Читать книгу: «Сон разума», страница 19

3

Мы пробежали метров двести, не больше, а затем остановились и дальше уже пошли пешком. Бежать в такую темень было опасно: одно не ловкое движение, или под стопу внезапно попадет особо крупный камень, и земля встретит тебя с распростертыми объятиями. Чудо, что мы до сих пор не разбили себе колени, или чего похуже.

Еще метров через пятьсот быстрой ходьбы, мы остановились перевести дух. Ноги ныли ужасно, а носки кроссовок, вероятно, были сбиты основательно.

Я прижался к высокому забору и взглянул на Наташку, с трудом различая ее силуэт на фоне почерневшего неба.

– Странно.

– Что странно? – спросила она.

– Странно, что рация молчала.

Вероятно, Наташка не поняла, так как молча продолжала на меня смотреть.

– Ну, помнишь, как завелся телефон в том доме? – Я достал из кармана части мобильника и принялся его заново собирать. – А вот рация почему-то молчала.

Собрав телефон, я нажал кнопку включения. Громкая мелодия заставила нас дружно вздрогнуть. Экран засветился и показал, что все настройки сбились, и теперь их придется настраивать заново. Зато больше странных звуков он не издавал.

– Работает, – сказал я, убирая телефон в карман. – Что с рацией?

Наташка некоторое неопределенное время, которое обычно требуется девушке, чтобы найти что-то в своих завалах, рылась в сумке, пока, наконец, не нашла рацию.

– Опс. – Наташка смущенно спрятала лицо глубже в капюшон.

– Что это значит, это твое «опс»?

– Рация выключена. Я забыла ее включить, когда брала из машины.

Что ж, теперь, по крайней мере, ясно, почему эта штука молчала. Но с другой стороны, мы понятия не имеем, как обстоят дела у наших друзей.

– Включи, – попросил я.

– Уже. – Наташка щелкала каналы в поисках нужного. – Сейчас… одну минутку. Вот.

Из рации тут же хлынул поток ругательств, извергаемый разом из трех глоток. Смысл у всех был примерно один: светлячки ходят, они сваливают, а мы можем идти туда, куда сейчас ходить вовсе не политкорректно и не толерантно.

– Выключи. – Я скрестил руки на груди и принялся мотать головой. – Выключи, скорее.

Наташка выключила рацию и убрала обратно в сумку.

– Мы вроде, как и не слышали, да? – спросила она.

– Ну, орут втроем, значит все у них нормально. А вот выслушивать сейчас их крики совсем не хочется.

За нашими спинами послышалась громкое «бум», словно кто-то налетел на стекло.

– Так, пора уносить отсюда ноги.

– Ох, как же я с тобой согласна.

Мы подскочили, и остаток дороги проделали быстрым шагом, освещая себе путь экраном мобильника. Не бог весть что, но все же какой ни какой свет.

– Вы, почему не отвечали! – накинулись на нас пацаны, когда мы с Наташкой отворили калитку моей дачи. Оказывается, они пришли раньше нас и уже минут десять мерзли на лавочке перед домом. Я если честно, только в этот момент глядя на их дрожащие тела и стучащие зубы, подумал, что ключ вполне можно было оставить на прежнем месте, а не тащить его с собой. Но, задним умом умны все.

– Они ходили! – причитал Серега. – Светлячки – они ходили!

– Мы тоже это заметили, – безразличным тоном ответила Наташка.

Ах, хороша! Сказала так, словно для нас это было простым походом туда и обратно, а тот факт, что светлячки начали ходить, нас вообще не удивил, и уж мы-то были к такому готовы.

– Вы что, не понимаете? – продолжал неистовость Серега. – Ходят! Они за нами пошли, как проклятые зомбаки у Ромеро.

Я повернул голову к брату, так как рация была у него в руках:

– Вы слышали помехи в эфире, перед тем как они начали двигаться?

Брат задумался, а затем округлил глаза.

– Да, да ты прав! Я помню, что она сильно зашипела и загудела, словно я пытался настроить радио, но никак не мог поймать нужную волну.

– Вот как? – Я задумчиво повертел ключом от дома, а затем вставил его в замочную скважину и, повернув, открыл дверь. – Ладно, все в дом. Уже холодает.

Пока Наташка, Стас и Саня разбирали нашу добычу, мы с Серегой собрали все готовые дрова, что я оставил на веранде, и отнесли к печи в спальной комнате.

– Мне кажется, ты зря беспокоился, – сказал Серега, когда мы уселись на маленькие табуреточки перед печью. – Дров у нас полно.

Я покачал головой.

– Нет, Серега, этого не хватит даже на половину ночи. Огонь прожорлив, ты не знал?

Он как-то неоднозначно кивнул и взглянул на веранду, где то и дело мелькал силуэт Наташки, и раздавался ее мелодичный голос.

– Как далеко вы зашли с Наташкой? – спросил Серега, после продолжительной паузы.

Я сложил щепки небольшой горкой, накрыв ими скомканные листы старых газет, и чиркнув спичкой, быстро поджег свою конструкцию. Отчего-то совать зиппо в печь мне казалось кощунством. Огонь вспыхнул быстро и так же быстро стал выжигать щепки, потому мне приходилось следить, чтобы он не потух, все время подкармливая его досочками побольше. И когда я убедился, что огонь вполне себе стабилен, я подсунул в печь пару поленьев и закрыл дверцу.

Отодвинувшись от печи на расстояние вытянутой руки, я взглянул на Серегу.

– Зашли? Наверное, километра на два вглубь, – ответил я. – Точно не скажу, в темноте я не признал ни одного домика.

– Я не об этом. – Серега не злился моей несообразительности. Говорил с какой-то тоской в голосе. – Я о вас.

– О нас?

Наверное, около минуты я никак не мог понять, что именно он хочет сказать. Пожалуй, я и правда иногда бываю невероятно туп, но только мне и в голову не могло прийти, что Серега вообще задаст мне этот вопрос. Я думал, что все мы все прекрасно понимаем и думаем об одном и том же.

– Ничего между нами нет, – отмахнулся я кочергой, которой поворачивал угли, подсовывая новые дрова.

– Вы очень много времени проводите вместе. И я видел, как она на тебя смотрит.

– Испепеляюще? – попытался пошутить я, но Сереге и правда, было не до шуток.

– Она ведь поцеловала меня, помнишь?

– Ну, фактически, это ты ее поцеловал.

Серега усмехнулся. С веранды донесся звук звенящей посуды и стук ножа.

– Да, я поцеловал. Я думал, девушки многое вкладывают в поцелуи, разве нет?

Я задумался. Конечно, он был прав, но ведь нельзя обобщать всех девушек, это не верно. Для кого-то это очень важный и вполне обдуманный шаг, настоящий контракт, который заключают двое, скрепляя его поцелуем. А для кого-то это всего лишь способ выразить свои чувства в данные момент, ни больше, ни меньше. Есть, конечно, еще и те, для кого поцелуй и вовсе вещь обыденная, и они дарят его направо и налево, совсем не понимая его истинной ценности.

Но ведь есть еще и определенные факторы, которые надо учитывать. Девушка, это не тупая машина, как я и или как Серега. Девушка руководствуется в своих поступках не сухой логикой, как мы, а эмоциями, обуревающими ее в данный момент. Может ли девушка поцеловать парня, который ей просто друг, но который уезжает надолго? Вероятно. Стандартный поцелуй в щеку. Но, а если этот парень смертельно болен, и доживает последние минуты? Если такого будет его желание, то да. Думаю в таком случае ответ только одни. А если несколько факторов наложились друг на друга, и девушка, в плену сильнейших эмоций ответила на твой поцелуй? Это считается? Или продолжает оставаться одолжением, услугой умирающему?

В этой ситуации так же очень много подводных камней, и перебрать их все попросту невозможно. Это неподвластно никому, и уж точно не мне. Да и всегда стоит помнить о двойственности каждой девушки и о том, что принятое ей решение вчера, не всегда справедливо для нее и сегодня. Они особы ветреные, переменчивые, и нам попросту нужно это принять.

И что говорить в такой ситуации? Выдать Сереге все мои мысли или демонстративно промолчать, проявляя свое высокомерие и еще больше подкармливая его внутренних демонов?

– Знаешь, Серега, тебе просто нужно понять, что Наташка нас всех любит, – осторожно подбирая слова, начал я.

Серега сдержанно хмыкнул.

– Нет, ты не хмыкай, а послушай меня. Да, она нас любит и готов спорить, что за любого из нас отдаст свою жизнь.

Серега молчал. Молчал и смотрел на пляску огня в печи.

– И именно эта любовь, никогда не позволит ей быть с кем-то из нас. Понимаешь?

Молчание.

– Она умная девушка, – продолжал я. – И она понимает, что выбрав кого-то одного, она в результате потеряет всех.

– Это глупо, – бросил Серега.

– Вовсе не глупо. Представь, что завтра она начнет ходить на свидания с Саней. Каждый вечер, каждого дня. Они не будут больше столько времени проводить с нами, а когда нам все же удастся собраться всем вместе, они буду больше поглощены друг другом и своими губами, что непременно начнет злить тебя еще сильнее. А может и Стаса. – Я помолчал намного. – А может и меня.

– Мы не говорим об этом вслух, но мы тоже любим Наташку. Каждый по-своему. А может, и каждый одинаково. Может, мы даже не понимаем пока, что именно она значит для нас, не чувствуем этого, пока она с нами. Но что произойдет, когда она выберет одного? Что произойдет с остальными? Мы почувствуем себя обманутыми? Может забытыми? Брошенными? А может, и все сразу.

Я достал сигарету и сжал ее зубами. Серега внимательно смотрел на меня. Дрова глухо пощелкивали в печи.

– Нет, Серега, между нами ничего нет. И ничего быть не может. Ведь это расколет нас, так или иначе. – Я щелкнул зажигалкой и поднес ее к лицу. И только в этот момент я заметил, что Наташка стоит в дверях, прислонившись плечом к проему, и задумчиво смотрит на нас.

Мы с Серегой переглянулись. Я понятия не имел, как долго она тут стоит и как много она успела услышать.

Но вот ее губы дрогнули и девушка улыбнулась.

– Кушать подано, – заявила она. – Давайте быстрее, пока эти двое все не съели.

Мы с Серегой подскочили и кинулись на веранду. Наташка остановила нас на пороге.

– Сигарету долой! – велела она.

– Да, мэм. – Я усмехнулся и убрал так и не прикуренную сигарету обратно в пачку.

В конечном счете, вам всегда приходится идти на компромиссы с тем, кого вы любите.

Не смотря на все то, что нам удалось раздобыть вместе с Наташкой, ужин оказался куда более скромным, чем я ожидал. И дело было не в качестве еды, а в ее количестве. Для пятерых этого было маловато.

Помимо наших запасов в виде хлеба, сосисок, яиц, солями и сыра, пацаны еще нашли целый пакет помидор, огурцов и зелени и кусочек ветчины. Они признались, что следовало поискать получше, так как пакет они достали из машины, двери которой были открыты на распашку. А вот к домику не сунулись, потому что в этот момент и завопила рация, и с соседнего участка к ним двинулись светлячки. Уже отбежав на приличное расстояние, пацаны заметили, что даже небольшой заборчик серьезное препятствие для светлячков, которое они никак не могут преодолеть. Но, как говорится: «у страха глаза велики».

Из всего найденного можно было наскоро сделать себе бутерброды. Да еще и пиво с чипсами – вечер вообще обещал быть не таким уж и плохим.

Я взял себе банку пива и лично изготовил бутерброд с одним кусочком тостового хлеба, ломтиком ветчины, горчицей, салями, кетчупом, сыром, помидором, яйцом и листом салата. Все естественно тонко порезано и сложено башенкой именно в такой последовательности.

Наташка смотрела во все глаза, как я его укладываю, и чуть не подавилась слюнями, когда я решил его попробовать. Пришлось отдать его ей, а себе делать новый. Ох уж эти женщины – могут и последний кусок у тебя отобрать.

– Знаете, я думаю, это какой-то импульс. – Я стоял у окна, жевал бутерброд и запивал его чуть прохладным пивом, разглядывая ночной пейзаж за окном. Свет горел только в нашем домике, остальные были погружены в блаженную тьму, и лишь некоторые из них были слегка подсвечены изнутри. Свет этот не дергался и не прыгал по стенам. Он стоял на месте.

– Шо ы иеешь в ыду? – спросил Серега с набитым ртом. После нашего разговора он заметно повеселел. Трудно отдавать девушку в чужие руки, но вот если она не достанется никому, то все не так уж и плохо, верно?

– Думаю, что те помехи у мобильника и рации вызвал некий импульс, что и привел светлячков в движение. А теперь этот импульс иссяк, и посмотрите. – Я обвел рукой все видимые в окно дома. – Они все недвижимы, как и прежде.

Я засунул в рот последний кусок бутерброда и очень во время, так как в лицо мне полетел Осколок. Я поймал его свободной рукой.

– Нифига он не помог нам, – заявил Серега. – Эти твари нас точно видели.

– Ну, – я пожал плечами. – Так они и не инопланетные монстры, а люди, всего-навсего.

– Черт, – крякнул Серега. – Я как-то об этом и не подумал.

– В этом твоя проблема – ты вообще редко думаешь, перед тем как, ну, сказать что-то.

Серега надменно взглянул на Стаса:

– Ага, давай еще ты меня поучи уму.

И прежде чем разыграется очередная ссора, и пацаны затеют общую свалку, я прервал их:

– Так, хватит. Нам пора спать. Надеюсь, все наелись?

Они уныло осмотрели пустующий стол: еда закончилась раньше, чем набились желудки. Я свой второй бутерброд вынужден был отдать Наташке. Она попросила сделать ей еще такой же, но я попросту не мог, так как половины ингредиентов уже не осталось. Пришлось довольствоваться чипсами. Так что спать мы все отправились полуголодные.

– Я останусь тут и буду присматривать за дорогой, – сказал Стас, опускаясь на кушетку на веранде.

– Не думаю, что это понадобится, – усомнился я.

– На всякий случай.

Я кивнул.

– Я здесь лягу. Не хочу, что бы меня пихали под ребра всю ночь. – Серега занял узкую кушетку в спальне.

Я повернулся к остальным. Нам оставался широкий диван. Для троих подростков он был достаточно широким.

– Так, я знаю, что самый худой из вас…

– Анарексичный, – подсказал я.

Брат не удостоил меня и взглядом.

– … и вы меня уложите с краю, а я этого терпеть не могу, так что… – он с разбегу запрыгнул на диван и вжался в стену.

– Я тоже не люблю с краю, – заявила Наташка и забралась следом.

– Прекрасно, – тихо выругался я. – А меня волчок, значит, утащить не может?

– А я этому волчку так по зубам дам, что все полетят в разные стороны, – сообщила мне с улыбкой Наташка.

– Ну да, – кивнул я задумчиво. – Ну да.

Минут десять у меня ушло, чтобы раздать всем одеяла. Я нашел в общей сложности пять одеял разного размера и разной толщины. Два пришлось отдать Стасу, так как на веранде было холоднее, чем в спальне. Одно досталось Сереге. Два остальных поделил мы пополам, укрывшись так, словно это было одно большое.

Когда ложился я, Серега уже тихо похрапывал, а с веранды доносилось сопение Стаса. Вряд ли ему теперь доведется посматривать на дорогу всю ночь. Саня лежал тихо, но неподвижно. По нему вообще всегда трудно было понять, спит он или нет. И только Наташка выглядела как человек, который всеми силами пытается убедить тебя, что спит, но ты все прекрасно видишь: как движутся зрачки, укрытые веками, как иногда сбивается дыхание, чтобы прислушаться, как голова сильнее утыкается в подушку, чтобы скрыть следы преступления.

Я усмехнулся и повернулся набок. Взгляд мой уперся в кушетку, на которой спал Серега. Да, я ему сегодня многое наговорил, но до сих пор не мог понять, верю ли я сам в свои слова. Звучало вполне разумно, но сейчас, лежа в темноте, я думал, что возможно, это лишь часть правды.

Я поднял к глазам руку с часами. Стрелки слабо светились. Было без пяти минут час. Взгляд сместился на окошко с датой. Я дернулся и поднялся. Совсем забыл, что сегодня не обычная ночь.

Встав и надев свои кроссовки, я потянул самое большое одеяло на себя, лишив Наташку ее укрытия. Краем глаза я заметил, как она прищурилась, пытаясь разглядеть, что я делаю, но тут же снова притворилась спящей.

– Вставай, Наташка-притворяшка, я знаю, что ты не спишь. – Я перекинул одеяло через плечо. – Идем, я тебе кое-что покажу.

4

Я первым вышел из дома и полной грудью вдохнул прохладный ночной воздух, в котором витали запахи свежей травы, цветов и прохлада летнего ветра. Это был запах лета, пожалуй, один из самых любимых всеми запахов.

Я накинул одеяло на скамейку так, чтобы оно не доставало до земли и в него могли закутаться двое. За спиной раздались неуверенные шаги. Я оглянулся: Наташка стояла в дверях, робко переминаясь с ноги на ногу. Или это была не робость?

– Знал, что ты не спишь, – с улыбкой сказал я.

Наташка коротко кивнула и поджала губы.

– В чем дело?

– Мне просто надо… – Бровки Наташки выгнулись домиком, пальцы крепче сжали дверной косяк.

– Надо что? – все еще не понимал я.

– Пописать, – наконец выдохнула девочка.

– Ну ладно. – Я пожал плечами, не понимая масштаба трагедии. – Туалет там.

Наташка проследила за моим пальцем и остервенело затрясла головой:

– Нет-нет! Там страшно!

Я посмотрел в том же направлении и только и смог, что развести руками. Конечно, туалет стоял в дальней части дачного участка, в самом отдаленном углу – ну, в самом деле, не по центру же его ставить? – и естественно был полностью окутан тьмой. Не помогало делу и то, что туалет находился в низине.

– Ну ладно, – согласился я. – Страшно, так страшно. Можешь присесть за домиком, если тебе так станет легче.

Наташка не уверенно завертела головой:

– А так можно?

– Ну не заставлю же я тебя через силу, ну в самом-то деле!

– Сходишь со мной?

Я скривился и замахал руками:

– Ну, нет, Полторашка, смотреть, как ты писаешь, у меня нет никакого желания.

– Не надо смотреть! – взвизгнула девушка. – Просто постоишь рядом, чтобы мне не было так страшно.

Я закатил глаза.

– Наташка, – осторожно начал я. – Ну что с тобой может случиться? Вокруг ни души, не считая…

– Светлячков? – подсказала она.

Я вынужден был замолчать и признать свое поражение.

– Ладно, – сдался я. – Идем.

Мы зашли за домик. Большую часть места тут занимали сложенные в стопку шпалы. Для чего они здесь, я не имел ни малейшего понятия, но, как говорится, в быту все сгодится. Мы прошли чуть дальше, за лестницу, что вела на чердак и Наташка принялась стягивать свои узкие джинсы. Я ее не видел, только копошащийся в тени силуэт.

– Отойди чуть подальше, – попросила она.

Я отошел.

– Нет, не так далеко. Давай чуть ближе.

Я вздохнул, но подчинился.

– Нет, еще ближе.

– Слушай, завязывай командовать, а? – взорвался я.

– Ну пожа-а-алуйста! – капризно протянула Наташка.

Я молча подошел еще на два шага ближе. Вот всегда ведь так, всегда я сдаюсь под напором женских капризов. Просто не могу им противостоять. Слабохарактерный, бесхребетный мямля.

– Ты уже все? – нарушил я тишину.

– Еще и не начинала, – послышалось в ответ.

– Так чего ты там копаешься? Мы уже тут несколько минут стоим.

– Я же не могу по щелчку!

Я покачал головой и уткнулся взглядом в свои кроссовки: носки были серьезно сбиты, я даже видел нечто вроде короткой бахромы. Это означало, что сбились не только резиновые накладки, но пострадал и сам материал кроссовка. Черт, вероятно, такие только на выброс.

Внезапный звук заставил меня вскинуть голову и оглянуться.

– Наташка, твою же мать, ты так до ядра добуришься!

– Чего? – послышалось напряженное в ответ.

– Напор такой, что может и домик смыть. Ты поаккуратнее!

– Дурак!

– Да нет, я серьезно. Ты посмотри, вон уже все кроты повылезали. Наверняка думают, что это опять люди их землю бурят.

Наташка молча закончила свое дело и демонстративно прошла мимо меня, не удостоив и взгляда. Она подошла к бочке, которую мы наполняли в поливочные дни, когда по трубам пускали воду, и помыла в ней руки. Когда она повернулась к висящему рядом полотенцу на гвозде, я спросил:

– А кто закапывать яму будет?

– Какую еще яму? – скривилась Наташка.

– Ту, что ты там оставила. – Я указал большим пальцем себе за спину. – Судя по звуку, ты углубилась метров на двадцать.

Наташка громко фыркнула и в который раз уже повторила:

– Дурак.

Я решил, что для одной ночи подколов достаточно, хотя к этому звуку еще надо будет как-нибудь вернуться. Нет, ну не спускать же это все на тормозах? Или взять и просто забыть? Не знаю, как вы, но я этого уже никогда забыть не смогу. Вероятно, этот звук будет еще преследовать меня в кошмарах.

– Так что ты хотел мне показать? – спросила Наташка, когда мы вернулись к лавочке.

Я молча уселся, стянул кроссовки и забрался на лавочку с ногами, приглашающе распахнув одеяло.

Наташка выгнула брови, но все же села рядом и прижалась ко мне боком. Я окутал нас обоих теплым одеялом, положив ей руку на плечо и прижав крепче.

– Привел меня сюда, чтобы потискать? – спросила она, не смотря на то, что стучала зубами и сама жалась все ближе.

– Потискать я мог тебя и в спальне, как бы двояко это не звучало. – Наташка хмыкнула, но промолчала. – Я же хотел показать тебе кое-что другое.

– И что же? – Наташка водила головой из стороны в сторону. – Я ничего не вижу.

– Это потому что ты смотришь не туда. – Я поднял ее голову за подбородок. – Красиво, правда?

Небо было кристально чистым. Стояла прекрасная звездная ночь, и небо было сплошь усыпано прекраснейшими представителями Млечного пути. Но самым примечательным было вовсе не это бесконечное разнообразие маленьких колючих звезд, а то, что многие из них падали. Кажется, это явление называют метеоритным дождем, или скорее метеоритным потоком, ведь маленькие мерзавцы сгорали в атмосфере.

– Ох… – только и смогла выдохнуть девушка. Она как завороженная смотрела в небо, и звезды сверкали в ее глазах.

Кажется, сказал я сам себе, нехотя отводя взгляд, тебе только кажется. Это просто умелая игра света и тени, и бог знает чего еще. Воображения, думаю. Но она была красива, в свете падающих звезд, она была красива, и взгляд сам невольно возвращался обратно. После очередной хвостатой вспышки, особо яркой и продолжительной, Наташка повернулась ко мне, глаза были хитро прищурены, а палец руки указывал в небо.

– Неа, – мотнул я головой. – И не надейся.

– Почему?

– Я не танцую, – отрезал я. – Даже не умею.

Навалилась легкая тяжесть: кажется, я уже когда-то это говорил. Только говорил совсем другому человеку. В воздухе нестерпимо запахло хвоей.

– Я уверена, что ты танцуешь отлично.

– Достаточно хорошо, чтобы оттоптать тебе обе ноги.

Наташка не улыбнулась, кажется, она заметила легкое изменение в моем голосе. Она всегда все замечала, как бы хорошо я это не скрывал. Наверное, это и называется женской интуицией.

– Ничего, – сказала она, дотронувшись до моего плеча. – Ничего, станет легче. Обещаю.

Я кивнул.

– Я могу что-то для тебя сделать?

Я глубоко вдохнул и постарался вернуться в свое обычное состояние. Кажется, у меня неплохо получилось, потому что выдал я следующее:

– Минетик бы не помешал.

– Дурак. – Острый локоть воткнулся мне под ребра.

Я громко выдохнул, а Наташка нахохлилась. Но уже через минуту повернулась ко мне и спросила:

– А что такое, этот «минетик»?

– О, – я засиял как новогодняя елка. – Сейчас я тебе расскажу.

Я склонился к самому ее уху:

– Значит, там ты своим ртом должна… – Продолжая объяснения, я с улыбкой наблюдал, как расширяются ее глаза, и как брови ползут все выше. Я уверен, не будь здесь так темно, то я бы увидел, как пылает ее лицо. – … и будь осторожнее с зубами. – Закончил я. А подумав, добавил: – Но самое главное, чтобы ты не делала, ни в коем случае, не забывай про яйца!

– Какие яйца? – встрепенулась Наташка.

– Терпение и спокойствие, сейчас они появятся! – Я распахнул одеяло и сделал вид, что пытаюсь спустить штаны.

Наташка тихо пискнула и принялась отхаживать меня ладошкой по всему, до чего дотягивалась, приговаривая:

– Фу, ты пошлый. Пошлый, пошлый, пошлый.

Когда же ее приступ гнева и мой приступ безудержного смеха прошли, она, как ни в чем не бывало, устроилась поудобнее в моих объятиях и продолжила наблюдать падение звезд.

– Андрюш, – прошептала она, спустя несколько минут.

– М-м-м? – так же шепотом ответил я.

– Расскажи мне что-нибудь. – Бросив на меня подозрительный взгляд, она быстро добавила: – Только не пошлое. Историю какую-нибудь. Ты же много чего знаешь.

Она конечно права, историй я знаю очень много, как и практически любой мужчина, истории – наша страсть. Мы любим их слушать, и любим их рассказывать. Мы любим ими делиться. Но вот это женское – расскажи мне что-нибудь, всегда ставило меня в тупик. В такой момент обычно все мысли куда-то пропадали из головы, словно кто-то отформатировал твой жесткий диск, оставив на нем лишь зияющую пустоту. Всегда приходилось импровизировать.

На этот раз я смог вспомнить только одно.

– Будет немного жутковато, – предупредил я.

– Хорошо, – согласилась Наташка. – Только я буду говорить, если мне страшно, и ты будешь останавливаться.

– Что-то мне это напоминает, – пробормотал я.

– Что?

– Да нет, ничего. Договорились.

Я только открыл рот, как Наташка меня перебила, заставив укутать нас еще сильнее, хотя и так только носы наружу торчали.

– Ну, теперь-то готова?

– Теперь готова.

– Отлично, слушай. – Я взял короткую паузу, чтобы набрать побольше воздуха в легкие и начал: – Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий, задремал я над страницей, фолианта одного. И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал, будто глухо так застукал в двери дома моего.

– Страшно, страшно, – застучала Наташка по моей руке.

Я удивленно на нее уставился:

– Уже?

– Ага, – яростно закивала она, прячась с головой. А когда ее голова все же показалась наружу, то она спросила: – А кто там застукал?

– Потерпи, ты все узнаешь в свое время.

– Но я хочу сейчас! – И снова капризно.

Ну, уж нет, только не с этим произведением!

– Нет, малышка, – отрезал я. – Или слушай дальше, или закончим.

– Ладно, давай дальше, – согласилась она. Это была наверняка лишь временная капитуляция.

Я продолжил:

– «Гость, – сказал я, – там стучится в двери дома моего, гость – и больше ничего».

– Ну, вот видишь, – вновь перебила меня Наташка. – Так бы и сказал – гость. Чего тянуть-то было.

– И тебя даже не волнует, какой это гость? – скривился я.

Наташка подумала минуту, почесывая свой нос, и, в конце концов, кивнула, что я должен был истолковывать как угодно: «да, волнует» или «да, не волнует».

Я продолжил свой рассказ, и уже через пару строчек, Наташка снова меня перебила:

– А кто такая эта Линор?

– Вероятно, его умершая девушка или жена, – ответил я, начиная сердиться. Давно меня столько не перебивали.

А когда я дошел до строчки: «дверь открыл я: никого, тьма – и больше ничего», Наташка снова запищала:

– Страшно, страшно.

Я глубоко вздохнул, заставляя свой гнев успокоиться, отступить хотя бы на шаг назад.

– Может, закончим? – предложил я.

– Нет, мне же интересно.

– Тогда давай так: перебьешь меня еще раз, и мы идем спать. Согласна?

– Согласна.

Поверил ли я ей? Да ни на секунду. Я знал, что она вскоре сорвется, девушки просто не могут что-то не комментировать или не задавать вопросов в тот момент, когда это совсем не к месту.

– Только приоткрыл я ставни – вышел Ворон стародавний…

– А-а-а! – во весь голос закричала Наташка. – Так это «Ворон». Я поняла. Ты что помнишь его целиком?

А заметив мой хмурый взгляд, она замолчала и жестом показала, что ее рот отныне на замке, а ключ покоится где-то среди ночных грядок.

И на самом деле дальше пошло намного лучше: Наташка больше не перебивала меня, только жалась сильнее или тихо вскрикивала, прикрывая рот рукой. В остальном же – тишина и покой.

Лишь однажды, когда я добрался до своего любимого отрезка, я повысил голос:

– «Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! – Я, вскочив, воскликнул (тут я и в самом деле вскочил на лавочке и принялся жестикулировать, а Наташка хлопать в ладоши): – С бурей уносись в ночной простор, не оставив здесь, однако, черного пера, как знака лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор скинь, и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!»

Я замолчал на секунду, театрально перекинул конец одеяла через плечо, задумчиво посмотрел вдаль и спокойно продолжил:

– Каркнул Ворон: «Nevermore!».

И так вот вытянувшись во весь рост на лавке я спокойным тоном закончил великое стихотворение и опустился рядом с Наташкой.

– Круто, – прошептала она.

– Я и сам в восторге. Очень люблю По.

– Ага, – кивнула Наташка. – Только я теперь, наверное, не усну. Будешь мне всю ночь хорошие истории рассказывать.

Я ужаснулся: такая перспектива меня не радовала. Словесными пинками я погнал Наташку спать и, собрав одеяло, отправился следом за ней.

Когда мы уже легли, Наташка сквозь сон меня спросила:

– С тобой же все будет хорошо?

– Конечно, малышка, – ответил я.

– Славно. – Наташка улыбнулась, проваливаясь все глубже в сон. – Но если что, ты всегда можешь меня попросить о чем угодно. Только, давай пока без… минетов…

И она уснула. А я еще полчаса ворочался, пытаясь понять, что значило вот это ее «пока».