мишень, – испуганно пробормотал я, заглядывая через дрожащую мушку прицела.

– Неправильный ответ! – хлёстко прочеканил Наставник. – Что ты видишь, когда ты смотришь на неё через прицел? О чём ты думаешь?

– Я вижу… цель…

– Какую цель?

Голос его по-прежнему был очень строгим и напористым, он пытал меня каждым словом, которыми ловко орудовал, как кинжалами.

– Стать Стражем Системы.

– И снова неверный ответ! Ты следуешь за ложными целями, это порочный путь, юноша, он никогда не приведёт тебя к истинно желаемой цели.

Наставник сокрушённо покачал головой и потом посмотрел на мои руки.

– Почему твои руки дрожат? Ты боишься промахнуться?

– Я боюсь того, что за этим последует.

– Ох, юноша, страх когда-нибудь погубит тебя и всех, кто будет рядом, запомни мои слова. Ты знаешь, почему в Палачи выбирают лучших? Потому что цена их ошибки слишком велика. Они единственная защита от всеобщей гибели, от тех, кто хочет сожрать нас целиком. На этой войне нет места страхам и нерешимости. А ты боишься всего, даже этой мишени! Посмотри на неё! Даже твои страхи вертятся вокруг твоего тщеславного эго. Всё потому, что изначальная цель твоего пребывания в нашей школе ложная. Для чего ты сюда пришёл? Стать Стражем? Зачем? Твоё сознание слишком ограничено, твои мысли не могут выйти за пределы собственных интересов. Так для чего ты хочешь быть Стражем? Ответь!

Наставник зашёл сбоку и требовательно уставился на меня, отчего моё сердце вновь ушло в пятки и жалобно отбивало оттуда быстрый ритм, а дыхание стало очень быстрое и поверхностное. Я всячески старался собрать разбежавшиеся мысли воедино и тщательно подбирал слова.

– Я… я здесь… я хочу защищать Систему, людей, оберегать нашу мечту…

– Стреляй! – резко скомандовал Наставник, обрывая меня на полуслове.

– Что? – не понял я и вытаращил глаза.

– Стреляй немедленно!

Я повернулся к мишени, почти ничего не соображая, и онемевшими пальцами надавил на спусковой крючок. Мне почему-то очень хорошо запомнился тот момент бессознательного выстрела. Я видел белую, заманчиво сверкающую мишень, окружённую темнотой и смотрящую на меня своим единственным глазом, я слышал бесконечный гул в своих ушах, где утонул тихий хлопок выстрела. Подгоняемый раскалёнными газами, затвор скользнул ко мне навстречу, я почувствовал, как дёрнулся в руках пистолет, увидел яркую вспышку, на время заслонившую собой весь мир перед глазами. Когда я вернул контроль над своими мыслями, то посмотрел вдаль и увидел новую дыру в мишени, зиявшую гораздо ближе к желаемому центру, нежели все остальные. Ещё ни разу мне не удавалось достичь таких результатов без должной и долгой подготовки.

Я немного растерялся, опустил руки и выронил пистолет на подставку перед собой. Наставник подошёл ближе, вгляделся в темноту и чуть слышно хмыкнул себе под нос.

– Ты можешь лучше, – спокойно сказал Наставник.

– Но…

– Вспомни, чему тебя учили на уроках рукопашного боя, и помни, что я тебе сказал. Оружие лишь инструмент в твоих руках, и совершенно неважно, с помощью чего ты ведёшь бой. Тебя учили трём правилам боя, вспомни! Эмоции – твой главный враг, будь холоден и собран, научись управлять ими, направлять, а не подчиняться. Думай быстрее, чем противник, наноси удар молниеносно, точно и смертельно, не трать время на раздумья, в реальном бою его может не быть. В данном случае твои мысли – твои враги. Ты сам низвергаешь себя, травишь себя размышлениями, тратя время на подготовку к удару. И всегда помни, что для тебя является главной целью пребывания здесь! Вот это, – наставник указал в сторону мишени, – это ничто! Воспринимай её как ещё одну ступень на пути к своей цели. Не преграду, а именно ступень, на которую нужно зайти, чтобы идти дальше. Таких ступеней на твоём пути будет ещё немыслимое количество, а восхождение по ним превратится в каждодневную рутину. Сейчас это просто кусок бумаги, а когда-нибудь на её месте окажется живой человек, и их будут сотни. Шаг за шагом ты должен взбираться всё выше и выше. Без страха и сомнений, без жалости, без кучи бесполезных мыслей и самокопания. Только так ты достигнешь вершины. Так что соберись, наконец, хватит возиться с этой мишенью, сделай шаг наверх и иди дальше. Ты понял меня?

– Да, я вас понял, Наставник, – примиряюще ответил я и снова взял в руки пистолет.

– Нет-нет-нет. – Наставник выхватил из моих рук оружие и покачал головой. – Хватит на сегодня, тебе давно пора отдохнуть, а завтра придёшь и пробьёшь вон там красивую дырочку прямо по центру. Пойдём, я закрою дверь, а то всем давно уже пора разойтись по своим комнатам.

Наставник позволил себе небольшую улыбку, вернул пистолет обратно на стойку и положил руку на моё плечо, а затем настоятельно пригласил к выходу из стрельбища. Весь вечер того дня предстал в моей памяти огромным комом снега, что незаметно нарастал всё это время, а потом внезапно прокатился по мне и всей моей жизни за те полчаса, что мы провели вместе с моим кумиром. Я столько грезил этой встречей, хотел задать волнующие меня вопросы, расспросить его о многом, возможно, попросить рассказать истории из жизни, раскрыть таинство службы Стражей. Столько раз я представлял этот миг, прокручивал несуществующий диалог, испытывал неописуемый восторг от несбыточного будущего, но лавина событий, обрушавшаяся в тот вечер на мою голову, прошла настолько быстро и стремительно, что осознание ко мне пришло только на следующее утро. Подумать только, я встретил главного человека во всей школе Стражей, чьё слово считалось законом для каждого, чей авторитет подобен богу, а я позволил себе такое свинское поведение! Один щелчок его пальцев – и я окажусь на улице без памяти и с полной охапкой разрушенных надежд. Я так сильно перенервничал в тот вечер, ворчал, пререкался и вообще мало сознавал, что делал и говорил. Я был на волосок от гибели всей своей мечты. Но в тот момент, когда мы вышли с Наставником в коридор и он запер за мной дверь, я всё ещё не осознавал этого и просто плыл по течению нарастающих событий, изменивших в тот день всю мою жизнь.

Сумрачный пепельно-грязный коридор далеко раскидал свои рукава и расходился от нас в разные стороны, с обоих своих концов скрытый тяжёлый полумраком, царившем сейчас во всех помещениях школы Стражей. Закоулки утопали в полутонах, тихих перешёптываниях людей за каждой дверью и в тяжком смоге из нервов, напрасных ожиданий и маленьких трагедий. Его вдыхал каждый из нас по вечерам перед сном и задыхался, глядя в пыльный потолок. Сколько здесь было таких же, как я? Сколько судеб, юношеских пустых надежд и романтических порывов разбилось о местные острые скалы? Сколько загублено мечтаний и великих свершений, когда глупые, наивные и дерзкие корабли местных юношей и девчонок с таким же безудержным и залихватским порывом налетали на коварные рифы, скрытые под тихими водами нашего Наставника? В нём была такая великая внутренняя сила, непомерная стать, которую он излучал изнутри, заставлял нас как заблудших мотыльков лететь на этот свет и сгорать, натыкаясь на его острый, как лезвие, фильтр. Он отсеивал многих, выгонял из школы без лишних пререканий и слов. Казалось, что малейшая провинность, неправильный взгляд, нечаянно брошенное слово – и тебя до костей испепелял суровый взгляд Наставника, когда он в мгновение ока менялся с доброго, отеческого прищура, на жёсткий и холодный взгляд, обжигающий и хлёсткий.

После этих событий я ещё долго буду задавать себе один вопрос: «Почему в тот вечер он зашёл в тренировочную комнату к одинокому юноше, ругался, топал ногами, но всеми силами мечтал ему помочь? Именно мне, а не кому-то другому?» Но я бесконечно признателен Наставнику за этот вечер. Только благодаря ему и нескольким минутам полёта сквозь собственный страх, я тот, кто я есть, и там, где должен быть, и никогда об этом не забуду.

Я услышал, как щёлкнул замок за моей спиной, и осторожно осмотрелся. Стрельбище находилось за одной из одинаковых, непримечательных дверей с маленькими табличками, где были указаны номера комнат. Тренировочная комната располагалась за дверью под номером шестьдесят четыре. Примыкающий к ней коридор был нешироким, мрачным и невероятно длинным, с множеством таких же дверей, расположенных по одной стороне. Почти весь свет в школе уже потушили, и горели только редкие тусклые лампы на потолке, чтобы последние заблудшие претенденты могли найти дорогу в свои комнаты.

Когда Наставник справился с замком и положил увесистую связку ключей себе в карман, я увидел, а потом и услышал, как с левой стороны к нам приближались два человека, о чём-то увлечённо спорящих друг с другом. Сначала я смог разглядеть две тёмные фигуры, а затем до меня донёсся немного грубоватый мужской голос и лёгкий, задорный девичий смех, от которого у меня всё внутри перевернулось. Я помню этот смех, эти искристые нотки в голосе, и почему-то именно в этот день. Я никогда не смогу их забыть. Под свет потолочной лампы рядом с нами вынырнула весёлая пара. Высокий парень с хорошо накаченной мускулатурой, широкой шеей, но добрыми глазами шёл, улыбаясь во весь рот, и что-то оживлённо говорил своей спутнице. При этом я не могу сказать, что видел его лицо, оно расплывалось, как и у большинства людей из моего прошлого, но отдельные черты иногда ярко вспыхивали в памяти. Но рядом с ним была она… стройная красивая молодая девушка с длинными чёрными волосами, они свисали до самых плеч и лежали на них воздушными локонами. Она лёгкой походкой плыла над полом, задорно смеялась, иногда поправляя свои волосы, и светилась счастьем. Я никогда не видел Киру такой… весёлой, жизнерадостной, даже румянец засиял на девичьих щеках, словно лучики солнца ласково коснулись её, даря настроение.

– Ой, нет, ты что, – заверещала Кира из бесконечно далёкого прошлого и захихикала. – Это даже звучит глупо. Я буду Кирой, и точка. Это моё право, что хочу, то и придумываю.

Парень обратился к Кире по её настоящему имени, от чего у меня случился новый приступ головной боли.

– …слушай, а тебе не кажется, что оно немного грубоватое? Нет, я не спорю, имя довольно стильное, но, думаю, оно не очень подходит такой милой мордахе. – Парень довольно хмыкнул.

– Да ну тебя. – Кира игриво обиделась и стукнула его по плечу. – Я ещё волосы укорочу, обрежу вот так, чтобы выглядеть более устрашающе! – Девушка показала рукой длину волос в районе щеки.

– Устрашающе? Ты? – Парень сдавленно засмеялся.

Кира ещё раз ударила его по плечу и демонстративно надула губы. В этот момент они затихли, завидев нас, и молча прошли мимо. Кира повернулась ко мне, посмотрела с каким-то пренебрежением, а затем, поймав взгляд Наставника, быстро отвернулась и пошла дальше.

– И вообще, – вдруг продолжил разговор спутник девушки, когда они отошли от нас на пару метров. – Мне нравятся твои волосы, не смей их состригать, слышишь? Не смей!

– А что это ты раскомандовался? – наигранно строго спросила Кира. – Хорошо, я обещаю, что не трону их, но… если ты обещаешь, что никогда меня не бросишь и всегда будешь рядом! Обещаешь?

– Обещаю, – пробормотал парень.

– Эй, молодые люди, – неожиданно крикнул им вслед Наставник. – А ну быстро по комнатам, чтобы через минуту вас тут уже не было!

Парочка резко замолчала, ускорила шаг и уже через несколько секунд скрылась в темноте коридора. Наставник поохал, глядя им вслед.

– Дети… – с заметным огорчением произнёс он. – Они так и не поняли, что никогда не смогут быть вместе. Эх, молодость, сладкие наивные мечты о сиюминутном счастье, грёзы о вечной любви и сокровенность первой встречи.

Наставник замолчал, положил мне руку на плечо, чуть заметно подтолкнул, и мы неспешно пошли по коридору вслед за ускользнувшей парочкой.

– Наставник, а почему они не смогут быть вместе? – тихо спросил я, боясь, что они ещё не ушли достаточно далеко.

– Думаю, ты и сам сможешь дать ответ. Эмоции в нашем деле, любая привязанность, кроме профессиональной, – это всё непозволительная роскошь. Они мешают думать, вырабатывать единоверное решение в битве и затуманивают разум. Придя сюда, они сознавали, на какой путь им придётся ступить. Это путь одиночества. Мы вместе, но каждый из нас одинок в этой толпе, мы закрыты ото всех людей и эмоций. Сейчас они счастливы, но это ненадолго. Уже завтра ей придётся сделать очень нелёгкий выбор, что решит её судьбу. Этот парень не справился с уровнем наших тренировок и не прошёл необходимые тесты, а следовательно, скоро будет исключён из школы, а вот девушка должна решить, что для неё важнее: Система или он. Но в любом случае их отношения были обречены с самого начала. Даже если они оба захотят уйти, то им придётся пройти через очищение памяти, и они не вспомнят друг о друге, как только покинут стены школы. Такова жизнь, они сами её выбрали.

– А девушка должна пройти Отречение? Нам ведь при любом исходе промоют мозги? Неужели Системе нужны только бездушные машины, бездумно исполняющие приказы? – смело, но с грустью спросил я.

Наставник даже не злился, он просто повернулся ко мне и таинственно улыбнулся, что в блёклом свете далёких ламп показалось мне немного устрашающим.

– Ты боишься, – мягко заключил он. – Понимаю. Страх потерять себя родственен страху смерти, а невежество лишь подпитывает его. Не знаю, от кого ты понабрался подобных мерзостей про нашу работу и о процедуре Отречения, но уверяю тебя, что это не так. Такие слова недостойны звучать из уст будущего столпа нашего общества. Похоже, тебе ещё многому нужно научиться прежде, чем встать на путь Стража. Но главное, ты должен понимать, что Отречение не промывает мозги и не стирает память, вовсе нет…

– Но как же?

Я с недоумением перебил Наставника, от чего тот недовольно закряхтел.

– Пойми, нельзя заставить человека избавиться от всех эмоций, забыть своих родных и собственное прошлое. Нельзя насильно промывать мозги, избирательно стирая воспоминания. Так это не работает. Та операция, что проводится людям, исключённым из школы, довольно груба, примитивна и прямолинейна, в ней нет никакой хитрости. Память вычищается полностью обо всех годах, что люди провели в нашей школе, включая все знания и приобретённые навыки, они вообще забывают о том, что к нам приходили. А если возвращаются снова, то им просто отказывают в поступлении. К тому же подобная операция очень ограничена по времени, чем больший отрезок памяти мы удаляем, тем выше вероятность разрушить личность. Процедура Отречения же намного тоньше. Человек должен сам захотеть отречься от своих эмоций и от всей прочей жизни, он должен отринуть все чувства и прошлое естество. Путь Стража – это ваш осознанный выбор, и останется им до самого конца. В этом его суть. Мы можем только помочь вам забыть, заблокировать некоторые участки памяти, направить вас, но это нельзя сделать насильно, понимаешь? Всё, что вы делаете, все решения, которые вы примете на службе Стражей, будут по вашей собственной воле. Вы не бездумные машины, не роботы, вы выше всех прочих людей в этом мире и единственные, кто действуют с полным осознанием дела. Ты только подумай, что значит её ребяческая любовь к этому юноше? Она ослеплена эмоциями, она отстраняет себя от мира, Системы, от всех людей. Вместо любви к одному человеку вам предложен дар любить всех до единого. И всё, что вы будете делать, каждое принятое решение, даже смерть каждого Отступника будут во имя любви ко всему человечеству и направлены на его выживание. Вот где истинная любовь, молодой человек, не эгоистичная и мелочная, а подлинная. И это будет твой выбор, твоё добровольное решение. А ты говоришь: «Бесчувственные машины». Хех, задумайся об этом!

Я замолчал, сражённый его пламенной речью, поник и смотрел только на то, как мелькает под ногами серый пол, изредка отблёскивающий редким светом с потолка.

– Чего загрустил, а? – добродушно спросил Наставник, когда мы подошли к широкой двери в конце коридора. – А вот и жилой корпус, иди, отдыхай, готовься к новому дню и новым свершениям. Утро вечера мудренее. Ах да, услышал диалог этой парочки и хотел у тебя узнать: ты уже выбрал себе новое имя?

– Угу, – пробубнил я себе под нос. – Стилет.

– Ого, Стилет, хорошее имя.

– Да, всегда хотелось быть тайным оружием Системы, наносить точечные, быстрые и смертельные удары, всё, как вы говорили, да и слово красивое.

– Вот оно как. – Наставник довольно хмыкнул и закашлялся. – Да, не спорю, слово красивое, но, ты уж прости, слишком прямолинейное. Лучше что-нибудь покороче, например, просто – Стил. Коротко, ёмко и устрашающе. Что думаешь, а?

– Нет уж, спасибо, лучше я буду Стилетом. Стил звучит немного глупо, как по мне, – буркнул я и пошёл к двери, ведущей в жилой корпус для мальчиков.

– Но ты всё равно подумай надо всем… Стил, – ехидно добавил Наставник.

Я насупился и, ничего не ответив, открыл широкие двери, откуда в меня внезапно ударил яркий свет, а вслед за ним посыпались бетонная крошка и пыль, забивающая все ноздри. Потом пришла сильная боль во всём теле, и где-то там, в быстро приближающейся ко мне реальности, я слышал уже привычный крик напарницы, от которого мне почему-то стало грустно.

* * *

Техник Васильев сегодня казался особенно задумчивым и молчаливым. Когда я в очередной раз ввалился в его комнату технического обслуживания весь помятый, побитый, в грязной порванной одежде, залитой собственной кровью, то он не проронил ни слова. В этот раз не было ни возгласов удивления, ни причитаний, ни кучи ненужных вопросов, всего пару секунд он смотрел на меня пустым ненавидящим взглядом, а затем спокойно и механически начал настраивать оборудование для проведения тестов. Я же привычно и послушно сбросил с себя всю одежду, промокшую насквозь и пропитанную пылью разрушенного дома, и остался в одних трусах. Затем прошлёпал голыми ногами по холодному полу помещения, лёг на знакомую кушетку и безразлично уставился в потолок. У меня ощутимо болела спина, ныла старая рана в плече и немного щемило в груди. Всё это последствия от удара огромной балки, которой меня слегка придавило под руинами разрушенного дома, но в итоге она спасла мне жизнь, остановив собой огромную массу бетонных перекрытий, явно желавших моей смерти. Если не учитывать этих ран и пары-тройки психологических травм, то можно с уверенностью сказать, что я чувствовал себя хорошо, но у взвинченного всем этим Вергилия оказалось иное мнение, и он велел провести полное обследование.

Васильев долго колдовал над моей помятой информационной оболочкой, проводил какие-то тесты, включал и выключал разное оборудование, открывал окно Консоли и подолгу медитировал рядом с ним. Затем он доставал из малозаметного нагрудного кармана на своём техническом халате небольшой рабочий блокнот, ручку и быстро туда что-то записывал, а затем всё продолжалось по новой. Спустя какое-то время и череды меланхоличных кружений старшего Техника я уже скромно сидел на краю кушетки, смотрел в пол и слушал слабое сопение Васильева, продолжающего усердно что-то выводить в своём блокнотике. Мы оба ждали и прекрасно знали, кого…

Через пару минут дверь в комнату с грохотом отворилась, и в неё влетел Вергилий, сверкая своей белоснежной, но немного взъерошенной шевелюрой.